Карсон чай из трилистника краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Киаран Карсон - Чай из трилистника краткое содержание
Магическая субстанция позволяет героям "Чая из трилистника" проникнуть внутрь знаменитой картины Яна ван Эйка "Двойной портрет Арнольфини", и они обретают способность с предельной ясностью воспринимать окружающее. Хитросплетения сюжета и многослойность тематики (средневековая цветовая символика, жития святых, судьбы Ирландии) превращают повествование в замысловатое кружево. Все связано со всем, и весь мир можно увидеть в капле воды — как считал Артур Конан Дойл, который также является одним из героев этой удивительной и волшебной книги.
Киаран Карсон (р. 1948) — североирландский писатель, автор нескольких стихотворных сборников, лауреат ряда литературных премий. Роман "Чай из трилистника" был включен в лонг-лист премии Букера 2001 года.
Чай из трилистника - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Чай из трилистника
Перевод с английского Петра Степанцова
Он разделил плоскость деревянной доски
на сто квадратов и нанес соответствующее число
таких же квадратов в маленькую книгу; затем он
расписал эти квадраты разными красками
с различными оттенками — серого, зеленого,
желтого, синего, красного, телесного и другими
смешениями — и придал, насколько мог лучше,
каждой из этих красок соответствующий оттенок,
и всё это, как сказано, занес
в маленькую книжку.
КАРЕЛ ВАН МАНДЕР. Книга о художниках[1]. Хаарлем, 1604 г.
Мир есть всё то, что имеет место.
Людвиг ВИТГЕНШТЕЙН. Логико-философский трактат. Лондон, 1922 г.
1. ПАРИЖСКАЯ ЗЕЛЕНЬ
Возможно, когда-нибудь я вернусь в мир, в который пришел изначально. А сейчас я хочу записать хоть что-то, пока совсем не забыл, кто я на самом деле.
Первое, что вспоминается, это цвета обоев в моей спальне и их меловой вкус под ногтями. Само собой, прошли годы, прежде чем я узнал, как называются эти оттенки… Следующее воспоминание — мой первый набор красок: зелень Гукера, вермильон, берлинская лазурь, жженая сиена; я знал, что за этими именами должны скрываться какие-то истории, и решил, что когда-нибудь я их узнаю.
Научившись говорить, я открыл, что зеленый — цвет ревности. Но я еще не знал, что Наполеон на острове Св. Елены, как предполагают, умер оттого, что вдыхал испарения от обоев в своей спальне, преднамеренно окрашенных мышьякосодержащим пигментом, известным как изумрудная, или парижская, зелень; не знал я также о зеленой луне, что светила несколько недель подряд после взрыва Кракатау 28 августа 1883 года, в день св. Моники, матери Блаженного Августина.
В церковной литургии, которая есть мерило времени, зеленый символизирует надежду, и во всякое воскресенье от Троицы до Рождества священник облачается в зеленую ризу. Когда Нерон в своих жестоких гонениях на христиан приказывал зашивать их в звериные шкуры и бросать на растерзание псам, он, как свидетельствуют, любовался зрелищем через призму зеленого берилла, обладающего увеличивающими свойствами. Помимо того, зеленый — это цвет планеты Венеры, а стало быть, любви и плодородия.
У греков зеленый ассоциировался с Гермафродитом, сыном синего Гермеса и желтой Афродиты. Зеленый двусмыслен. Это цвет пришельцев — точнее, существ из подземного мира, что иллюстрируется следующей легендой.
20 июля 1434 года, едва главная звонница Брюгге, во Фландрии, возгласила час терции[2], из водосточной решетки на городской площади материализовалась двойня зеленокожих подростков — девочка и мальчик лет тринадцати, в нарядах из чего-то вроде лягушачьей шкурки, промокшие насквозь. Горько плачущих детей привели к жившему неподалеку Арнольфини, уважаемому итальянскому торговцу. Обращаясь к ним на различных языках и наречиях, он обнаружил, что близнецы откликаются на аттический диалект древнегреческого. У них на родине, сказали они, царят вечные сумерки. Она называется Страной св. Мартина: этого святого у них глубоко почитают, поскольку он сошел из горнего мира и обратил народ в христианство. Вчера они пасли стада драконов и проследовали за ними в одну пещеру. Там они услышали далекий перезвон колоколов, в котором различили голоса ангелов, взывающих к ним. Идя за голосами, они вскарабкались по грубо вырубленным в скале ступеням и очутились в ослепительном свете.
Подростков крестили. Быстро выяснилось, что они не едят ничего, кроме бобов, и через несколько недель такого питания зеленый оттенок их кожи заметно поблек. Мальчик вскоре умер. Девочка, обнаружившая некоторую легкость поведения, долгие годы прожила в доме Арнольфини в качестве служанки. О ее дальнейшей судьбе мы не имеем сведений; однако жители Брюгге отметили и запомнили, что день, когда в наш мир явилась зеленая двойня, был праздником св. Маргариты Антиохийской.
2. ДРАКОНЬЯ КРОВЬ
Маргарита, известная у греков как Марина, была красавица-дочь языческого жреца Эдесия из Антиохии Писидской. Когда отец узнал, что она приняла Христа, он отрекся от нее, и девушка принуждена была пасти скот своей кормилицы. Как-то раз Олимврий, префект Писидии, во время охоты узрел Маргариту со стадом и немедленно возжелал ее. Он спросил, свободная она или рабыня: если свободная, он возьмет ее в жены; если рабыня, то купит.
Маргарита отвечала, что она свободнорожденная, но служит Христу. Олимврий приказал отдать ее под суд, обвинив в поклонении ложному богу. Ее бросили в темницу, где вздернули на дыбу и истязали до тех пор, пока кровь из нее не забила фонтаном. Но девушка по-прежнему отказывалась уступить похоти правителя. Пока тюремщики измышляли новые пытки, ей явился дьявол в обличий ужасного дракона, который раскрыл у нее над головой пасть, поддел языком стопы и разом проглотил ее. К счастью, она держала крест, который увеличился до размеров меча, и этим священным оружием она распорола драконье чрево и явилась невредимой.
Затем ее посетил еще один бес; но она боролась с ним, пригвоздила ногой к полу и потребовала открыть свое происхождение. Тот поведал ей, что, подобно многим своим собратьям, он был упрятан Соломоном в большой медный сундук; но в Вавилоне сундук обнаружили и открыли искатели сокровищ, и таким образом он вместе с прочими бесами, на горе роду человеческому, вышел на свободу.
На следующий день Маргариту жгли огнем, подвешивали за волосы и, наконец, бросили в чан с кипящим маслом. Пять тысяч собравшихся, пораженные силой ее духа, уверовали и были немедленно казнены властями. Саму Маргариту в конце концов обезглавили. И в тот же миг палач ее пал замертво; это была не кара, а награда, дабы вознесся он вслед за мученицей на небеса, поскольку исполнял свою работу с величайшим нежеланием.
Эти события произошли в правление императора Диоклетиана и были засвидетельствованы Феотимом, от которого мы и узнали всю историю. Феотим и кормилица Маргариты принесли ей в темницу хлеб и воду. Они заглянули через оконце и, убоявшись Господа, узрели всё, что случилось. Таким образом, рассказ Феотима — евангельская истина.
Персоналии культурно-философского контекста
В жанровом плане это мемуары, воспоминания из детства человека, умеющего тонко чувствовать искусство, распознавать малейшие детали и оттенки красок. Каждый цвет – будь то реальный термин в живописи (ляпис-лазурь), или выдумка автора (ультрамариновая болезнь), игра слов (пчелиная зелень) – вызывает ассоциации с историческими событиями или же с изображениями в агиографии святых и мучеников, которые, в свою очередь, имеют отношение к определенным предметам и профессиям.
Стоит отметить, что хоть религия и занимает важное место в жизни самого автора и его персонажа соответственно, описание реликвий – предметов мучеников – подано с юмором. Взрослея, герой постепенно узнает новое, таким образом мемуары пополняются легендами, историями близких, выдержками из трудов по ботанике и пчеловодстве, цитатами из книг и писем А. Конан Дойла и О. Уайльда, а также биографии Л. Витгенштейна – и все это взаимосвязано.
К. Карсон вводит в роман персонажей-писателей (действуют они в воспоминаниях), имеющих с главным героем много общего – воспитание, обучение, определенные склонности, а значит между ними можно провести параллели.
подобно тому, как другие считают себя Наполеоном (особенно интересно, что реальный Людвиг Витгенштейн также имел отношение к больнице – был санитаром в военном госпитале).
Стиль романа построен на ключевых моментах, связанных с вышеупомянутыми писателями: логические рассуждения и выводы, подробный образный слог и символизм, который раскрывается в зависимости от языкового контекста читателя.
Символика
Целиком же роман иллюстрирует идею поздней философии Л. Витгенштейна, где язык представляется совокупностью меняющихся контекстов, которые вызваны неясностью смыслов используемых слов – каждый воспринимает текст по-разному, в силу известных ему смыслов.
Именно вокруг этой картины выстраивается повествование романа, она связывает все главы и всех персонажей, являясь также порталом между реальностями, в котором скрывается искомое тайное знание.
Ян ван Эйк. Портрет четы Арнольфини, 1434.
Члены ордена обладали информацией из писем ван Эйка, что в апельсины, изображенные на картине, впрыснут концентрат чая из трилистника, и такой дозы как раз должно хватить всему населению Ирландии, следовательно, героям, которых готовили к этому с самого рождения, нужно попасть в четвертое измерение, в картину, взять апельсины и вернуться обратно. Так как перед читателем мемуары только одного из участников этой миссии, мы не знаем, что же произошло на самом деле.
Наш план прекрасен – и прост: мы растворим в водах Безмолвной Долины сильную дозу Чая из трилистника. Жители Белфаста выпьют его с чаем, кофе, виски; они омоются в Чае из трилистника и будут им крещены. Мир предстанет им, как он есть – миром, где все соединено, где Одно есть Многое. Не будет границ и разделений, ведь все в реальном мире перекликается с чем-то еще, а оно, в свою очередь, еще с чем-то – в нескончаемом гимне восхваления. Мир – это непрерывное повествование.
Спасибо переводчику Петру Степанцову, великодушно снарядившему книгу финальными примечаниями, а то пришлось бы нам совсем плохо. Киаран Карсон настолько увлекся жонглированием святыми и проведением символически-мистических параллелей всего со всем, что совсем забыл про миссию своих героев, которая так и осталась белеть незакрашеной досточкой.
…Кроме того, жезл из сновидения вполне может оказаться и посохом пилигрима, ведь Фиакр – один из многих ирландских святых, которых странствия забрасывали во все уголки Европы; в особенности думается мне о св. Галле – покровителе птиц, часов с кукушкой и Швейцарии, - изгнавшем из одной девушки злого духа, который вылетел у нее изо рта в виде черного дрозда. Не обошел я вниманием и Димпну, святую - покровительницу одержимых бесами, ведь в тот день, 15 мая, был ее праздник. Что касается Витгенштейна, то его тоже можно было назвать пилигримом; изгнанником он был наверняка.
Впрочем, все эти интеллектуальные шизопассажи автора могут здорово повеселить благодушно настроенного читателя.
…Изучение марок позволяет лучше понять большой мир. Кокос появляется под коронованным профилем Георга VI: так мы выясняем, что до него было еще пять королей Георгов, и с интересом узнаем, что Третий был сумасшедшим. Сам кокос являет собой символ неисчислимых богатств империи, на марках которой он представлен, поскольку из каждой части кокосовой пальмы, не говоря уж о масле, люди извлекают выгоду. Возможно, кокосовая пальма – одна из форм Чая из трилистника, хотя и находится под строгим контролем имперских властей, дозволяющих туземцам их нирвану лишь для того, чтобы вернее их поработить. И тогда – подобны ли мы им?
А принимая во внимание, что все герои романа (один из них – тезка автора, кстати), только и делают, что чаи гоняют… Удивляться, как говорил ослик Иа, не приходится.
Анна Андерсен
P.S.: Справедливости ради, хочу отметить, что меня не покидают сомнения, что книга очень сильно пострадала по вине переводчика. На эту мысль меня натолкнул один комментарий. Когда автор рассказывал о часах со стрелками, подсвеченными радием, приводилась сноска о том, что радиоактивный металл радий в качестве фосфоресцирующего состава не применяется. Ребят, вы серьёзно? И как после этого мне верить всему остальному.
"Гренландию ("Зеленую Землю") открыл Эрик Рыжий ("Красный"), который решил, что человек скорей туда отправится, если дать ей красивое имя."
Бывают такие книги, которые становятся особенными еще даже до первой страницы. И дело не в интересной аннотации или советах друзей, вовсе нет. Просто книга проникает внутрь тебя и уверенно так заявляет "Привет, я теперь здесь останусь". И ты не споришь, а сразу освобождаешь для нее место. И читать такую книгу начинаешь с легкой дрожью в руках, потому что чувствуешь, что она изменит тебя. С "Чаем из трилистника" именно так все и было. Сначала я где-то увидела название. Что-то во мне отозвалось в этот момент и книга сразу отправилась в список хотелок (даже без чтения аннотации). Потом я сбросила ее на телефон, но все никак не решалась начать. И это было оооочень странно, потому что прочитать ее мне как раз очень хотелось. Скажем так, было у меня ощущение, что для этой книги нужно совершенно особенное настроение и уж тем более ее нельзя почитывать в маршрутке по пути на работу.
Итак, время для моей встречи с "Чаем из трилистника" все-таки пришло. Но как рассказать об этой книге, я совершенно не представляю. Уровень символизма в тексте зашкаливает, я бы даже сказала, что эта книга символична до неприличия :) Это не клубок повествования, который постепенно разматывается перед читателем вводя его в мир, неееееет. Киаран Карсон отнюдь не так прост. Здесь все со всем связано и все со всем перемешано. Наверное, стоит попробовать распутать все это от центра, то есть, от чая из трилистника. Но и с ним не все ясно. То ли это красивая легенда, то ли реально существующее снадобье, позволяющее человеку выходить за. границы, скажем так. И вот на этом самом чае все и завязано. Здесь и символика цвета (с восхищением вспоминаю до сих пор), и символика растений с животными, и символика драгоценных камней (об этом практически ничего не знала до книги), и жития святых (которых столько, что все они в итоге у меня в голове перепутались, как мне кажется), и даже Людвиг Вигтенштейн здесь есть и играет не последнюю роль. Ну дивное же сочетание. Ах да, про древний орден даже упоминать не буду, и так понятно, что без него в подобной истории никуда.
А еще очень важно знать о том, что есть некий живописец Ян Ван Эйк и есть у него картина под названием “Двойной портрет Арнольфини”. Она, собственно, изображена на обложке. Вот в нее то и будут проникать наши герои (но не Витгенштейн, если вы о нем сейчас вспомнили), а трое детей с определенными способностями. Выпив чая из трилистника они способны расширить границы собственной реальности настолько, что вполне свободно могут попасть в картину. Зачем им это? О, на такой вопрос сразу не ответишь. Для этого надо как следует подготовиться и приняться за поглощение "Чая из трилистника". И если быть достаточно открытым, если позволить этой удивительной книге пустить корни внутри, то ответ придет сам. Медленно и аккуратно всплывет на поверхность где-то между очередным жизнеописанием святого (или святой) и интригующим экскурсом в символику цвета/вкуса/запаха/сна. И тогда текст перестанет быть просто лабиринтом, но превратится в возможность прогуливаться по нему с удовольствием.
Восторг! Вот то слово, которое вертелось у меня на языке сразу после прочтения. Мне хотелось танцевать с этой книгой, потому что она невероятна. Мне хотелось класть ее на ночь под подушку, чтобы мои сны были наполнены тем волшебством, с которым Киаран Карсон водит дружбу. Но это все банальности. "Чай из трилистника" таков, что его либо любишь с первых страниц, либо недоумеваешь, как вообще можно эту муть читать. Да, книга непростая, я бы даже сказала, она сложная. Она требует постоянной сосредоточенности и нацеленности на текст. Приходится через каждые пару слов лазить в интернет за уточнениями и порой чтение этих уточнений растягивается на весьма длительный период. Но иначе нельзя. Мне кажется, что это как раз тот случай, когда чтение не расслабляет, а наоборот повышает твою концентрацию и требует от тебя готовности открыть для себя много нового. Если говорить о "похожем", то на ум приходят Эко и Маркес. Ну и Джойс еще.
Советовать "Чай из трилистника" кому-то еще страшно. Во-первых, потому что может не понравиться, а это очень глубоко меня ранит, поскольку я с книгой успела сродниться. Во-вторых, как-то боязно подсовывать другому человеку то, что может превратиться для него в сущую пытку, состоящую из расшифровки древних как мир символов.
Читайте также: