Краткое содержание люди нашего царя

Обновлено: 08.07.2024

Людмила Улицкая - Люди нашего царя краткое содержание

"… красота листьев и камней, и человеческих лиц, и облаков слеплена одним и тем же мастером, и слабое дуновение ветерка меняет и расположение листьев относительно друг друга, и их оттенки. Рябь на воде приобретает новый узор, умирают старики, и вылупляется молодь, а облака тем временем преобразовались в воду, были выпиты людьми и животными и вошли в почву вместе с их растворившимися телами. Маленькие люди нашего царя наблюдают эту картину, задрав голову. Они восхищаются, дерутся, убивают друг друга и целуются. Совершенно не замечая автора, которого почти нет". Л.Улицкая

Люди нашего царя - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Проорав неделю, Пусси успокоилась, но через три месяца все повторилось: опять привозили котов, опять она их гоняла, и все не находилось такого, которому бы она отдала свое сердце…

Потом были рассмотрены два варианта: открыть перед Пусси дверь на улицу, пустив дело на простонародный самотек, или кастрировать. Начали с первого - выпустили во двор. Черно-белая красавица немедленно взлезла почти на самую верхушку голого мартовского тополя и там, на тонкой ветке, принялась орать. Кажется, не от страсти, а от страху. Слезть она не могла, хотя сделала попытку: развернулась вверх хвостом, вниз головой, исключительно неуклюже, и в таком противоестественном состоянии провисела на дереве почти трое суток, оглашая двор непрерывными воплями. Жильцы всех семи этажей не могли спать ночами, пока не догадались вызвать пожарную машину, благо участок находился в ста метрах от дома. Попав в руки взволнованной хозяйки, Пусси пропорола когтями кожаную перчатку и окровянила ей кисть.

Следующим шагом была кастрация. Добросовестная хозяйка нашла лучшего ветеринара, чудаковатого, но преданного своему делу, и отвезла Пуську в ветлечебницу, где за бешеные деньги ей произвели операцию.

Нина Аркадьевна, враг насилия вообще и кастрации в частности, испытывала некоторые угрызения совести, тем более, что вид наркотизированного животного был исключительно жалок: глаза были полузакрыты, из пасти сочилась слюна. Доставила бедное животное, завернутое в махровое полотенце, в лечебницу и привезла домой после операции бывшая студентка Нины Аркадьевны, преданная Женя.

Дома все устроили с большим комфортом - корзинка, подушка, подстилка. Прочухавшись от наркоза, кошка немедленно начала выгрызать швы, так что Нине Аркадьевне пришлось срочно вызывать ветеринара, которого Женя и доставила. Ветеринар немедленно надел на кошку предохранительный воротник в стиле Марии Медичи, который к утру она изгрызла в мелкую крошку.

Швы зажили довольно быстро, но Нина Аркадьевна тем не менее ночей не спала, укладывала Пуську себе под бок и спала воробьиным сном, боясь раздавить страдалицу. Своих детей она вырастила так давно, что уже забыла о том, что раздавить ребенка во сне не так уж и просто…

Три следующие месяца прошли в обычном режиме: умная кошечка гадила в самых уязвимых местах, однажды вынула из рамки фотографию покойного мужа и изгрызла в труху, заставив Нину Аркадьевну плакать от огорчения и беспомощности. Гостей Пусси по-прежнему не переносила: драла колготки приходящим студенткам, а одному заезжему англичанину располосовала руку, когда он по невинности пытался ее погладить. Боялась Пусси только одного предмета - половой щетки. Секрет этого уважения знала приходящая домработница Надя, которая пару раз прошлась по кошкиному боку. Хозяйка дивилась авторитету половой щетки, но прибегала к нему, показывая Пусси волосатого врага каждый раз, когда страсти особенно накалялись. Увидев щетку, Пусси замирала, потом пятилась и вспрыгивала повыше - на книжные шкафы, на буфет,- где замирала в грациозной позе, подняв лапу или выгнув спину.

Нина Аркадьевна, дама с повышенным эстетическим чувством, тоже замирала - от восхищения: красавица! Грета Гарбо в мире кошек!

Спустя три месяца после операции кошка снова начала орать дурным голосом и кататься по диванам. Хозяйка позвонила ветеринару и робко спросила, почему такая горячка напала на кошечку, коли она кастрирована?

Врач неожиданно возмутился:

– За кого вы меня принимаете, уважаемая? Неужели вы думаете, что я стал калечить животное и удалять яичники? Я просто перевязал ей трубы! Так что совершенно естественно, что она не лишена обычных для здоровых животных инстинктов!

Тут терпеливая Нина Аркадьевна впервые заплакала. Снова привезли кота. Пусси на этот раз проявила к нему благосклонность и кошачья свадьба состоялась. Брачные призывы, лишившие Нину Аркадьевну сна и аппетита, закончились. Все прочее продолжалось. Несмотря на тщательную уборку и постоянную стирку и чистку вещей, хозяйка, как и ее дом, пропитывались стойким специфическим запахом, который хозяйка ощущала каждый раз, когда входила в квартиру с улицы. Видимо, кошке иногда удавалось найти недосягаемые для уборки места…

Нина Аркадьевна принюхивалась к каждой кофточке, которую на себя надевала, душилась крепким мужским одеколоном и страдала. Но после смерти мужа она даже немного радовалась мелким страданиям, потому что они отвлекали от главной потери… Вообще же она радовалась всему, что ее отвлекало от постоянной печали и пустоты теперешней жизни.

Когда Нине Аркадьевне предложили провести семинар в Новосибирске, она тоже обрадовалась. Случилось так, что старый ее приятель, профессор-искусствовед сам попросился пожить в ее квартире, чтобы спокойно поработать в отсутствии домашних визгов и неурядиц, которые его сильно донимали, и закончить книгу. Он обязался кормить кошку. Нина Аркадьевна дала ему ключ, указала на капризы газовой колонки, запасла кошачьего корма и улетела, предупредив напоследок, что характер у кошки сложный, но не сложнее, чем у его жены и дочери. Главное - не выпускать на улицу.

На второй день после отъезда хозяйки, когда Пусси еще только приглядывалась к новому жильцу, он вышел к мусоропроводу с помойным ведром, плотно прикрыв дверь, но не захлопнув. Вернувшись, он увидел Пусси, сидящую перед дверью. Он схватил ее и впихнул в квартиру: не хватало, чтобы кошка сбежала! Отнес мусорное ведро на кухню, а когда оглянулся, увидел, что в коридоре, выгнув спины и шипя, стоят друг против друга две совершенно одинаковые кошки. Пока он осмысливал этот факт, кошки уже взвились в воздух, и как ему показалось, провисели в трепещущем комке довольно продолжительное время. Одна из них определенно была Пусси, вторая - ее двойник. Ему удалось не без труда разнять рычащий комок, схватить одну из кошек и затолкнуть в дальнюю комнату. Комнаты были смежные, замка между ними не было, дверь ходила свободно, и все еще держа вторую кошку в истерзанных руках, он метался по квартире, соображая, как закрепить дверь. Наконец, всунул в дверную ручку палку от швабры и выпустил вторую кошку их рук. Она кинулась на дверь с яростью смертника…

Всю неделю он провел безвыходно в квартире с двумя враждующими кошками, жонглируя дверями и замками. Он попробовал вызвать для опознания кошки молодую подругу Нины Аркадьевны, о которой было сказано, что в случае возникновения каких-либо проблем она немедленно придет на помощь. Женя приехала по первому же зову, сразу же опознала в предъявленной кошке хозяйскую, но, заглянув в дальнюю комнату, усомнилась: вторая была точно такой же, только черные ушки были опушены белой бахромой. Она взяла кошку на руки, та мгновенно выпустила когти и провела сразу четыре борозды. Теперь Женя ломала голову: по характеру она была точно Пусси, а белую опушку на ушах она могла просто не запомнить - небольшие такие белые волосики на самых остриях ушей… Решили до приезда хозяйки оставить все как есть…

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

Люди нашего царя: краткое содержание, описание и аннотация

Людмила Улицкая: другие книги автора

Кто написал Люди нашего царя? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

Люди нашего царя — читать онлайн ознакомительный отрывок

Людмила Евгеньевна Улицкая

Люди нашего царя

Однажды обнаруживаешь, что тебя нет. Ты разбит на тысячу кусков, и у каждого куска свой глаз, нос, ухо. Зрение делается фасеточным,- в каждом осколке своя картинка,- слух стереофоническим, а запахи свежего снега и общепита, перемешавшись с ароматами тропических растений и чужих подмышек, образуют какофонию.

Автор остается посередине, как раз между наблюдателем и наблюдаемым. Он перестал быть себе интересен. В сущности, он сам в области наблюдения, не вовлечен и бескорыстен. Какая дивная игра открывается, когда расстояние от себя самого так велико! Замечаешь, что красота листьев и камней, и человеческих лиц, и облаков слеплена одним и тем же мастером, и слабое дуновение ветра меняет и расположение листьев относительно друг друга, и их оттенки. Рябь на воде приобретает новый узор, умирают старики и вылупляется молодь, а облака тем временем преобразовались в воду, были выпиты людьми и животными и вошли в почву вместе с их растворившимися телами.

Маленькие люди нашего царя наблюдают эту картину, задрав голову. Они восхищаются, дерутся, убивают друг друга и целуются. Совершенно не замечая автора, которого почти нет.

Людмила Евгеньевна Улицкая

ЛЮДИ НАШЕГО ЦАРЯ

Шоссе протекало через тоннель, выдолбленный в горе перед первой мировой войной, потом подкатывалось к маленькому городку, давало там множество боковых побегов, узких дорог, которые растекались по местным деревням, и шло дальше, в Гренобль, в Милан, в Рим… Перед въездом в тоннель мы свернули с автострады на небольшую дорогу, которая шла по верху горы. Марсель обрадовался, что не пропустил этот поворот, как с ним это не раз случалось,- съезд этот был единственный, по которому можно попасть на старую римскую дорогу, построенную в первом веке. Собственно говоря, большинство европейских автобанов - роскошных, шестирядных, скоростных - лежат поверх римских дорог. И Марсель хотел показать нам ту ее небольшую часть, которая осталась в своем первозданном виде. Невзрачная, довольно узкая - две машины едва расходятся - мощеная дорога от одного маленького городка до другого после постройки тоннеля была заброшена. Когда-то у подножья этой горы была римская станция курьерской почты, обеспечивающей доставку писем из Британии в Сирию. Всего за десять дней…

Мы поднялись на перевал и вышли из машины. Брусчатка была уложена две тысячи лет тому назад поверх гравиевой подушки, с небольшими придорожными откосами и выпуклым профилем, почти сгладившимся под миллионами ног и колес. Нас было трое - Марсель, лет пять как перебравшийся в эти края пожилой адвокат, толстая Аньес, с пышной аристократической фамилией и с явно дурным характером, и я.

Дорога шла с большим подъемом, и в такой местности всегда растворено беспокойство, возникает какая-то обратная тяга - та самая, которая вела римлян именно в противоположном направлении,- на север, на запад, к черту на рога, к холодным морям и плоским землям, непроходимым лесам и непролазным болотам.

– Эти дороги рассекли земли сгинувших племен и создали то, что потом стало Европой…- говорил Марсель, красиво жестикулируя маленькими руками и потряхивая седыми кудрями. На аристократа был похож он, сын лавочника, а вовсе не Аньес, с ее маленьким носиком между толстых красных щек.

О чем эта книга?

Это все новые рассказы?

Абсолютно новые, нет ни одной строчки, которая была бы опубликована прежде, если не считать, впрочем, несколько рассказов, которые я в течение последнего года давала в журналы.

Почему рассказы легче писать, чем роман?

Наверное еще очень сильное автобиографическое, биографическое начало в этой книге?

На самом деле, это тоже книжка не от двоюродной сестры пришла, в общем-то я ее лично сама писала, и там, конечно, очень много личного. Но я так устроена — мне нужен какой-то жизненный повод для того, чтобы написать… потом там много движений из жизни… Конечно, эта книжка для меня была в работе самая радостная, самая счастливая, самая легкая.

Саш, скажут, пиарит сама себя. Потрясающе! По-моему, потрясающе! Не мне как бы говорить это, мне это говорить как бы почти неприлично, вроде я себя рекламирую. Но должна сказать, я посмотрела 12 серий, потом будет, видимо, фильм, который смонтируют на основе этих 12 серий. То, что я посмотрела, ну, во-первых, я плакала, я просто умирала от дивных находок, потрясающих, от актеров, которые подобраны гениально, от игры, то есть там я была совершенно потрясена, потому что я понимала, что в общем-то это я написала, но Грымов замечательно поработал.

Вообще это не похоже на сериалы. Это кино с кинофактурой, с богатейшим киноязыком, это причина, по которой Грымов меня так прельстил. До этого мне не очень нравилось, что он делал в кино, но я отчетливо сознавала, что у него изумительный киноязык. И вот здесь с киноязыком просто роскошно получилось.

Это первая удача, потому что все предыдущие, три ленты, которые были поставлены по вашим произведениям, они вас не устраивали.

Я ведь на самом деле к драматургии немножко имею отношение. Занималась этим когда-то. У меня есть и сценарии фильмов, и пьесы, я всегда исходила из того, что сценарист, вообще – драматург, он дает основу, а фильм и спектакль делают режиссеры. Я, собственно говоря, на этом и продолжаю настаивать, но в данном случае, то, что сделал Грымов, это, безусловно, существует отдельно от меня, это замечательно. Это не значит, что я на 100 процентов все в фильме приняла, там есть вещи, которые вызывают у меня вопросы, но в целом это замечательно.

Как актеры играют?

Умереть, уснуть. Потрясающий Цурила играет доктор Кукоцкого, замечательно Чулпан Хаматова играет Таню, совершенно замечательна Елена — Дробышева , ну молодая, изумительная, но вообще – просто, Василису играет Смирнова, актриса, которая играла Крупскую у Сокурова… это такое богатство, я страшно рада. Я, что называется, нерепрезентативное лицо, потому что честно признаюсь, что в своей жизни не видела ни одного сериала. Но иногда втыкаешь телевизор, что-то такое мелькнет, я его и выключаю.

Может, вы после этого откроете себе целый мир индийских, цыганских сериалов?

Действительно уникальная ситуация, что вы на сегодняшний день один из самых известных прозаиков, то есть ваша проза известна и любима не только широкой публикой, но и узкой аудитории. Однако есть большой поток массовой литературы, вы сторонитесь ее, которая вытесняете все настоящее на обочину нашей жизни. Вы как-то выразились, что просветительская литература находится под наездом паровоза…

Есть ощущение, что мое понимание культуры и понимание культуры близких мне по духу людей таково, что культуру надо защищать. Она не может жить как дикорастущее растение. Культуру надо культивировать, прощу прощения за каламбур, если ее не растить, не поливать, не холить, не лелеять, не вкладывать в нее денег, она превращается, черт знает, во что. Это постоянно происходит на наших глазах. Массовая культура – это паровоз, который на всех нас двигается, и, по-видимому, скоро нас сметет. Но все-таки из последних сил мы попытаемся, вы, я и еще какие-то люди, которые понимают, о чем идет речь, все-таки удержать культуру на, так сказать, не совсем бедственном уровне.

Может быть, государство должно поддерживать культуру?

Но есть рыночные отношения, которые заставляют людей прежде всего думать о доходе. То есть издатели выпускают литература, потому что она пользуется популярностью у широкой аудитории…

Как отобрать ту литературу, которую стоит читать, и как разобраться в большом потоке?

Ну, Саш, это огромное море, я на самом деле призываю каждого человека к ответственности, чтобы он немного думал в книжном магазине, и в тот момент, когда подходит к ларьку, тоже чтобы немножко задуматься, насколько он себя уважает. Это в конечном счете, вопрос собственного достоинства. Может, лучше пойти, я не знаю, погулять, посмотреть на деревья, на небо взглянуть?

Саш, я не знаю. Мне трудно ответить на этот вопрос. На самом деле это интеллигентский вопрос, вопрос, который только интеллигент может задать. Мы все чего-то делаем. Мы все чего-то читаем, мы все постоянно мучаемся, что вся жизнь наша идет не так, как хотелось бы, и видим всяческие недостатки и пороки. Наверное, все эти показатели говорят о том, что мы — интеллигенция. Наверное, мы мало чего можем сделать, но существенно и то, что мы на этот мир смотрим и видим, отдаем себе отчет, иногда высказываемся, будучи очень часто плохо услышанными.

Вы всегда сторонитесь политики, вместе с тем недавно подписывали письмо в защиту Михаила Ходорковского, то есть это тоже жест и поступок интеллигентного человека?

В России есть глубокая и хорошая традиция – защита человека, который находится в тяжелом положении. Ходорковский в очень тяжелом положении. Я не тот человек, который разбирается в деталях происходящего процесса, но совершенно ясно: совершено столько неправильных движений, которые от того и совершены, что Ходорковский в качестве обвиняемого. Ясно, что человек не должен был сидеть в тюрьме до того, как он был осужден. Ясно, что ситуация вокруг него лжива хотя бы потому, что ему инкриминируют неуплату налогов, а между тем нам всем известно, что в течение каждого из предшествующих лет к нему приходили ревизии, и эти налоги принимались у него. Следовательно, виноват тогда столько же он, сколько и те люди, которые принимали у него эти налоги. Здесь слишком много неприятных вещей, которые не вызывают у меня доверия.

То есть вы не могли удержаться все-таки и остаться в стороне, я так понимаю?

Есть еще одно обстоятельство. Дело в том, что я была в лицее, который десять лет назад организовал Ходорковский, и там учились 150 сирот. Этот потрясающий лицей был создан, когда в России расстреляли целую погранзаставу, тогда остались дети сироты, вот для этих детей пограничников и был организован Лицей, когда дети выросли, продолжает существовать. Все его выпускники поступают в институт. Все – понимаете? Это совершенно невероятное место, где о детях заботятся…

Ну я знаю, что вы сами лично поддерживаете некоторые там детские учреждения…

Нет, не в этом дело, просто я никогда не видела такого уровня учреждения, нигде не видела, ни заграницей, ни в России. Знаете, каждое дело, которое уничтожается, уничтожается за пять минут, а для того чтобы его построить надо десятилетия. Что-то я не вижу большого количества олигархов, которые бы сказали — это дело мы не пустим под нож, мы сохраним этот лицей. Вот поэтому мне безумно жалко всех тех начинаний, которые под прошли эгидой Ходорковского и на его деньги.

Ваша проза — отчасти семейная проза, потому что все ваши романы – это истории семьи, почти семейные саги, в большом или меньшем объеме. Что такое семья в вашем понимании? Ваши дети все-таки 10 лет провели вдали от вас, в Америке, нарушился у вас семейный баланс или нет?

Я думаю, что в тех условиях, в которых мы жили, семья была чрезвычайно важна, может быть, даже более важна, чем в каких-то более нормальных ситуациях, потому что все человеческие ценности, большая их часть, они шли только по этому единственному каналу – семьи, и там, где семья была недостаточна, где семья была мало заинтересована в детях, это я мягко выражаюсь, детям было очень трудно вырастать. Мне очень повезло, у меня была очень хорошая семья — замечательная мама, прекрасная бабушка, изумительный прадед, я им всем безумно обязана, поэтому для меня семья – это абсолютная безусловная ценность и разрушение семьи, как института, который мы наблюдаем, и в нашей стране, и по всему миру — очень грустный процесс. Мы опять сталкиваемся с паровозом, который летит на нас, а мы ручками пытаемся его остановить. Конечно, я очень высоко ценю семейные ценности, полагаю, что они безумно важны в нашей жизни и всячески пытаюсь их культивировать, холить, лелеять, насколько получается.

Длительное отсутствие детей в моей жизни — это было, конечно, очень тяжелым испытанием; поэтому сейчас когда дети вернулись в Россию, я очень рада, что мы все более-менее на одной территории, и я думаю, что это нормальная, естественная, правильная ситуация, хотя сегодняшняя жизнь такова, что люди очень часто живут не там, где они родились, живут там, где есть работа, а вовсе не там, где бы им хотелось бы жить. Есть множество причин, которые заставляют сегодняшний мир крутиться, как вошь на гребешке, и переезжать туда-сюда, туда-сюда.

Масса людей переезжает, и это рождает мучительные проблемы, связанные с тем, что их нигде не любят. и вот это — большой дискомфорт современного мира. Он связан с массовыми перемещениями, и здесь опять безумно важна семья, потому что какой-нибудь турок, живущий в Германии, он сохраняет семейные ценности более настойчиво и остро, чем турок, живущий в Турции, там ему комфортней.

То есть вы сторонник многоукладной семьи – отец, дедушки, бабушки, внуки, правнуки?

Это было бы прекрасно, но очень сложно реализуемо. Мне нравится традиционная семья.

Людмила Улицкая - Люди нашего царя краткое содержание

Людмила Улицкая - Люди нашего царя читать онлайн бесплатно

Людмила Евгеньевна Улицкая

Люди нашего царя

ЛЮДИ НАШЕГО ЦАРЯ

– Ты считаешь, что вот это,- она указала коротким пальцем себе под ноги,- и есть римская дорога?

– Ну, конечно, я могу показать тебе карты,- живо отозвался Марсель.

– Или ты что-то путаешь, или говоришь глупости!- возразила Аньес.- Я видела эти старинные дороги в Помпеях, там глубокие колеи, сантиметров по двадцать камня выбито колесами, а здесь смотри, какая плоская дорога, нет даже следов от колеи!

Спор между ними - по любому поводу - длился уже лет двадцать, а не только последние три часа, что мы провели в машине, но я об этом тогда не знала. Теперь они крупно поспорили о колеях: Марсель утверждал, что дороги в черте города строились совершенно иным образом, чем вне города, и на улицах города колеи специально вырезались в камне,- своего рода рельсы - а вовсе не выбивались колесами.

Вид с перевала открывался почти крымский, но было просторней, и море было подальше. Однако заманчивая дымка на горизонте намекала на его присутствие. Отсюда, с перевала, видна была благородная линовка виноградников и оливковые рощи. Осыпи поддерживались косой клеткой шестов и системой террас.

У самых ног стояли высохшие, уже ломкие столбики шалфея, стелился по земле древовидный чабрец и поодаль пластался большой куст отцветшего каперса.

Мы вернулись к машине и медленно поехали вниз. Марсель рассказывал, чем греческие дороги отличались от римских - греки пускали через горы осла, и тропу прокладывали вслед его извилистого пути, а римляне вырубали свои дороги напрямую, из пункта А в пункт Б, срезая пригорки и спуская попадавшиеся на пути озера… Аньес возражала.

Деревушка, куда мы ехали, была мне знакома: несколько лет тому назад я провела в ней три дня - в одном из близлежащих городов проходил тогда фестиваль, и мне предложили на выбор номер в городской гостинице или проживание в этой крошечной деревушке. И я определилась на постой в старинный крестьянский дом, к Женевьев. Все, что я тогда увидела, меня глубоко поразило и тронуло. Женевьев оказалась из поколения парижских студентов шестьдесят восьмого года, побывала и в левых, и в зеленых, и в травных эзотериках, заглатывала последовательно все наживки, потом рвалась прочь, и к тому времени, когда мы с ней познакомились, она была уже немолодая женщина крестьянского вида, загорелая, с сильными синими глазами, счастливо одинокая. Сначала она показалась мне несколько заторможенной, но потом я поняла, что она пребывает в состоянии завидного душевного покоя. Она уже десять лет жила в этом доме, который был восстановлен ею собственноручно, и здесь было все, что нужно душе и телу: горячая вода, душ, телефон, безлюдная красота гор, длинное лето и короткая, но снежная зима.

Совершенного одиночества, которого искала здесь Женевьев, было в избытке, хотя с годами оно делалось менее совершенным: когда она нашла это место, здесь было четыре дома, из которых два были необитаемы, а два других принадлежали местным крестьянам - один сосед, кроме виноградника, держал механическую мастерскую, а у второго было стадо овец. Женевьев купила один из пустующих домов. Механик и пастух не нарушали вольного одиночества Женевьев, встречаясь на дорожке, кивали Женевьев и в друзья не навязывались.

Механик был неприветлив и с виду простоват. Пастух был совсем не прост - он был монах, провел в монастырском уединении много лет и вернулся домой, когда его старики родители обветшали.

К Женевьев изредка приезжали погостить взрослые дети - сын и дочь, с которыми особенной близости не было,- и знакомые. Она радовалась им, но также радовалась, когда они уезжали, оставляя ее в одиночестве, до отказа заполненном прогулками, медитацией, йоговскими упражнениями, сбором ягод и трав, работой в небольшом огороде, чтением и музыкой. Прежде она была преподавательницей музыки, но только теперь, на свободе, научилась наслаждаться игрой для себя, бескорыстной и необязательной…

Читайте также: