Мандельштам шум времени краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
В двух словах - в чем девяностые года. - Буфы дамских рукавов и музыка в Павловске; шары дамских буфов и все прочее вращаются вокруг стеклянного Павловского вокзала, и дирижер Галкин - в центре мира. В середине девяностых годов в Павловск, как в некий Элизий, стремился весь Петербург. Свистки паровозов и железнодорожные звонки мешались с патриотической какофонией увертюры двенадцатого года, и особенный запах стоял в огромном вокзале, где царили Чайковский и Рубинштейн. Сыроватый воздух заплесневших парков, запах гниющих парников и оранжерейных роз и навстречу ему - тяжелые испарения буфета, едкая сигара, вокзальная гарь и косметика многотысячной толпы.
У меня впечатление, что мужчины были исключительно поглощены делом Дрейфуса, денно и нощно, а женщины, то есть дамы с буфами, нанимали и рассчитывали прислуг, что подавало неисчерпаемую пищу приятным и оживленным разговорам.
На Невском, в здании костела Екатерины, жил почтенный старичок - p re Лагранж. На обязанности этого преподобия лежала рекомендация бедных молодых французских девушек боннами к детям в порядочные дома. К p re Лагранжу дамы приходили за советами прямо с покупками из Гостиного двора. Он выходил старенький, в затрапезной ряске, ласково шутил с детьми елейными, католическими шутками, приправленными французским остроумием. Рекомендации p re Ла-гранжа ценились очень высоко.
Знаменитая контора по найму кухарок, бонн и гувернанток на Владимирской улице, куда меня частенько прихватывали, походила на настоящий рынок невольников. Чаявших получить место выводили по очереди. Дамы их обнюхивали и требовали аттестации. Аттестация совершенно незнакомой дамы, особенно генеральши, считалась достаточно веской, иногда же случалось, что выведенное на продажу существо, присмотревшись к покупательнице, фыркало ей в лицо и отворачивалось. Тогда выбегала посредница по торговле этими рабынями, извинялась и говорила об упадке нравов.
“Поэзия, по Мандельштаму, — пространство даже не трёхмерное, а четырёхмерное”, — писал о Мандельштаме С.Аверинцев. По-моему, этим “четвёртым измерением” можно смело назвать время. Кант утверждал, что время и пространство — категории мышления человека. Мандельштам же не мыслит ими, но видит их; он вышел за те пределы, где нет сомнения в их власти, он ощущает их не как основы мироздания, а как рядовые его части: недаром время названо “царственным подпаском”, “глиняным телом”, “зверем”, а пространство — “колтуном”.
Одновременно с этой идеей начинает развиваться ещё один мотив — связь поэта с эпохой. Интерес к настоящему времени впервые у Мандельштама появляется в 1913 году, когда написаны строки:
Здесь явно слышится восторг присутствия при необычайно важных потрясениях, которые совершаются на его глазах.
Театр Расина! Мощная завеса
Нас отделяет от другого мира;
Глубокими морщинами волнуя,
Меж ним и нами занавес лежит.
Однако кроме этого герой чувствует свою собственную связь со всеми другими эпохами, но тем острее ему кажется трагедия эпохи, вырванной из цепи времён. “Блаженное наследство — // Чужих певцов блуждающие сны” теперь воспринимается героем как личное, как то, что происходило с ним. Любое воспоминание порождает теперь грусть и боль:
Если раньше ход, шум времени казался чем-то высоким и мощным, то теперь отношение к нему изменяется: оно слабо. Оно умирает, и герой видит эту смерть:
Переосмысливается роль поэта-избранника: если раньше ему было дано слышать ход времени и преодолевать его течение, то теперь поэт ощущает, что ему одному позволено стать свидетелем самого грандиозного потрясения из всех — смерти времени — и у него одного есть возможность воскресить его:
Изменяются и отношения поэта с эпохой: он становится её рабом, всё теснее с нею сливается:
И в то же время он сохраняет свой уникальный дар, не теряет связи с вечностью. Эта двойственность порождает проблему современничества: как иначе можно объяснить два совершенно противоположные заявления: “Нет, никогда ничей я не был современник, // Мне не с руки почёт такой” и “Пора вам знать, я тоже современник, // Я человек эпохи Москвошвея”?
Я считаю, что “смерть времени” — это конец ещё одного сквозного мотива мандельштамовской лирики — мотива хронотопа, или времени-пространства.
Давно отмечено удивительное отношение Мандельштама и ко времени, и к пространству. Литературовед М.Панов писал, что Мандельштам “первым начал изображать пространство как таковое”.
В ранних стихах пространство и время нередко связаны, как однородные и похожие понятия:
Временной промежуток описывается в терминах, применимых к пространству.
Сквозь сети — сумерки густые —
Не видно солнца, и земля плывёт.
Потом тема смерти времени неоднократно возвращается. Пространство же живо:
И дугами парусных гонок
Зелёные формы чертя,
Играет пространство спросонок —
Не знавшее люльки дитя.
(Восьмистишия, I)
Таким образом, убитый эпохой поэт уподобляется ею же времени, сближается с ним. Смерть становится желанным освобождением и выходом в вечность, во Вневременное и Внепространственное.
Осип Мандельштам – один из колоссов русской поэзии XX века, эссеист, переводчик, литературный критик, обладающий уникальным поэтическим голосом. Жизнь поэта стала отражением неоднозначных и трагических событий в истории нашей страны. Его афористичная лаконичная проза не просто летопись, а голос эпохи, и вместе с тем, воспоминания, глубоко личные. Наследие Мандельштама было заново открыто на родине лишь в конце XX века, его имя стало символом не только творческого мастерства, но и огромной нравственной силы.
Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
По вашей ссылке друзья получат скидку 10% на эту книгу, а вы будете получать 10% от стоимости их покупок на свой счет ЛитРес. Подробнее
- Объем: 180 стр.
- Жанр:б иографии и мемуары
- Теги:б иографии писателей и поэтов, р усские поэтыРедактировать
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
По абонементу вы каждый месяц можете взять из каталога одну книгу до 600 ₽ и две книги из персональной подборки.Узнать больше
Осип Мандельштам – один из колоссов русской поэзии XX века, эссеист, переводчик, литературный критик, обладающий уникальным поэтическим голосом. Жизнь поэта стала отражением неоднозначных и трагических событий в истории нашей страны. Его афористичная лаконичная проза не просто летопись, а голос эпохи, и вместе с тем, воспоминания, глубоко личные. Наследие Мандельштама было заново открыто на родине лишь в конце XX века, его имя стало символом не только творческого мастерства, но и огромной нравственной силы.
город без национальности – в погоне за наживой люди потеряли ее.
город без национальности – в погоне за наживой люди потеряли ее.
Чисто рационалистическая, машинная, электромеханическая, радиоактивная и вообще технологическая поэзия невозможна по одной причине, которая должна быть близка и поэту и механику: рационалистическая, машинная поэзия не накапливает энергию, не дает ее приращенья, как естественная иррациональная поэзия, а только тратит, только расходует ее. Разряд равен заводу. На сколько заверчено, на столько и раскручивается. Пружина не может отдать больше, чем ей об этом заранее известно.
Чисто рационалистическая, машинная, электромеханическая, радиоактивная и вообще технологическая поэзия невозможна по одной причине, которая должна быть близка и поэту и механику: рационалистическая, машинная поэзия не накапливает энергию, не дает ее приращенья, как естественная иррациональная поэзия, а только тратит, только расходует ее. Разряд равен заводу. На сколько заверчено, на столько и раскручивается. Пружина не может отдать больше, чем ей об этом заранее известно.
Изобретенье и воспоминание идут в поэзии рука об руку, вспомнить – значит тоже изобрести, вспоминающий тот же изобретатель. Коренная болезнь литературного вкуса Москвы – забвенье этой двойной правды. Москва специализировалась на изобретеньи во что бы то ни стало.
Изобретенье и воспоминание идут в поэзии рука об руку, вспомнить – значит тоже изобрести, вспоминающий тот же изобретатель. Коренная болезнь литературного вкуса Москвы – забвенье этой двойной правды. Москва специализировалась на изобретеньи во что бы то ни стало.
Здравый смысл есть во всякой поэзии. Но специальный здравый смысл – не что иное, как педагогический прием. Школьное преподавание, внедряющее заранее известные истины в детские головы, пользуется наглядностью, то есть поэтическим орудием. Патетика здравого смысла есть часть школьного преподавания.
Здравый смысл есть во всякой поэзии. Но специальный здравый смысл – не что иное, как педагогический прием. Школьное преподавание, внедряющее заранее известные истины в детские головы, пользуется наглядностью, то есть поэтическим орудием. Патетика здравого смысла есть часть школьного преподавания.
Поэзия дышит и ртом и носом, и воспоминанием и изобретением. Нужно быть факиром, чтобы отказываться от одного из видов дыхания.
Поэзия дышит и ртом и носом, и воспоминанием и изобретением. Нужно быть факиром, чтобы отказываться от одного из видов дыхания.
Читайте также: