Литературная амнезия краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
…Что там был за вопрос? Ах, да: какая книга произвела на менянаибольшее впечатление, более всего повлияла на мое развитие, отложила наменя свой отпечаток, потрясла меня, вообще наставила меня на путь истинныйили же выбила меня из колеи. Однако, право же, все это отдает каким-то печально-травматическимопытом или шоковыми переживаниями, а их пострадавший обычно вызывает развечто в картинах своих кошмарных снов, но не в состоянии здоровогободрствования и уж никак не излагает их письменно или не заявляет о них вовсеуслышание, на что, если я не ошибаюсь, уже по праву указал одинавстрийский психолог, чье имя мне в данный момент не приходит на ум, в однойвесьма рекомендуемой для прочтения статье, названия которой я не могу большевспомнить с точностью, но которая вышла в сборнике под общим названием Я иты или Оно и мы или Сам я или что-то в этом роде (был ли он запоследнее время переиздан в таких издательствах, как Ровольт, Фишер,Дэтэфау или Зуркамп, я точно не знаю, но могу сказать, что обложка тамбыла бело-зеленая, или желтовато-голубая, а скорее дажесеро-сине-зеленоватая). Хотя, быть может, вопрос ставит своей целью вовсе не изучение моегоневротравматического читательского опыта, а скорее имеет в виду топотрясающее событие из творческой жизни, которое отражено, например, визвестном стихотворении Красавец Аполлон… впрочем, нет, оно называлось,кажется, не Красавец Аполлон, а как-то по-другому, в названии было что-тоархаичное, Юный торс или Древний прекрасный Аполлон, или что-то похожеена это, однако мы уклоняемся от темы… — которое запечатлено в этомизвестном стихотворении, написанном, написанном… хм… — не могу сейчасвспомнить имени автора, но это был действительно очень знаменитый поэт скоровьим взглядом и густыми усами, он еще помог с квартирой на Рю-де-Вареннэтому толстому французскому скульптору (как бишь его звали?) — квартира этоеще слабо сказано, это был настоящий дворец, с парком, который и за десятьминут было не обойти! (тут, между прочим, задаешься вопросом, чем люди в товремя все это оплачивали?), ну, как бы там ни было… — которое, значит,находит свое отражение в этом замечательном стихотворении, которое я большене могу процитировать целиком, последняя строка которого, однако,неизгладимо запечатлелась в моей памяти вечным моральным императивом, аконкретно: И жизнь свою ты должен изменить! Итак, как же обстоит дело с теми книгами, о которых я мог бы сказать,что их чтение изменило мою жизнь? Для того, чтобы осветить эту проблему, яподхожу (с этого момента прошло всего лишь несколько дней) к моей книжнойполке и провожу взглядом по корешкам книг. Как всегда в таких случаях — аименно, когда в одном месте собрано слишком много представителей одного родаи глаз теряется в общей массе — у меня поначалу начинает кружиться голова,и чтобы приостановить головокружение, я наугад тычу рукой в массу, вытягиваюодну отдельную книгу, отворачиваюсь с ней, словно с добычей, открываю ее,листаю в ней и погружаюсь в чтение. Скоро я замечаю, что ткнул удачно, даже очень. Передо мной текстотточенной прозы и наиотчетливейшего изложения мысли, нашпигованныйинтереснейшей, неведомой мне доселе информацией и полный самыхвосхитительных неожиданностей — к сожалению, в тот момент, когда я пишу этистроки, название книги больше не приходит мне на ум, в равной степени как ифамилия автора или само содержание, но это, как мы сейчас увидим, ничуть неменяет дела, или даже более того: только способствует его прояснению. Итак,я держу в руках превосходную книгу, каждое предложение в ней — этодостояние, и, читая, я с трудом добираюсь до своего стула, читая, опускаюсьна него, читая, забываю, зачем я вообще читаю, являю собой одно лишьсредоточие жадной страсти по той изысканной и совершенно новой пище, которуюнахожу здесь для себя страница за страницей. Подчеркнутые кое-где в текстеместа или проставленные карандашом по краям страниц восклицательные знаки —следы читавшего до меня предшественника, что я в книгах, честно говоря, неочень-то люблю — в данном случае мне не мешают, ибо повествованиеразвивается так увлекательно, так живо искрится проза, что я больше вовсе невоспринимаю карандашные пометки, а если все же и воспринимаю, то только водобрительном смысле, поскольку выясняется, что мой читающий предшественник— я совершенно без понятия, кто бы это мог быть — провел свои линии изапечатлел свои возгласы как раз в тех местах, которые и меня восторгаютболее всего. И так я читаю дальше, вдвойне окрыленный поразительнымкачеством текста и духовным сообществом с моим незнакомым предшественником,окунаюсь все глубже в сказочный мир, со все большим удивлением следую заавтором по дивным тропам… Пока не дохожу до места, которое, по-видимому, представляет собойапогей повествования и которое заставляет меня издать громкое ах!. Ах,какая хорошая мысль! Какие хорошие слова! И на мгновение я закрываю глаза,чтобы осмыслить прочитанное, которое словно прорубило просеку в сумбуремоего сознания, открыло передо мной совершенно новые перспективы, далозарядиться мне новыми познаниями и ассоциациями и в самом деле вонзило вменя жало императива И жизнь свою ты должен изменить! И почтиавтоматически моя рука протягивается к карандашу, и ты должен этоподчеркнуть, — думаю я, — ты сделаешь с краю пометку очень хорошо ипоставишь за ней жирный восклицательный знак, и несколькими ключевымисловами зафиксируешь тот поток мыслей, который был вызван в тебе этимвеликолепным пассажем, запишешь его в подмогу своей памяти, возмешь накарандаш в виде задокументированной дани вежливости по отношению к автору,который таким блестящим образом просветил тебя!. Но вот тебе на! Когда я опускаю карандаш на страницу, чтобы начертатьсвое очень хорошо!, я вижу, что там уже стоит очень хорошо! и выясняетсятакже, что резюме, которое я хочу набросать в ключевых словах, мой читающийпредшественник после себя уже оставил, и сделал он это почерком доудивительного знакомым мне, а именно, моим собственным, ибо предшественникбыл никто иной, как я сам. Я давно прочел эту книгу. Тут меня охватывает невыразимая печаль. Старая болезнь снова вернуласько мне: amnesia in litteris, полная потеря литературной памяти. И волнапессимизма относительно тщетности всякого стремления к познанию, всякогостремления вообще, накатывается на меня. Зачем тогда читать, зачем тогдаперечитывать, например, вот эту книгу, если я знаю, что пройдет совсемнемного времени и мне не останется от нее ни крупицы воспоминания? К чемутогда вообще еще что-то делать, если все распадается, превращаясь в ничто? Кчему тогда жить, если все равно предстоит умереть? И я захлопываю красивуюкнижицу, встаю и, точно побитый, точно получивший хорошую взбучку, крадусьобратно к стеллажу и погружаю томик в ряду среди других многочисленныханонимных и забытых книг. В конце полки мой взгляд задерживается. Что там стоит? Ах, да: трибиографии Александра Великого. Все их я когда-то перечитал. Что я знаю обАлександре Великом? Ничего. В конце следующей полки стоят несколькосборников о Тридцатилетней войне, там, среди прочего материала, пятьсотстраниц Вероники Веджвуд и тысяча страниц Голо Манна о Валленштейне. Все этоя прилежно прочитал. Что я знаю о Тридцатилетней войне? Ничего. Полка нижевся с начала до конца уставлена книгами о Людвиге II Баварском и его эпохе.Их я не только прочитал, я их проштудировал от корки до корки (у меня на этоушло больше года) и потом написал на эту тему три киносценария, я, можносказать, был чуть ли не экспертом по Людвигу II. Что я сейчас еще знаю оЛюдвиге II и его эпохе? Ничего. Ровным счетом ничего. Ладно, думаю я, чтокасается Людвига II, то тут, пожалуй, полная потеря памяти еще не такстрашна. Но как быть с книгами, которые стоят вон там, рядом с письменнымстолом, в более изысканном, литературном отделе? Что осталось у меня впамяти от пятнадцатитомника Андерша? Ничего. А от многотомников Белля,Вальзера и Кеппена? Ничего. А от десяти томов Хандке? И того меньше. Что яеще помню о Тристраме Шенди, об исповеди Руссо, о прогулке Зейма? Ничего,ничего и еще раз ничего. Но вот! Комедии Шекспира! Только в прошлом году яих все перечитал одну за другой. От них-то у меня в голове должно что-нибудьостаться, хоть какой-нибудь проблеск, какое-нибудь название,одно-единственное название одной-единственной комедии Шекспира! Ни-че-го.Но, боже ты мой, хотя бы Гете, хотя бы он… вот, например, белый томик:Родство душ, его я перечитывал не менее трех раз — и хоть ты тресни,ничего больше не помню. Все точно вылетело из меня куда-то. Подумать только,неужели на свете нет больше ни одной книги, которую бы я помнил? Вон те двакрасных тома, два фолианта с потрепанными закладками из красной материи,их-то я еще должен помнить, они кажутся мне такими знакомыми, словно стараямебель, да, конечно же, я читал их, я не вылезал из этих томов неделями, ибыло это не так уж давно… что же это за книги, какое там у них название?Бесы. Так-так. Ага, интересно. А кто автор? Ф.М. Достоевский. Гм. М-да.Кажется, я смутно припоминаю: действие романа, по-моему, происходит в 19-мвеке, и во втором томе кто-то там застрелился из пистолета. Больше мне,вроде, сказать и нечего. Я опускаюсь на стул у своего письменного стола. Это позор, это скандал.Вот уже тридцать лет как я умею читать, за это время я перечитал если неуйму книг, то хотя бы некоторое их количество, и все, что у меня от нихосталось, это весьма туманное воспоминание о том, что во втором томе романатолщиною в тысячу страниц кто-то пускает в себя пулю из пистолета. Тридцатьлет я читал впустую! Тысячи часов моего детства, моих юношеских и зрелых летпровел я за чтением и ничего не сохранил в своей памяти, кроме одногобольшого пустого места. И мало того, что этот недуг не теряет своей силы,так он еще и прогрессирует. Когда я читаю сегодня какую-нибудь книгу, язабываю ее начало, еще не добравшись до конца. Иногда силы моей памяти нехватает даже на то, чтобы удержать в голове прочитанное с одной страницы. Ивот так я карабкаюсь от абзаца к абзацу, от одного предложения к другому, искоро дело дойдет до того, что я буду в состоянии ловить своим сознаниемлишь отдельные слова, которые будут выплывать ко мне из темноты остающегосянепонятным текста и вспыхивать на момент прочтения, точно падающие звезды,чтобы кануть затем в темный поток абсолютного забвения. На литературныхдискуссиях я уже давно больше не могу раскрыть рта, чтобы не опозориться,путая в очередной раз Мерике с Гофмансталем, Рильке с Гельдерлином, Бекеттас Джойсом, Итало Кальвино с Итало Свево, Бодлера с Шопеном, Жорж Санд смадам де Сталь и т.д. Когда я начинаю искать цитату, которая неясно маячитпередо мной, целые дни уходят у меня на то, чтобы переворошить различныеисточники, потому что я не помню имени автора цитаты и потому что во времяпросмотра вороха литературы я теряюсь в неизвестных мне текстах совершеннонезнакомых мне авторов, пока в конце концов не забываю, что я вообще искал.Как я могу позволить себе в таком хаотичном состоянии своего духа даватьответ на вопрос, какая отдельно взятая книга изменила мою жизнь? Никакая?Все? Какие-то? Я не знаю. Но, может быть, — так думаю я, чтобы утешить себя, — может быть, причтении (как и в самой жизни) формирование наших взглядов и резкие перемены внас происходят как-нибудь подспудно. Может быть, чтение это своеобразный актпропитывания, при котором сознание хотя и насыщается самым что ни на естьтщательным образом, однако происходит это так осмотически неуловимо, что оноэтого процесса вовсе не замечает. Стало быть, читатель, страдающийлитературной амнезией, очень даже изменяется благодаря чтению, однако незамечает этого, поскольку во время чтения вместе с ним изменяются и текритические инстанции его мозга, которые могли бы подсказать ему, что онизменяется. А для того, кто пишет сам, такая болезнь, возможно, являетсядаже благодатью и, более того, чуть ли не необходимым условием для занятиялитературным творчеством, ибо она как-никак предохраняет пишущего отвсесковывающего чувства священного трепета, внушаемого каждым значительнымлитературным произведением, и настраивает его на совершенно беззастенчивыйлад по отношению к плагиату, без которого не может возникнуть ничегооригинального. Я знаю, что это вымученное, недостойное и сомнительное утешение, ипытаюсь отделаться от него: ты не должен поддаваться этой ужасной амнезии,думаю я, ты должен всеми силами противиться течению темного потока Леты,тебе не следует больше погружаться в литературные тексты очертя голову, а тыдолжен стоять над ними с холодным, ясным, критическим рассудком, долженделать выписки, должен заучивать те или иные места наизусть, должентренировать свою память — одним словом: ты должен. И здесь я позволю себепривести цитату из одного известного стихотворения, автора и названиекоторого я сейчас припомнить не могу, но последняя строка которогонеизгладимо запечатлелась в моей памяти вечным моральным императивом: Тыдолжен, — говорится в нем, — ты должен… должен…. Ну что ты будешь делать! Теперь я забыл, какие там точно были слова. Ноничего, смысл-то я еще достаточно хорошо помню. Это было что-то вроде: Ижизнь свою ты должен изменить!
Похожие статьи:
Метание молота есть сложным по координации двигательным действием, требующим от занимающихся громадной физической силы.
261. Коллизионные нормы нередко именуют отсылочными, либо вспомогательными, игнорируя или недооценивая значение выполняемой ими
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Литературная амнезия: краткое содержание, описание и аннотация
Патрик Зюскинд: другие книги автора
Кто написал Литературная амнезия? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.
Литературная амнезия — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком
Литературная амнезия
Итак, как же обстоит дело с теми книгами, о которых я мог бы сказать, что их чтение изменило мою жизнь? Для того, чтобы осветить эту проблему, я подхожу (с этого момента прошло всего лишь несколько дней) к моей книжной полке и провожу взглядом по корешкам книг. Как всегда в таких случаях – а именно, когда в одном месте собрано слишком много представителей одного рода и глаз теряется в общей массе – у меня поначалу начинает кружиться голова, и чтобы приостановить головокружение, я наугад тычу рукой в массу, вытягиваю одну отдельную книгу, отворачиваюсь с ней, словно с добычей, открываю ее, листаю в ней и погружаюсь в чтение.
Скоро я замечаю, что ткнул удачно, даже очень. Передо мной текст отточенной прозы и наиотчетливейшего изложения мысли, нашпигованный интереснейшей, неведомой мне доселе информацией и полный самых восхитительных неожиданностей – к сожалению, в тот момент, когда я пишу эти строки, название книги больше не приходит мне на ум, в равной степени как и фамилия автора или само содержание, но это, как мы сейчас увидим, ничуть не меняет дела, или даже более того: только способствует его прояснению. Итак, я держу в руках превосходную книгу, каждое предложение в ней – это достояние, и, читая, я с трудом добираюсь до своего стула, читая, опускаюсь на него, читая, забываю, зачем я вообще читаю, являю собой одно лишь средоточие жадной страсти по той изысканной и совершенно новой пище, которую нахожу здесь для себя страница за страницей. Подчеркнутые кое-где в тексте места или проставленные карандашом по краям страниц восклицательные знаки – следы читавшего до меня предшественника, что я в книгах, честно говоря, не очень-то люблю – в данном случае мне не мешают, ибо повествование развивается так увлекательно, так живо искрится проза, что я больше вовсе не воспринимаю карандашные пометки, а если все же и воспринимаю, то только в одобрительном смысле, поскольку выясняется, что мой читающий предшественник – я совершенно без понятия, кто бы это мог быть – провел свои линии и запечатлел свои возгласы как раз в тех местах, которые и меня восторгают более всего. И так я читаю дальше, вдвойне окрыленный поразительным качеством текста и духовным сообществом с моим незнакомым предшественником, окунаюсь все глубже в сказочный мир, со все большим удивлением следую за автором по дивным тропам.
Очерк-рассуждение о короткой памяти читателя. Со временем стираются из памяти детали сюжета, имена персонажей. В лучшем случае, остаются ключевые события и оттенки ощущений от прочтения.
За минуту
Автор описывает забавный случай. Однажды он читал какую-то книгу, восхищаясь свежестью и оригинальностью идей. И вдруг увидел на полях собственную пометку. Значит, он уже когда-то знакомился с содержанием и так же отмечал интересные мысли. Но все было забыто напрочь.
Далее следует рассуждение о целесообразности чтения, о том, зачем в принципе читать книги, если в памяти ничего надолго не задерживается. На полках стоят десятки прочитанных томов – произведения талантливых авторов, интереснейший, умный контент. Но мало что вспоминается, разве что ключевые моменты сюжета. Еще, возможно, остаются оттенки ощущений, возникших при чтении. Теряются детали повествования, имена персонажей.
99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.
Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Описание книги "Литературная амнезия"
Описание и краткое содержание "Литературная амнезия" читать бесплатно онлайн.
Литературная амнезия
Итак, как же обстоит дело с теми книгами, о которых я мог бы сказать, что их чтение изменило мою жизнь? Для того, чтобы осветить эту проблему, я подхожу (с этого момента прошло всего лишь несколько дней) к моей книжной полке и провожу взглядом по корешкам книг. Как всегда в таких случаях – а именно, когда в одном месте собрано слишком много представителей одного рода и глаз теряется в общей массе – у меня поначалу начинает кружиться голова, и чтобы приостановить головокружение, я наугад тычу рукой в массу, вытягиваю одну отдельную книгу, отворачиваюсь с ней, словно с добычей, открываю ее, листаю в ней и погружаюсь в чтение.
Скоро я замечаю, что ткнул удачно, даже очень. Передо мной текст отточенной прозы и наиотчетливейшего изложения мысли, нашпигованный интереснейшей, неведомой мне доселе информацией и полный самых восхитительных неожиданностей – к сожалению, в тот момент, когда я пишу эти строки, название книги больше не приходит мне на ум, в равной степени как и фамилия автора или само содержание, но это, как мы сейчас увидим, ничуть не меняет дела, или даже более того: только способствует его прояснению. Итак, я держу в руках превосходную книгу, каждое предложение в ней – это достояние, и, читая, я с трудом добираюсь до своего стула, читая, опускаюсь на него, читая, забываю, зачем я вообще читаю, являю собой одно лишь средоточие жадной страсти по той изысканной и совершенно новой пище, которую нахожу здесь для себя страница за страницей. Подчеркнутые кое-где в тексте места или проставленные карандашом по краям страниц восклицательные знаки – следы читавшего до меня предшественника, что я в книгах, честно говоря, не очень-то люблю – в данном случае мне не мешают, ибо повествование развивается так увлекательно, так живо искрится проза, что я больше вовсе не воспринимаю карандашные пометки, а если все же и воспринимаю, то только в одобрительном смысле, поскольку выясняется, что мой читающий предшественник – я совершенно без понятия, кто бы это мог быть – провел свои линии и запечатлел свои возгласы как раз в тех местах, которые и меня восторгают более всего. И так я читаю дальше, вдвойне окрыленный поразительным качеством текста и духовным сообществом с моим незнакомым предшественником, окунаюсь все глубже в сказочный мир, со все большим удивлением следую за автором по дивным тропам.
Тут меня охватывает невыразимая печаль. Старая болезнь снова вернулась ко мне: amnesia in litteris, полная потеря литературной памяти. И волна пессимизма относительно тщетности всякого стремления к познанию, всякого стремления вообще, накатывается на меня. Зачем тогда читать, зачем тогда перечитывать, например, вот эту книгу, если я знаю, что пройдет совсем немного времени и мне не останется от нее ни крупицы воспоминания? К чему тогда вообще еще что-то делать, если все распадается, превращаясь в ничто? К чему тогда жить, если все равно предстоит умереть? И я захлопываю красивую книжицу, встаю и, точно побитый, точно получивший хорошую взбучку, крадусь обратно к стеллажу и погружаю томик в ряду среди других многочисленных анонимных и забытых книг.
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Литературная амнезия - Зюскинд Патрик краткое содержание
Литературная амнезия читать онлайн бесплатно
Литературная амнезия
Итак, как же обстоит дело с теми книгами, о которых я мог бы сказать, что их чтение изменило мою жизнь? Для того, чтобы осветить эту проблему, я подхожу (с этого момента прошло всего лишь несколько дней) к моей книжной полке и провожу взглядом по корешкам книг. Как всегда в таких случаях — а именно, когда в одном месте собрано слишком много представителей одного рода и глаз теряется в общей массе — у меня поначалу начинает кружиться голова, и чтобы приостановить головокружение, я наугад тычу рукой в массу, вытягиваю одну отдельную книгу, отворачиваюсь с ней, словно с добычей, открываю ее, листаю в ней и погружаюсь в чтение.
Скоро я замечаю, что ткнул удачно, даже очень. Передо мной текст отточенной прозы и наиотчетливейшего изложения мысли, нашпигованный интереснейшей, неведомой мне доселе информацией и полный самых восхитительных неожиданностей — к сожалению, в тот момент, когда я пишу эти строки, название книги больше не приходит мне на ум, в равной степени как и фамилия автора или само содержание, но это, как мы сейчас увидим, ничуть не меняет дела, или даже более того: только способствует его прояснению. Итак, я держу в руках превосходную книгу, каждое предложение в ней — это достояние, и, читая, я с трудом добираюсь до своего стула, читая, опускаюсь на него, читая, забываю, зачем я вообще читаю, являю собой одно лишь средоточие жадной страсти по той изысканной и совершенно новой пище, которую нахожу здесь для себя страница за страницей. Подчеркнутые кое-где в тексте места или проставленные карандашом по краям страниц восклицательные знаки — следы читавшего до меня предшественника, что я в книгах, честно говоря, не очень-то люблю — в данном случае мне не мешают, ибо повествование развивается так увлекательно, так живо искрится проза, что я больше вовсе не воспринимаю карандашные пометки, а если все же и воспринимаю, то только в одобрительном смысле, поскольку выясняется, что мой читающий предшественник — я совершенно без понятия, кто бы это мог быть — провел свои линии и запечатлел свои возгласы как раз в тех местах, которые и меня восторгают более всего. И так я читаю дальше, вдвойне окрыленный поразительным качеством текста и духовным сообществом с моим незнакомым предшественником, окунаюсь все глубже в сказочный мир, со все большим удивлением следую за автором по дивным тропам.
Тут меня охватывает невыразимая печаль. Старая болезнь снова вернулась ко мне: amnesia in litteris, полная потеря литературной памяти. И волна пессимизма относительно тщетности всякого стремления к познанию, всякого стремления вообще, накатывается на меня. Зачем тогда читать, зачем тогда перечитывать, например, вот эту книгу, если я знаю, что пройдет совсем немного времени и мне не останется от нее ни крупицы воспоминания? К чему тогда вообще еще что-то делать, если все распадается, превращаясь в ничто? К чему тогда жить, если все равно предстоит умереть? И я захлопываю красивую книжицу, встаю и, точно побитый, точно получивший хорошую взбучку, крадусь обратно к стеллажу и погружаю томик в ряду среди других многочисленных анонимных и забытых книг.
Читайте также: