Гений христианства шатобриан краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Поскольку одни занятия влекут за собой другие, я не мог целиком отдаться французским штудиям и обойти вниманием литературу и людей той страны, где жил; я углубился в эти новые разыскания. Дни и ночи я читал, писал, брал у многомудрого священника аббата Капелана уроки древнееврейского языка, трудился в библиотеках и советовался с образованными людьми, бродил по полям и лугам в обществе моих неотступных мечтаний, принимал и отдавал визиты. Если можно говорить о попятном воздействии грядущих событий на прошедшее, я мог бы предсказать бурную и шумную известность моей книги по кипению моего ума и трепету моей музы.
Резюме
Работа
Влияния
Гений христианства имеет оказали значительное влияние на историю литературных и религиозных идей во Франции в XIX - м веке . Написанный в классическом стиле, но с доромантической чувствительностью , он прославляет новые источники вдохновения, такие как готическое искусство или великие средневековые эпосы. Размышляя о красоте руин (из-за которых вопрос о смерти становится навязчивым), он заявляет о романтическом вкусе к ним.
Прежде всего, эта работа сформировала обновление французского католицизма в XIX - го века. Он вдохновил многих авторов, в том числе Дом Геранже и Фелисите Робер де Ламенне .
РI продолжает разговор о французском католическом консерватизме очерком московского историка Александра Вершинина, посвященным эволюции политических взглядов, наверное, одного из самых известных консервативных мыслителей Франции XIX века – Франсуа Рене де Шатобриана.
Именно на этом жизненном этапе Шатобриан обратился к религии.
Шатобриан осторожно присматривался к постреволюционной Франции. Безусловно, новая страна имела мало общего с королевством времен Старого порядка, однако столь же мало она походила на якобинскую республику, против которой он воевал в 1793 г.
Как принять вышедшее из революции общество за точку отсчета? Как выделить в нем то, что достойно сохранения и те крайности, которых необходимо избегать?
Старый порядок умер. Его нужно было похоронить и обратить внимание на ту сложную реальность, которая возникла на его руинах. Однако сделать этот шаг оказалось крайне трудно.
Наполеон, с одной стороны, привлекал Шатобриана как сильная фигура, своего рода демиург, призванный упорядочить жизнь вышедшей из революции страны. На первых порах он не претендовал на монархическую легитимность и подчеркивал свой статус как первого лица республики.
С этой точки зрения, Бонапарт-консул вполне мог устроить вчерашнего легитимиста, как минимум в качестве меньшего из зол, как максимум – в качестве переходной фигуры, французского варианта английского генерала Йорка, открывшего путь на трон наследнику законной династии.
Шатобриан восхищался сильными личностями. В Америке он познакомился с Джорджем Вашингтоном. Победитель в войне за независимость произвел на него неизгладимое впечатление. Образ солдата-гражданина, наследника римского Цинцинната, дарующего свободу целой нации и уходящего затем в сторону, навсегда завладел его сознанием. Именно в этой роли Шатобриан видел и Наполеона. Аристократический инстинкт свободы, о котором впоследствии хорошо напишет Токвиль, совмещался здесь с пониманием того, что революционные изменения окончательны, а Старый порядок – мертв.
Новый режим возникнет на их фундаменте, но он должен получить прививку от тирании и анархии. Роль солдата-гражданина могла бы стать здесь ключевой. Тот факт, что Наполеон пошел по иному пути, очевидно, стал для Шатобриана одним из наиболее горьких разочарований.
Рубежом, навсегда изменившим отношение Шатобриана к Наполеону, стала казнь герцога Энгиенского. Этот символический акт разрыва со старой Францией, свидетельствовавший об амбициях и стиле будущего императора, предопределил политическую ориентацию Шатобриана и французского консерватизма в целом.
Тацит – это, конечно, сам Шатобриан, а его перо – самое опасное оружие. Бонапарт, впрочем, не считал этого писателя большой угрозой для своей Империи. Он не понимал и не принимал стремления литераторов играть политическую роль. Они его раздражали, но не пугали. Если писатель не переходил границы допустимого, что позволяла себе, например, мадам де Сталь, высланная за это из страны, то он мог чувствовать себя в относительной безопасности. В 1811 г. с подачи императора Шатобриана избрали членом Французской Академии.
Шатобриан горел желанием принять личное участие в становлении новой Франции. Вернувшиеся Бурбоны приблизили к себе этого непримиримого оппонента Бонапарта. Человек, который в прошлом не занимал официальных постов (если не считать недолгого пребывания на дипломатической службе) стал государственным министром и пэром.
Ортодоксальному легитимисту бросалась в глаза сама формулировка, которая ставила с ног на голову традиционную концепцию монархической власти. С точки зрения адепта Старого порядка, монархия имеет божественное происхождение и никак не может регулироваться писаным документом. Попытка поставить вопрос таким образом символизировала собой разрыв с прошлым.
В своих политических статьях периода Реставрации Шатобриан предварял многие выводы Токвиля. Революция, доказывал он, во многом явилась порождением Старого порядка, на ней лежит отпечаток его крайностей и пороков. Компенсировать их можно путем институционализации прав и свобод, которые попирала и монархия, и республика, и империя. О возвращении к абсолютизму не может идти и речи, однако реанимация руссоистских идей суверенитета нации, зримым воплощением которых стал эшафот на Гревской площади Парижа, также недопустима.
Буквальная реализация положений трактата Шатобриана играла на руку старой аристократии, вновь ощутившей себя хозяйкой жизни. Понимал ли это сам новоиспеченный пэр Франции?
Как показали последующие события, он имел в виду нечто принципиально иное, однако здесь верх взяли его происхождение, общественная среда и эмоциональное неприятие революции. Вероятно, ему было тем проще составлять манифест ограниченной монархии, в целом выдержанный в стилистике просветителей, что эти идеи облекались в приемлемые для него социальные формы. Шатобриан стал одним из лидеров консервативного протеста против умеренной политики правительства.
Дом Шатобриана в Валле-о-Лу
Очередной политический вираж перенес Шатобриана на противоположный политический фланг – в ряды либеральной партии. Он по-прежнему выступал за свободу прессы и защиту конституционных принципов, но на этот раз против своих вчерашних союзников.
Большинство оказалось затянуто водоворотом порожденных ей общественных и политических баталий, в том числе и часть тех, кто критиковал ее с консервативных позиций. Шатобриан принадлежал к числу скептиков. Скорее чувственно, чем рационально, за дымом сражений, страстями, взлетами и падениями он увидел новый мир во всей его сложности и многогранности. Этот мир не описывался старым языком, не подпадал под старые определения. В нем смешивалось все: вера во всесилие человеческого разума, сословная честь, монархия божественного права, принцип национального суверенитета, аристократическая свобода и всеобщее равенство.
Бретань — родина Шатобриана. Край сурового моря, суровых скал, суровых людей. Край, издавна считавшийся оплотом монархии и церкви, обиталищем непоколебленных феодальных традиций.
Да и не очень-то водилась звонкая монета у Шатобрианов. К началу XVIII столетия их род обеднел вконец. Правда, отец писателя, граф Рене Огюст, человек энергичный и не особенно разборчивый в средствах (поговаривали, что он не брезговал и торговлей неграми), сумел восстановить часть былого состояния семьи, но революция 1789 года вновь уничтожила это богатство…
В замке Комбур Шатобриан провёл детство
Франсуа-Рене де Шатобриан. Портрет А. Л. Жироде
Быть может, воспоминания об этих предках — пиратах и крестоносцах — руководили подростком Шатобрианом, когда он готовил себя к профессии моряка или мечтал стать то священником-миссионером, то путешественником. Однако на первых порах пришлось удовольствоваться скромным званием младшего лейтенанта одного из провинциальных полков и рутиной гарнизонной службы, которую он оживлял светскими развлечениями и посещением литературных салонов во время частых поездок в Париж.
Первые раскаты революционной грозы Шатобриан встретил иронически: он еще не понял ни ее подлинного значения, ни ее настоящего размаха. Но когда ликующий народ пронес по Парижу на остриях пик головы казненных врагов революции, на смену иронии пришли страх и ненависть. Не желая оставаться в революционной Франции и еще не решаясь примкнуть к воинствующим эмигрантам-контрреволюционерам, он избрал компромисс: пересек океан и отправился путешествовать по диким дебрям Северной Америки.
Похороны Атала. С картины Жиродэ
Шатобриан размышляет на развалинах Рима. Художник А. Л. Жироде. После 1808
Внутреннюю противоречивость шатобриановского хандрящего дикаря тонко почувствовал Пушкин, который, ценя Шатобриана-художника, с заметным недоверием относился к Шатобриану-этнографу:
Рене страдает потому, что жизнь кажется ему жалкой, пустой и не стоящей того, чтобы ее прожить; потому, что его гнетет одиночество; потому, что единственное дорогое ему существо — сестра — отдаляется от него: она испытывает к брату преступную кровосмесительную страсть и уходит в монастырь, чтобы одолеть и искупить эту страсть. Усталый, одинокий, во всем изверившийся бродит он по жизни.
Однако Шатобриан писал повести не только и не столько для того, чтобы вывести на сцену нового героя, сколько для того, чтобы провозгласить довольно старую идею всеблагой и всеспаситель-ной христианской религии. Если мы хотим правильно понять руководившие им мотивы, нам придется вернуться на десять лет назад, к началу 1792, когда будущий писатель возвратился из Америки к себе на родину.
Революция была в разгаре. Надежды на восстановление милых его сердцу старых порядков лопались как мыльные пузыри. Войска контрреволюции, в ряды которых он на этот раз вступил, терпели поражение за поражением. Сам Шатобриан был ранен под Тионвилем и заболел оспой под Верденом. Решив, что с него довольно, он в мае 1793 эмигрировал в Англию. Здесь ему жилось несладко: он узнал нужду и голод — участь большинства аристократов-эмигрантов тех лет. Его ненависть к революции возрастала так же быстро, как угасали его надежды на возвращение к прошлому.
Откровенно сказано: принципы — вещь хорошая, но выгода — еще лучше. Сочетание довольно туманных христианских принципов (Шатобриан меньше всего был ортодоксальным католиком — религию он рассматривал как средство, а не как цель) с надеждой на вполне реальные земные выгоды — вот движущие им мотивы.
Или вот описание грозы в лесу:
Читая эти описания, замечаешь и некоторую их театральность, и цветистость стиля Шатобриана. Но в начале прошлого века эти особенности, резко контрастировавшие с суховатым, педантически строгим стилем классицизма, воспринимались как достоинства, а не как недостатки.
Творчество[ | ]
Влияние Шатобриана на французскую литературу огромно; оно с равной силой охватывает содержание и форму, определяя дальнейшее литературное движение в разнообразнейших его проявлениях. Романтизм почти во всех своих элементах — от разочарованного героя до любви к природе, от исторических картин до яркости языка — коренится в нём; Альфред де Виньи и Виктор Гюго подготовлены им.
Читайте также: