Хоккей в сибирском городе гария немченко краткое содержание
Обновлено: 08.07.2024
И у меня тут же пропала охота пошутить насчет консоме и адюльтера, и я поблагодарил, уже вскакивая с дивана.
Потом хмурый пожилой таксист, словно от холода втянувший голову в плечи, вез меня обратно, и самолет уже стоял, но посадку пока не объявляли, и я сбегал наверх, к автомату и позвонил другу, и он сказал, что наши уже ведут один — ноль.
Пока самолет делал круг, я все глядел на стынущие, окутанные морозной дымкой огни внизу, и мне снова вдруг подумалось о том человеке из Братска, подумалось, что ему ждать еще больше суток.
Мне вдруг представилось, как, сделав свои дела, я нахожу в министерстве начальника дороги из Братска, поджидаю его у выхода, потом иду за ним по Москве, шагаю всюду, захожу в троллейбус, сажусь в ресторане за соседний столик. Я все поглядываю на него незаметно, ловлю момент; и вот когда по лицу его видно, что в эту минуту он доволен собой и совершенно счастлив, в эту минуту я оборачиваюсь к нему и спокойно говорю, глядя в глаза:
Потом стюардесса сказала по радио, что чехи сравняли счет, Кохта забросил шайбу, и все сначала обрадовались тому, что она это объявила, а потом уже запереживали, многозначительно поглядывая друг на друга, покачивая головами: вот, мол.
Потом я уснул, чего в самолете никогда со мной не бывало, уснул хорошо и крепко и проснулся, когда буквы на табло уже горели и самолет, пробивая сизые облака, шел на посадку.
Через бешено отлетающее назад серое сеево внизу показалась голубоватая земля, медленно и косо завертелись седые перелески, то здесь, то там замелькали, робко иглясь, бледные предутренние огни.
Вот ведь: все же я не опоздал. Пока я успевал, вот в чем было дело.
Потом почти все уже встали, столпившись в проходе.
Мне казалось, будто я знаю нечто такое, о чем другие и не догадываются. Вон как печально все могло кончиться, но пока вроде бы обошлось.
И я сидел, радуясь и про себя произнося хвалу богам, которые там, наверху, обо мне и о делах моих пока договорились добром да ладом, и хвалу тем летчикам, которые вели наш Ил, и всем летчикам вообще, и хвалу крепким рукам строителей самолетов, и хвалу еще многим и многим людям, и недругам моим, и друзьям, и хвалу голубому небу и белой сейчас земле, и всему тому, что называется жизнью, и от ощущения чего иногда тревожно и тоненько защемит сердце.
Было совсем раннее утро. Гигантский зал в Домодедове походил сейчас на большую и хорошо прибранную общественную спальню, в которой почти все места были заняты. Недавно вытертый пол темнел просыхающей влагой. Где-то далеко в глубине зала еще гудела уборочная машина, и тонкий и еле слышный ее гуд словно подчеркивал замершую над спящими тихую пустоту.
Аэропорт готовился к новому дню. А меня вчерашнее мое поражение вдруг легко тронуло за плечо — показалось, будто убирают после шума и сутолоки вчерашних встреч.
Меня-то самого не должны были встречать. А казалось, что подождали — и ушли.
Долетай-ка ты, парень из Братска.
ХОККЕЙ В СИБИРСКОМ ГОРОДЕ
Телефонистка попыталась было спасти дело, закричала Вите, что по ошибке набрала не тот номер, но он только помолчал-помолчал, да и положил трубку.
Слух был как гром среди ясного неба.
Никто тут не застрахован, это так, однако, наверняка есть счастливцы, которых бережет сама судьба, — разве наш Витя не из них.
Витя Данилов, Даня.
Стоит это произнести, и сердцу вдруг станет радостней, и ты как будто снова на ярком празднике: ослепительно сияет испещренный белыми завитушками голубоватый лед, над ребятами в красной форме и в белых шлемах мелькают разом победно вскинутые клюшки, с полутемных трибун обрушивается вниз счастливый рев, все на секунду замирает в едином крике, только стремительный игрок в красном, низко пригибаясь, все еще мчится по площадке, словно не может никак остановиться, — он, Даня.
ПОД ВЕЧНЫМИ ЗВЕЗДАМИ
То ли из-за холодов, то ли потому, что рейс этот последний, народу в автобусе почти не было, лишь несколько человек сидели на передних местах, постукивали ногами.
У меня были большой чемодан и пузатая сумка, и я пошел назад, чтобы поставить все это там, где вещи мои никому не помешают, и тут его и увидел: сжавшись, он одиноко сидел на заднем сиденье — руки засунуты в карманы, и локти чуть-чуть расставлены и будто приподняты вверх, козырек надвинут на глаза, голова, туго обтянутая верхом кепки, опущена, уши оттопырены, а воротник торчит, шея голая. И сесть где придумал — у самой задней двери, а она плотно не прикрывается, щель такая, что запросто можно просунуть кулак. Сидит, нахохлился, бездомный воробей, да и только!
Я определил свои чемоданы, устроился на сиденье над задним колесом, там, где два кресла стоят одно напротив другого, обернулся к нему:
— Садись хоть чуть поближе, а то совсем замерзнешь!
Он охотно перешел, сел напротив. Щупленький мальчишка, совсем худерба. Подбородок остренький, и нос тоже маленький, острый, глаза хорошие, внимательные. Лет, наверное, одиннадцать мальчишке.
— А чего это ты так поздно надумал ехать?
Он как-то по-взрослому сказал:
— Да вот пришлось.
И тут же пристукнул зубами, задрожал, прогоняя холод.
— А ты разомнись, пока стоим. Зарядочку быстренько — раз, два!
— О-ой! — сказал он, пытаясь слегка приподнять одну руку и морщась. — Не получится у меня зарядка. До сих пор все тело гудит.
— Чего это оно у тебя гудит?
— Во-он как! А чем занимаешься?
— Ну, ты молодец. И давно уже занимаешься?
— Вот двенадцать будет.
— И правда молодец.
Автобус катил теперь по освещенным улицам, поворачивая притормаживал, и за полузамерзшими стеклами подрагивали и смутно расплывались огни — то белые, от далеких уличных фонарей, а то зеленые и синие — от реклам. Как ни всматривался, я не узнавал мест, по которым ехал, и только потом вдруг понял, что автобус идет другою дорогой и как раз сейчас мы будем проезжать мимо нашего дома.
Меня словно какая-то сила подняла с места, толкнула к затянутому морозом окну на противоположной стороне, но было уже поздно, машина снова поворачивала за угол, и я только торопливо повел головой, а потом, придерживаясь за спинки кресел, вернулся на свое место, присел, и оттого, что я не успел проводить взглядом свой дом, на душе у меня вдруг стало тревожно. Как будто это было очень важно: успеть.
Странно, совсем недавно я ездил чаще и ездил куда как дальше, хотя бы потому, что ко всем маршрутам каждый раз мне надо было прибавить еще и путь от Сталегорска до Москвы, откуда у нашего брата начинаются почти все дороги, но вот поди ты: никогда раньше я не уезжал из дома с таким бьющимся сердцем, как теперь. Может быть, уже давал себя знать возраст? Или это было что-то другое, связанное все с тем же — с переездом из Сибири, где я прожил больше десятка лет, с возвращением сюда, на Северный Кавказ. На мою родину.
Тут творилось со мной что-то непонятное.
Жили мы теперь в чудесном маленьком городке, который утонул в зеленой и теплой котловине у подножия недалеких гор с розовато-синими пиками. Во всякое время года был этот городок хорош до того, что при ощущении красоты его тонко щемило сердце.
Чего, казалось бы, живи теперь да живи, но меня то мучила тоска, то одолевали страхи и неуверенность.
Сначала я относил все это за счет нашего неустройства на первых порах, но потом, когда все более или менее утряслось, спокойствие ко мне так и не пришло.
Казалось, все было хорошо, но вот в умиротворение зимних сумерек врывался грохот прокатного стана. Городок, замерший у синих предгорий, словно молнии, озаряли красноватые сполохи плавки, и мне вдруг нечем становилось дышать. Или убаюкивающее тюрюканье сверчков в осеннем саду родной моей станицы неожиданно взрывал тысячеголосый крик, и вслед за ним слышался хрусткий удар шайбы о промерзший борт хоккейной коробки, и я крепко зажмуривал глаза, как от внезапной боли.
В такие минуты все эти благодатные запахи игрушечного городка я бы не раздумывая отдал за то, чтобы не в воображении, а наяву лишь на секунду ощутить тот самый аромат, который ты вдруг уловишь, когда моторная лодка будет похлестывать днищем о перекат еще за тридцать километров от очистных сооружений за нашим поселком.
Необычные для юга холода и небывалый снег этой зимы я принял как дружеский привет издалека, и долгие метели были для меня словно старый и надежный союзник, одна мысль о котором прибавляет сил. По улице в эти дни шагал я с особым настроением, и, даже когда занят был разговором или на чем-то сосредоточен, где-то на втором плане то мгновенно проносились, а то плыли медленно и безмолвно обрывки знакомых видений: скованное льдом и уже заметенное порошей широкое плесо, отороченное зубчаткою ельника. Сизые дымки над крошечной, утонувшей в снегу деревенькой и первая над тайгой зеленая звезда. Собака, только что ворошившая рыхлый сугроб, подняла карие глаза, и горячая морда у нее еще залеплена белым.
В скверике в центре города однажды я увидел покрытую куржаком сосну и вдруг остановился как вкопанный. Было синее, с колким морозцем утро, и освещенная ранним солнцем пышная крона с блестками инея на концах веток показалась мне вдруг хорошо знакомой, и знакомыми были и две растущие рядом березки, и смутные очертания кустарника чуть поодаль. Пройти еще самую малость, и начнется молодой осинничек с развалом лосиных следов посередине и с петлями заячьих набродов, а за ним тебе откроется внизу узкий и длинный лог с тугими гривами пихтача на крутых взлобках, и там, в самой горловине его, у ручья совсем почти незаметное издали зимовье дяди Саши Тимакова, и высокие сопки над ним, и бескрайняя тайга, и дальние гольцы.
Я постоял еще немножко и пошел вбок, туда, где тянулась широкая, со скамейками по бокам аллея, и ни разу не оглянулся, и ни разу больше не приходил сюда, словно боясь обмануться, но всегда теперь помнил, что есть одно такое местечко, куда я, может быть, еще приду, если станет мне совсем плохо.
Этот творческий труд писателя был отмечен Спорткомитетом СССР как лучшее художественное произведение о хоккее.
– Гарий Леонтьевич, Ваше имя больше связано с Запсибом. А что подвигло Вас написать о новокузнецком хоккее?
– Как это ни парадоксально звучит – боль. Трагическая гибель сына заставила меня сесть за работу над такой вещью, которая помогла бы мне превозмочь себя. Набраться душевной энергии после этого потрясения. Заглушить эту боль. И этим обезболивающим средством стал хоккей.
И вот приезжают хоккеисты из столицы. Вы понимаете, что приезжают совсем другие люди. Но они – пусть даже и спортсмены, несут в себе образ людей, живущих в Белокаменной. И вот теперь на льду мы можем противостоять Центру. Можем доказать свою правоту, участвуя в честном и принципиальном поединке. Наконец, мы можем взять верх над москвичами, справедливо доказав, что мы правы, а там, в Москве, вы, столичные чиновники, нас обманываете и обкрадываете, вешая нам лапшу на уши…
Для меня было чрезвычайно важно показать характер города в борьбе с Центром. В этом произведении главный герой – горожане, команда, болельщик.
Я желаю взаимной любви: любви болельщиков к мастерам шайбы и, наоборот, мастеров – к болельщикам!
Гарий Немченко - автор 19 книг. Из известных произведений можно выделить: История Кольки Богатырева, Пашка, моя милиция, Косолапый. Все книги можно читать онлайн и бесплатно скачивать на нашем портале.
Роман о рабочей молодежи, о большом коллективе строителей будущего города в Западной Сибири. Стройка становится серьезным испытанием характеров на прочность нравственных критериев.
В одной из кубанских станиц на улице Щорса живет Колька Богатырев, признанный среди мальчишек заводила и выдумщик. У него много друзей. А кому не известно, что несколько мальчишек — это уже целая армия, и такой армии, конечно, ни минуты не сидится без дела. Сегодня она готовится к войне с обидчиками, и тихая улица Щорса на время превращается в линию фронта. Завтра по просьбе геологов мальчишки.
"Красная машина" - остросюжетный фантастический роман, основанный на реальных событиях. Начало, казалось бы, самое тривиальное: капитан популярной хоккейной команды застает супругу с любовником. Этот анекдотический случай приводит автора-повествователя не куда-нибудь, а на мюнхенский чемпионат мира по хоккею - 1983, где он знакомится с бывшим капитаном абвера Герхардом Зассом. И тут начинается сам.
Немченко, Гарий Леонтьевич. Косолапый : Охотничьи рассказы, услышанные от знаменитых сибирских следопытов Бывал Бывалыча, Слыхал Слыхалыча и Спал Спалыча. [Для сред. и старш. шк. возраста]
Гарий Немченко несколько лет работал в редакции многотиражной газеты на строительстве металлургического комбината в Сибири. В основе романа "Здравствуй, Галочкин!" - первого крупного произведения молодого прозаика - лежат действительные события. Не вымышлены и герои романа: они и сейчас живут и работают на одной из ударных комсомольских строек. В центре повествования молодой строитель Михаил Га.
Читайте также: