Голдинг пирамида краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.
Первый роман "Пирамида" погружает в атмосферу маленького городка, в котором все друг друга знают и крутятся всюду сплетни, интриги и грязь. Сам стиль написания этого романа чем-то напоминает стивен-кинговские ужастики: постоянно что-то гнетёт-нагнетается, и ничего хорошего в конце нет. Роман состоит из трёх новелл о разных сторонах и аспектах жизни людей, но в представлении главного героя, молодого человека по имени Оливер. В первой новелле рассказывается про его первый секс с первой проституткой, во второй - про то, как он выступал на сцене, режиссёром которой был муж его первой любви, а в третьей - про его сюрреалистическую учительницу-мучительницу музыки, которую звали не менее сюрреалистически - Пружинка. Роман оставил такое неоднозначное тёмное мрачное послевкусие. Роман "Наследники" - безумно понравился! Он про наших предков, про столкновения старого племени и нового, и эта самобытность первобытности выписана с потрясающей острой точностью. В книге показан острый конфликт между техногенностью разума и кажущимся примитивизмом духовно-нравственного сердца. Потрясающая книга! И так была сочно и достоверно выписана их жизнь, каждое слово можно смаковать и смаковать.
Рекомендую к покупке.
Оливер склоняет к близости легкомысленную девушку, потом уезжает. Он приезжает на каникулы и выступает на сцене. Приехав в город через несколько лет, Оливер узнает о смерти своей учительницы музыки.
За минуту
Юный Оливер живет в провинциальном городке и готовится к поступлению в Оксфорд. Он пытается склонить к близости легкомысленную девушку Эви. Они занимаются любовью. Когда Оливер возвращается домой, то узнает, что их близость видел отец. Эви уезжает.
Оливер приезжает на каникулы из Оксфорда. Он знакомится с обновленной труппой матери и оригинальным режиссером Трейси. Юношу берут в труппу скрипачом. На спектакле режиссер ведет с юношей интересные беседы, а потом сбегает и напивается. Оливер отправляет его на автобусе в другой город.
Оливер приезжает в родной город. Он заезжает к автомеханику Генри и тот рассказывает, что умерла учительница музыки по прозвищу Пружинка.
Оливер едет на ее могилу. Здесь он вспоминает учительницу, ее отношения с Генри, покупку любимой машины.
Сам роман является своеобразным сборник трех новелл, которые имеют разный сюжет, но объединяет их один общий герой, а также место, вокруг которого разворачивается история. Главный герой по имени Оливер является сыном фармацевта в маленьком провинциальном городке Англии. Повествование же идет о разных событиях в его жизни, которое разделено на три части.
Сам же мир, созданный Голдингом, является достаточно законсервированным, небольшой городок становится в умах жителей практически отдельным государством. Здесь действуют свои законы, которые они же и выдумали, где даже понятие любви становится несколько необычным, если не искаженным. Героями тут выступают несколько людей:
- Оливер — как уже говорилось, главный герой, который вернулся в свой родной город спустя долгие годы. Через призму его нового восприятия по отношению ко всему в городке подается история.
- Генри — он является обычным местным парнем, который несмотря на то, что кажется достаточно простым, по-немногу начинает подминать под себя городок.
- Пружинка — является учительницей Оливера в музыкальной школе, которую он не очень-то любил. Она пытается найти смысл в своем существовании, однако реальность, в которой она находится, оказывается достаточно жестокой по отношению к ней.
- Эви — девушка, которая все свое детство провела в не самых богатых кругах. И как любой человек, который пожил в бедности, она стремится вылезти на самый верх, любыми способами, которые смогут ей в этом помочь.
- Мистер де Трейси — это старый актер, он думает о том, сколько возможностей дала ему судьба в прошлом, однако сколько он из них упустил. Он пытается для всех быть бодрым и молодым, но внутри он осознает всю трагичность своей судьбы.
Само произведение не мотря на некоторую общую депрессивность и нагнетание обстановки, имеет достаточно много юмористических моментов, которые заставляют улыбнуться, а иногда и задуматься. Прочитать онлайн эту книгу вы можете на страницах нашей электронной библиотеки, в этом вам поможет функция поиска или же каталог произведений.
Факты из биографии Уильяма Голдинга
В 1983 году его удостоили Нобелевской премией по литературе за огромное влияние его романов. Однако даже здесь возникли вопросы, так один из членов академии заявлял, что Голдинг не достоин этой премии, по той причине, что его романы не несут никакой ценности. Но все же спустя время он является признанным автором, который сделал огромный вклад в мировую литературу.
Живя среди людей, усердствуй в любви,
Ибо любовь – начало и конец сердца.
Было самое настоящее лето, но дождь зарядил с утра и все лил и лил. Погодка была вот именно что такая, когда хороший хозяин собаку не выгонит. То и дело вихрь обрушивался на деревья, и они стонали и с мольбой заламывали ветки, хоть, кажется, достаточно укоренились на нашей почве, чтобы избавиться от такой наивности. Стемнело рано, – правда, день весь был тусклый, процесс потемнения шел медленно, незаметно. Зато когда тьма окончательно сгустилась, она плотно обложила фонари, и дождь все падал сквозь нее, падал. Я играл на пианино, пока у меня не распухла голова, дико и бездарно выстукивая до-минорный этюд Шопена, который, когда играл его Моисеевич [1], выражал, кажется, всю глубину и силу моей собственной любви, мое собственное безнадежное безумство. Но Имоджен была обручена – и всему конец.
Я подскочил на постели, уставясь на окно и стискивая одеяло у подбородка. Такой громкий, такой резкий был этот звук. Окно чуть не треснуло от стука, кто-то будто палил из духового ружья. В моем уме смутно мелькнула сломанная ветка, сорванная черепица – но нет, не то, вот снова раздался стук! Я вынырнул из постели, весь в мурашках от непонятности происходящего, метнулся к окну и глянул на Площадь. Возле самого моего лица снова стукнуло, я пригнулся, посмотрел прямо перед собой. Сразу за решеткой, отделявшей нас от булыжной мостовой Площади, мерцало белое лицо. Я приспустил раму, и ветер сразу схлестнул меня ситцевой занавеской.
От дикой надежды у меня покатилось сердце. Но нет, это не голос Имоджен.
Лицо пригнулось к нашей калитке и, оставя ее позади, вплыло по кирпичной тропке, остановилось у меня под окном.
– Это я. Эви. Эви Бабакумб. Что ли не видишь?
– Тише ты, еще разбудишь кого. Спускайся осторожно. Одевайся. Ох, ну поскорей! Я.
Я нырнул обратно в комнату, стал нашаривать свою одежку. Я довольно часто видел Эви, притом годами. Но никогда с нею не разговаривал. Я видел, как она скользит по другую сторону Площади своей неповторимой походкой – тело неподвижно, только ножки переступают ниже колен. Я знал, что она работает рядом, в приемной у доктора Юэна, что у нее сияющая черная грива до плеч и фигура, преображающая белое с синим ситцевое платьице, знал, что она дочь городского глашатая и живет в одной из развалюх Бакалейного тупика. Но, конечно, мы с ней ни разу не разговаривали. И знакомы не были. Само собой.
Я на цыпочках спустился по лестнице, в темноте избегая третьей ступеньки, под звуки нежного храпа из родительской спальни. Снял с гвоздя плащ, с предосторожностями, как взломщик возле сейфа, поднял цепочку, щеколду, отпер ключом входную дверь. Эви дышала в нее с другой стороны.
– Сто лет копался!
Она как-то странно пропела это и скрипнула зубами. Сейчас, совсем рядом, я разглядел, что она накинула на голову шарф и обеими руками придерживает ворот плаща.
– Спешил изо всех сил. Чего тебе?
– Бобби Юэн с машиной в лесу. Не может ее сдвинуть.
Какие бы зыбкие допущения и надежды ни роились в моем мозгу, они тотчас лопнули. Бобби Юэн был сын доктора Юэна. Мы были соседи, и я его не любил. Я завидовал его частной школе, предстоящему поступлению в Крануэлл [3] и главное – его красненькому мопеду.
– А мне какое дело? Почему он, например, Генри Уильямса не попросит?
Она немного ссутулилась, качнулась ко мне. Может, из-за туч поднялась луна. А может, поднялись сами тучи. Так или иначе, все вдруг обтянуло светом, рассеянным, смутным, будто исходившим отовсюду сразу или присущим самой природе воздуха. При этом свете я мог подробней ее разглядеть. Лицо очень белое, рот и глаза – черными сливами, и по ним размазаны черные пряди. Ее обливала и стекала с нее ручьями вода. Она шмыгнула носом, вцепилась в мои плечи, ткнулась лбом мне в грудь.
– И еще у меня, это, каблук отлетел. Папка прям.
Дернула головой, одолевая чиханье, зажала ладошками рот. Молча содрогнулась. Пукнула.
Сливы глянули на меня поверх ладошек. Она смущенно хихикнула.
– Послушай, Эви. Что я, по-твоему, должен сделать?
– Помоги ему машину из пруда вытащить.
– Ты знаешь это где – лесом-лесом и на горку. Ох, ну, Олли! И чтоб никому. Прям жуть, что будет.
– Пусть сам со своим отцом разбирается. Недоумок малолетний!
Роберт был на три месяца старше меня, Эви – на три месяца младше.
– Как ты не соображаешь, Олли! Это не отца его машина!
– А, ну, значит, так ему и надо.
– Ох, Олли, а я на тебя понадеялась.
Она шагнула ко мне, подошла вплоть. Вжала в меня груди. И тут, будто она включила его своей волей, я почуял запах, от которого у меня зашлось дыхание. Плащ мокро свисал с нее, и под ним мало что было надето.
– Мне в двенадцать дома быть, кровь из носа.
– Знаю. Если папка узнает.
При всем холоде и сырости ночи сердце мое забухало – бух, бух, бух. Руки обвились вокруг нее. Она ровно дрожала.
Она стиснула мои плечи.
– Ох, ну, Олли, ты мировой человек!
Нижняя из трех слив приподнялась, и я ощутил холодный клевок. Она меня отпихнула.
– Скорей. Ты лучше на велосипеде ехай.
– У меня фонарика нет. Я лучше бегом. И – Эви.
– Может, мы с тобой. Ну, может, мы.
Она, кажется, вздумала прихорашиваться – подняла руку, чтоб смахнуть с лица свисавшие пряди.
– Ну, это мы потом разберемся, да?
И – исчезла, ковыляя через Площадь и придумывая увертки.
Я удостоверился, что смогу попасть в дом, тихонько закрыл калитку и ушел на цыпочках. Отойдя на безопасное расстояние, я припустил трусцой, мимо ратуши, по Главной улице, к Старому мосту. Ветер, пожалуй, поутих, но дождь лил по-прежнему ливмя и, когда я пробегал мимо гаража Генри Уильямса, уже ручьями натекал мне за ворот. Как ни противно мне было помогать Роберту Юэну, я был счастлив. Моему умственному взору Эви предносилась не мокрой курицей – лицо, сведенное к трем сливам на белом пятне, – но в летнем платьице, и она переступала ножками, которые, хоть кое-кто счел бы их чуть коротковатыми для совершенства, тем не менее были в порядке, очень даже подходящие ножки. Для чего подходящие? В случае Эви это было понятно само собой. Она была наша местная достопримечательность и каждый представитель сильного пола во всей округе на себе это ощущал. Возможно, правда, вечная разомкнутость и вывороченность этих губ объяснялись не столько постоянно возбужденной чувственностью сколько устройством носика, при всей своей задиристой наглости плохо оборудованного для скромных дыхательных целей. Она шла – бедра неподвижны, только ножки переступали ниже колен – в темном облачном колыхании гривы, женственная, чистенькая, в своей прогулочной униформе – ситцевое платье, белые носочки, сандалии. Мне покуда не посчастливилось подробно ее разглядывать при дневном свете, но беглый взгляд меня ознакомил с ее ресницами. Пробираясь сквозь дождь и тьму в сторону Старого моста, я вдруг вспомнил кисточки – не тонко заостренные орудия мастера, но кисточки детства, так жадно теребившие краски, что во все стороны жестко торчали путаные волоски. Я вспомнил эти воровски отмеченные ресницы, эти кисточки, так мило дрожавшие вокруг ее глаз, и припустил быстрей. Я и не заметил, как добежал до Старого моста. В Эви не было ничего от сакральной прелести Имоджен. Исключительно мирская.
Читайте также: