Краткое содержание кусок хлеба

Обновлено: 05.07.2024

Пришел час – прогнали из родного края фашистов. Мать посеяла немножко пшенички. Коля ждал, когда хлеб зацветет. Наверно, прекрасными цветами. Но таких цветов не увидел. А потом собрали колоски, и бабушка испекла два коржа, как два солнышка. Борясь с желанием ухватить корж без спроса, Коля дождался разрешения бабушки. Проглотил – и не заметил как.

Сюжет

Во время войны маленький Коля только раз ел настоящий хлеб. Один солдат поделился с мальчиком. В конце войны мать сеет пшеничку. Коля ждал цветов на хлебе – и не понял, как же он цветет. Бабушка испекла два коржа. Один дала внуку, другой сказала отнести дедушке-фронтовику на пасеку. Мальчик завидует, что дед один съест свой корж. Он приносит с пасеки вещи для стирки. Оказалось, дед корж вернул. Но Коле уже совестно его есть. Есть чувство сильнее, чем голод. Коля прячет корж для дедушки.

Отзыв

Цветок хлеба – символ жизни, добра, мира, щедрости, радости. Пусть у хлеба невзрачные, неприметные цветочки, зато как дорог людям сам хлеб. Рассказ о детстве в войну. Мальчик живет в страшном взрослом мире: война, голод. Дед жалеет внука, забывшего вкус хлеба. Солдаты воюют ради счастья детей. Урожай хлеба шел на фронт, да растить его было некому, еще и при немцах. В семье мальчик научился думать не только о себе, но и о других. Рассказ учит душевной щедрости, сопереживанию, доброте, самоотверженности, воспитывает чувство долга. Учит помнить уроки и героев войны, помнить, какой ценой достается хлеб. Учит трудиться, уважать труд других.

Читайте краткое содержание других рассказов Николая Сладкова:

  1. Птицы. Вороны, сороки, галки, сойки. Голодные, несчастные.
  1. Мусорная куча.
  2. Вороны
  3. Сороки.
  4. Галки.
  5. Сойки.
  6. Галка-инвалид.
  7. Страх и голод.
  1. Зимой птицы прилетают кормиться на мусорные кучи.
  2. Здесь собираются вороны и сороки.
  3. Прилетают галки и пугливые сойки.
  4. Однажды прилетела галка-инвалид, с половиной клюва.
  5. Откусила кусок, а значит проживёт ещё день.
  6. Страшно птицам, но голод гонит их к кучам.

Зимой человек должен помогать птицам.

Чему учит рассказ "Кусок хлеба"

Рассказ учит любить природу и заботиться о её обитателях. Учит помогать голодным птицам, не обижать их. Учит подкармливать птиц в суровое время года.

Отзыв на рассказ "Кусок хлеба"

Мне очень понравился этот жалостливый рассказ. Мне было очень жаль несчастных, голодных птиц, которым приходилось зимой с таким трудом добывать себе пропитание. Я всегда зимой делаю кормушки, на которые прилетают мелкие птички. Но надо заботиться и о более крупных, ведь им тоже нелегко.

Пословицы к рассказу "Кусок хлеба"

Зимой птицы собираются на мусорные кучи. Они очень голодные и чутко слушают, когда хозяйка выплеснет на кучу новое ведро помоев. Они - это вороны, галки, сороки, сойки. Это хитрые птицы, которые знают, когда человека не нужно бояться.

Сойки с рыжим хохолком набивают пищу в рот, а потом летят в лес, расталкивать добычу по углам. Ей страшно лететь к человеку, но голод ещё страшнее.

Вот прилетела галка-инвалид. Охотник отстрелил ей половину клюва. Страшно неудобно ей, но откусила кусок боком. А кусок - это ещё один день жизни.

Хлопнула дверь, лучше спрятаться, но надо лететь. На мусорную кучу зимой не летит только сытый. А сытых зимой мало.

На обочине тротуара лежал кусок хлеба. С аппетитной корочкой, с румяным нежным изломом. Казалось, хлеб ещё дышит тёплым ароматом печи.
Может, выронил его торопившийся на завод рабочий, может, бросил раскапризничавшийся карапуз – кто знает. Бойкий городской воробей нацелился отведать свежего хлебца и бочком, бочком запрыгал к нему, но откуда-то появились огромные пыльные сапоги, и воробью пришлось отлететь подальше. Потом через хлеб перешагнули туфельки на тоненьких, как два карандаша, каблучках, чуть не зацепив, прошаркали старушечьи чувяки. Шли и шли по тротуару люди…
Чей-то небольшой, хорошо начищенный ботинок поддел хлеб носком – и полетел он, как футбольный мяч, крутясь в пыли, на самую середину дороги.
Плотный веснушчатый мальчишка в спортивной курточке рассмеялся довольно – удар что надо! Кусок хлеба полетел как раз туда, куда он метил.
- Грех!. . Грех-то!. . Большой грех! – раздалось возле.
Мальчишка оглянулся. Недалеко стоял старик. Дряхлый старик, морщинистый, продублённый солнцем и годами.
Поглядел старик налево, поглядел направо: не видать ли где машины. И мелкими шажками засеменил на середину дороги. Нагнулся, кряхтя, поднял хлеб, сдул с него пыль и бережно понёс к ближайшему газону:
- Пусть хоть птички поклюют!
Положил на траву, а сам не отходит. Стоит. Задумался. О чём?
Может быть, он вспомнил голодное своё детство, когда даже на праздники мать подсыпала в муку отрубей и коры. Нелегко дотянуть до следующего урожая, если в семье восемь ртов и всего две рабочие руки! А может быть, вспомнил убитого кулаками мальчишку из продотряда.
Можно не сомневаться: этот человек видел хлеб не только на прилавках магазинов. И не копейке, которую стоит тот кусок, поклонился он, поднимая хлеб с асфальта. Труду человека, труду хлебопашца, всегда нелёгкому, всегда святому! Рукам его сильным и мозолистым, тем, что кормят нас!
А. Нуйкин

На обочине тротуара лежал кусок хлеба. С аппетитной корочкой, с румяным нежным изломом. Казалось, хлеб ещё дышит тёплым ароматом печи.
Может, выронил его торопившийся на завод рабочий, может, бросил раскапризничавшийся карапуз – кто знает. Бойкий городской воробей нацелился отведать свежего хлебца и бочком, бочком запрыгал к нему, но откуда-то появились огромные пыльные сапоги, и воробью пришлось отлететь подальше. Потом через хлеб перешагнули туфельки на тоненьких, как два карандаша, каблучках, чуть не зацепив, прошаркали старушечьи чувяки. Шли и шли по тротуару люди…
Чей-то небольшой, хорошо начищенный ботинок поддел хлеб носком – и полетел он, как футбольный мяч, крутясь в пыли, на самую середину дороги.
Плотный веснушчатый мальчишка в спортивной курточке рассмеялся довольно – удар что надо! Кусок хлеба полетел как раз туда, куда он метил.
- Грех!. . Грех-то!. . Большой грех! – раздалось возле.
Мальчишка оглянулся. Недалеко стоял старик. Дряхлый старик, морщинистый, продублённый солнцем и годами.
Поглядел старик налево, поглядел направо: не видать ли где машины. И мелкими шажками засеменил на середину дороги. Нагнулся, кряхтя, поднял хлеб, сдул с него пыль и бережно понёс к ближайшему газону:
- Пусть хоть птички поклюют!
Положил на траву, а сам не отходит. Стоит. Задумался. О чём?
Может быть, он вспомнил голодное своё детство, когда даже на праздники мать подсыпала в муку отрубей и коры. Нелегко дотянуть до следующего урожая, если в семье восемь ртов и всего две рабочие руки! А может быть, вспомнил убитого кулаками мальчишку из продотряда.
Можно не сомневаться: этот человек видел хлеб не только на прилавках магазинов. И не копейке, которую стоит тот кусок, поклонился он, поднимая хлеб с асфальта. Труду человека, труду хлебопашца, всегда нелёгкому, всегда святому! Рукам его сильным и мозолистым, тем, что кормят нас!
А. Нуйкин

На обочине тротуара лежал кусок хлеба. С аппетитной корочкой, с румяным нежным изломом. Казалось, хлеб ещё дышит тёплым ароматом печи.
Может, выронил его торопившийся на завод рабочий, может, бросил раскапризничавшийся карапуз – кто знает. Бойкий городской воробей нацелился отведать свежего хлебца и бочком, бочком запрыгал к нему, но откуда-то появились огромные пыльные сапоги, и воробью пришлось отлететь подальше. Потом через хлеб перешагнули туфельки на тоненьких, как два карандаша, каблучках, чуть не зацепив, прошаркали старушечьи чувяки. Шли и шли по тротуару люди…
Чей-то небольшой, хорошо начищенный ботинок поддел хлеб носком – и полетел он, как футбольный мяч, крутясь в пыли, на самую середину дороги.
Плотный веснушчатый мальчишка в спортивной курточке рассмеялся довольно – удар что надо! Кусок хлеба полетел как раз туда, куда он метил.
- Грех. Грех-то. Большой грех! – раздалось возле.
Мальчишка оглянулся. Недалеко стоял старик. Дряхлый старик, морщинистый, продублённый солнцем и годами.
Поглядел старик налево, поглядел направо: не видать ли где машины. И мелкими шажками засеменил на середину дороги. Нагнулся, кряхтя, поднял хлеб, сдул с него пыль и бережно понёс к ближайшему газону:
- Пусть хоть птички поклюют!
Положил на траву, а сам не отходит. Стоит. Задумался. О чём?
Может быть, он вспомнил голодное своё детство, когда даже на праздники мать подсыпала в муку отрубей и коры. Нелегко дотянуть до следующего урожая, если в семье восемь ртов и всего две рабочие руки! А может быть, вспомнил убитого кулаками мальчишку из продотряда.
Можно не сомневаться: этот человек видел хлеб не только на прилавках магазинов. И не копейке, которую стоит тот кусок, поклонился он, поднимая хлеб с асфальта. Труду человека, труду хлебопашца, всегда нелёгкому, всегда святому! Рукам его сильным и мозолистым, тем, что кормят нас!

На обочине тротуара лежал кусок хлеба. С аппетитной корочкой, с румяным нежным изломом. Казалось, хлеб ещё дышит тёплым ароматом печи.
Может, выронил его торопившийся на завод рабочий, может, бросил раскапризничавшийся карапуз – кто знает. Бойкий городской воробей нацелился отведать свежего хлебца и бочком, бочком запрыгал к нему, но откуда-то появились огромные пыльные сапоги, и воробью пришлось отлететь подальше. Потом через хлеб перешагнули туфельки на тоненьких, как два карандаша, каблучках, чуть не зацепив, прошаркали старушечьи чувяки. Шли и шли по тротуару люди…
Чей-то небольшой, хорошо начищенный ботинок поддел хлеб носком – и полетел он, как футбольный мяч, крутясь в пыли, на самую середину дороги.
Плотный веснушчатый мальчишка в спортивной курточке рассмеялся довольно – удар что надо! Кусок хлеба полетел как раз туда, куда он метил.
- Грех!. .Грех-то!. .Большой грех! – раздалось возле.
Мальчишка оглянулся. Недалеко стоял старик. Дряхлый старик, морщинистый, продублённый солнцем и годами.
Поглядел старик налево, поглядел направо: не видать ли где машины. И мелкими шажками засеменил на середину дороги. Нагнулся, кряхтя, поднял хлеб, сдул с него пыль и бережно понёс к ближайшему газону:
- Пусть хоть птички поклюют!
Положил на траву, а сам не отходит. Стоит. Задумался. О чём?
Может быть, он вспомнил голодное своё детство, когда даже на праздники мать подсыпала в муку отрубей и коры. Нелегко дотянуть до следующего урожая, если в семье восемь ртов и всего две рабочие руки! А может быть, вспомнил убитого кулаками мальчишку из продотряда.
Можно не сомневаться: этот человек видел хлеб не только на прилавках магазинов. И не копейке, которую стоит тот кусок, поклонился он, поднимая хлеб с асфальта. Труду человека, труду хлебопашца, всегда нелёгкому, всегда святому! Рукам его сильным и мозолистым, тем, что кормят нас!

На обочине тротуара лежал кусок хлеба. С аппетитной корочкой, с румяным нежным изломом. Казалось, хлеб ещё дышит тёплым ароматом печи.
Может, выронил его торопившийся на завод рабочий, может, бросил раскапризничавшийся карапуз – кто знает. Бойкий городской воробей нацелился отведать свежего хлебца и бочком, бочком запрыгал к нему, но откуда-то появились огромные пыльные сапоги, и воробью пришлось отлететь подальше. Потом через хлеб перешагнули туфельки на тоненьких, как два карандаша, каблучках, чуть не зацепив, прошаркали старушечьи чувяки. Шли и шли по тротуару люди…
Чей-то небольшой, хорошо начищенный ботинок поддел хлеб носком – и полетел он, как футбольный мяч, крутясь в пыли, на самую середину дороги.
Плотный веснушчатый мальчишка в спортивной курточке рассмеялся довольно – удар что надо! Кусок хлеба полетел как раз туда, куда он метил.
- Грех!. .Грех-то!. .Большой грех! – раздалось возле.
Мальчишка оглянулся. Недалеко стоял старик. Дряхлый старик, морщинистый, продублённый солнцем и годами.
Поглядел старик налево, поглядел направо: не видать ли где машины. И мелкими шажками засеменил на середину дороги. Нагнулся, кряхтя, поднял хлеб, сдул с него пыль и бережно понёс к ближайшему газону:
- Пусть хоть птички поклюют!
Положил на траву, а сам не отходит. Стоит. Задумался. О чём?
Может быть, он вспомнил голодное своё детство, когда даже на праздники мать подсыпала в муку отрубей и коры. Нелегко дотянуть до следующего урожая, если в семье восемь ртов и всего две рабочие руки! А может быть, вспомнил убитого кулаками мальчишку из продотряда.
Можно не сомневаться: этот человек видел хлеб не только на прилавках магазинов. И не копейке, которую стоит тот кусок, поклонился он, поднимая хлеб с асфальта. Труду человека, труду хлебопашца, всегда нелёгкому, всегда святому! Рукам его сильным и мозолистым, тем, что кормят нас!

На обочине тротуара лежал кусок хлеба. С аппетитной корочкой, с румяным нежным изломом. Казалось, хлеб ещё дышит тёплым ароматом печи.
Может, выронил его торопившийся на завод рабочий, может, бросил раскапризничавшийся карапуз – кто знает. Бойкий городской воробей нацелился отведать свежего хлебца и бочком, бочком запрыгал к нему, но откуда-то появились огромные пыльные сапоги, и воробью пришлось отлететь подальше. Потом через хлеб перешагнули туфельки на тоненьких, как два карандаша, каблучках, чуть не зацепив, прошаркали старушечьи чувяки. Шли и шли по тротуару люди…
Чей-то небольшой, хорошо начищенный ботинок поддел хлеб носком – и полетел он, как футбольный мяч, крутясь в пыли, на самую середину дороги.
Плотный веснушчатый мальчишка в спортивной курточке рассмеялся довольно – удар что надо! Кусок хлеба полетел как раз туда, куда он метил.
- Грех!. .Грех-то!. .Большой грех! – раздалось возле.
Мальчишка оглянулся. Недалеко стоял старик. Дряхлый старик, морщинистый, продублённый солнцем и годами.
Поглядел старик налево, поглядел направо: не видать ли где машины. И мелкими шажками засеменил на середину дороги. Нагнулся, кряхтя, поднял хлеб, сдул с него пыль и бережно понёс к ближайшему газону:
- Пусть хоть птички поклюют!
Положил на траву, а сам не отходит. Стоит. Задумался. О чём?
Может быть, он вспомнил голодное своё детство, когда даже на праздники мать подсыпала в муку отрубей и коры. Нелегко дотянуть до следующего урожая, если в семье восемь ртов и всего две рабочие руки! А может быть, вспомнил убитого кулаками мальчишку из продотряда.
Можно не сомневаться: этот человек видел хлеб не только на прилавках магазинов. И не копейке, которую стоит тот кусок, поклонился он, поднимая хлеб с асфальта. Труду человека, труду хлебопашца, всегда нелёгкому, всегда святому! Рукам его сильным и мозолистым, тем, что кормят нас!


. Увлекшись своими материнскими мыслями и соображениями, Анна Сергеевна незаметно задремала и проснулась только тогда, когда экипаж остановился. Первой ее мыслью было, что они уже приехали на станцию, но оказалось, что экипаж стоит на спуске с горы. Было еще достаточно светло, и нигде не видно было признаков жилья.

- Что случилось? — спросила она кучера.

- А вон баба, значит.

- А вон из лесу идет и рукой машет.

- А кто ее знает. Она махнула рукой, ну, я и остановился.

- Постой, не подходи, милая. Дети у тебя здоровы?

- А ничего, слава Богу. — ответила баба.

У Анны Сергеевны отлегло от сердца, и она проговорила уже другим тоном:

- А что тебе нужно, милая? Подходи ближе.

Баба подошла к самому экипажу и как-то особенно быстро заговорила, роняя слова:

- Огоньку, барыня, у нас нет. Муж-то у меня помер на прииске, вот я и еду с ребятами домой. Трое ребятишек-то, а ехать триста верст. Хорошо еще, лошадь своя осталась. Покормим ее в лесу и едем. Вот и сейчас остановилась, надо огонька развести, а спичек-то и нет. Дунька дорогой потеряла. А ежели без огня, так лошадь-то изобьется от овода, да и сами чего-нибудь сварим. болтушку из старых корочек.

Анна Сергеевна внимательно разглядела эту несчастную приисковую бабу, у которой конвульсивно вздрагивали губы, когда она заговорила о покойном муже. И сама какая-то точно вся ободранная: сарафан рваный, платок на голове тряпицей, и даже исхудалое, запеченное на солнце лицо походило на какую-то заплату.

- У вас, поди, и поесть нечего? — спрашивала Анна Сергеевна, приноравливаясь к языку ободранной бабы.

- Какая уж еда, барыня. Вот только бы лошадь поела, а мы уж как-нибудь. Накопала даве саранки (горная лилия), ну, сварю ее в котелке — вот и вся еда. Все же ребята как будто горяченького похлебают.

У Анны Сергеевны мелькнула счастливая мысль. Конечно, твердость характера прежде всего, но в детях необходимо развивать и сердце. Она поцеловала проснувшуюся Таню, так смешно таращившую светлые синие глазки на незнакомых людей, и сказала Илюше, который по своей вялости не проявлял даже законного детского любопытства:

- Илюшка, достань корзинку с нашей провизией.

Мальчик с трудом достал плетеную корзинку и еще с большим трудом открыл ее.

- Девочка, подойди сюда. — приглашала Анна Сергеевна дичившуюся Дуньку.

Мать подталкивала ее, и Дунька взобралась на подножку тарантаса, голодными глазами следя за Анной Сергеевной, которая вынимала из корзинки завернутые в бумагу припасы — пирожки с мясом, вареные яйца, телятину, колбасу.

- Н-не-ет. — протянула Дунька, оглядываясь на мать.

- Отчего она не хочет брать? — обиженно спрашивала Анна Сергеевна и прибавила: — у нас провизия самая свежая.

- Нет, она не возьмет. — ответила баба.

- Так вы возьмите и дайте ребятам.

- Тоже не будут есть, барыня.

- Хлеба, наконец, возьмите. Надеюсь, что белый хлеб они у вас едят. У меня есть великолепные сдобные лепешки.

Баба взяла такую великолепную сдобную лепешку, повертела в руках и возвратила назад.

- Нет, не будут есть. все равно. — повторяла она упрямо.

- Это. это. я, наконец, не понимаю! — начала горячиться Анна Сергеевна, оскорбленная в лучшем движении своего дисциплинированного сердца.

Единственным свидетелем всей этой сцены был молодой кучер, смотревший с козел на Дуньку и на барыню с самой глупой улыбкой. Он наконец решился вывести барыню из недоумения и проговорил:

- Она глупая, барыня, значит, эта самая баба. Слов-то у ней нет, чтобы выразить. Пост теперь, значит, Петровки, ну, ребята поэтому и не будут скоромиться.

- А, вот в чем дело. — протянула Анна Сергеевна, для которой все сделалось ясно. — И маленькие не будут есть мяса? — спросила она бабу

- Да ведь и маленькие понимают, барыня, — удивилась в свою очередь баба, что барыня не может понять такой простой вещи.

- Ужо, у меня есть кусочек ржаного хлеба, — говорил кучер, добывая из-за пазухи ломоть хлеба.

Анна Сергеевна сунула бабе какую-то мелочь, коробку шведских спичек и велела ехать дальше. Кучер встряхивал головой и улыбался про себя: дескать, ловко осрамила барыню что ни на есть простецкая баба.

Экипаж осторожно спускался под гору, и Анна Сергеевна несколько раз оглянулась назад. Баба с голодной девочкой стояла еще на дороге, провожая глазами барский экипаж.

Где-то погромыхивали первые раскаты начинавшейся грозы и начали падать первые капли дождя с сухим шумом, точно кто выстреливал по листве дробью.


Место и время действия

События рассказа происходят во время Гражданской войны (1917–1922 гг.) в России, в деревне Бережки.

Главные герои

  • Филька – угрюмый, нелюдимый мальчик, в сердце которого не было доброты ни к животным, ни к людям.

Другие персонажи

  • Панкрат – старый мельник, мудрый, практичный, рассудительный мужчина.
  • Бабушка – родная бабушка Фильки, добрая и чуткая женщина.

Краткое содержание

Мельнику было тяжело прокормить коня, и вскоре тот начала ходить по деревне, выпрашивая еду у местных жителей. Многие жалели умное животное, пострадавшее в войне, и подкармливали его, кто чем мог.

Метель стихла только к вечеру. Придя домой, Филькина бабушка рассказала, что вся вода в деревне замерзла. Сильный мороз, который обрушился на Бережки ночью, вызвал тревогу у местных жителей: если погода не изменится, наступит голод. Мука у всех на исходе, вода в реке замерзла, и мельница работать не может.

Заключение

Своей книгой Константин Паустовский хотел напомнить читателям, насколько важно быть добрым и чутким к чужой беде, не оставаться равнодушным и проявлять милосердие.

Читайте также: