Легенда о малом гарнизоне краткое содержание
Обновлено: 02.07.2024
Легенда о малом гарнизоне
Что было до этого – он не помнил. Был выключен совершенно: ни чувств, ни мыслей. Темнота. Но в какой-то момент сознание проклюнулось, пробилось и понеслось на него, словно утренняя электричка. Он ощутил, что летит: не падает, а именно летит, но не на самолете – он никогда не летал на самолете и потому не знал, как это бывает, – а просто так летит, сам по себе, а навстречу свет – все ярче, ярче. И звук поднимается снизу знакомый – вроде бы гогот. И вот уж он летит высоко вдоль кромки моря, над крутыми скалами, над птичьим базаром. Он летит, оглушенный скрипом птичьих глоток, планирует, а они мечутся вокруг и сквозь него, потому что он совсем бестелесный, как тень: весь – кроме выемки возле правого плеча, под ключицей, кроме этой выемки, в которую бьют в два молота – гуп-гуп, гуп-гуп, – совсем не больно, но удары тяжелые, прямо в мозг отдаются. Он летит, а навстречу свет все ярче, ярче, и вот уже не видно в этом ослепительном сиянии ни скал, ни птиц, только молоты ладно бьют в выемку под ключицей да какая-то настырная чайка пристроилась рядом, скребет воздух простуженным горлом…
Сознание вернулось к нему совсем. Тимофей это понял по тому, что опять ощущал все тело, а через тело – окружающий мир. Он понял, что лежит на земле навзничь; что под ключицей у него рана и это пульс в ней так отдается; что солнце бьет ему прямо в лицо и былинка щекочет в ухе. Но шевелиться нельзя. И открывать глаз нельзя. Он не знал почему, но инстинкт подсказывал: замри.
Усилием воли Тимофей выжал из себя последний туман беспамятства, и тогда скрежет чайки трансформировался в отчетливую немецкую речь.
– Ну вот, я же говорил: он очнется. Гляди, гляди. Опять веки дрогнули!
– Да пристрели ты его к свиньям, Петер. Пристрели и пойдем. Первый взвод уже на машине.
– Успеем… Ты погляди, какие руки. Его бы на ферму – он бы один любую ферму потянул. Ах, Харти, почему мне так не повезло? Почему я должен был родиться именно в этом дурацком столетии, когда справедливость поругана, растоптана и забыта. Представляешь, милый? Три века назад эта великолепная особь стала бы моим личным призом. И это было бы справедливо, поскольку именно я не поленился нагнуться к навозной куче, именно я разглядел в ней жемчужное зерно… Ах, Харти, я бы послал этого варвара на ферму к моей доброй матушке…
– Он что-то задумал, Петер.
– Не можешь пристрелить его сам – дай мне. Мне все равно надо будет сегодня кого-нибудь из этих ухлопать. На счастье. Такая у меня система. Так было в Польше, и во Франции, и каждый раз на Балканах. Я пришивал хоть одного в первый же день – меня этому дед научил, а он самого Бисмарка видел два раза! – и потом у меня все получалось в любой заварухе.
Их двое, определил Тимофей. По голосам. Дело происходило на вершине пригорка, звуки сюда как бы тянулись отовсюду – отчетливые и сочные. Чуть пониже, в полусотне метров, огибая пригорок, шла по шоссе батарея самоходок. Гусеницы лязгали по булыжнику, грохотали моторы; казалось, они проходят совсем рядом, но для Тимофея они не существовали – ведь до них полста метров, ого как далеко! И тупорылой трехтонки, стоявшей с заведенным мотором на съезде с шоссе, и солдат, бродивших по разбитой позиции и весело галдевших, – ничего этого не существовало сейчас для Тимофея, потому что его отделяло от них какое-то расстояние. Значит, в данный момент они не в счет. Сейчас единственная реальность: где-то совсем рядом (руку протяни – достанешь) двое врагов. Их двое. Поначалу он имеет дело с этими двумя. Он слышит, как один дышит чуть затрудненно: может быть, сидит на корточках; близко от Тимофеева лица: в нос так и бьет острый запах – смесь гуталина и распаренных потных ног.
Знать бы, о чем они говорят. Тимофей угадывал отдельные слова, но связь между ними ускользала, смысла не было, да Тимофей и не искал этого смысла. Не до того ему было. Их только двое – вот что он знал. И еще – что с двумя-то он управится. А что будет дальше, он не думал.
– Не зевай, Петер! Он уже следит за тобой.
– Вижу… Ах какая прелесть! Ну ничего человеческого! Дикое животное. Тигр. У него инстинкты заменяют мозг. Представляешь – и эта раса оспаривает у нас приоритет построения совершенного гармонического общества…
– Гляди: у него правая напряглась. Внимание!
– Ты все испортил, Хартмут! Ну кто тебя тянул за язык? Теперь он струсит и не покажет, на что способен.
– А если не струсит, я его пришью, согласен?
– Нет, нужно по-честному. Вот если ты его с одного удара…
Они забавлялись его отчаянием и беспомощностью. Двое пресыщенных котов – и жертва.
Из-за ресниц Тимофей увидел пыльные голенища кирзовых сапог, а сразу за ними – веселое молодое лицо фашиста и два железных зуба за короткой верхней губой. И автомат. Плоский, какой-то маленький, почти игрушечный, он болтался на ремне, закинутом через правое плечо; сдернуть его не составит труда. Правда, стрелять из таких Тимофею не приходилось; только в немецкой кинохронике их видел да на методических плакатах. Ладно, уж как-нибудь сообразим.
Пятеро красноармейцев, собранных вместе в начале войны волею случая, сумели причинить немало хлопот наступающим немецким войскам. И для этого надо было суметь воспользоваться оказавшимся в их распоряжении оружием и укреплением.
Похожие произведения:
Издания на иностранных языках:
Mishel78, 25 августа 2019 г.
Тот случай, когда не хочется выискивать в произведении недостатки. Сразу же отмечу свои первые впечатления в начале прочтения. Меня довольно сильно смутил стиль изложения — иногда было очень сложно читать из-за некоторой топорности и жаргонизмов, которые персонажи употребляют довольно часто. Потом были некоторые моменты, в которых идёт прославление советского строя (партбилеты, испачканные кровью, к примеру), но это скорее было продиктовано необходимостью угодить цензорам, а потому на это я просто закрыл глаза. Да, и не исключено, что для многих красноармейцев это действительно было священно.
Однако чуть позже до меня дошёл смысл нарочитой топорности повествования. Это та самая нотка реализма, которая придаёт повести должный настрой, как если бы события, описанные в ней читателю рассказывал непосредственный участник событий или пересказывающий то, что услышал из первых рук — по простому и с эмоциями. Это одна из составляющих, приковывающих читательское внимание и не позволяющая отвлекаться от действия.
В какой-то момент действие повести переносится во вражеский стан и мы следим за обороной дота глазами майора Иоахима Ортнера, осуществлявшего операцию по ликвидации зашиты советского укрепления. И снова автор придаёт персонажу глубину через описания его жизни, его мыслей и проступков. И это также создаёт должный эмоциональный контраст для погружения в действие повести.
ingvar1964, 20 июня 2020 г.
Сильная книга, очень интересно написано. Пока читаешь — сюжет как наяву, читал очень давно, но помню до сих пор. Это одна из книг, которая, я считаю, должна быть
прочитана молодыми людьми нашей страны, может отвлекшись от гаджетов что-то начнут понимать. Однозначно для меня 10 баллов.
andrpel, 24 августа 2016 г.
Впервые прочел в юности, сейчас перечитал с не меньшим удовольствием! На мой взгляд одна из лучших книг о войне и наших ребятах.
old_fan, 19 июля 2011 г.
Первый раз читал, будучи школьником. Перечитывал раз шесть, наверное. До сих пор помню довольно близко к тексту. Из того, что я читал о войне, это одна из лучших книг. Не так часто в литературе встречаются персонажи, которые абсолютно честно делают то, что могут, и на пути их долга невозможно поставить никаких преград — они не сломаются и не согнутся, а будут просто продолжать делать своё дело. Короче, 10 баллов, и всё тут.
qpol, 24 июля 2011 г.
И лишь затем они вспомнили, что красивенькие машины — это враг, а у них в руках — карабины. враг — карабины. И два пулемета, как выяснилось, на месте. И пушку, конечно же, никто не трогал: немцы — хозяйственный народ.
Много лет назад читал, дочитал где-то середины. Сейчас копался в старых дискуссиях - и бегло пробежался.
Что тут скажешь. У жанра "молодой менеджер комсомолец, попав в 22 июня 1941 года, не растерялся" богатые традиции. Автор начинал с научной фантастики "І стіни пахнуть сонцем". "Это многое объясняет".
Краткое содержание - четыре комсомольца плюс Ничипор Драбына ("дывись, Голопупенко, яка смешна фамилия - Кузнецов") приключаются в первые дни войны. Находят и отнимают у часового простой советский ДОТ: вырубленный в скале, 400 мм брони, "пушка крепостного типа калибра 105 миллиметров, турельные ШКАСы, выходной люк - трехслойная сталь миллиметров эдак около ста". Под Брестом таких полно - сам видел. А тут - фашисты! В общем, немецкая механизированная дивизия против них не смогла - и под огнем убежала подальше. Остался тыловой батальон, укладывающийся под ШКАСами штабелями. Зачем они лезут на ДОТ, непонятно - гранаты не той системы, а про огнеметы и дымовые шашки никто не знает. "И так восэмь раз". Прилетают двухмоторные фокке-вульфы, затем юнкерсы. А фиг! Командир, желающий боевые ордена, истерит и устраивает расстрел ротного - обер-лейтенанта отказника.
Монопланы бросают бочки нефти. Гарнизон убирает флаг. На время.
Потом немцы неделю копают подкоп. Под скалу. Наши бойцы ждут, пока не надоест - и подрывают.
Потом прорываются три Т-26 с пехотой. Гарнизон выходит - опа, а это опять фашисты! Героев хватают и волокут пытать. Зверски пытают, пока те не сбегают. По пути беглецы решают сделать по горам крюк в пару часов - все к тому же ДОТу, перерезав часовых. А там. См. эпиграф.
— На пулемете умеешь? — спросил Ромка.
— Это хорошая пулемет, — кивнул узбек, усаживаясь в коляске поудобней и поправляя ленту.
И они бросились в атаку.
Часовой вдруг развернулся, сделал шаг, чуть присел — и словно катапульта его метнула — настоящее карате! — в отличном стиле прыгнул вперед ногами.
Ревом дизелей танки раскатывали холм, как утюгами. Самураи подъехали?
Что делать потом, куда отходить, когда они останутся одни посреди этого гладкого поля, почти безоружные, если из рощи, что впереди, уже бегут автоматчики, разворачиваясь в цепь, веселые и решительные автоматчики, которые еще не были в бою, не были под обстрелом ни вчера, ни сегодня, у которых еще никого не убило, и они предвкушают этот бой, предвкушают, как в ста метрах от колонны откроют огонь, будут идти в полный рост и поливать свинцовыми веерами: в каждой руке по автомату, их рукояти защелкнуты в гнездах на животе, – бо-по-по-по – с обеих рук, только и работы, что нажимай на спусковые крючки да вовремя меняй опустевшие магазины, шагая в полный рост по выщипанной траве залитого солнцем выгона.
Управились быстро. Ставить знамя пошли вдвоем (мало ли что — снаряды рвутся рядом) Страшных и Медведев.
В мост они попали только с пятого снаряда. Правда, одного попадания оказалось достаточно; он рухнул сразу, и в том месте, где темнела его полоска, открылась река.
По мосту ездили танки.
Целая дивизия не управилась, сотни танков, десятки орудий. Что же там сможет какой-то стрелковый батальон?
— Ты забыл про меня! — Он выстрелил ротному в ненавистное лицо, отскочил к противоположной стенке овражка и закричал срывающимся, истеричным голосом: — Ну, есть еще желающие остаться здесь?
Кто-то всхлипнул в задней шеренге. Солдаты испуганно переглядывались, подравнивали строй.
Ремонт лаза к главному пулеметному гнезду не показался им обременительным: это было хоть какое-то да занятие. Все делалось на совесть: и арматура, и опалубка. Заливали бетон ночью.
Тимофей объявил, что входит в силу устав гарнизонной и караульной службы; только один Чапа не понял, что это означает, и вечером получил взыскание за отсутствие чистого подворотничка.
При аресте в руки немцев среди других документов попал и протокол комсомольского собрания, из которого они узнали, что только один Чапа некомсомолец.
— Какой же я предатель? Я поступаю так, как мне велит сердце. По убеждениям. Я вон сколько лет ждал этой минуты чтобы им в спину нож воткнуть, отомстить за братов.
С Ромки тем временем срывали одежду.
— Ты не обращай внимания. Чапа, если я буду очень шумным.
— Кричи, Рома, кричи. А я буду споминать, как они кричали, подыхаючи под твоим пулеметом.
— Хорошо говоришь, Чапа. Спасибо, милый.
Когда страсти поулеглись, красноармейцы пошли на восток. До границы их провожали венгры, дальше пошли сами.
Является ли это литературой? Да, наверное. Наши победили, фашисты - плохие, запятые расставлены где надо, написано с огоньком, автор знает слова Т-26, БТ-7, Т-34, Мерседес и БМВ.
Является ли это литературой о Великой Отечественной войне? При Симонове, Полевом, Твардовском, Беке, Кожевникове. При живых ветеранах.
Это ведь даже не фантастика - с телетанками, пулеметами на фотоэлементах, электризуемыми заграждениями (все реальное, кстати). И не комиксы типа B.P.R.D. И даже не сказка про деда Столета и Фрица Рыжего Лиса.
Вот за что? Теперь я лучше понимаю, откуда у широких народных масс любовь к конфеткам из органических удобрений в патриотической обертке. Увы, и сорок лет назад тоже любили истории про попаданцев, укладывающих врагов тыщами ценой отбитого мизинца - танк переехал.
Просто есть темы, на которые плохо писать (и снимать) нельзя. Я так думаю.
99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.
Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Описание книги "Легенда о малом гарнизоне"
Описание и краткое содержание "Легенда о малом гарнизоне" читать бесплатно онлайн.
Легенда о малом гарнизоне
Что было до этого – он не помнил. Был выключен совершенно: ни чувств, ни мыслей. Темнота. Но в какой-то момент сознание проклюнулось, пробилось и понеслось на него, словно утренняя электричка. Он ощутил, что летит: не падает, а именно летит, но не на самолете – он никогда не летал на самолете и потому не знал, как это бывает, – а просто так летит, сам по себе, а навстречу свет – все ярче, ярче. И звук поднимается снизу знакомый – вроде бы гогот. И вот уж он летит высоко вдоль кромки моря, над крутыми скалами, над птичьим базаром. Он летит, оглушенный скрипом птичьих глоток, планирует, а они мечутся вокруг и сквозь него, потому что он совсем бестелесный, как тень: весь – кроме выемки возле правого плеча, под ключицей, кроме этой выемки, в которую бьют в два молота – гуп-гуп, гуп-гуп, – совсем не больно, но удары тяжелые, прямо в мозг отдаются. Он летит, а навстречу свет все ярче, ярче, и вот уже не видно в этом ослепительном сиянии ни скал, ни птиц, только молоты ладно бьют в выемку под ключицей да какая-то настырная чайка пристроилась рядом, скребет воздух простуженным горлом…
Сознание вернулось к нему совсем. Тимофей это понял по тому, что опять ощущал все тело, а через тело – окружающий мир. Он понял, что лежит на земле навзничь; что под ключицей у него рана и это пульс в ней так отдается; что солнце бьет ему прямо в лицо и былинка щекочет в ухе. Но шевелиться нельзя. И открывать глаз нельзя. Он не знал почему, но инстинкт подсказывал: замри.
Усилием воли Тимофей выжал из себя последний туман беспамятства, и тогда скрежет чайки трансформировался в отчетливую немецкую речь.
– Ну вот, я же говорил: он очнется. Гляди, гляди. Опять веки дрогнули!
– Да пристрели ты его к свиньям, Петер. Пристрели и пойдем. Первый взвод уже на машине.
– Успеем… Ты погляди, какие руки. Его бы на ферму – он бы один любую ферму потянул. Ах, Харти, почему мне так не повезло? Почему я должен был родиться именно в этом дурацком столетии, когда справедливость поругана, растоптана и забыта. Представляешь, милый? Три века назад эта великолепная особь стала бы моим личным призом. И это было бы справедливо, поскольку именно я не поленился нагнуться к навозной куче, именно я разглядел в ней жемчужное зерно… Ах, Харти, я бы послал этого варвара на ферму к моей доброй матушке…
– Он что-то задумал, Петер.
– Не можешь пристрелить его сам – дай мне. Мне все равно надо будет сегодня кого-нибудь из этих ухлопать. На счастье. Такая у меня система. Так было в Польше, и во Франции, и каждый раз на Балканах. Я пришивал хоть одного в первый же день – меня этому дед научил, а он самого Бисмарка видел два раза! – и потом у меня все получалось в любой заварухе.
Их двое, определил Тимофей. По голосам. Дело происходило на вершине пригорка, звуки сюда как бы тянулись отовсюду – отчетливые и сочные. Чуть пониже, в полусотне метров, огибая пригорок, шла по шоссе батарея самоходок. Гусеницы лязгали по булыжнику, грохотали моторы; казалось, они проходят совсем рядом, но для Тимофея они не существовали – ведь до них полста метров, ого как далеко! И тупорылой трехтонки, стоявшей с заведенным мотором на съезде с шоссе, и солдат, бродивших по разбитой позиции и весело галдевших, – ничего этого не существовало сейчас для Тимофея, потому что его отделяло от них какое-то расстояние. Значит, в данный момент они не в счет. Сейчас единственная реальность: где-то совсем рядом (руку протяни – достанешь) двое врагов. Их двое. Поначалу он имеет дело с этими двумя. Он слышит, как один дышит чуть затрудненно: может быть, сидит на корточках; близко от Тимофеева лица: в нос так и бьет острый запах – смесь гуталина и распаренных потных ног.
Знать бы, о чем они говорят. Тимофей угадывал отдельные слова, но связь между ними ускользала, смысла не было, да Тимофей и не искал этого смысла. Не до того ему было. Их только двое – вот что он знал. И еще – что с двумя-то он управится. А что будет дальше, он не думал.
– Не зевай, Петер! Он уже следит за тобой.
– Вижу… Ах какая прелесть! Ну ничего человеческого! Дикое животное. Тигр. У него инстинкты заменяют мозг. Представляешь – и эта раса оспаривает у нас приоритет построения совершенного гармонического общества…
– Гляди: у него правая напряглась. Внимание!
– Ты все испортил, Хартмут! Ну кто тебя тянул за язык? Теперь он струсит и не покажет, на что способен.
– А если не струсит, я его пришью, согласен?
– Нет, нужно по-честному. Вот если ты его с одного удара…
Они забавлялись его отчаянием и беспомощностью. Двое пресыщенных котов – и жертва.
Из-за ресниц Тимофей увидел пыльные голенища кирзовых сапог, а сразу за ними – веселое молодое лицо фашиста и два железных зуба за короткой верхней губой. И автомат. Плоский, какой-то маленький, почти игрушечный, он болтался на ремне, закинутом через правое плечо; сдернуть его не составит труда. Правда, стрелять из таких Тимофею не приходилось; только в немецкой кинохронике их видел да на методических плакатах. Ладно, уж как-нибудь сообразим.
Фашист поднял лицо, что-то обиженно талдычит приятелю. Удобней момента не будет.
По-змеиному, немыслимым образом оттолкнувшись спиной от земли, Тимофей метнулся вперед. Ствол автомата был теплым; он показался Тимофею тонким и хрупким, как соломинка. Фашист, как и следовало ожидать, опрокинулся от легкого толчка плечом. Чтобы сбить с толку второго и не дать ему стрелять, Тимофей, уже завладев автоматом, перекатился в ту же сторону, сел, увидел этого второго – длинного, с вытянутой смуглой рожей, похожего на румына, – поднял автомат, но выстрелить не успел. Вдруг все пропало.
На этот раз Тимофей очнулся быстро, почти сразу. Уже не притворялся. Тяжело перевернулся на грудь и сел. Перед глазами плыло. И шея казалась деревянной, стянула горло и ни кровь, ни воздух не пропускала.
Фашист, поблескивая фиксами, сидел в той же позе и смеялся. Его куртка была запорошена по всему боку красной глиной. Значит, мне это не почудилось, это было, понял Тимофей и левой рукой осторожно помассировал шею.
– Ты старался карашо. Зер гут! – показал большой палец фашист. – Я довольный. Я отшень довольный… Ты Голиаф. Абер я победил тебя в один удар. Джиу-джитс! Вперьод наука! Мораль: вперьод когда видишь немец – он для тебя либер готт! Нихт поднимай рука контра твой либер готт.
Фашист не скрывал гордости оттого, что говорит по-русски. Но это давалось ему нелегко. Он сразу вспотел, достал из бокового кармана большущий голубой платок, уже грязный, вытер шею, лоб и особенно тщательно запотевшие глазницы. Заметил, что бок весь в глине, опять рассмеялся и подмигнул Тимофею.
– Я ист дер… учитель. Я люблю давать урок. Ты запоминал майн урок хорошо?
Тимофей кивнул и поглядел на смуглого фашиста. Тот держал карабин под мышкой и ковырял широкими плоскими пальцами в красной пачке сигарет. Значит, он опять вне игры. Если попытаться снова…
Но тут он взглянул на шоссе, и зрелище, которое увидел лишь сейчас – движение фашистской армады, – настолько его шокировало, что на какое-то время он забыл обо всем. Он даже думать не мог толком, смотрел – и все.
Самоходки, танки, машины с солдатами, артиллерия, бронетранспортеры выкатывались из далекого, серого от зноя леса, новенькие и свежевыкрашенные, почти без интервалов, а чаще впритык; колонна выползала, как дождевой червь из рассохшейся земли, и голова этого червя терялась где-то за спиной у Тимофея, в покрытых аккуратными перелесками, распаханных холмах, которыми здесь начинались предгорья Карпат.
– Ладно, – повторил он вслух.
– Зер гут! – обрадовался фашист. – Слюшай! Я тебя мог – ды-ды-ды – и капут. Абер ты запоминал урок, и я дарю тебе жизнь. Вита нова! Теперь я твой второй муттер. Твой мама. И твой мама говорит тебе: будь слушным.
Читайте также: