Малиновые горы мамин сибиряк краткое содержание

Обновлено: 08.07.2024

(1)Малиновые горы — один из лучших уголков среднего Урала. (2)Нынешнее название они получили благодаря тому, что по увалам и россыпям растёт в особенном изобилии малина. (3)И какая малина — сравнить нельзя с лесной. (4)Правда, она мельче лесной, но, вызревая на солнце, эта горная малина приобретает особенный вкус.

(5)С Малиновых гор открывается единственный в своём роде вид. (6)Одних горных озёр можно насчитать до сотни, что придаёт картине совершенно особенный характер, точно горами прикрыто какое-то подземное море. (7)Горные озёра отличаются своей глубиной, красиво разорванной береговой линией, массой островов, прозрачной водой и тем, наконец, что почти все они соединены между собой протоками и составляют один громадный резервуар, из которого берут воду уходящие в степь реки. (8)Степные озёра, наоборот, имеют в большинстве случаев овальную форму, они мелки, вода в них буроватая, между собой они не соединены и никаких истоков не дают, за очень редкими исключениями. (9)Вообще цепь горных озёр составляет главную красоту восточного склона Урала, являясь в то же время неистощимым запасом живой силы.

(10)Никто не знал так Малиновых гор, как старый Сохач. (11)Для него они были чем-то живым. (12)Перед ненастьем горы задумывались, к ветру по вечерам они окрашивались розовым отблеском, зимой одевались в белую пушистую шубу, а весной покрывались пёстрым зелёным нарядом. (13)Сохач верил, что горы разговаривают между собой, и он сам слышал глухой гул от этих разговоров, особенно когда прокатится буйная молодая гроза, вся радостная, сверкающая, полная таинственной силы. (14)А после такой грозы, когда выглянет солнце, разве горы не улыбались? (15)Всё жило кругом удесятерённой жизнью и притягивало к себе жизнь, и всё было неразрывно связано между собой. (16)А весна? (17)Разве это не молодость, безумно тратившая избыток сил направо и налево? (18)Разве эта молодость не жила тысячами голосов, весёлой суматохой и торопливой погоней за своим молодым счастьем? (19)И вода была живая, и лес, и каждая былинка, и каждая капля дождя, и каждый солнечный луч, и каждое дыхание ветерка. (20)Везде творилась какая-то громадная и чудная тайна, везде вершилась какая-то великая правда жизни, и везде было непрерывавшееся чудо, окрылённое облаками, глядевшее тысячами глаз-звёзд, переливавшееся мерцанием летних зарниц, напоённое изумительным ароматом горных цветов. (21)Разве травы не шептались между собой? (22) Разве вода не разговаривала бесконечной волной? (23) Разве по ночам не засыпало всё: и горы, и вода, и лес? (24) Сохач просиживал у своей избушки весенние ночи напролёт, слушал, смотрел и плакал от умиления, охваченный восторженным чувством. (25)Если бы другие могли понимать, как всё хорошо, как всё справедливо и как человек мал и ничтожен пред окружающим его со всех сторон величием жизни! (26)Он мог только чувствовать и не умел рассказать.

(27)Для Сохача весна начиналась с первой проталинкой, появлявшейся где-нибудь на солнечном угреве. (28)Как только выглянула такая проталинка — всё и пошло: рябчики с ольховых зарослей уходят в ельники, куропатка начинает менять белое зимнее перо на красное летнее, по ранним утренним зорям слышится в глухом лесу любовное бормотанье глухаря. (29)Тогда же начинают линять зайцы, волки забиваются в глухую лесную чащу, выходит из берлоги медведь, дикие козы любят поиграть на солногревах. (30)Всё живет, всё хочет жить, всё полно радостной весенней тревоги. (31)По озёрам тоже идёт своя работа: стоит ещё лёд, а рыба уже поднимается с глубоких зимних мест, ищет прорубей и полой воды, рвётся к устьям горных речонок. (32)Налим, щука, окунь, плотва — все почуяли приближающуюся весну. (33)Так было всегда, так будет, и так же было сейчас. (34)Вместе с весной у Сохача начинались и волнения, особенно по ночам. (35)Выйдет старик из избы ночью и стоит. (36)Тихо-тихо кругом, и вдруг прокатится по горам выстрел.

— (37)Тарас Семёныч глухаря застрелил, — думает вслух старик и качает головой. — (38)Ах, нехорошо!

(39)Иногда выстрелы повторялись — это значило, что Тарас Семёныч бьёт тетеревов на току. (40)Нет жалости у Тараса Семёныча.

— (41)В этакое-то время бить птицу, когда она радуется, — укоряет его Сохач. — (42)Ну, есть у тебя стыд? (43)Ах, Тарас Семёныч. (44)Ты поглядел бы на себя-то: зверь зверем! (45)Настоящий волк. (46)Скоро на людей будешь бросаться.

— (47)А что я буду с тобой разговаривать? (48)Тебе с твоими-то разговорами прямо надо в монастырь идти.

— (49)Монастырь-то ведь не стены, а душа. (50)И ты ведь тоже очувствуешься когда-нибудь.

— (52)Непременно. (53)Иначе нельзя.

— (54)По какой такой причине?

— (55)А по той самой, что так и жить нельзя. (56)Какую ты птицу теперь бьёшь? (57)Она зимовала, натерпелась холоду и стужи, дождалась тепла, а ты её и слопал. (58)Ты будешь лопать, я буду лопать, все другие прочие будут лопать — что же тогда будет-то?

(59)Сохач смотрел на всё кругом, как на своё собственное хозяйство, и считал себя ответственным за каждую убитую птицу. (60)Божья тварь всякая птица, и за неё придётся дать ответ.

(По Д. Н. Мамину-Сибиряку)

Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк (1852-1912 гг.) — русский прозаик и драматург.

Дмитрий Мамин-Сибиряк - Малиновые горы краткое содержание

Малиновые горы - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович

Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Сохач сидел на корточках около огонька и наблюдал, как в чугунном котелке, подвешенном на рогатке над костром, быстро таял снег. Старик любил пить воду, добытую именно таким способом, как делают башкиры, - и вода вкуснее, и для здоровья пользительнее. Весенний лед, чистый, как слеза, и дробившийся на отдельные кристаллы, как стекло, быстро таял в котелке, и получившаяся вода покрывалась пеной. Напротив Сохача сидела его собака Чуйка и внимательно следила за каждым движением хозяина. Чуйку занимал вопрос, отставит хозяин котелок с водой в снег или положит в него рыбы. На последнее было, правда, мало надежды, потому что до обеда оставалось еще много времени, но Чуйка волновалась каждый раз, когда хозяин оттаивал лед в котелке. Почему бы ему не заварить уху или кашу? От ухи Чуйке доставались рыбьи головы и хвосты, а от каши остатки.

- Ну, что ты глядишь-то зря? - заговорил Сохач с собакой. - Ах, глупый ты пес, и больше ничего. Понимаешь: глупый. Значит, ничего не понимаешь, кроме еды. Разве теперь время есть?

Собака слабо взвизгнула и облизнулась. Это была типичная промысловая лайка - небольшая, но крепкая, с стоявшими ушами, острой мордой, большими темными глазами и круто завернутым в кольцо хвостом. Цвет шерсти у нее был довольно странный - черный с ярко-желтыми пятнами, точно кожа у Чуйки проржавела. Сохач любил разговаривать с собакой и каждый раз читал ей какие-нибудь наставления.

- А кто съел старого глухаря, который жил в осинниках под Малиновой горой? Думаешь, съем и никто не узнает. А перья-то и остались. Ну-ка, что скажешь? Ежели бы глухаря поймала лиса, то она утащила бы его к себе в гнездо вместе и с пером, а твое-то плутовство и осталось. А кто ловит молодых зайчат? Нечего, брат, жмуриться. Известное твое ремесло. А того не понимаешь, что ежели бы зайчонка поймал волк - он бы его с шерстью слопал, ежели бы лиса или коршун - унесли бы на гнездо. А после тебя заячья шерсть и остается. То-то, брат, очень уж ты у меня плутовать любишь, а хоронить концов не умеешь.

Чуйка выслушивала эти упреки и наставления самым внимательным образом и все понимала. Старик знал о каждом новом преступлении по ее виноватому виду. Тоже совестно, хотя и глупый пес: слопает зайчика и сейчас начнет прятаться, как хороший вор.

Сохач был низенький, худенький, сгорбленный старичок с жиденькой бородкой, слезившимися глазками и утиным носом. Прозвали его Сохачом в насмешку, когда еще он жил у себя в деревне, - сохатым, или сохачом, называют на Урале лося, громадного оленя, у которого под брюхом может свободно пройти маленькая крестьянская лошаденка. Сколько было лет Сохачу никто не знал. Зиму и лето он жил под Малиновой горой, на берегу громадного озера Карабалык. Он сторожил и богатое рыбное озеро, и караулил лес, и стерег дичь. Поселился Сохач под Малиновой горой лет пятьдесят тому назад и мало изменился за это время. В спутанных русых волосах у Сохача не было ни одного седого волоса, а ему насчитывали на девятый десяток лет. Лесная дача принадлежала Ушкуйским заводам, а озеро башкирам, сдававшим его в аренду купцам-рыбникам. Сохач должен был получать жалованье и с заводоуправления, и с купцов-арендаторов, но никто ничего ему не платил - заводоуправление было уверено, что Сохачу платят купцы, а купцы были уверены, что Сохач получает жалованье с заводоуправления. Но купцы все-таки доставляли старику зимой хлеб и необходимую одежонку, и он жил тем, что плел из черемуховых прутьев угольные коробья, которые продавал углепоставщикам. Все-таки Сохач считал свое жалованье и на особенной липовой палке делал резку, заменявшую ему цифры, - возьмет палку и сейчас скажет, кто и сколько ему должен.

- А ну-ка, дедушка, подсчитай, - шутили купцы, когда приезжали зимой на Карабалык ловить рыбу громадными неводами. - Возьми-ка свою липовую арифметику.

Сохач брал палку и высчитывал по сделанным нарезам, что ему приходилось получить жалованье за тридцать пять лет. Это составляло довольно кругленькую сумму, потому что по ряде* ему обязаны были платить пятнадцать рублей в год, значит, за тридцать пять лет приходилось получить больше пятисот рублей.

* Ряда - условие, договор.

- Пора бы уж получить должок. - говорил Сохач, почесывая в затылке.

- Куда тебе столько денег в лесу, дедка? Еще бродяги узнают и убьют тебя. Пусть пока полежат у нас. Вернее дело будет.

Сохач не спорил, потому что ему действительно деньги были не нужны. Его доверчивость и простота постоянно забавляли хитрых купцов, которые считали старика дурачком - не совсем дурак, а из ума выжил. Крестьяне и рыбаки были другого мнения о мудреном старике. По их мнению, это был не простой человек, который только прикидывался простоватым. К нему приходили за советом, когда кто-нибудь был болен или когда случалась беда.

- Уж ты помоги, дедушка. - просили его. - Ты ведь у нас все знаешь. Каждую травку вызнал, которая к чему.

Старик редко отвечал на эти просьбы словами, а пойдет в свою избушку, пороется где-то около печки и вынесет какой-нибудь травки. У Сохача от всякой напасти была своя травка. Так он многим помогал, и его слава росла. Денег за леченье Сохач не принимал, а любил, если ему приносили яичек или какую-нибудь домашнюю постряпеньку. Зубов у Сохача давно не было, и он любил пожевать мяконькое. Сам он умел варить только кашу из проса да уху - этим и питался. Мясо Сохач не ел совсем и позабыл даже, какой у него вкус.

- А для чего я его буду есть? - удивлялся он. - Грешно это. Все болезни у вас от мяса.

Жил Сохач на "сайме", как называют в средней части Урала рыбачьи избушки. Избушка была небольшая, но зимой, когда неводили рыбу, в ней ночевали человек двадцать рыбаков. Спать приходилось вповалку, и все рады были теплу. Сейчас за избушкой шли два сарая, в которых хранились невода и разная другая рыболовная снасть. В окна избушки было видно все озеро Карабалык и синевшие за ним невысокие горы. Озеро разливалось верст на двенадцать и, как все горные озера, было очень глубокое. Сейчас стоял уже март, снег на озере весь стаял, и посиневший лед сильно надулся. Кое-где показывались первые полыньи. В горах снег еще не думал таять, а если подвертывались теплые дни, когда солнце обтаивало верхний снеговой слой, то ночью он покрывался тонкой, как стекло, ледяной коркой, которая называется "настом".

Именно в такое светлое мартовское утро и сидел у огонька старый Сохач. В воздухе уже чувствовалась весна, хотя кругом а белел снег. Старик каждый год встречал весну, как дорогой праздник, и радовался, что еще раз полюбуется и светлым красным солнышком, и зеленой травушкой-муравушкой, и лазоревыми цветиками, и разной перелетной пташкой. Ох, что только и будет на озере и в горах.

Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Сохач сидел на корточках около огонька и наблюдал, как в чугунном котелке, подвешенном на рогатке над костром, быстро таял снег. Старик любил пить воду, добытую именно таким способом, как делают башкиры, – и вода вкуснее, и для здоровья пользительнее. Весенний лед, чистый, как слеза, и дробившийся на отдельные кристаллы, как стекло, быстро таял в котелке, и получившаяся вода покрывалась пеной. Напротив Сохача сидела его собака Чуйка и внимательно следила за каждым движением хозяина. Чуйку занимал вопрос, отставит хозяин котелок с водой в снег или положит в него рыбы. На последнее было, правда, мало надежды, потому что до обеда оставалось еще много времени, но Чуйка волновалась каждый раз, когда хозяин оттаивал лед в котелке. Почему бы ему не заварить уху или кашу? От ухи Чуйке доставались рыбьи головы и хвосты, а от каши остатки.

– Ну, что ты глядишь-то зря? – заговорил Сохач с собакой. – Ах, глупый ты пес, и больше ничего… Понимаешь: глупый. Значит, ничего не понимаешь, кроме еды… Разве теперь время есть?

Собака слабо взвизгнула и облизнулась. Это была типичная промысловая лайка – небольшая, но крепкая, с стоявшими ушами, острой мордой, большими темными глазами и круто завернутым в кольцо хвостом. Цвет шерсти у нее был довольно странный – черный с ярко-желтыми пятнами, точно кожа у Чуйки проржавела. Сохач любил разговаривать с собакой и каждый раз читал ей какие-нибудь наставления.

– А кто съел старого глухаря, который жил в осинниках под Малиновой горой? Думаешь, съем и никто не узнает… А перья-то и остались. Ну-ка, что скажешь? Ежели бы глухаря поймала лиса, то она утащила бы его к себе в гнездо вместе и с пером, а твое-то плутовство и осталось. А кто ловит молодых зайчат? Нечего, брат, жмуриться… Известное твое ремесло. А того не понимаешь, что ежели бы зайчонка поймал волк – он бы его с шерстью слопал, ежели бы лиса или коршун – унесли бы на гнездо. А после тебя заячья шерсть и остается… То-то, брат, очень уж ты у меня плутовать любишь, а хоронить концов не умеешь.

Сохач был низенький, худенький, сгорбленный старичок с жиденькой бородкой, слезившимися глазками и утиным носом. Прозвали его Сохачом в насмешку, когда еще он жил у себя в деревне, – сохатым, или сохачом, называют на Урале лося, громадного оленя, у которого под брюхом может свободно пройти маленькая крестьянская лошаденка. Сколько было лет Сохачу – никто не знал. Зиму и лето он жил под Малиновой горой, на берегу громадного озера Карабалык. Он сторожил и богатое рыбное озеро, и караулил лес, и стерег дичь. Поселился Сохач под Малиновой горой лет пятьдесят тому назад и мало изменился за это время. В спутанных русых волосах у Сохача не было ни одного седого волоса, а ему насчитывали на девятый десяток лет. Лесная дача принадлежала Ушкуйским заводам, а озеро башкирам, сдававшим его в аренду купцам-рыбникам. Сохач должен был получать жалованье и с заводоуправления, и с купцов-арендаторов, но никто ничего ему не платил – заводоуправление было уверено, что Сохачу платят купцы, а купцы были уверены, что Сохач получает жалованье с заводоуправления. Но купцы все-таки доставляли старику зимой хлеб и необходимую одежонку, и он жил тем, что плел из черемуховых прутьев угольные коробья, которые продавал углепоставщикам. Все-таки Сохач считал свое жалованье и на особенной липовой палке делал резку, заменявшую ему цифры, – возьмет палку и сейчас скажет, кто и сколько ему должен.

– А ну-ка, дедушка, подсчитай, – шутили купцы, когда приезжали зимой на Карабалык ловить рыбу громадными неводами. – Возьми-ка свою липовую арифметику…

Сохач брал палку и высчитывал по сделанным нарезам, что ему приходилось получить жалованье за тридцать пять лет. Это составляло довольно кругленькую сумму, потому что по ряде[1] ему обязаны были платить пятнадцать рублей в год, значит, за тридцать пять лет приходилось получить больше пятисот рублей.

– Пора бы уж получить должок… – говорил Сохач, почесывая в затылке.

– Куда тебе столько денег в лесу, дедка? Еще бродяги узнают и убьют тебя… Пусть пока полежат у нас. Вернее дело будет…

Сохач не спорил, потому что ему действительно деньги были не нужны. Его доверчивость и простота постоянно забавляли хитрых купцов, которые считали старика дурачком – не совсем дурак, а из ума выжил. Крестьяне и рыбаки были другого мнения о мудреном старике. По их мнению, это был не простой человек, который только прикидывался простоватым. К нему приходили за советом, когда кто-нибудь был болен или когда случалась беда.

– Уж ты помоги, дедушка… – просили его. – Ты ведь у нас все знаешь. Каждую травку вызнал, которая к чему…

Старик редко отвечал на эти просьбы словами, а пойдет в свою избушку, пороется где-то около печки и вынесет какой-нибудь травки. У Сохача от всякой напасти была своя травка. Так он многим помогал, и его слава росла. Денег за леченье Сохач не принимал, а любил, если ему приносили яичек или какую-нибудь домашнюю постряпеньку. Зубов у Сохача давно не было, и он любил пожевать мяконькое. Сам он умел варить только кашу из проса да уху – этим и питался. Мясо Сохач не ел совсем и позабыл даже, какой у него вкус.

– А для чего я его буду есть? – удивлялся он. – Грешно это… Все болезни у вас от мяса.

– Скоро, Чуйка, птица полетит, – говорил Сохач, снимая котелок с огня. – Да, брат… Будет нам с тобой праздник. Ты хоть и бессовестный пес, а тоже чувствуешь… Вот ужо мы с тобой наладим скворечник…

Сохач любил думать вслух и разговаривал с собакой, как с человеком. Это было и понятно, потому что нельзя же было молчать по целым месяцам, когда старик оставался один. Чуйка садилась против него и слушала терпеливо.

– Да, наладим скворечник, Чуйка, пора уж… Налетят скворчики, будут гнездышко вить, будут птенчиков выводить…

Слушавшая собака вдруг насторожилась и повернула голову к горе. Сохач тоже остановился на полуслове. Где-то далеко гукнул ружейный выстрел и покатился по горам громким эхом.

– Ах ты, господи. Кому бы это стрелять? Ведь стреляли, Чуйка?

Собака тревожно взвизгнула, – она знала выстрелы и слышала лучше. Старик пошел в избушку, надел шапку, взял ружье и проговорил:

– Ну, Чуйка, пойдем искать… Кто-то шалит в лесу. Тоже нашли время… Кого теперь стрелять-то? Креста нет на людях… Ах ты, господи-батюшко…

Наблюдая собаку, Сохач понял, что выстрел был сделан по левую сторону Малиновой горы, где по обочине шли осиновые заросли. Он только покачал головой.

Перу писателя Дмитрия Мамина-Сибиряка принадлежат немало произведений, написанных как для детей, так и для взрослых. Он не только автор детских рассказов и сказок. Есть в его репертуаре и романы, и легенды.

Среди сочинений писателя есть и святочные сказки, написанные с оптимизмом и добротой. В этих его произведениях звучит идея мира среди всех слоев населения. Присутствовал в этих рассказах и юмор.

Сибиряк – это псевдоним писателя. Он очень интересовался Уралом и Зауральем. И, он побывал там. Писатель изучал его природу, историю и многое другое. Проводил он и раскопки. Об Урале написал он немало. Не зря прослыл Мамин-Сибиряк его певцом. Не остались без внимания Дмитрия быт и легенды коренного населения Сибири.

На основе их сказаний он написал несколько легенд. Эти его произведения менее известны. И, работа над ними не была им закончена. Писатель не успел воплотить в реальность все свои замыслы, навеянные этими землями. Зато те пять произведений, которые он написал, соответствуют духу и быту исконно-сибирских народов.

Все же, большей известностью пользуются именно детские произведения писателя. Сам он считал большим счастьем писать именно для маленьких читателей и слушателей. Для них создано им множество рассказов и очерков, среди которых есть и о покорении Сибири, и, конечно же, сказочные истории.

Читайте также: