Кант спор факультетов краткое содержание

Обновлено: 06.07.2024

Идея вечного мира – завершающее звено философии Канта. Что бы и где бы ни писал Кант об обществе, его рассуждения неизбежно заканчиваются постановкой вопроса об устранении войны.

Кант гордился тем, что и в преклонном возрасте он сохраняет ясность мысли, бодрость духа, интерес к жизни и любимому делу. Не было сил читать лекции, но он мог еще писать. По-прежнему все предобеденное время он проводил за письменным столом. И старался жить жизнью университета. Когда ректорат решил исключить Канта из состава сената (философ не ходил на заседания), то он запротестовал и добился своего. В письме ректору Кант доказывал, что главное в работе сената – принятие решения путем тайного голосования, а голосовать лучше всего дома, опуская бюллетень в запечатанную урну: здесь никто не мешает и есть время подумать. Из Берлина пришло указание держать Канта в сенате до тех пор, пока он того пожелает.

Летом 1797 года он вдруг узнал, что Петербургская академия наук не числит его своим членом. Давным-давно он получил диплом, а в академических списках его нет. Оказалось, что от него не поступило ответного письма с согласием принять высокое звание. В свое время он отправил такое с оказией (в его бумагах хранился черновик), но произошло какое-то недоразумение. Проживавший в Петербурге пастор Коллинс рассказывал, что он получил из Кенигсберга поручение передать княгине Дашковой письмо профессора Канта, но само письмо ему переслано не было.

Кант немедленно написал новое благодарственное послание, адресовав его И. А. Эйлеру, который был в то время конференц-секретарем Петербургской академии. Оно дошло до адресата, и список русских академиков пополнился еще одним славным именем.

Ныне оригинал письма хранится в архиве АН СССР. Странным образом ни в одном немецком издании переписки Канта его нет, а в Полном собрании сочинений оно значится как утерянное. Поэтому приведем его текст.

«Благородный господин коллежский советник и директор

Не будучи знаком с деловыми формальностями, я, по-видимому, мог ошибиться, отправив благодарственное письмо (доставка которого в Канцелярию гарантирована мне здесь распиской г. Коллинса) Академии не через ее директора, а тогдашнему президенту, княгине Дашковой, – ошибка, которая, я надеюсь, будет исправлена настоящим моим извинением и объяснением.

С высочайшим почтением имею честь пребывать

Кант объединил в целое три, по существу, самостоятельно возникших текста, частью опубликованных ранее, а частью нет, доработал их, связав идеей об отношениях факультетов внутри университета. Известно, что традиционная структура университета с момента их возникновения – во второй половине XII века, и особенно широко в первой половине века XIII – состояла из младшего, т.е. пропедевтического, философского факультета и медицинского, указанных здесь по их старшинству. Студенты, прошедшие подготовительный философский факультет, который еще назывался факультетом свободных искусств, и успешно усвоившие знаменитый тривиум (грамматику, риторику и диалектику) и квадриум (музыку или поэзию, арифметику, геометрию и астрономию), имели право переходить в соответствии со своими интересами на один из старших факультетов.

Кант одним из первых осознал, что эта структура устарела и не отвечает уже уровню состояния наук к концу XVIII века. Он преподавал широкий круг естественных, точных и гуманитарных наук и мог почувствовать, что науки эти стремительно приобретают самостоятельную значимость. Следовательно, традиционное состояние и положение философского факультета, на котором сосредоточивалось преподавание почти всех этих наук, не учитывает новой ситуации и становится тормозом в развитии как образования, так и самой науки. Наука становится сферой самодеятельной, имеющей цели в самой себе, а не одним лишь средством или условием для продолжения деятельности в традиционных государственных областях, контролируемых властью. Кроме того, судить обо всем этом он имел возможность, будучи не только профессором, но и ректором Альбертины.

И действительно, через каких-то три-четыре десятилетия после смерти философа началась реформа университетского образования, приобретшая именно то направление, которое он предвидел.

Упреждая современный экуменизм (движение христианских церквей к единству, возникшее в начале ХХ века), Кант проницательно называет сторонников таких идей синкретистами и отмечает, что последние хуже сектантов, потому что они равнодушны к вере, а такое равнодушие дает возможность произвольно манипулировать верой в интересах тех или иных политических сил, особенно государства.

Обсуждая проблему наличия большого количества сект, Кант более подробно рассмотрел те из них, что имели существенное значение и были достаточно широко распространены в родной его Пруссии. Это пиетизм (родители Канта принадлежали к этой секте, были образцовыми пиетистами, и философ познакомился с младых ногтей как с обрядовыми особенностями пиетизма, так, конечно, и догматически-каноническими) и моравианизм (особенно, видимо, в форме гернгутерства). Различие между ними мудрец усматривает лишь в особенностях процесса спасения, очищения от скверны греха и внутреннего перерождения, чтобы сподобиться Царства Божия. Сами причины спасения и в том и в другом случаях одни и те же – это всевышняя милость, которая, в конечном счете, всегда в руках божьих, а не человеческих, здесь человек лишен самостоятельности и может только молить о чуде. Это вообще свойство церковной веры и исторической религии: человек – игрушка в руках Бога, как блаженный Иов. Только чистая религиозная вера, вера в пределах практического разума, делает человека вершителем своей собственной судьбы, награждая его за твердость на пути нравственного совершенствования прочной надеждой на неизменное достоинство.

Чтобы очиститься и спастись, пиетист обязан, осознав скверну нечистой жизни, с помощью чуда, с ним произошедшего, переродиться и далее всею оставшейся жизнью упорно и настойчиво поддерживать достигнутую святость. Путь к спасению у моравианиста прямо противоположный: он должен заслужить праведной и воздержанной жизнью чудо конечного просветления. Милосердие Божие выпадает на его долю лишь в результате неустанного стремления к тому, чтобы его сподобиться.

Пусть настоящие заметки, выходящие сегодня с соизволения просвещенного, снимающего оковы с духа человеческого правительства, которое благодаря именно этой свободе мышления способно добиться тем большего послушания, послужат вместе с тем и оправданием той вольности, которую позволяет себе автор, предпосылая краткий исторический экскурс о том, как коснулись эти перемены его самого.

Король Фридрих Вильгельм II, храбрый, честный, человеколюбивый и – за исключением некоторых черт своего темперамента – весьма превосходный правитель, знавший меня лично и выказывавший мне время от времени свою благосклонность, издал в 1788 году по инициативе одного духовного лица, ставшего впоследствии министром департамента по делам религии и движимого, по-видимому, не чем иным, как стремлением к благу, покоящемуся на внутреннем убеждении, религиозный, а вскоре затем и цензурный эдикт, весьма ограничивавший писательское поприще, а тем самым и усугубивший действие первого. Нельзя не отметить, что такой бурной реакции, последовавшей затем, предшествовали, по-видимому, определенные симптомы, наведшие правительство на мысль о необходимости реформ в той сфере, которую надлежало преобразовать путем скромного академического образования будущих публичных наставников народа, ибо последние, будучи начинающими проповедниками, задали своими речами с амвона такой тон, что люди, не лишенные чувства юмора, с помощью подобных учителей никогда не согласятся обратиться к вере.

Мы, Божьей милостью король Пруссии,

Фридрих Вильгельм и т.д.

С благосклонной милостью к Вам

Берлин, числа первого октября 1794 г.

По специальному всемилостивейшему приказу Его Королевского Величества – Веллнер.

Специально: Достойному и высокопросвещенному Нашему профессору и дорогому верноподданному Канту,

г. Кенигсберг в Пруссии.

Вручено – 12 октября 1794 г.

На это послание мною был отправлен следующий верноподданнейший ответ:

Всемилостивейший и пр. и пр.

Относительно упомянутых выше двух пунктов я испытываю настоящую потребность положить к Вашим стопам нижеследующее доказательство моего всеверноподданнейшего послушания Вашему Королевскому Величеству:

Относительно первого, выдвинутого против меня обвинения, мой искренний ответ состоит в следующем:

то, что я, будучи наставником молодежи, т.е., как я это понимаю, никогда не допускал и не мог допустить в своих лекциях в университете высказываний о Священном Писании и о Христианстве, доказывают взятые мною за основу учебники Баумгартена, могущие единственно иметь какое-то отношение к подобному содержанию, ибо в последних не содержится ни одного параграфа о Библии и Христианстве и не может ничего содержаться, кроме философии, и менее всего мне может быть поставлен в упрек опрометчивый выход за рамки обсуждаемой науки или смешение границ указанных наук, мне, всегда критиковавшему его за это и предостерегавшему его от этого.

Так как в упомянутой выше книге не содержится возвеличивания Христианства, то меня нельзя обвинить и в его умалении, ибо она воздает, собственно, должное всего лишь естественной религии. Единственным поводом к указанному недоразумению могли послужить цитаты из библейских источников, приводившиеся для подтверждения некоторых положений религии из чистого разума. Но уже блаженный Михаил, проделавший в своей философии морали то же самое, объяснял, что это продиктовано ни стремлением внести в философию библейское [содержание], ни извлечь из Библии философское [содержание], а единственно только, чтобы придать своим разумным принципам с помощью истинных или мнимо согласующихся с ними суждений других [писателей и ораторов] ясность и подтверждение.

Если же разум говорит при этом так, как будто он сам по себе достаточен, а учение об откровении становится, следовательно, тем самым излишним (что при таком его объективном толковании действительно должно быть сочтено за умаление Христианства), то последнее есть не что иное, как знак возвеличивания разумом самого себя, но не с точки зрения его способности, а с точки зрения того, что он предписывает делать, поскольку из него только единственно и следует всеобщность, единство и необходимость вероучений, что составляет сущность всякой религии вообще, состоящую в морально-практи­ческом (в том, что мы должны делать), в то время как то, во что мы верим в силу исторических причин (ибо здесь не имеет силы долженствование), то есть откровение как в себе случайное вероучение рассматривается как несущественное, но однако не как нечто вовсе ненужное или излишнее; потому что оно служит восполнению теоретической недостаточности веры из чистого разума, которую последний не отрицает, например, в вопросах о происхождении зла, перехода от него к добру, уверенности человека в том, что он находится в этом последнем состоянии, и тому подобное и, будучи удовлетворением разумной потребности, вносит в нее свой посильный, обусловленный различиями эпох и лиц вклад.

Далее я доказал свое большое уважение к библейскому вероучению в Христианстве, воздав, в частности, хвалу Библии как наилучшему из имеющихся средств публичного воспитания религиозности, годного для внедрения и сохранения на необозримую перспективу действительно возвышающей душу государственной религии. Именно поэтому мною порицалось и рассматривалось как безобразие проявление нескромности по отношению к теоретическому, содержащему тайну учению ее в школах и на кафедрах или попытки в публичных трудах (ведь на факультетах это не возбраняется) возбудить возражения против нее и сомнение; однако это еще далеко не является достаточным проявлением уважения к Христианству. Ибо приводившееся в ней (книге Канта) совпадение его с наичистейшим моральным верованием из разума и есть наивысшая и непреходящая хвала ему. Потому что именно благодаря этому, а не историческому многознанию всякий раз восстанавливалось столь часто вырождавшееся Христианство и, следовательно, благодаря единственно этому в случае наступления подобных событий в будущем оно может быть только и возрождено.

И, наконец, подобно тому, как я постоянно рекомендовал другим верующим не выказывать всякий раз ничего большего, кроме искренней честности, и не навязывать другим большей религиозности, чем они сами в себе имеют, точно так же и я сам при написании своих трудов ношу подобного судью в самом себе, и в мыслях он постоянно помогает мне избежать всякого, и не только разлагающего душу, заблуждения, но и малейшей неосторожности в выражении, способной вызвать неудовольствие.

Вот почему я теперь, на 71-м году своей жизни, когда невольно посещает мысль о том, что, возможно, скоро мне придется держать за все ответ перед всевышним, знающим душу судьей, я спокойно могу предоставить настоящий, требуемый от меня в связи с моим учением отчет, составленный с полнейшей добросовестностью.

С глубочайшей покорностью и благоговением и т.д.

Дальнейшая история непрерывного дрейфа в сторону все более и более удаляющейся от разума веры известна.

Экзамен кандидатов на духовные должности был доверен комиссии по делам веры, в основе его лежала схема, созданная по образцу пиетизма, которая отлучила большое число совестливых кандидатов теологии от духовной карьеры и привела к перенаселению юридического факультета, своего рода эмиграции, которая случайным образом имела побочный положительный эффект. Чтобы получить хотя бы некоторое представление об атмосфере в этой комиссии, можно привести следующий пример: помимо крайней степени унижения, с необходимостью предшествовавшего помилованию, требовалось демонстрировать глубокое чувство раскаяния (maeror animi) и относительно последнего спрашивалось, может ли человек сам вызвать его у себя? Quod negandum ac pernegandum – давался ответ, т.е. полный раскаяния грешник должен был выпросить его специально у неба. И тут становится очевидным, что тот, кто еще должен просить о раскаянии, в действительности не раскаивается в своем поступке, что также содержит противоречие подобно тому, как о молитве говорят, что для того чтобы она была услышана, необходима вера. В самом деле, если молящийся обладает верой, то ему не нужно просить об этом, если же он не обладает ею, то он и не может быть услышан.

Но теперь этому неблагополучному обстоятельству положен конец.

Недавно произошло счастливое событие, пошедшее на пользу не только гражданскому обществу вообще, для которого религия есть наиважнейшая государственная потребность, но и особенно на благо наукам, для развития которых была образована коллегия высшей школы, а именно: мудрое земельное правительство избрало просвещенного государственного деятеля, который не только в силу односторонней склонности к определенной сфере деятельности правительства (теологии), но и, учитывая широкие интересы всего учительского сословия, обладает призванием, талантом и волей, чтобы способствовать его процветанию, и который тем самым сможет обеспечить прогресс культуры в сфере науки вопреки всяким новым попыткам вмешательства со стороны обскурантов.

Спор философского факультета с теологическим

О подразделении факультетов вообще

Об отношении факультетов между собой

Первый раздел. Понятие и классификация высших факультетов

Специфика теологического факультета

Специфика юридического факультета

Специфика медицинского факультета

Второй раздел. Понятие и подразделение низшего факультета

Третий раздел. О противозаконном споре высших факультетов с низшим

Четвертый раздел. О законном споре между высшими факультетами с низшим

Поясняющее приложение к спору факультетов на примере спора между теологическим и философским [факультетами]

I. Существо спора

II. Философские основоположения толкования Писания с целью улаживания спора

III. Возражения и ответы на них, относящиеся к толкованию Священного Писания

Общее замечание. О религиозных сектах

Заключение мира и окончание спора между факультетами

Приложение библейско-исторических вопросов о практическом использовании и вероятностной долговечности этой Священной Книги

Приложение о чистой мистике в религии

Похожие документы:

Прежде чем понять общечеловеческие интересы

Прежде чем понять общечеловеческие интересы

Перелiк наукових та учбово-методичних робiт шубiна василя iвановича

. 0,2 139 Рецензия на Кантовский сборник. (впуск 17-19). Калининград,1993-1995. печатный Вісник . анализ. печатный Материалы VIII Международных Кантовских Чтений. Калининград, 1999. 0,3 Агиенко И.В. 157 В.І. Вернадський про .

Развития и торговли российской федерации (7)

. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. М.: Наука, 1999 Рикер П. Кант и Гуссерль // Интенциональность и . . М.: Прогресс, 1988 Гильберт Д. Естествознание и логика // Кантовский сборник. Калининград, 1990 Драгалина-Черная Е.Г. Логика и онтология .

Субъект деятельности

Алексею Федоровичу Лосеву

с любовью посвящает эту книгу автор

Жизнь философа – написанные им книги, самые волнующие события в ней – мысли. У Канта нет иной биографии, кроме истории его учения. Почти весь свой век он прожил в одном городе – Кенигсберге, он никогда не покидал пределов Восточной Пруссии. Он не искал славы, не добивался власти, не знал ни деловых, ни любовных треволнений. Он не был женат.

Внешняя жизнь Канта текла размеренно и однообразно, может быть, даже монотоннее, чем у людей его рода занятий. Этого не скажешь о жизни внутренней, о жизни его духа. Здесь происходили удивительные свершения. Рождались дерзновенные идеи, крепли, вступали в единоборство с другими, гибли или мужали в борьбе. Мысль скиталась по континентам, устремлялась за земные пределы, пытаясь достичь границ универсума. Мысль проникала в глубь человеческой души, стремясь познать самое себя. Мысль жила напряженно и драматически.

Почти все разновидности современного философствования так или иначе восходят к Канту. Его идеи подверглись трансформации, но продолжают жить. Знакомство с учением Канта – хорошее начало для изучения философии вообще. Он приучает мыслить самостоятельно.

Канта сравнивают с Сократом. Ибо философия его человечна. Эллинский мудрец впервые низвел философию с небес, утвердил на земле, отвлекся от космоса и занялся человеком. Для Канта проблема человека стоит на первом месте. Он не забывает и о вселенной, но главное для него – человек. Кант размышлял о законах бытия и сознания с одной только целью: чтобы человек стал человечнее. Чтобы жилось ему лучше. Чтобы не лилась его кровь, чтобы не морочили ему голову утопии и иллюзии. Кант все называет своими именами.

Кант вовсе не был затворником, отшельником, человеком не от мира сего. По природе он был общителен, по воспитанию и образу жизни – галантен. Просто у него рано возник всепоглощающий жизненный интерес – философия, и этому интересу он сумел подчинить все свое существование. Жить для него значило работать, в труде он находил главную радость. Жизнь Канта – пример единения слова и дела, проповеди и поведения. Он умер со спокойной совестью, с сознанием исполненного долга.

С детства будущий философ отличался хилым здоровьем, ему предрекали короткую, непродуктивную жизнь. Он прожил долгие, изобильные творчеством годы, никогда не болел. Этого он добился силой своей воли. Он разработал строгую систему гигиенических правил, которых неукоснительно придерживался, и добился поразительных результатов. Кант сделал самого себя. И в этом отношении он уникален.

Все свои сознательные годы Кант искал истину. Но истина – процесс. Кант не произносил таких слов, он только руководствовался ими. Никогда не овладевало им чувство, что все сделано, что обретен абсолют. Кант улучшал, уточнял, шлифовал свое учение. Жизнь Канта – непрестанное духовное развитие, вечный поиск. Вплоть до последних лет, когда мысль вышла из-под его контроля.

Читать Канта трудно. Понимать еще труднее. Но понятая мысль радует и возвышает. Игра стоит свеч, затраченное интеллектуальное усилие вознаграждается сторицей. У иного замысловатого автора разденешь фразу, освободишь от словесных хитросплетений, и перед тобой банальность, а то и вообще ничего нет. У Канта трудность изложения всегда связана с трудностью проблемы, с тем, что зачастую ему первому пришлось к этой проблеме прикоснуться. О простых вещах Кант говорит просто, порой блистательно.

Писать о Канте – честь и ответственность для философа. Тем более что существует глубинная связь между учением Канта и сокровенными помыслами русских классиков. Достаточно назвать два имени – Достоевский и Толстой. Их, как и Канта, волновала судьба человека, они, как и Кант, видели всю глубину связанных с ней коллизий, контроверз, катаклизмов.

Данная книга не претендует на всестороннее и исчерпывающее рассмотрение философии Канта, она посвящена его жизни. Но у Канта нет иной биографии, кроме истории его духа. Поэтому уйти от философии было невозможно. Автор пытался говорить о главном и – насколько позволяет материал – просто. Если это не всюду удалось, да простит ему читатель.

Глава первая. Плоды Просвещения

Имей мужество пользоваться собственным умом.

По традиции мы начнем жизнеописание Канта с истории его города. Гранитом этого города как бы выложены строгие конструкции философа, воздухом дышат его живые творения…

На землях между Вислой и Неманом издревле жили языческие балтийские племена, именовавшие себя пруссами. Христианство пришло к ним с завоевателями. После неудачи крестовых походов на Ближнем Востоке немецкие рыцари двинулись на тот восток, который был им поближе – в Прибалтику. Почти весь XIII век продолжалось покорение прусских земель Тевтонским орденом.

В 1255 году в устье реки Преголи был заложен замок. В честь союзника – чешского короля Оттокара II, участвовавшего в походе, орден назвал замок Королевской горой – Кенигсбергом. Чешские воины именовали его по-своему – Краловец.

Вокруг замка стали селиться бюргеры. Возникли три города: самый старый – Альтштадт, восточнее его – Лёбенихт, южнее, на острове, который образует река, – Кнайпхоф. Города торговали, соперничали, враждовали. Иногда между ними даже вспыхивали войны. Только в 1724 году они объединились в единый город. Кант и город Кенигсберг – ровесники.

Замок походил скорее на крепость, чем на дворец. Возводившийся в разные времена и в разных стилях, он представлял собой каре с обширным внутренним двором, множеством помещений, парадных, жилых и подсобных, огромным Московитским залом, одним из самых больших в тогдашней Германии, высокой сторожевой башней, первоначально предназначенной для военных целей, а затем превращенной в пожарную каланчу.

Горожане – пришлый народ со всех концов Германии. После того как Европу стали раздирать религиозные распри, появились и иностранцы. Жилось на завоеванной земле тревожно и неуютно, всегда в напряжении, почти что в боевой готовности. Напряжения, выдержки, сил требовала и природа; болота не годились под пастбища, суровые зимы губили посевы. Жизнь учила труду и дисциплине.

Когда началась Реформация, страна быстро приняла лютеранство. К этому времени орден распался, и на восточной его половине возникло герцогство Прусское. В начале XVII века Пруссия объединилась с маркграфством Бранденбург в единое государство, которое с 1701 года стало именоваться королевством. Столицей был Берлин; Кенигсберг – самым крупным городом, центром восточных земель, лежавших особняком, за владениями польской короны.

При этом Кант вовсе не радикален, и его рассмотрение человеческих обязанностей в рамках человеческого не позволяет трактовать этот дискурс как политическую уступку критической философии: для его заповеди и закона характерна материальная идентичность, которая не позволяет подчинить критическую философию политическим интересам. Если под систематическим приоритетом заповеди (статута) он ставит суверена не как такового в вопросе, но требует, чтобы он был подчинен рациональному закону, тем самым он выводит его на суд рациональной общественности. Это, казалось бы, соответствует потребности власти сохранить религиозный и моральный облик. Вот только потребность эта на практике исходит не из самого принципа власти, а из сложившейся неспокойной исторической обстановки.

Список использованной литературы

1. Иммануил Кант. Спор факультетов. Калининград, 2002.

2. Кант И. Спор факультетов./ Собр. соч. в восьми томах. Т. 7. – М., 1994.

3. Кант. И. Критика чистого разума. М., 1994.

4. Кант И. Критика практического разума./ Собр. соч. в восьми томах. Т. 4. – М., 1994.

5. Кант. И. Критика способности суждения./ Собр. соч. в восьми томах. Т. 5. – М., 1994.

6. Кант И. Конец всего сущего./ Собр. соч. в восьми томах. Т. 8. – М., 1994.

7. Кант И. Логика. Пособие к лекциям./ Собр. соч. в восьми томах. Т. 8. – М., 1994.

8. Кант И. О вельможном тоне, недавно возникшем в философии./ Собр. соч. в восьми томах. Т. 8. – М., 1994.

9. Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, которая может появиться как наука./ Собр. соч. в восьми Кант И. О мнимом праве лгать из человеколюбия./ Собр. соч. в восьми томах. Т. 8. – М., 1994.

Читайте также: