Куприн травка краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Травка. Куприн Рассказ для детей читать
— Цензура. — промолвил редактор печально. Потом он немножко помолчал, вздохнул, взял шляпу и стал уходить.
Но вдруг он остановился и обернулся ко мне.
— Заважничал… модернист. — бурчал он, открывая дверь. — По-моему, это с твоей стороны свинство! Ты несомненно издеваешься над искусством. Травка… травка… травка… травка. А по-моему, надо подходить к вопросу проще…
Я догнал его уже в передней, когда он, рассерженный, всовывал свои ноги в калоши и надевал шляпу.
— Надо писать серьезно… — говорил он. — Конечно, я не обладаю даром, как ты, и наитием… Но если бы я писал, я написал бы просто. Помнишь, как мы с тобой, — тебе было одиннадцать лет, а мне десять, — как мы ели с тобой просвирки и какие-то маленькие пупырушки на огороде детской больницы?
— Конечно, помню! Дикое растение!
— А помнишь молочай?
— Ах, ну, конечно, помню! Такой сочный стебель с белым молоком.
— А свербигус? Или свербига, как мы ее называли?
— Дикая редька?
— Да, дикая редька. Но как она была вкусна с солью и хлебом!
— А помнишь: желтые цветы акации, которыми мы набивали полные с верхом фуражки и ели, как лошади .озес из торбы?
— А конский щавель?
Мы оба замолчали.
И вдруг пред нами ярко и живо пронеслись наша опозоренная казенным учебным заведением нежность… пансион… фребелевская система… придирки классных наставников… взаимное шпионство… поруганное И вдруг пред нами ярко и живо пронеслись наша опозоренная казенным учебным заведением нежность… пансион… фребелевская система… придирки классных наставников… взаимное шпионство… поруганное детство…
— А помнишь, — сказал он и вдруг заплакал, — а помнишь зеленый, рыхлый забор? Если по нему провести ногтями, следы остаются… Возле него растут лопухи и глухая крапива… Там всегда тень и сырость. II по лопухам ползают какие-то необыкновенно золотые, или, вернее сказать, бронзовые жуки. И красные с черными пятнами коровки, которые сплелись целыми гирляндами.
— А помнишь еще: вдруг скользнет луч, заиграет роса на листьях. Как густо пахнет зеленью! Не отойдешь от этого московского забора! Точно брильянты, горят капли росы… Длинный, тонкий, белый червяк, — А помнишь еще: вдруг скользнет луч, заиграет роса на листьях. Как густо пахнет зеленью! Не отойдешь от этого московского забора! Точно брильянты, горят капли росы… Длинный, тонкий, белый червяк, выворачивая землю, выползает наружу… Конечно, он прекрасен, потому что мы насаживали его на согнутую булавку и бросали в уличную лужу, веря, что поймаем рыбу! Ну, скажи: разве можно это написать? Тогда мы глядели ясными, простыми глазами, и мир доверчиво открывался для нас: звери, птицы, цветы… И если мы что-нибудь любим и чувствуем, то это только жалкое отражение детских впечатлений.
— Так, стало быть, рассказа не будет? — спросил редактор.
— Нет, я постараюсь что-нибудь слепить. А впрочем… Ну разве все то, о чем мы говорили, — не рассказ? Такой в конце концов наивный, простой и ласковый.
Редактор обнял меня и поцеловал.
— Какой ты… — сказал он, но не докончил, глаза его увлажнились, и он, быстро повернувшись, ушел, сопровождаемый веселым лаем Сарашки и Бернара, моих милых друзей — сенбернарских песиков, — которым теперь обоим по пяти месяцев…
Ах, это старая история и, надо сказать, довольно скучная история.
Конечно, читателям незаметно. Читатель спокойно, как верблюд, переваривает в желудке пасхальный окорок или рождественского гуся и, для перехода от бодрствования к сладкому сну, читает сверху донизу свою привычную газету до тех пор, пока дрема не заведет ему глаз. Ему легко.
Ничто не тревожит его воображения, ничто не смущает его совести, никто не залезает под благовидным предлогом ему в карман.
В газете порок наказан, добродетель торжествует, сапожный подмастерье нашел благодаря родимому пятнышку своих родителей, мальчик, замерзавший на улице, отогрет попечительными руками, блудная жена вернулась домой (она исхудала и в черном платье) прямо в объятия мужа (пасхальный колокол — бум. ), который проливает слезы.
У меня есть друг беллетрист, из средних, который не гонится ни за успехом, ни за модой, ни за деньгами…
И вот как-то на страстной неделе, не помню — в среду, четверг или пятницу, вечером, попили мы с ним чайку, поговорили о том, о сем, коснулись содержания сегодняшних газет, но я уже видел, что мой приятель чем-то удручен или взволнован.
Очень осторожно, стараясь не задеть его авторского самолюбия, я довел его до того, что он рассказал мне следующее:
— Понимаете? Можно с ума сойти! Приезжает ко мне редактор. Подумайте, сам редактор! И что всего хуже — мой настоящий, хороший друг…
— Ради бога, пасхальный рассказ!
Я ему оказываю самое широкое гостеприимство, справляюсь о здоровье его детей, предсказываю его газете громадную будущность, — стараюсь занять его внимание пустяками; понятно, цель моя была отвлечь его от настойчивых просьб о пасхальном рассказе.
Но неизбежное — неизбежно: он возвращается к. тому, за чем он приехал.
— Ради бога, рассказ!
Я кротко и убедительно верчу пуговицу его пиджака и самым нежным голосом говорю ему:
— Дорогой мой… милый. Ты сам писатель и не хуже меня знаешь, что все пасхальные темы уже использованы.
— Хоть что-нибудь… — тянет он уныло.
— Ну, хоть что-нибудь. Хоть на старенькую темку строк триста — четыреста.
Нет, от него не отвязаться. Обмакиваю перо в чернильницу и говорю сквозь ′сжатые зубы:
— Тему? Но это для тебя пустяки.
— Давай хоть заглавие. Помоги же, черт тебя побери.
— Да, из существительного.
— Друг мой, — говорю я кротко, — только очень близорукие люди выбирают для примеров и сравнений предметы, стоящие возле них.
Это задевает его за живое, и он сыплет как из мешка:
— Конечно, это очень приятно, такая зелененькая, нежная травка… точно гимназистка приготовительного класса! Надо любить все: зверей, птиц, растения, в этом — красота жизни! Но черт побери: какой — Конечно, это очень приятно, такая зелененькая, нежная травка… точно гимназистка приготовительного класса! Надо любить все: зверей, птиц, растения, в этом — красота жизни! Но черт побери: какой сюжет я отсюда выдавлю?! Ведь всякий рассказ должен быть начат, продолжен и закончен, а я просто говорю: травка зеленая! Ведь читатель пошлет опровержение в редакцию!
У приятеля лицо вытягивается. Я говорю ему самым нежным голосом:
— Ты смеешься надо мною! Это подло! Как я явлюсь к издателю без твоего рассказа?
— Ну, хорошо… давай дальше! Собаки лечатся травками…
— Извини, пожалуйста, это уже относится к области ветеринарии!
— Цензура. — промолвил редактор печально. Потом он немножко помолчал, вздохнул, взял шляпу и стал уходить.
Но вдруг он остановился и обернулся ко мне.
— Заважничал… модернист. — бурчал он, открывая дверь. — По-моему, это с твоей стороны свинство! Ты несомненно издеваешься над искусством. Травка… травка… травка… травка. А по-моему, надо подходить к вопросу проще…
Я догнал его уже в передней, когда он, рассерженный, всовывал свои ноги в калоши и надевал шляпу.
— Надо писать серьезно… — говорил он. — Конечно, я не обладаю даром, как ты, и наитием… Но если бы я писал, я написал бы просто. Помнишь, как мы с тобой, — тебе было одиннадцать лет, а мне десять, — как мы ели с тобой просвирки и какие-то маленькие пупырушки на огороде детской больницы?
— Конечно, помню! Дикое растение!
— А помнишь молочай?
— Ах, ну, конечно, помню! Такой сочный стебель с белым молоком.
— А свербигус? Или свербига, как мы ее называли?
— Да, дикая редька. Но как она была вкусна с солью и хлебом!
— А помнишь: желтые цветы акации, которыми мы набивали полные с верхом фуражки и ели, как лошади .озес из торбы?
— А конский щавель?
Мы оба замолчали.
И вдруг пред нами ярко и живо пронеслись наша опозоренная казенным учебным заведением нежность… пансион… фребелевская система… придирки классных наставников… взаимное шпионство… поруганное И вдруг пред нами ярко и живо пронеслись наша опозоренная казенным учебным заведением нежность… пансион… фребелевская система… придирки классных наставников… взаимное шпионство… поруганное детство…
— А помнишь, — сказал он и вдруг заплакал, — а помнишь зеленый, рыхлый забор? Если по нему провести ногтями, следы остаются… Возле него растут лопухи и глухая крапива… Там всегда тень и сырость. II по лопухам ползают какие-то необыкновенно золотые, или, вернее сказать, бронзовые жуки. И красные с черными пятнами коровки, которые сплелись целыми гирляндами.
— А помнишь еще: вдруг скользнет луч, заиграет роса на листьях. Как густо пахнет зеленью! Не отойдешь от этого московского забора! Точно брильянты, горят капли росы… Длинный, тонкий, белый червяк, — А помнишь еще: вдруг скользнет луч, заиграет роса на листьях. Как густо пахнет зеленью! Не отойдешь от этого московского забора! Точно брильянты, горят капли росы… Длинный, тонкий, белый червяк, выворачивая землю, выползает наружу… Конечно, он прекрасен, потому что мы насаживали его на согнутую булавку и бросали в уличную лужу, веря, что поймаем рыбу! Ну, скажи: разве можно это написать? Тогда мы глядели ясными, простыми глазами, и мир доверчиво открывался для нас: звери, птицы, цветы… И если мы что-нибудь любим и чувствуем, то это только жалкое отражение детских впечатлений.
— Так, стало быть, рассказа не будет? — спросил редактор.
— Нет, я постараюсь что-нибудь слепить. А впрочем… Ну разве все то, о чем мы говорили, — не рассказ? Такой в конце концов наивный, простой и ласковый.
Редактор обнял меня и поцеловал.
— Какой ты… — сказал он, но не докончил, глаза его увлажнились, и он, быстро повернувшись, ушел, сопровождаемый веселым лаем Сарашки и Бернара, моих милых друзей — сенбернарских песиков, — которым теперь обоим по пяти месяцев…
Микропересказ : Рыбаки-листригоны, потомки греческих колонистов, живут в крымском городке Балаклаве и, несмотря на тяжёлые погодные условия, добывают рыбу, иногда рискуя жизнью.
Тишина
В октябре, после отъезда дачников, в Балаклаве становится свежо, уютно и по-домашнему деловито. На улицу выползает всё исконное греческое население города. Теперь весь интерес жителей сосредоточен на рыбе. В кофейнях собираются рыбаки и избирается атаман. В девять часов вечера город погружается в сон, и нигде в России нет такой тишины, как в Балаклаве.
Возле Балаклавы находится гора, похожая на сказочное чудовище. При взгляде на неё в уме проносится стих Гомера об узкогорлой черноморской бухте, в которой Одиссей видел кровожадных листригонов.
Макрель
Идет осень, вода холодеет, и пока ловится только маленькая рыбка макрель. Среди рыбаков особым уважением пользуется Юра Паратино, невысокий, крепкий, просоленный и просмоленный грек лет сорока. Юра — самый смелый, самый ловкий и самый хитрый среди рыбаков. Ещё макрель только думает из Керчи идти, а уже Юра знает, где поставить завод.
Первый пришедший баркас продаёт рыбу по самой высокой цене. И первым приходит Юра. Пока он торгуется, остальные баркасы только входят в бухту, стараясь обогнать друг друга, так как цены на рыбу всё падают и падают.
После прибытия баркасов Юра заходит в кофейню и широким жестом угощает всех кофе. А вся Балаклава нестерпимо воняет рыбой.
Воровство
Вечером в кофейнях заняты все столики. Кто-то во что-то играет, кто-то скучает. Несколько рыбаков выходят из кофейни, так как бухта полна кефалью. Дельфины, или, как их называют тут, свиньи, загнали рыбу в бухту и носятся по заливу, пожирая её. Рыбаки расставили свои сети, хотя это преступление: в бухте разрешается ловить рыбу только на удочку.
Рыбаки возвращаются в кофейню и ловят на себе плутоватые взгляды: не они одни промышляют браконьерством.
Белуга
Зимой рыбаки ловят белугу. В огромных сапогах, непромокаемых плащах и кожаных штанах они выходят на баркасах в открытое море. Каждый атаман имеет свои тайные места. За длинный путь в открытое море помощник делает снасти. На другой день или через день рыбаки вытаскивают снасти и, если повезёт, привозят белугу.
Однажды молодой рыбак Ваня Андруцаки выходит в море в плохую погоду, чего рыбаки обычно не делают. Сначала попадается несколько белужонков, потом ловля идёт хуже, крючки пустые. Вдруг одна из пойманных рыб встрепенулась. Это хорошая примета у рыбаков — поджидает подругу. Ваня тут же видит в своём перемёте огромную рыбину и сообщает об этом своей артели, хотя предупреждать события запрещает рыбацкий обычай. Рыба стремительно несётся вниз и увлекает за собой снасти. Рыбаки бросаются за ней, крючок перемёта вонзается Ване в ладонь, снасти путаются, лодка скачет по волнам, но Ваня доводит свою работу до конца. Артель продаёт рыбу по хорошей цене, балаклавские рыбаки едут в Севастополь, гуляют там на славу, и за Ваней закрепляется слава настоящего солёного атамана.
Господня рыба
Другой солёный атаман Коля Костанди знает множество легенд. Однажды улов был плохой, но в нём была одна маленькая рыбка с двумя мелкими пятнами на боках, которая называлась господней. Если её на секунду вытащить из моря, то ей уже не жить. Когда Иисус воскрес, и никто его не признал, он пришёл к матери, которая жарила рыбу. Мать сказала, что он должен сотворить чудо, тогда она уверует. Иисус взял рыбу двумя пальцами и рыба ожила. С тех пор на рыбе два пятна, след пальцев господних. Также её ещё называют Зевесова рыба.
Когда дует бора, или норд-ост, яростный таинственный ветер, который валит деревья и телеграфные столбы, рыбаки в море не идут — можно пропасть без вести. Один из рыбаков, Ваня Андруцаки, вышел, несмотря на бора, и вернулся обратно. Трое суток его баркас носился по морю. После трёх суток без сна, еды и питья, Ваня не мог вспомнить, что с ним было. Никто в Балаклаве не спал, все ждали возвращения рыбаков.
Вернувшись, рыбаки пошли в кофейню, потребовали вино и под музыку плясали как сумасшедшие. Отоспавшись, они смотрели на свою поездку, как на прогулку в Севастополь.
Водолазы
Среди итальянцев был водолаз Сальваторе Трама, рассказавший диковинные вещи. Как он спускался на дно Бискайского залива и встречался там с электрическим скатом, как видел мёртвых моряков, брошенных за борт корабля, и как с его родственником случились галлюцинации.
Итальянцы жили на судне и на берег сходили редко. С рыбаками у них были вежливые, холодные отношения. Правда, однажды рыбаки оказали итальянцам услугу — спасли их маленький катер, когда он в шторм вышел в море.
С помощью нового аппарата Трама погрузился в воду. Погружение прошло успешно, но вернувшись, задыхаясь, с черным от прилива крови лицом Трама сказал, что корабль сильно засосан дном, и поднять его невозможно.
Итальянцы собирались уже отплыть, но тут наступил день крещения господня. Они встретили аплодисментами того, кто вытащил из воды брошенный священником крест.
Бешеное вино
Понравился ли пересказ?
Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:
Что скажете о пересказе?
Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Травка: краткое содержание, описание и аннотация
Александр Куприн: другие книги автора
Кто написал Травка? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
Травка — читать онлайн ознакомительный отрывок
Александр Иванович Куприн
Ах, это старая история и, надо сказать, довольно скучная история.
Конечно, читателям незаметно. Читатель спокойно, как верблюд, переваривает в желудке пасхальный окорок или рождественского гуся и, для перехода от бодрствования к сладкому сну, читает сверху донизу свою привычную газету до тех пор, пока дрема не заведет ему глаз. Ему легко.
Ничто не тревожит его воображения, ничто не смущает его совести, никто не залезает под благовидным предлогом ему в карман.
В газете порок наказан, добродетель торжествует, сапожный подмастерье нашел благодаря родимому пятнышку своих родителей, мальчик, замерзавший на улице, отогрет попечительными руками, блудная жена вернулась домой (она исхудала и в черном платье) прямо в объятия мужа (пасхальный колокол – бум. ), который проливает слезы.
У меня есть друг беллетрист, из средних, который не гонится ни за успехом, ни за модой, ни за деньгами…
И вот как-то на страстной неделе, не помню – в среду, четверг или пятницу, вечером, попили мы с ним чайку, поговорили о том, о сем, коснулись содержания сегодняшних газет, но я уже видел, что мой приятель чем-то удручен или взволнован.
Очень осторожно, стараясь не задеть его авторского самолюбия, я довел его до того, что он рассказал мне следующее:
– Понимаете? Можно с ума сойти! Приезжает ко мне редактор. Подумайте, сам редактор! И что всего хуже – мой настоящий, хороший друг…
– Ради бога, пасхальный рассказ!
Я ему оказываю самое широкое гостеприимство, справляюсь о здоровье его детей, предсказываю его газете громадную будущность, – стараюсь занять его внимание пустяками; понятно, цель моя была отвлечь его от настойчивых просьб о пасхальном рассказе.
Но неизбежное – неизбежно: он возвращается к тому, за чем он приехал.
Конец ознакомительного фрагмента.
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Читайте также: