Гинзбург крутой маршрут краткое содержание
Обновлено: 06.07.2024
Мне было три года, когда я вдруг ощутила доселе незнакомое: откуда-то из воздуха магаданского детдома возникло и сгустилось – то ли запахом, то ли на ощупь, а, может быть, я сразу увидела – и мгновенно поняла: мама! Надо мной наклонилась мама! Я это знала всеми своими чувствами и запомнила на всю жизнь. И где бы я с тех пор ни находилась, иногда и теперь рядом со мною что-то такое сгущается, и все мои чувства собираются в комок и явственно говорят мне о ее присутствии в моей жизни.
Не дело детей говорить о книгах своих родителей, я и не ставлю перед собой такую задачу. Есть масса отзывов – как солагерников, так и собратьев по ремеслу, литературоведов, друзей, противников, недоброжелателей, просто читателей. Ни спорить с кем-либо, ни отстаивать какую-либо позицию я не собираюсь, да и права не имею. Но мне и о ней самой, о Евгении Семеновне Гинзбург, очень трудно говорить. Могут подумать, что мне мешает благодарность приемной дочери. Нисколько! Я жила в семье и не знала, что эта семья мне подарена, и была уверена, что в этой семье родилась. Как в любой семье, здесь бывало всякое. Боюсь, я доставила маме больше огорчений, чем радостей. Но вот какая странность: об Антоне Вальтере, моем приемном отце, я, кажется, могла бы написать подробно, вникая во все детали. О Евгении Гинзбург – нет! Почему? Не знаю, не спрашивайте.
Я могу сказать только то, что и так вычитывается из ее книги, что запечатлено некоторыми мемуаристами. Она была очень ярким человеком. Красавица, умница, с обостренным чувством юмора. Колоссальная эрудиция и огромная трудоспособность. Блестящая речь и женский магнетизм (не утраченный до самых последних дней ее жизни). Стихи она могла читать наизусть часами. Кстати, она и человека могла оценивать по тому признаку, как он относится к определенным стихотворениям. Помню, как однажды была шокирована одна либеральная компания, когда она стала защищать литератора, служившего предметом постоянных нападок прогрессистов.
– Что вы, – горячо вступилась она, – мы с ним долго говорили о Владимире Соловьеве. Он помнит наизусть мое любимое:
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
И она увлекалась и дочитывала стихи до конца:
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?
Милый друг, иль ты не чуешь,
Что одно на целом свете —
Только то, что сердце к сердцу
Говорит в немом привете?
Я заметила, что эти стихи были вообще тестом, который она время от времени устраивала различным людям, особенно полузнакомым (вокруг нее всегда было множество народу, в том числе и ненадежного). С ее точки зрения, это был трудный экзамен. Вообще же, несмотря на весь ее суровый опыт, она была чрезвычайно открыта, доверчива и, я бы сказала, наивна.
Странно было бы, если б на этих страницах, ломясь в открытую дверь, я стала бы рассказывать о неимоверно большой роли, которую сыграла книга Евгении Гинзбург или ее личность в моей собственной жизни. Но мне все же было чрезвычайно интересно узнать о том влиянии, которое было оказано книгой и ее автором на людей моего поколения, то есть на шестидесятников – людей, заставших краешек сталинской эры и перешедших в постбрежневскую, а теперь уже и в постельцинскую эпоху.
Я спросила об этом одного из тех, кого мама в 60‑е годы называла своими молодыми друзьями (вокруг нее всегда было много молодежи). Вот, что он мне написал в письме, разрешив цитировать его без указания имени: «Впервые я увидел Евгению Семеновну в доме моих родителей, когда мне исполнилось лет 17–18. К этому времени у нее уже были закончены какие-то главы ее книги, и в тот же вечер отец разрешил мне почитать рукопись, названную „Седьмой вагон“.
Я читал и вспоминал лицо и интонации женщины, которую я только что видел, и соотносил ее образ с написанным. Я не мог даже догадываться о существовании ада, описанного в рукописи, – я читал такое впервые, но вот эта женщина с искрящимися юмором глазами этот ад пережила. И я отчетливо помню, что эмоциональная буря, вызванная во мне рукописью, была спровоцирована не в последнюю очередь эстетическими достоинствами повествования, а не только ее гуманитарной направленностью.
Евгения Семеновна рассказывала (об этом есть и в книге, но я ясно помню ее устные выразительные средства), что она может по глазам определить бывшего лагерника и часто огорошивает незнакомого человека вопросом о том, где тот отбывал срок, – и ни разу не ошиблась! Я пытался понять, что выдает узника лагерей, и подолгу вглядывался в ее глаза – они были удивительные! Во-первых, они всегда светились. Во-вторых, в них всегда была готовность к острóте – своей или чужой. В‑третьих, в них всегда была печаль – неизбывная и… таинственная, потому что поверх этой тоски всегда прыгали искорки, если не сказать: чертики.
Ты знаешь, Тоня, я всегда помнил о Евгении Семеновне, то есть не просто хранил память о ней, а как бы все сопоставлял с нею, она дала мне в жизни масштаб, по сравнению с которым то, что могло считаться крупными неприятностями – доносы, подозрительность спецслужб и т. п. – становилось мелкими неурядицами.
Вот такое письмо от человека, с которым я почти чудом встретилась, не видев его более сорока лет.
Кто она такая
За что ее арестовали
Военная коллегия Верховного Суда приговорила Гинзбург к 10 годам исправительно-трудовых лагерей и 5 годам с поражением в правах с конфискацией всего личного имущества.
Что случилось, пока она сидела
Что было потом
Как она пыталась восстановить свою репутацию
Гинзбург написала письмо Председателю Президиума Верховного Совета СССР Климу Ворошилову, в котором описала свою судьбу и в очередной раз настояла на своей невиновности, приводя факты из биографии и прося пересмотреть вопросы о несправедливом осуждении в 1937 и в 1949 годах:
Гинзбург реабилитировали в 1955 году.
Какой она была после лагеря
Что про нее писали современники
В чем ценность ее мемуаров
Или, наоборот, пишет об интеллигентных женщинах, которые решались пойти на связь с мужчиной ради буханки хлеба.
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Крутой маршрут: краткое содержание, описание и аннотация
Книга Евгении Гинзбург — драматическое повествование о восемнадцати годах тюрем, лагерей и ссылок, потрясающее своей беспощадной правдивостью и вызывающее глубочайшее уважение к силе человеческого духа, который не сломили страшные испытания. "Крутой маршрут" — захватывающее повествование о безжалостной эпохе, которой не должно быть места в истории человечества.
Евгения Гинзбург: другие книги автора
Кто написал Крутой маршрут? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
Крутой маршрут — читать онлайн ознакомительный отрывок
На лестнице встретилась Майка. Она шла с катка. Эта всегда все понимала интуитивно. Она не спросила ни слова, не поинтересовалась, куда мы идем в такое неурочное время. Прижалась плотно к стене и широко раскрыла глаза. Они были огромные, голубые. И такое недетское понимание горя и ужаса было на этом двенадцатилетнем лице, что оно снилось мне потом годами.
Внизу у входа встретилась еще наша старая няня Фима. Она сбежала вниз, чтобы что-то сказать мне. Но посмотрела в мое лицо и ничего не сказала, только мелко перекрестила вслед.
— Да, пройдемся напоследок.
— Не говори глупостей. Так не арестовывают. Просто им нужны сведения.
— У меня нет никаких сведений.
Долго идем молча. Погода прекрасная. Яркий февральский день. Снег выпал только утром. Он еще очень чист.
— Последний раз идем вместе, Паша. Я уже государственная преступница.
— Не говори таких глупостей, Женюша. Я уже говорил тебе. Если арестовывать таких, как ты, то надо арестовывать всю партию.
— Иногда у меня и мелькает такая безумная мысль. Уж не всю ли и собираются арестовывать?
Я уже жду привычной реакции мужа. Он должен сейчас прикрикнуть на меня за такие кощунственные слова. Но вдруг. Вдруг он разражается "еретической" речью. Выражает уверенность в честности многих арестованных "врагов народа", произносит гневные слова по адресу. По очень высоким адресам. И я рада, что мы опять мыслим одинаково. Я воображала тогда, что поняла уже почти все. А на деле меня ждало еще много горестных открытий.
Но вот и знаменитый дом — Черное озеро.
— Ну, Женюша, мы ждем тебя к обеду.
Какое жалкое лицо у него сразу, как дрожат губы! Вспоминается его старый уверенный хозяйский тон старого коммуниста, партийного работника.
— Прощай, Паша. Мы жили с тобой хорошо.
Я даже не говорю "береги детей". Я знаю, что он не сможет их сберечь.
Он снова успокаивает меня какими-то общими словами, которых я уже не различаю. Я устремляюсь к бюро пропусков, но вдруг слышу срывающийся голос.
— До свидания, Женюшенька!
И взгляд. Пронзительный взгляд затравленного зверя, измученного человека. Тот самый взгляд, который потом так часто встречался мне ТАМ.
11. КАПИТАН ВЕВЕРС
Я открыла двери очень смело. Это была настоящая храбрость отчаяния. Прыгать в пропасть лучше с разбега, не останавливаясь на ее краю и не оглядываясь на прекрасный мир, оставляемый навсегда.
Но будничная казенная неторопливость, с какой мне оформляли пропуск, обозначенное на нем время моего прихода и рядом пустое место, на котором должно было быть отмечено время моего ухода отсюда, — все это на какой-то момент вселило в меня мимолетную надежду: может, и впрямь ему надо только расспросить меня про Эльвова?
Поднимаюсь на второй, потом на третий этаж. По коридорам деловито проходят люди, из-за застекленной двери раздается треск пишущих машинок. Вот какой-то молодой человек, где-то виденный, даже рассеянно кивнул и обронил "здрассьте". Самое обыкновенное учреждение!
И я уже теперь совсем спокойно поднимаюсь на четвертый этаж и на секунду останавливаюсь у двери комнаты № 47. Стучу и, не расслышав ответа, переступаю порог. И сразу сталкиваюсь со взглядом Веверса. Глаза в глаза.
Их бы надо в кино крупным планом показывать, такие глаза. Совсем голые. Без малейших попыток маскировать цинизм, жестокость, сладострастное предвкушение пыток, которым сейчас будет подвергнута жертва. К этому взгляду не требовалось никаких словесных комментариев.
Но я еще сопротивляюсь. Я продолжаю делать вид, что считаю себя по-прежнему человеком, коммунистом, женщиной. Я вежливо здороваюсь с ним и, не дождавшись предложения сесть, с удивлением спрашиваю:
— Садитесь, если устали, — пренебрежительно роняет он. На лице его та самая гримаса — смесь ненависти, презрения, насмешки, которую я потом сотни раз видела у других работников этого аппарата, а также у начальников тюрем и лагерей. Эта гримаса, как потом выяснилось, входила в программу их профессиональной подготовки, и они ее репетировали перед зеркалом. Но тогда, столкнувшись с ней впервые, я была уверена, что она выражает персональное отношение Веверса ко мне.
Несколько минут проходят в полном молчании. Потом он берет чистый лист бумаги и пишет на нем крупно, медленно, чтобы мне было видно: "Протокол допроса". Потом вписывает мою фамилию по мужу. Я поправляю его, называя мою отцовскую фамилию.
Публикацию предваряли предисловия писателей Анатолия Рыбакова, Василя Быкова и вступление Антонины Аксеновой "О матери".
"Публикация дается без сокращений и исправлений по рукописи автора" - заявляла редакция журнала.
Из комментариев в Фейсбуке:
"Крутой поворот" читала, ужасалась. Но вот почему-то Олег Волков тоже прошедший лагеря в своей книге "Погружение в бездну" критикует Е.Гинзбург. Якобы она была партийка , которая стала неугодной и подверглась репрессиям.
А разве она это отрицает? Она даже по выходе из лагеря "не разуверилась". И таких было довольно много. Это никак не влияет на ее талант и возможность найти в себе силы описать весь творившийся там ужас с определенной степенью достоверности. Хуже всего пришлось тем, кто там погиб. В советской "официальной" литературе эти темы вообще не отражались. А тех, кто смог выжить, что-то сохранить и позже издать, часто обвиняли и в недостоверности, и в том, что их участь там была чуть лучше, чем у остальных. Но иначе мы никогда бы не узнали ни их, ни их судьбу, ни множество так тщательно скрываемых официальной историографией фактов истории страны.
Книга, которая произвела на меня колоссальное впечатление.
В своё время (в конце 80-х) эта книга меня потрясла. Проверила этот эффект на современной молодежи. Их потрясает тоже.
Книга очень интересная. Интересно и то, что Евгения не потеряла веру в партию, это меня сильно удивило. Может быть именно на этой почве и были ссоры и разногласия с сыном-Василием Аксеновым. Книгу надо прочесть тем, кто так хочет Сталина, может быть что-то изменится в мозгах.
Помню, моя мама очень ее уважала. Самиздатские ее тексты она получала от хорошей знакомой моих бабушки и дедушки, с которой они познакомились в ссылке, не то в лагере; но после 67г., когда "Крутой маршрут" опубликовали на западе, Евгения Соломоновна перестала давать свои тексты (вероятно, давала уже только самым близким друзьям), и до моей мамы они перестали доходить. Она читала ее в "Юности", и помню, как-то сказала, что рассказ "Васька - стихийный марксист", подписанный псевдонимом Е.Евгеньева, наверняка принадлежит Е.С.Гинсбург. А критиковать взгляды Гинсбург я бы не стал; О.Волков имел на это полное моральное право, а мы, по прошествии десятилетий, должны быть более беспристрастными.
Редактором "Даугавы" тогда был Владлен Дозорцев и журнал печатал замечательную прозу и публицистику,поэзию и критику.
Многие имена и произведения стали открытиями для читателей.
Литературный журнал СП Латвии выходил тиражом 110 тысяч экземпляров-для Латвии:газетный тираж!
Каждый номер ждали с нетерпением!
Читал с ужасом.Книга произвела большее впечатление, чем Архипелаг ГУЛАГ.
Прочла это произведение в 1980 году. Конечно, впечатление было очень сильное, в первую очередь в силу литературного таланта автора, тк о лагерях по всей стране и условиях там в основном было известно. Книга была напечатана в Париже, на русском языке, это были 4 томика небольшого формата. Мне их давали почитать в два этапа, по 2 томика. Естественно, переправлены они были нелегально в СССР, и подарены Е. Гинзбург своей подруге Зоре Борисовна Гандлевской, с которой вместе были в лагере и потом дружили всю жизнь. Итак, Зора Борисовна дважды мне давала по 2 тома, я везла их домой, прочитала, возвращала. Зачем я об этом пишу? Потому что до сих пор помню страх, преследовавший меня на всем пути следования до дома, а потом обратно. Жуткий страх. Я везу запрещенную литературу, нелегально провезенную в страну. И могу подвести многих людей. Это был 1980 год, давно не было уже массовых репрессий, а страх был, реальный, жуткий. Может, это была уже генетическая память от моих репрессированных предков, не знаю. Но это было.
И с моей бабушкой они были близкими подругами по Колыме (знакомый многим совхоз Эльген). Бабушке, Вильгельмине Руберт, посвящена пара страниц в "Крутом маршруте". Дружба продолжалась до конца жизни Е.С., бабушка пережила ее на 2 года. "Крутой маршрут" мы читали еще в рукописи с первым названием "Под крылом Люцифера". Е.С. была потрясающей рассказчицей. От нее среди прочего я услышала раннего Окуджавы - не пение, конечно, а стихи - "Девочка плачет. ". "Ванька Морозов", до сих пор помню интонации. И хорошо помню ее мужа, замечательного Антона Яковлевича Вальтера.
Она была подругой моей бабушки которая тоже прошла через все круги ада когдa дедушку расстреляли в 1938. Гинзбург была матерью хорошего писателя Василия Аксенова которого я встретил в Вашингтоне и мы много говорили про Казань.
Помню впечатление от прочитанного. Из-за светлой личности Е.Гинзбург не было ощущения ужаса и безнадежности,которое возникает после Шаламова.Она была удивительным человеком.
Евгения Гинзбург: "Не думала воочию этот ад увидеть".
Режиссер спектакля Галина Волчек о постановке "Крутого маршрута"
Как только стали публиковаться первые главы из книги Евгении Гинзбург "Крутой маршрут", я поняла: "Современник" должен перенести на сцену этот потрясающий документ эпохи.
Меня всегда интересовал человек, его судьба, проявление тех или иных черт его характера в экстремальных обстоятельствах. Особенно, женщина, ведь она не призвана быть героем, солдатом, не призвана совершать подвиги. Женщина гибче, выносливее, подчас компромисснее. Ей легче выжить физически. А за счет чего выживает Евгения Гинзбург, не предавая, не подписав ни одного лживого слова?
Было очень важно найти ответ на этот вопрос. Гинзбург попадает в тюрьму правоверной коммунисткой. Проходя через кошмар допросов и пыток, она как бы сбрасывает надетую на нее кожу сталинских догматов. Остается то, что на самом деле составляло ее существо: признание общемировых человеческих ценностей, христианской морали.
Она не была религиозной, но воспитывалась на русской культуре Х1Х века. И когда перевернутая мораль сталинизма столкнулась в Евгении Гинзбург с незыблемыми нравственными принципами великой русской культуры, она обрела ту точку опоры, которая дала ей силы не только физически выжить, а аду ГУЛАГа, но и, что гораздо сложнее, сохранить достоинство личности.
Отзывы прессы о спектакле "Крутой маршрут":
"Сценическая постановка мемуаров Евгении Гинзбург включает сцены странного, причудливого мира, напоминающего круги Дантова "Ада" или картин Гойи.
Сюрреалистический ужас сталинской тюремной системы впервые восстановлен на советской сцене в спектакле театра "Современник" и бесспорно стал одним из самых больших "хитов" московской театральной жизни. Эта попытка воссоздать ужас и безумие сталинских лагерей явно потрясла битком заполнившую зал театра московскую театральную публику, устроившую в конце спектакля режиссеру Галине Волчек и исполнителям несмолкаемую овацию, длившуюся пятнадцать минут."
"Вашингтон пост", 17 февраля 1989 года
"Марина Неёлова растворяет свою собственную личность в судьбе героини. В первые минуты актриса просто неузнаваема. Достоинство цельности, литая завершенность работы открыли в Неёловой дар трагедийной актрисы."
"Советская культура", 7 марта 1989 года
"В преисподней, населенной сталинскими жертвами, царит жестокость, разбавленная вспышками человечности и даже черного юмора. Постановка театра "Современник", верная духу мемуаров Гинзбург, показывает, что многие жертвы сохранили свою политическую веру, несмотря на нечеловеческие страдания, спустя полвека московские зрители реагируют на эту непосредственную чистую веру со смешанным чувством изумления и шока."
"Интернэйшнл геральд трибьюн", 22 февраля 1989 года
"Спектакль подчеркивает, что нравственные корни характера и поведения Гинзбург в моральной структуре и традиции Х1Х века. Миры разделяют эту хрупкую интеллигентную женщину и ее палачей. Замученная и униженная бесконечными допросами, истерзанная бессонницей, голодом и жаждой, едва способная шевелить губами, она все же остается твердой, так как она - и в этом ее сходство с поэтессой Анной Ахматовой - из мира, который дает ей нравственную опору."
"Нойе цюрихер цайтунг", 19-20 марта 1989 года
"Всей сутью своей ее (Марины Неёловой) героиня противостоит машине подавления, расшатывания. Маленькая хрупкая женщина несет в себе честь и достоинство, тихие, но уничтожению недоступные. С мощной притягательностью истинного искусства спектакль возвращает нас у духовным приоритетам, заставляет задуматься: где же та единственная основа, откуда только и может начаться самовосстановление, возрождение?"
" Сцена ликует. Кажется, никогда с такой иступленной радостью не звучало "Утро красит нежным светом стены древнего Кремля. " Поют так, что кажется секунда другая и такое воодушевление охватит, не может не охватить , зал. Но чем восторженнее звучит песня, с тем большим оцепенением внимает ей публика. Мертвая тишина устанавливается в театре - те, что на подмостках тоже разом вдруг смолкают, тьма на мгновение поглощает их фигуры, и, когда свет зажигается снова, перед рампой плечом к плечу плотной серой шеренгой - нет, не актрисы театра "Современник", а - наши сестры в арестантской одежде.
Может быть, именно ради этой минуты - минуты полной сопричастности судеб одних судьбам других - поставила спектакль "Крутой маршрут" режиссер Галина Волчек."
"Правда", 15 октября 1989 года
Очень точными выглядят в спектакле актрисы, исполняющие не очень большие роли, например, Лия Ахеджакова являет собой наглядное пособие по разработке деталей. Начинает она как надменная гранд-дама из новой коммунистической аристократии. Издевательства, мучения и голод превращают ее в полубезумное существо."
"Сиэтл пост интеллиденсер", 27 июля 1990 года
"Спектакль очень эмоционально насыщен. Работа театра "Современник" под руководством Галины Волчек абсолютно правдива. Совершенно очевидно, что в "Крутом маршруте" видны не только замечательные художественные и актерские возможности труппы, но и сердце и душа каждого актера."
"Сиэтл таймс", 17 июля 1990 года
"В течение целого вечера вы чувствуете ужасную душевную боль на спектакле Московского театра "Современник", который раскрывает Вам страшную главу из русской истории. Спектакль выдержан в суровом документальном тоне, и зритель напрямую сталкивается с ужасом. Так было, и так вы это видите. "Крутой маршрут" - в центре внимания театральной общественности на фестивале в Сиэтле."
"Сан-франциско кроникл", 1 августа 1990 года
"Спектакль "Современника" восстановил на сцене не столько ход событий, сколько психологическую атмосферу насилия. Совокупность замечательных актерских работ и профессиональной режиссуры Галины Волчек, подчеркнутые звуковыми образами - лязгом металлических решеток, криками истязаемых, заставляет нас столкнуться с ужасами террора. Это не просто пьеса, которую Вы смотрите, вы ее проживаете.
Марина Неёлова играет роль Гинзбург как дорогу к гибели. Эта женщина, которая не может просто идти по ровной дороге, не потому, что обладает повышенным чувством самосохранения - она протестует, она не способна на ложь. И все сильнее затягивает ее крутой маршрут собственной личности.
Заслуга Волчек в том, что она сумела показать психологическую сторону характеров. Эмоционально сильно она выявила как общество растворилось в оргии насилия и преступности.
Этот театр не развлекательный. Он окунает зрителя в свои спектакли, и неважно, хорошо там зрителю или нет, и чем больше театр будут так поступать тем лучше."
"Лос-анджелес таймс", 27 июля 1990
По правую руку от Аксенова - Павочка, Паулина Степановна Мясникова, она была с Гизбург в одном столыпинском вагоне. "Современник" ее потом включил в спектакль, она выходила в конце на сцену в такой же робе, как и актеры, а они ей все цветы дарили - объехала с ними весь мир. Очень милый была человек.
Журнал "Огонек" №22 за 1989 год.
Она родилась в семье Ревекки Марковны и Соломона Абрамовича Гинзбургов. Родители до революции держали в Москве аптеку, а после 1917 года перебрались в Казань.Надеялись, видимо, что революционная волна, смывавшая привычную жизнь, до Казани не докатится. Докатилась.
Пылкая еврейская девочка Женя увлеченно читает Маркса и Энгельса, восхищается героями революции и мечтает приносить пользу своей новой, свободной от царского ига стране. После школы поступает в Казанский университет на факультет общественных наук, потом переводится в Восточно-педагогический институт, изучает историю и филологию, много читает, активно участвует в студенческих мероприятиях.
Последние годы срока она работала медсестрой в лагерной больнице и воспитательницей в детском саду, что для бывшей политзаключенной было чудом.
Здесь же она познакомилась с врачом Антоном Вальтером, немцем по происхождению,с которым прожила оставшиеся годы ссылки. Гинзбург добилась, чтобы сыну Василию разрешили приехать к ней. Жизнь, пусть и ссыльная, стала напоминать нормальную.Однако по стране прокатилась новая волна репрессий, которая смыла и это зыбкое счастье.
Евгению Соломоновну снова арестовали, на этот раз всего на месяц. После второго ареста с работой не везло, от голодной смерти спасали частные уроки и пациенты мужа, которые были наслышаны о бывшем заключенном Вальтере, умевшем лечить лучше, чем в советских клиниках.
Страна затихла после бури, с трудом приходя в себя. В 1954 году Евгении Соломоновне удалось реабилитироваться и даже восстановиться в компартии по собственному желанию. Она и теперь верила в случайность своей трагедии, в то,что дело партии и сталинский культ личности не имеют между собой ничего общего.Реабилитировали и Антона Вальтера.
Читайте также: