Коляда курица краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Сюжет в кратце таков – Алла Кострова (И.Белова), ведущая актриса Дощатовского Драматического Театра, с утра пораньше решает устроить разбор полетов Ноне Дубовицкой, молодой актрисульке, которая увела у нее мужа. В ходе интеллигентной беседы выясняется, что Нона очаровала ко всему прочему еще и главного режиссера театра, по совместительству – мужа лучшей подруги Аллы, тоже актрисы ДДТ Дианы Раскольниковой. И закипают нешуточные страсти – кто-то идет топиться, кто-то изливает душу и выясняется, что этот кто-то не достоин жить в нашем великом мире, ну а кому-то и в голову не приходило, что человеку нужно совсем немного – буквально пару капель нежности.
Все очень в духе Коляды – лирика чередуется с песнями и плясками, под уникальнейшее музыкально сопровождение. Я до сих пор поражаюсь умению Коляды подбирать настолько глупые, попсовые, но невероятно точно оттеняющие сюжет, песни.
p>Второе — шикарная феерия с этими летающими дождевиками, искусственным снегом и вентиляторами. Очень красиво.
А! Николай Владимирович, мы с мамой плакали. Вот серьезно, при выходе индийца гомерический хохот вызывал уже слезы, настолько комично-пластично-ярко-харизматично Тушов играет. Просто низкий поклон за эту гениальную идею, это просто килограмм изюма в банке меда.
И в конце – бесподобная, великолепная Курица – в свадебном платье! Сидя в дверном проеме на чемодане – потрясающая картинка, просто на афишу.
Очень честная, жизненная история людей в маленьком коллективе, людей, которым просто не хватает немножко любви. Трогательно, местами до ужаса смешно, где-то слезно. Лучший, на мой субъективный взгляд, спектакль Коляды – обо всем и сразу, без пошлости и даже технически предельно чисто, но глубоко. Мы с мамой в восторге.
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
6. Действующие лица:
Алла, актриса, 35 лет
Диана, ее подруга, актриса, около 40 лет
Нонна, ”Курица”, молодая актриса, 20 лет
Федор, главный режиссер театра, 40 лет
Василий, администратор театра, 35 лет
Массовка - десять человек на заднем плане сцены.
Маленький провинциальный городок Дощатов.
Комната в рабочем общежитии. Наши дни.
8*. Дополнительная информация о пьесе. ОТРЫВОК:
АЛЛА. (Стоит за порогом, говорит негромко, но твердо.) А ну, вставай, курица. Ну?! Быстро?!
Вошла в комнату, включила верхний свет, села в кресло, положила ногу на ногу, закурила. Нонна вылезла из-под одеяла. Глаза у Нонны слиплись, головка неразумная - в бигудях.
НОННА. (Не проснулась еще.) Что такое?
Говорит свой текст эдаким вот образом: “Что-о-о такоэ-э-э?!”
АЛЛА. (Спокойно, сдержанно, собранно.) Нет, вы посмотрите только на нее, посмотрите! Какая она у нас томно-жэтэмная, жмуроглазая! Да ничего такого, милая. Вставай, артистка Нонна Дубовицкая. Я тебе, кстати, новую фамилию придумала: Нонна Дубоватая. А? Как тебе? Вставай. Надо мне с тобой, курица, разобраться. Да, да, дорогая, разобраться. Давай тихо, спокойно разберемся. Таким вот Ругон-Макаром. Разбере-о-омся! Общага у вас не кабелирована. Извини, что не смогла позвонить тебе, предупредить о своем внезапном желании побеседовать с тобой. По душам побеседовать, без свидетелей. Прости, пожалуйста, что пришла я к тебе без звонка в такую рань, в пять утра. Нарушила твой покой и сон. Прости. Прости меня. Видишь, какая я интеллигентная, видишь, как я с тобой, Дубоватой, ласково разговариваю.
НОННА. (Все так же.) Что такое?
АЛЛА. Я тебе говорю, что я не по-жлобски все решаю, а интеллигентно. Вот, извиняюсь перед тобой, хотя тебе, курица, надо было с ходу, прямо от порога - бить морду кирпичом. Потому что у тебя морда кирпича просит, понимаешь? Ну, это - ладно, это - потом. Я очень, очень, очень интеллигентно с тобой разговариваю, курица. Чтоб потом ничего не говорила про мою невоспитанность. Давай, курица, собирайся, давай. Давай. На шайтан-арбу и - вперед. Сматывайся отсюда, куда хочешь. Уезжай подальше, куда ворон костей не заносил. (Пауза. Что есть силы:) Поняла?!
НОННА. Да что такое?
АЛЛА. (Кричит.) На шайтан-арбу, говорю тебе, на шайтан-арбу.
НОННА. (Вертит головой.) Да на какую на шайтан-арбу, о чем вы?
АЛЛА. (Зло смеется, курит.) Что ты выпучила глаза, как бешеная селедка? Не понимаешь ничего, да? Шайтан-арба на твоем языке: паровоз. Ты ведь всем в театре заливала баки, что в тебе много ханской крови намешано! Вот я и говорю тебе, татарва, чтоб понятно было: на шайтан-арбу давай, потомок Чингис-хана! На паровоз, на поезд пришла я тебя посадить! Я ведь с тобой цацкаться не буду, высший свет разводить тут, как некоторые, не собираюсь, нет, не собираюсь! Я сказала тебе: вставай! Ну?! Хватит ломать подушку, курица! Ты у меня мухой полетишь отсюда, мухой-цокотухой! Ой, полетишь, дорогуша моя, ой, полетишь.
НОННА. (Все так же вертит головой, ничего не соображая.) А сколько сейчас время?
АЛЛА. (Злорадно хохочет.) О, великая русская языка! О, предок монголо-татар! И это говорит актриса! Инженер человеческих душ и чужих мужиков! Нет, вы посмотрите только на нее, какая она образованная! “Сколько время?” говорит! Сколько в ней такта, ума, тонкости, образованности, культуры-мультуры! (Пауза. Тихо.) Ах ты, артистка Удмуртского театра имени Леси Украинки.
НОННА. (Начала осторожненько вылезать из-под одеяла.) Неправда. Я там никогда не работала, Алла Ивановна. Неправда.
АЛЛА. Ах, я тебе Алла Ивановна? Да? Ах, ты там никогда не работала, да? Не бывала пока еще в Удмуртии? Не работала ты пока еще в Сарапуле, в Глазове, в Воткинске, в Каракулине? Не работала?! Ты пока все еще по средней полосе России промышляешь, да? Так, да? Ну вот. Очень хорошо. Сейчас сядешь на паровоз и поедешь, поработаешь в Сарапуле. Или где-нибудь еще там, в какой-нибудь другой дыре. А тут, милая, в этом театре - в моем театре! - ты свое отработала! Тут твоего присутствия хватило ровно на полгода! Весь Дощатов ты на уши подняла! Все! Баста! Каюк! Амба! Финиш!! Киздец подкрался незаметно! Конец фильма! Ценок амьлиф! Поняла? .
НОННА. Вы знаете, Алла Ивановна, я - сова, я - не жаворонок, я еще не проснулась. Еще только пять часов. Я, к сожалению, ничего не могу понять из вашего монолога.
АЛЛА. (Встала, подбоченилась.) Ах, ты сова, да? Ах, ты не жаворонок, да? Ах, ты ничего не можешь понять из моего монолога, да? Ах ты, курица мокрая. Да я ж тебя, гадину подколодную, сейчас ушкандехаю. Наживлю тебя. Втетерю тебе. Впендюрю тебе, паскудина. Ну, смерть твоя пришла, курица, здоровайся с нею, ну?! Ах ты. ах ты. ах ты. А-а-а-а-а-а.
Алла завизжала, что есть силы и кинулась к Нонне. Нонна тоже перепугано вопит. И, наверное, быть бы первому трупу в нашей истории, потому что Алла сорвала с Нонны одеяло и собралась душить “курицу”.
Под одеялом рядом с Нонной лежит мужчина. Он испуганно натягивает одеяло до подбородка, прячется. Мужчина этот - конечно же, главный режиссер Дощатовского драматического театра ФЕДОР ИЛЬИЧ ГАЛАКТИОНОВ. Почему “конечно же”? Откуда я знаю. Ну, а кому еще быть в постели у молодой артистки? Ну, то-то же.
ФЕДОР. (Кашлянул в сухонький кулачок, поправил бородку.) Доброе утро, Алла Ивановна. Как настроение? Как ваши дела? Как поживаете? (Вертит головой.) Вы. вы. вы. вы готовы к сегодняшней репетиции?
Алла долго стоит с открытым ртом. Нонна и Федор лежат под одеялом. Только бошки ихние выглядывают.
В стены комнаты, в пол, в потолок стучат кулаками жильцы-соседи: “Да что это такое с утра пораньше началось? А ну, дайте спать! Хватит! Прекратите сейчас же! Тихо-о-о-о. ”
АЛЛА. (Кричит в стену.) Молчать! Ни слова! (Топнула ногой.) Заткнитесь сами! Что хотим, то и делаем! Молчать.
Алла повернулась к кровати, смотрит на Федора и Нонну. Принялась ходить по комнате, картинно хохотать.
Пот-ря-са-юще! Вот это номер - я чуть не помер! С ума сойти! Ну, Федор Ильич, я никак, ну никак не могла ожидать, что встречу вас здесь! Никак! Нет, я, конечно, могла предположить все, что угодно, но только не вас! Ну, монтировщик декораций, или наш шофер, или вахтер - это да! Но чтоб вы! Вы! И тут! Главный режиссер театра и чтоб здесь, в этой постели. Ну, никак, никак не ожидала! Даже в мыслях себе такое не могла представить! (Пауза.) Кстати, давно у вас хотела спросить, Федор Ильич. Это не о вас, случайно говорят: “В кабинете главного режиссера стоял дивана для распределения ролей и повышения тарификационных ставок”? Не о вас, нет?
ФЕДОР. (Медленно.) Не-ет. Не обо мне.
АЛЛА. Ага. Понятно. Это о каком-нибудь другом режиссере, наверное. Ну, понятно, понятно. Ну и как вы спали? (Пауза.) Мухи вас не обосрали?
Смех сквозь слезы или впечатления от спектакля "Курица"
Стопроцентную смеховую реакцию авторский текст, щедро пересыпанный городским фольклором и нелепые ситуации вызовут только у любителей Петросяна с его "кривым зеркалом".
Николай Коляда - Куриная слепота краткое содержание
Пьеса в двух действиях. Написана в декабре 1996 года.
Эта пьеса, скорее, стихотворение в прозе: в ней много монологов, авторских отступлений.
Куриная слепота - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Пьеса в двух действиях.
Действующие лица:
Дмитрий – 45 лет
Наталья, его соседка – 45 лет
Зорро, её муж – 45 лет
Анатолий, их сын – 18 лет
Мужчина с помойным ведром
Небольшой город в восьми часах езды от Москвы. Наши дни.
Середина сентября. Двухкомнатная “хрущёвка” Дмитрия Школьникова, или “Мити-Школьника”, как зовут его все.
В комнатах почти ничего нет: в маленькой комнате – шкаф и куча жёлтых осенних листьев на полу. В большой: диван, на нём матрас, прикрытый серой тряпкой, рядом с диваном на тумбочке чёрно-белый телевизор. Тут же стоит старая, пятидесятых годов, “горка” с книгами на полках вместо посуды. На потолке дешёвенькая трех рожковая, с одной работающей лампочкой, люстра. Под люстрой – полированный стол. Три разномастных стула по стенам стоят. Ножки у стульев разъезжаются и, если сесть, то стул совсем может развалиться, надо ногами упираться. На той стене справа, что между двумя комнатами – большая трещина. Она стекает от потолка к полу – будто профиль чей-то нарисован.
В большой комнате балкон. Кухня тоже голая: шкафчик, стол, три табуретки. И здесь в углу листья лежат, прикрытые тряпкой. Вся квартира будто нежилое, сдаваемое в наём, помещение.
Самое интересное за окном, за стенами – как картина, декорация в окне нарисована: далеко-далеко церковь видна, ближе новостройка – кран движется, ещё ближе – дома шлакоблочные, зажавшие между собой трамвайную конечную остановку – “кольцо”, рельсы и навесик с киосочком у остановки. Трамвайные рельсы положены прямо у дома, почти у стен его, даже деревца нету у балкона, у окна, и каждые пять минут крыша трамвая и штанга, прикасающаяся к проводам, с грохотом катит мимо, искры сыпятся, так что кажется, что сейчас в квартире начнётся пожар или что трамвай въедет прямо в комнату.
На окнах первых этажей решётки в виде солнца, в виде символики московской олимпиады, ещё решётки с бутонами и цветами, зайцами и медведями. У всех подъездов лежат большие шины от автомобилей, в которых догорают последние осенние цветы – ноготки и астры.
За трамвайными путями, в доме напротив – молочный магазин. И днём и ночью горит в надписи “Молоко” вторая “о”, мигает, жужжит странно. Правда, днём не слышно, а ночью, когда тихо становится, совсем невмоготу от этого надоедливого потрескивания. У магазина стоят огромные старые тополя, штук пять, листья с них осыпались на асфальт. Листья лежат со всех сторон дома – кучами, дворники их не убирают: будто кто дом поджечь собрался, всё приготовил и только спичкой чиркнуть осталось.
Слева кран: хочет разбить окна и заехать в квартиру всем тем, что поднимает-опускает.
За стенкой справа воет собака. Сверху громко кричит телевизор.
В квартире у стола (стоит, не садится) ЛАРИСА. Она в чёрной шляпке, в чёрном пальто, чёрных очках, с саквояжем, в сиреневой вуали, на ногах туфли – “шпильки”. Лариса плачет, маленьким платочком слёзы вытирает. На стульях у стены с трещиной сидят НАТАЛЬЯ и МИТЯ. Ноги широко расставили, уперлись в пол, чтобы не упасть. ОТЕЦ сидит на диване, низко опустив голову. У двери в коридор стоят две СЕСТРЫ-ЕВРЕЙКИ, старухи-близняшки. Руки одинаково на животе сложили, в одинаковых платочках, в одинаковых зеленого цвета пальто. У обоих чёрные усы. За окном кран грохочет, колокол в церкви звенит, трамваи проезжают.
НАТАЛЬЯ (Негромко.) Дура, съела этот пирог зачем-то, он у меня колом типа того что в горле стоит. (Кашляет.)
ЛАРИСА. Какой разврат, какое распутство.
НАТАЛЬЯ. Ни вздохнуть, ни выдохнуть от этого пирога. И под “мостами” кусок пирога застрял, “мосты” менять надо.
ЛАРИСА. Какое распутство, какой разврат.
НАТАЛЬЯ (Громче.) Я говорю: зачем я, дура, этот пирог съела, он у меня колом в горле стоит, говорю. (Сёстрам.) А ты мне, Сара, типа того что: “Ешь да ешь”. Вот и застрял. Говорила тебе – не надо, а ты – нет. “Мосты” менять надо.
ЛАРИСА. Какие мосты? Кому?
НАТАЛЬЯ. Да вон, Саре и Двойре, у них поминки. Вот с пирогами и ходят по дому. А “мосты” вот эти вот. (Залезла пальцем в рот, другой рукой оттянула щёку, показывает Ларисе, говорит с трудом:) Вы-ды-тэ?
ЛАРИСА. Разврат, распутство. Сара и Двойра. Распутство, разврат.
НАТАЛЬЯ. Я спокойна, другой раз. Я верю в переселение душ. Я была в окружении Петра Лещенко. (Без паузы.) Как? Вы не знаете Петра Лещенко? Ну вот, здрасьте, другой раз.
ЛАРИСА. Кого?
НАТАЛЬЯ (Быстро.) Лещенко. Петра. Я даже его не знала, недавно услышала первый раз и как давай плакать, как давай, как давай, ой, горе, так плакала сильно, как тогда, когда маму хоронила. И чего плачу? И каждый раз плачу, как его слышу. Я даже думала, что я – не я, а я – его душа, в общем-то. Но узнала: он умер в июне, а я родилась в апреле. Не сходится. Жалко. И мне пить нельзя категорически. Лещенко ведь был связан типа того что с ресторанами, а я была в его окружении и это значит – поняли, да? То есть, я могу спиться, если начну пить. То есть, нет – я типа того что выпила свою цистерну в прошлой жизни. Поняли?
ЛАРИСА. Нет.
НАТАЛЬЯ. Ну, просто я заметила, что мне нравится выпивать. Зараза, застрял пирог в глотке и всё. И под зубами что-то мешает, жмёт и жмёт. Мне вот Тольку – жалко. Мне сказали, что он, мол, появился в последний раз. На землю, то есть.
ЛАРИСА. Кто это – Толька? (Смотрит на трещину на стене.)
НАТАЛЬЯ. Толька – мой сын.
ЛАРИСА. То есть, его зовут Анатолий? Толей?
НАТАЛЬЯ. Ну, а я что сказала? Толька, да. А что такое?
ЛАРИСА. Так. Странно.
НАТАЛЬЯ. Это вот – Сара и Двойра. (Сёстры кивают головами.) Это вот Митька. Молчун наш. “Школьников” фамилия, но раз у него такая трагедь в школе ещё произошла, то и зовут “Митя Школьник”. Нет, он нормальный, у него почти все дома. Его дразнили: “Дмитрий-хитрый – насрал в штаны, а говорит, что заржавело!” (Долго хохочет.) Я его в детстве так дразнила. Это – папаша ваш. Я – Наталья. Алексеевна. Вот – вся картина. Всё окружение Лещенко, типа того что. Не к слову чего-то сказала, не то. А Толька, да, помрёт. Восемнадцать, а помрёт. И к ворожее ходить не надо. Он смерти ищет. Через люки открытые на улице другой раз перешагивает. Нет, чтобы отойти в сторону, обойти, нет, возьмёт и перешагнёт. (Заплакала.) Придёт домой другой раз, скажет – скучно мне. А чего скучно? Не знаю. (Хохочет.) Типа того что, мол, всегда скучно ему. Умрёт. Ну, пусть.
Читайте также: