Курт ауст судный день краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

В отличие от своих многочисленных коллег по скандинавскому детективному цеху, Курт Ауст в качестве время и места действия выбрал в родной своей Норвегии и Дании не современность, а XVII век. И историческая составляющая, на мой взгляд, самая сильная сторона книги. Было очень интересно читать про Данию того времени, про военные действия, ведущиеся между правителями Дании, Швеции, Норвегии и германскими княжествами за морские порты и прибрежные земли. Где-то невзначай упоминается молодой царь Петр, но его время еще впереди. Вся эта военная деятельность требовала хорошего знания реалий, а соответственно активной деятельности шпионов всех мастей.

На постоялом дворе, отрезанном вьюгой от всего мира, оказываются профессор Датской Королевской Академии Томас Буберг и его помощник юный Петтер. Кроме них на постоялом дворе находятся его хозяева – супружеская пара, конюх, служанка, нищенка и пара постояльцев. Через некоторое время выясняется, что еще один постоялец, назвавшийся графом, найден в сугробе мертвым. Ни покинуть постоялый двор, ни въехать в крепко запертые ворота никто не мог. И хотя хозяин утверждает, что постоялец случайно оступился и замерз, профессор видит на лице графа следы ударов и приходит к выводу, что совершено убийство.

В то замечательное время можно было иметь профессорскую степень и по юриспруденции и по медицине, что позволяет герру Томасу периодически угощать нас лекциями по обоим предметам. Кроме энциклопедической образованности, профессор обладает добротой и жалостью к людям, что нередко помогает ему в расследовании гораздо больше отвлеченных знаний. Очень интересно поведает о своем народе, образе жизни и верованиях норвежских саамов женщина, прикинувшаяся нищенкой, здесь автор даже добавил немного мистики. Практический сыск профессора будет не столь успешен, и хотя решение, в конце концов, будет найдено, жизни лишатся еще двое, а молоденький секретарь едва останется в живых.

Детектив этот относится к тому типу, когда преступнику сочувствуешь больше, чем жертве, а приводит в движение все эти события неискоренимая алчность и жестокость власть имущих, простым же людям остается только расплачиваться за это собственной шкурой. А любители жанра вполне могут скрасить вечер-другой, распутывая мотивы преступления и политические интриги из далекого прошлого.

Сначала я хотела написать, что это было интересно, но "Имя Розы" бесспорно и со всех сторон лучше. Потом устыдилась своих слов и писать это передумала. Ну в самом деле, надо же было вообще додуматься сравнить книгу, которая никогда и не претендовала ни на что большее, кроме как на звание простого исторического детектива, с "Именем Розы"! Конечно, лучше, о чем разговор! Но сравнивать все равно странно.

Во всем остальном это весьма добротный детектив. Политическая подоплека происходящего, правда, показалась мне слегка надуманной, а то и вовсе притянутой за уши, но увлекательности повествования это не отменяет. А значит, и ценности не умаляет. Так-то!

На дворе угасают последние деньки 1699 года Господня (а именно – 28 декабря и далее, а еще немного до, а потом – немного после), стоит эпоха juventute et perturbationibus regnatae – или, говоря понятным языком, эпоха правления запальчивых юнцов, потому как Европу немного бурлит и лихорадит мальчишеским безрассудством и безбородьем, Датско-Норвежское королевство вот-вот приступит к Северной войне, в общем, обстановка не самая благоприятная для встречи нового года, что нашему читателю очень даже знакомо и понятно. Где-то на заносимых внезапными метелями просторах Дании на случайном постоялом дворе оказываются буквально заперты десять негритят простите человек, среди которых датский профессор Томас Буберг и его ученик по имени Петтер – собственно, просим любить и жаловать наших главных героев.

Но новый год они кое-как, конечно, встретят, как встретили его и мы – поэтому всех ещё раз с новым 1700.. тьфу ты. С 2016 годом!

Курт Ауст - Судный день

Курт Ауст - Судный день краткое содержание

Курт Ауст – датчанин, ныне живущий в Норвегии и пишущий по-норвежски, сразу стал знаменитым, когда опубликовал свой первый роман – “Судный день” (1999 год). Автор получил премию “За лучший дебют” издательства “Аскехауг”, а книга была переведена на несколько европейских языков и издана в Германии, Дании, Греции, Нидерландах, Литве и Чехии. Почти канонический для средневекового романа сюжет приводит на память Умберто Эко. В замкнутом пространстве постоялого двора, отрезанного от мира снежной бурей, в канун Нового года нашли приют несколько путников. Среди них датский профессор Томас Буберг и его ученик, норвежец Петтер Хорттен. Именно им, – а это любимые персонажи Ауста, которые потом не раз появятся в его книгах, – предстоит разгадать тайну страшного преступления: незадолго до их появления на хуторе убит французский граф…

Судный день - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Сельский учитель – он звонким напоминанием откликается в каждом из нас

Paa hin vredens dag, den svære
Ild alverden vil fortære,
Som Sybil og David lære.

Hvilken skjælven da sig hæver,
Naar den strenge dommer svæver
Ned og alt til regnskab kræver.

Lydt basunens sterke tone
Frem af grave i hver zone
Stevner alle for Guds trone.

Døden da forfærdes saare,
Naar de døde staar af baare
Og til dommen gaar med taare.

Bogen, hvori alt fortælles,
Skal frembæres, dom skal fældes
Efter alt, hvad i den meldes.

Фото

Dies iræ, dies illa, ca. 1250 – norsk v V. Vogt[1]

Гольштейн-Готторпское княжество. Карта Буре де Боо, 1635 год. Государственные границы соответствуют данным 1699 года.

“В начале было число, и Число было у Бога, и Число было Один. Единственный Бог”.

Я помню, как Томас Буберг произнес эти слова и взмахнул рукой, чтобы придать им значительности, его внушительная фигура нависла надо мной. Это будто произошло вчера – так хорошо мне все запомнилось. И в то же время у меня такое ощущение, словно целое столетие пронеслось с того дня, когда мы скакали бок о бок, продираясь сквозь пургу… А ведь не прошло и полувека.

Воспоминания сильнее тревожат разум, чем мечты и надежды, и это – один из верных признаков старости. Когда годы берут свое, неведение завтрашнего дня уже не щекочет нервы и ничто на свете не в силах раздуть искру в давно изношенном теле.

“Жизнь всегда наносит глубокие душевные раны”, – сказал как-то раз Томас Буберг. Порой профессор начинал рассуждать настолько рационально, что человеку незнакомому он вполне мог показаться циничным и бесчувственным. Его слова отпечатались у меня в памяти. Я ни на секунду не усомнился в их правдивости: первые раны, нанесенные мне еще в юности, проросли в мою старость, и по ночам они черной пеленой окутывают мой мозг. Об этих ранах я и напишу.

Я сижу в маленькой комнатке в доме князя Реджинальда, за много миль от родины, и пишу при зыбком пламени свечи. Старый, сгорбленный слуга принес таз горячей воды, благоухающей ароматическими маслами, и теперь мои изуродованные ревматизмом ступни нежатся в сероватой воде, пальцы ног похожи на маленьких рыбок, а приятное тепло поднимается вверх, добираясь до самого затылка, и проясняет мысли. Возле моей левой руки в кружке дымится крапивная вытяжка, помогающая при ревматизме, а около правой примостилась чернильница. Передо мной – нож, гусиные перья и промокашка. Все приготовлено, пора начинать рассказ.

О чем он будет, я решил уже давно, однако всё тяну время. Я оглядываю мою каморку – вижу кровать и груду сваленных в углу книг. А может, я пытаюсь разглядеть ответ в бликах свечи? Ответ на тот самый вопрос, какой я даже в мыслях едва отваживаюсь себе задать? На вопрос, который преследовал меня почти целую жизнь… неужели с того самого дня в прачечной? Возможно, это Томас посеял в моей душе сомнение? Или этот вопрос притаился среди выстиранного белья и настиг меня там? Я всегда отрицал это. Просто потому, что не желаю сомневаться. Даже сейчас, в старости, у меня не хватает смелости напрямую спросить. Пусть лучше он возникнет потом, по ходу рассказа. Потому что тогда не мне суждено задать его.

У меня каждый раз перехватывает дыхание, как в тот день, когда я впервые услышал этот вопрос, заданный напрямую, без обиняков. Произошло это сорок лет назад, в мире, заполненном слепящим белым цветом, пугающей белизной. Но нет, тогда белый не был цветом святости и целомудрия, чистоты и невинности.

Как нечто, столь чистое и незапятнанное, пропиталось вдруг злом и обманом? Неужели дьявол всему виной?

Я понимаю, что просто тяну время. Возможно, меня пугает лист чистой, белой бумаги передо мной? И я боюсь замарать его словами? Удастся ли мне по заслугам воздать профессору Бубергу? Когда просто рассказываешь о чем-нибудь вслух, то почти не чувствуешь никаких обязательств. А вот когда записываешь, ты пытаешься докопаться до истины, будто стремишься оставить свои слова в вечности.

Я поступил в услужение к блаженной памяти князю Вильгельму и стал сначала гувернером его сына, девятилетнего Реджинальда, а потом учил уже двух сыновей Реджинальда, пытаясь хоть каплю мудрости вложить в их буйные головы… Да простит им Господь мою раннюю седину. Когда Реджинальд вырос и возмужал, я понял, что труды мои не прошли даром – надо сказать, я не смел и надеяться, что этот неугомонный германец так много усвоит.

На протяжении всех этих лет, обучая отца и его сыновей, я старался разжечь в них интерес к наукам и прибегал к одной удивительной уловке: объясняя и рассказывая, я на время вживался в роль профессора Томаса Буберга. Я говорил его голосом, излагал его мысли – упаси меня Господь обидеть профессора, – но ведь тот своим долгом считал менять суждения каждый день, – а все ради того, чтобы поддразнить меня. Я перенял его жесты и напускал на себя важность – точь-в-точь надутый гусь, но зато мальчишки слушали, открыв рот, и старались не пропустить ни слова, даже на самых сложных уроках арифметики.

За окном гуляет ветер, и до меня доносится тихий шорох – это старый дуб скребет по стеклу ветвями. Слабое дуновение проносится вдруг по комнате, так что тени на стене трепещут, и кажется, будто каморка приходит в движение. Может, это знак? Завтрашний день – что в нем толку? Нет ничего важнее моего рассказа. Надеюсь, что допишу его прежде, чем свеча моей жизни начнет угасать.

Я познакомился с Томасом Бубергом ненастным ноябрьским днем в год Господень 1697. Профессор приехал в Норвегию по поручению Датской Королевской Академии: ему нужно было проследить за строительством маяка на острове Фэдер и проверить доходность кое-каких предприятий, в которые университетский консорциум собирался вложить средства.

Мы с Нильсом сидели в Тронвике, что на острове Иелёй, и дожидались, когда из Фредрикстада доставят груз, который нам надо будет везти через фьорд до самого Тонсберга, – как вдруг перед нами появился одетый с иголочки господин. Он пожелал, чтобы его немедленно перевезли через фьорд, а уж он не поскупится. Незадолго до этого Нильс рассуждал, что зюйд-ост разыгрался не на шутку, и потому мы пробормотали: “может, чуток переждем”. Однако господин сердито фыркнул и, по-датски выговаривая слова, заявил, что “небольшой ветерок” ему не помеха, после чего дал нам по шиллингу. Испугавшись, что господин передумает, мы спрятали монеты и принялись спускать лодку на воду. Груз из Фредрикстада может и подождать.

До Гуллхолмена мы еле дотянули – ветер дул такой, что тут уж мы сами были готовы передумать. О том, чтобы добраться до Хорттена, как вначале собирались, и речи быть не могло, поэтому мы взяли курс на небольшой островок к северу от Хорттена и, что было сил налегая на весла, вошли в залив возле острова Лёвёй. Вымокли мы до нитки, да и намучились порядочно. За всю дорогу господин не проронил ни слова, однако старался помочь – то вставал на парус, то брался за весла, а потом, когда мы подплыли наконец к каменистому берегу и начали швартоваться, молча уселся на заднюю банку С его бороды и одежды стекали ручейки соленой морской воды.

Книгу Судный день - Курт Ауст читаем онлайн бесплатно полную версию! Чтобы начать читать не надо регистрации. Напомним, что читать онлайн вы можете не только на компьютере, но и на андроид (Android), iPhone и iPad. Приятного чтения!

Судный день - Курт Ауст

Судный день - Курт Ауст краткое содержание

Судный день - Курт Ауст читать онлайн бесплатно

Сельский учитель – он звонким напоминанием откликается в каждом из нас

Paa hin vredens dag, den svære

Ild alverden vil fortære,

Som Sybil og David lære.

Hvilken skjælven da sig hæver,

Naar den strenge dommer svæver

Ned og alt til regnskab kræver.

Lydt basunens sterke tone

Frem af grave i hver zone

Stevner alle for Guds trone.

Døden da forfærdes saare,

Naar de døde staar af baare

Og til dommen gaar med taare.

Bogen, hvori alt fortælles,

Skal frembæres, dom skal fældes

Efter alt, hvad i den meldes.

Судный день

Гольштейн-Готторпское княжество. Карта Буре де Боо, 1635 год. Государственные границы соответствуют данным 1699 года.

“В начале было число, и Число было у Бога, и Число было Один. Единственный Бог”.

Я помню, как Томас Буберг произнес эти слова и взмахнул рукой, чтобы придать им значительности, его внушительная фигура нависла надо мной. Это будто произошло вчера – так хорошо мне все запомнилось. И в то же время у меня такое ощущение, словно целое столетие пронеслось с того дня, когда мы скакали бок о бок, продираясь сквозь пургу… А ведь не прошло и полувека.

Воспоминания сильнее тревожат разум, чем мечты и надежды, и это – один из верных признаков старости. Когда годы берут свое, неведение завтрашнего дня уже не щекочет нервы и ничто на свете не в силах раздуть искру в давно изношенном теле.

“Жизнь всегда наносит глубокие душевные раны”, – сказал как-то раз Томас Буберг. Порой профессор начинал рассуждать настолько рационально, что человеку незнакомому он вполне мог показаться циничным и бесчувственным. Его слова отпечатались у меня в памяти. Я ни на секунду не усомнился в их правдивости: первые раны, нанесенные мне еще в юности, проросли в мою старость, и по ночам они черной пеленой окутывают мой мозг. Об этих ранах я и напишу.

Я сижу в маленькой комнатке в доме князя Реджинальда, за много миль от родины, и пишу при зыбком пламени свечи. Старый, сгорбленный слуга принес таз горячей воды, благоухающей ароматическими маслами, и теперь мои изуродованные ревматизмом ступни нежатся в сероватой воде, пальцы ног похожи на маленьких рыбок, а приятное тепло поднимается вверх, добираясь до самого затылка, и проясняет мысли. Возле моей левой руки в кружке дымится крапивная вытяжка, помогающая при ревматизме, а около правой примостилась чернильница. Передо мной – нож, гусиные перья и промокашка. Все приготовлено, пора начинать рассказ.

О чем он будет, я решил уже давно, однако всё тяну время. Я оглядываю мою каморку – вижу кровать и груду сваленных в углу книг. А может, я пытаюсь разглядеть ответ в бликах свечи? Ответ на тот самый вопрос, какой я даже в мыслях едва отваживаюсь себе задать? На вопрос, который преследовал меня почти целую жизнь… неужели с того самого дня в прачечной? Возможно, это Томас посеял в моей душе сомнение? Или этот вопрос притаился среди выстиранного белья и настиг меня там? Я всегда отрицал это. Просто потому, что не желаю сомневаться. Даже сейчас, в старости, у меня не хватает смелости напрямую спросить. Пусть лучше он возникнет потом, по ходу рассказа. Потому что тогда не мне суждено задать его.

У меня каждый раз перехватывает дыхание, как в тот день, когда я впервые услышал этот вопрос, заданный напрямую, без обиняков. Произошло это сорок лет назад, в мире, заполненном слепящим белым цветом, пугающей белизной. Но нет, тогда белый не был цветом святости и целомудрия, чистоты и невинности.

Как нечто, столь чистое и незапятнанное, пропиталось вдруг злом и обманом? Неужели дьявол всему виной?

Я понимаю, что просто тяну время. Возможно, меня пугает лист чистой, белой бумаги передо мной? И я боюсь замарать его словами? Удастся ли мне по заслугам воздать профессору Бубергу? Когда просто рассказываешь о чем-нибудь вслух, то почти не чувствуешь никаких обязательств. А вот когда записываешь, ты пытаешься докопаться до истины, будто стремишься оставить свои слова в вечности.

Я поступил в услужение к блаженной памяти князю Вильгельму и стал сначала гувернером его сына, девятилетнего Реджинальда, а потом учил уже двух сыновей Реджинальда, пытаясь хоть каплю мудрости вложить в их буйные головы… Да простит им Господь мою раннюю седину. Когда Реджинальд вырос и возмужал, я понял, что труды мои не прошли даром – надо сказать, я не смел и надеяться, что этот неугомонный германец так много усвоит.

На протяжении всех этих лет, обучая отца и его сыновей, я старался разжечь в них интерес к наукам и прибегал к одной удивительной уловке: объясняя и рассказывая, я на время вживался в роль профессора Томаса Буберга. Я говорил его голосом, излагал его мысли – упаси меня Господь обидеть профессора, – но ведь тот своим долгом считал менять суждения каждый день, – а все ради того, чтобы поддразнить меня. Я перенял его жесты и напускал на себя важность – точь-в-точь надутый гусь, но зато мальчишки слушали, открыв рот, и старались не пропустить ни слова, даже на самых сложных уроках арифметики.

За окном гуляет ветер, и до меня доносится тихий шорох – это старый дуб скребет по стеклу ветвями. Слабое дуновение проносится вдруг по комнате, так что тени на стене трепещут, и кажется, будто каморка приходит в движение. Может, это знак? Завтрашний день – что в нем толку? Нет ничего важнее моего рассказа. Надеюсь, что допишу его прежде, чем свеча моей жизни начнет угасать.

Я познакомился с Томасом Бубергом ненастным ноябрьским днем в год Господень 1697. Профессор приехал в Норвегию по поручению Датской Королевской Академии: ему нужно было проследить за строительством маяка на острове Фэдер и проверить доходность кое-каких предприятий, в которые университетский консорциум собирался вложить средства.

Мы с Нильсом сидели в Тронвике, что на острове Иелёй, и дожидались, когда из Фредрикстада доставят груз, который нам надо будет везти через фьорд до самого Тонсберга, – как вдруг перед нами появился одетый с иголочки господин. Он пожелал, чтобы его немедленно перевезли через фьорд, а уж он не поскупится. Незадолго до этого Нильс рассуждал, что зюйд-ост разыгрался не на шутку, и потому мы пробормотали: “может, чуток переждем”. Однако господин сердито фыркнул и, по-датски выговаривая слова, заявил, что “небольшой ветерок” ему не помеха, после чего дал нам по шиллингу. Испугавшись, что господин передумает, мы спрятали монеты и принялись спускать лодку на воду. Груз из Фредрикстада может и подождать.

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

Курт Ауст Судный день

Судный день: краткое содержание, описание и аннотация

Курт Ауст – датчанин, ныне живущий в Норвегии и пишущий по-норвежски, сразу стал знаменитым, когда опубликовал свой первый роман – “Судный день” (1999 год). Автор получил премию “За лучший дебют” издательства “Аскехауг”, а книга была переведена на несколько европейских языков и издана в Германии, Дании, Греции, Нидерландах, Литве и Чехии. Почти канонический для средневекового романа сюжет приводит на память Умберто Эко. В замкнутом пространстве постоялого двора, отрезанного от мира снежной бурей, в канун Нового года нашли приют несколько путников. Среди них датский профессор Томас Буберг и его ученик, норвежец Петтер Хорттен. Именно им, – а это любимые персонажи Ауста, которые потом не раз появятся в его книгах, – предстоит разгадать тайну страшного преступления: незадолго до их появления на хуторе убит французский граф…

Курт Ауст: другие книги автора

Кто написал Судный день? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

Курт Ауст: Судный день

Судный день

Курт Ауст: Второй после Бога

Второй после Бога

Kurt Aust: La Hermandad Invisible

La Hermandad Invisible

Анатолий Приставкин: Судный день

Судный день

libclub.ru: книга без обложки

libclub.ru: книга без обложки

libclub.ru: книга без обложки

libclub.ru: книга без обложки

Курт Ауст: Второй после Бога

Второй после Бога

libclub.ru: книга без обложки

libclub.ru: книга без обложки

Майкл Куни: Судный день в Англии

Судный день в Англии

Судный день — читать онлайн ознакомительный отрывок

Томас вытер пилу о простыню, на которой лежало тело и которая теперь насквозь пропиталась липкой кровью. Томас взял у хозяина два лучших фонаря и повесил их под потолком. Фонари слегка раскачивались, и казалось, будто по кузнице гуляет ветер. Его порывы все усиливались, тени плясали, и в этот странный момент даже граф выглядел ожившим.

– В один год река особенно разбушевалась и выходила из берегов много раз, так что горшков у жителей не осталось и на продажу везти было нечего. Тогда один из городских старейшин поднялся и сказал, что нужно что-то делать – иначе вскоре погреба опустеют и есть им будет нечего.

В окне отражалось, как Томас ухватился за нижние ребра графа, и в животе у меня все сжалось, будто он схватил мои собственные кости.

Томас взглянул на меня и принялся за следующее ребро.

– Итак, слово взял старейшина, который сказал, что сейчас, когда горшков не осталось, нужно придумать какой-нибудь иной выход, догадаться, что имеется в деревне такого, что можно обменять на еду. Проговорив это, он сел на свое место. Много дней жители ломали над этим голову, но ничего дельного не придумали. И вот как-то раз, – продолжал Томас, – один ребенок отправился к реке поиграть. Он взял с собой горшок с выбитым дном и сделал из него нечто вроде плотники, а сверху построил крошечный домик. Это увидел один человек, который рассказал о выдумке старейшинам. Такая идея им понравилась, и жители принялись лепить высокие горшки без дна. Потом их сложили рядом, вплотную, а сверху выстроили дома. Прошло время, и река вновь вышла из берегов и затопила город – но на этот раз вода лишь заполнила горшки, так что все остальное уцелело. С того момента старейшины постановили, что когда они столкнутся с проблемами в следующий раз, то будут искать решение сразу и постараются не доводить до крайности.

С левой стороны из окровавленной, ободранной груди графа торчали ребра, похожие на шпангоуты корабля. Одно из ребер выпало и валялось на полу. Я отвернулся от окна. Томас пододвинул ногой большой, полный опилок таз так, чтобы кровью не заливало пол.

– Смотри, – сказал он, склонившись над телом и указывая скальпелем, которым недавно рассек грудь покойного, – плевральная оболочка проткнута, причем насквозь, следовательно, та небольшая ранка, которую мы заметили на груди, сквозная и затрагивает пульмо, то есть легкое. – Томас оттянул срезанную кожу и показал мне рану изнутри. Крошечная дырочка, не намного больше укола, будто кожу прокололи штопальной иглой. – Нам надо вынуть эту часть легкого и посмотреть, поражен ли орган насквозь. Сомневаюсь, что подобный укол оказался смертельным – вряд ли, однако если… – и Томас внимательно посмотрел на место прокола – …хм… если орудие прошло насквозь вот так… – он указал пальцем на грудь, – то оно могло поразить сердечную мышцу, а такая рана смертельна. Тогда кровь перестает циркулировать по телу, а вместо этого выливается из раны и попадает в абдомен. – Томас показал на брюшную полость, откуда вынул желудок, кишки и почки – теперь они лежали на простыне возле побелевших ног покойника. На дне брюшины виднелось целое море запекшейся крови.

Томас осторожно вырезал большое легкое и попросил мне помочь оттянуть его в сторону, так чтобы можно было взглянуть на легкое изнутри. Отыскать след от укола в полутемной кузнице оказалось непросто, спина у меня заболела, и я выпрямился, но Томас вдруг вскрикнул, и я вновь склонился над легким. Томас показал на маленькое темное пятнышко и довольно присвистнул.

– Вот где орудие вышло. Я почти уверен. – И он наклонился над сердцем.

Внезапно я догадался, что он рассказывал про деревеньку в пустыне и пытался отыскать ранку от укола для того, чтобы отвлечь меня от отвратительного зрелища, какое являл собой вскрытый труп, он хотел, чтобы я позабыл о сладковатом запахе крови и меня перестало тошнить. Усмехнувшись, Томас выпрямился. На губах у него появилась торжествующая улыбка: ответ на свой вопрос он получил. Графа ранили в грудь, и орудие пронзило сердце.

Я махнул рукой туда, где на стене висели инструменты для обработки дерева:

– А могли его ударить шилом?

– Сейчас проверим. – Томас взял шило и поднес острие к сердцу графа.

– Нет, оно слишком короткое и не достало бы до сердца. К тому же мне кажется… – схватив графские камзол и жилет, он расправил ткань с левой стороны, – что его поразили более тонким предметом.

Томас проткнул жилет шилом рядом с уже имеющимся отверстием от орудия убийства. Все сомнения рассеялись – графа убили и совершили это преднамеренно. Томас принялся сравнивать:

Судный день

Почти канонический для средневекового романа сюжет приводит на память Умберто Эко. В замкнутом пространстве постоялого двора, отрезанного от мира снежной бурей, в канун Нового года нашли приют несколько путников. Среди них датский профессор Томас Буберг и его ученик, норвежец Петтер Хорттен. Именно им, – а это любимые персонажи Ауста, которые потом не раз появятся в его книгах, – предстоит разгадать тайну страшного преступления: незадолго до их появления на хуторе убит французский граф…

45 комментариев

Прекрасная книга в замечательном профессиональном исполнении! Для любителей неторопливого, обстоятельного, атмосферного *камерного* детектива с множеством убедительно прописанных деталей и подробностей. Любовь, ненависть, месть, политика, интриги-здесь есть всё! Персонажи живые и зримые, язык повествования грамотный и лёгкий, прекрасно ложится на слух. Получила огромное удовольствие! Искренняя благодарность всем создателям аудиокниги!

Боги, Телл, твоему терпению реально памятник ставить впору! По мне сие произведение — тягомотное до одури(не стала упоминать кота с его первичными признаками пола).Похоже, тамошняя непогода заморозила всех участников и события заодно.Мне не хватило динамики.Предвижу камни в мою сторону.
А Росляков безупречен! Дослушала лишь благодаря его озвучке))

Слушаю благодаря Вашему отзыву.И мне очень нравится.И роман. И девушки с высоким интеллектом))Я люблю всякие там исторические исследования, расследования, замкнутые пространства, несмотря на их частое использование авторами (бабушка Агата особенно любила всех в одну коробочку сложить. ) В этой книжке всё по уму, неспешно, без занудства и нудятины… то ли история нанизана на детектив, то ли детектив на историю.А кто хочет живенько и незамысловато — тому к Донцовой! Прочитан роман на отлично с плюсом!

Просмотрев комменты, еще раз убедилась в прекрасном литературном вкусе моих друзей и в том, что каждому — свое. Думалось о прекрасной сценической основе романа, который просто просится на экран — неторопливость повествования позволяет учесть самую малость — в описании настроений, пейзажа, ходе рассуждений. И еще думалось, что Италия и Норвегия близки духом двух философов — Умберто Эко и Ауста Курта. Даже построение — учитель и ученик, расследование и предчувствие очередной смерти, раздумья о Боге и религии с ее служителями.
О боги, боги! Это прекрасно — и Ауст, и Эко, и возможность тихо плыть по волнам голоса господина Рослякова, представляя, что говорит не он, а профессор Томас Буберг. Кратко не получилось — восхищена, эмоции еще не улеглись, завтра начну слушать ч.2, сегодня… ах, шабо и отбивная, хоть и пост. Думать о Петтере и пить вино.

Понравилось. Очень профессиональная работа. Всего в меру, главные герои вызывают симпатию детектив из породы познавательных стилизаций поэтому особый экшн ни к чему. Совершенно честно выбор убийцы есть до последнего момента-без дураков. И в лучших традициях жанра сюрпризы на этом не закачиваются) Я в 99 случаях уже при оглашении списка действующих лиц знаю кого наметили в душегубы) Так вот здесь был маневр, как я уже говорила, а мотив до последнего не ясен.Меня такие вещи всегда радуют. В общем, рекомендую любителям Эко и Риверте.

17 век — это уже не средневековье. Считается, что с путешествиями Колумба в Америку закончилось средневековье.

Отчасти это так, однако существуют и альтернативные точки зрения на данный вопрос. Например в советское время, да и сейчас многие историки придерживаются мнения, что средневековье окончилось французской революцией.

Скорее всего, подобные расхождения в понимании того, когда закончилось средневековье (относительно его начала споров почти нет) будут продолжаться и далее, поскольку нет четкого понимания того, что же чем же именно является средневековье.

Ошибаетесь на счет Франции. В СССР считали, что средневековье закончилось с революции в Голландии против власти католической Испании. Исходили из своей концепции, чисто идеологической, пошли в пику с общепринятой. В любом случае — это 1568 год, то есть все равно на век раньше. Сейчас в ЕС и США общепринятой считается дата 1492 года, условная, конечно. Нашел на сайте российский учебник. Там тоже с 16-го века уже новое время.

Ну, я бы не стал называть европейскую позицию общепринятой. К тому же она тоже не лишена идеологических черт. И в СССР тоже ведь не было единого раз и навсегда установленного мнения насчет окончания этой эпохи.
Вообще, насчет идеологии, мне кажется, страх перед идеологизированностью — это какое-то нелепое наследие холодной войны, когда якобы свободный от идеологии запад противостоял якобы насквозь идеологизированному восточному блоку. Любой психолог скажет, что неидеологизированных сообществ и точек зрения не может быть принципе, а уж в таком вопросе как определение временных рамок весьма абстрактного исторического явления — и подавно.
Уверен эти рамки еще не раз пересмотрят. А уж после гибели Европы…

Читайте также: