Гандлевский трепанация черепа краткое содержание

Обновлено: 07.07.2024

- Да, можно. Причем в буквальном смысле. Одно из последствий этой болезни – потеря дара речи, когда опухоль пережимает в том числе и речевые центры.

- Все это было на самом деле?

- Да-да, конечно! Поэтому, когда меня вылечили и ко мне вернулся дар речи, это было как бы вторым рождением. Первый раз я обрел дар речи как все - в три-четыре года, и вдруг в 40 лет я второй раз овладел речью, это было настолько празднично, что у меня развязался язык, как давно не развязывался.

- Что вы чувствовали, когда обнаружили у себя симптомы болезни?

- Было какое-то тихое угасание. Если бы не сильные головные боли, может, я бы и не обратил внимание. Ну и потом все хуже и хуже видел, все двоилось.

- Все-таки цеховая известность на меня не свалилась, как громкая слава на Робертино Лоретти – был такой итальянский мальчик-певец - в 12 лет. Грош бы мне была цена, если бы я в 40 лет вдруг подхватил звездную болезнь. У людей нашего круга к тому времени было достаточно скептическое отношение к признанию. Успех, разумеется, приятен, но самообладание к этим летам уже довольно натренировано.

- Шутливый тест от Ахматовой: кофе, кошка, Мандельштам или чай, собака, Пастернак? Что вам ближе – или предложите свой вариант.

- Кофе, собака, Пушкин!

- Так и знала, что будут собаки и Пушкин!

- Вы и сейчас, и в советское время были человеком, не согласным с режимом. Как вы к этому пришли?

- Во-первых, я выходец из интеллигентной либеральной семьи, у меня даже есть стихи, как я ребенком подслушиваю через стену крамольные разговоры родителей и их друзей.

…Чтоб вольнодумец малолетний

Мог (любознательный юнец!)

С восторгом слышать через стену,

Как хвалит мыслящий отец

А во-вторых, после школы я попал в круг недюжинных и свободомыслящих людей, так что это для меня было как-то самоочевидно, что надо не верить пропаганде и пытаться составить собственное мнение о происходящем.

- Не так давно, после аннексии Крыма, вы выступали в поддержку Украины, сейчас подписали требования освободить Олега Сенцова. Была ли какая-то ответная реакция со стороны властей или патриотически настроенной части общества?

- Да нет, неприятностей у меня пока не было. Я думаю, что мое участие в этом настолько скромно, что по сравнению с какими-то действительно серьезными оппозиционными деятелями я совершенно в тени.

- Похожа ли та ситуация, которую мы сейчас наблюдаем в России, на то, что происходило в советское время, и в чем принципиальные различия между нынешней ситуацией и прежней?

- Мне кажется, что сейчас ситуация другая. При тоталитарном режиме какая-то часть общества, находящаяся наверху этой властной пирамиды, присвоила себе знание истины и требовала от сограждан единомыслия и всеобщего подчинения той истине, обладание которой они себе присвоили. Я и мое поколение выросли, когда это все превратилось в рутину, но тем не менее эта рутина существовала. Нынешняя власть и устройство власти в России не кажется мне тоталитарным – я думаю, что соображения истины их мало заботят. Если при советской власти любили повторять за Лениным, что марксизм всесилен, потому что он верен, то здесь, скорее, наоборот - сила на первом месте, поэтому можно говорить о нравах мафиозных. Такие мелочи, как истина, их не заботят даже для вида, из приличия.

- А что вам нравится в современности?

- Нельзя делать вид, что ничего не произошло. Я сижу за рубежом России, говорю то, что думаю, и, в общем, предполагаю, что вернусь домой и буду жить достаточно неприкосновенно. Значит, за эти 30 лет, несмотря на большую деградацию свобод в России, общественный климат изменился, и человек может себе позволить, пусть и в урезанных дозах, эти вожделенные свободы. Ни одна из этих свобод не была в принципе возможна при советской власти – ни пересечение границ, ни разглагольствования во всеуслышание на рискованные темы. Так что было бы недобросовестно делать вид, что ничего не изменилось. Другое дело, что недобросовестно делать вид, что все это на глазах не исчезает и не скукоживается.

Справка Rus.Postimees:

Любит собак – сейчас у него живут швейцарский зенненхунд Гоша и лабрадор Боба.

Сергей Гандлевский - Трепанация черепа краткое содержание

Трепанация черепа - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Сергей Гандлевский. Трепанация черепа

Я люблю, когда врут! Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами.

Ф. М. Достоевский

Когда я открывал глаза, она уже болела. А может, меня просто-напросто будила головная боль. Белый боксер Чарли, племенной брак, внеплановая вязка, махом сигал на кровать. Я по привычке заслонял солнечное сплетение и пах: в засранце сорок кило весу и люберецкая силища. Жена поворачивалась на правый бок, а я отбивался от кобельего панибратства и брезгливо натягивал отсыревшие за ночь портки и рубаху. В полукедах на босу ногу я спускался на террасу. Не из отцовской бережности, а чтобы урвать еще четверть часа тишины, на цыпочках проходил мимо детской комнаты.

Чарли метил ближайшую ель, балансируя на трех ногах, потом принимался суетливо кружить по подлеску, наконец пристраивался, напоминая страдальчески осклабившегося горбуна, и оставлял солдатскую кучу. От облегчения он делал два-три скачка вбок, прихватывал пастью еловую шишку и приглашал меня поразвлечься. Дудки, теперь моя очередь.

— Вы строитель? — спрашиваю я с подвохом, потому что профессия здешних насельников — зона умалчиванья.

— Все относительно в этом мире, Сережа, все относительно.

Господи, Твоя воля! По какому такому правилу буравчика она раскалывается изо дня в день! М-м-м-м. Хоть рулоном туалетной бумаги башку обмотай и ходи так. Чтобы знали, сволочи, как мне хреново.

— Ты что, — изумился председатель, — физику в школе не учил?

— Показания счетчика, — положил шпион конец прениям.

Это у него прошлой зимой другой полковник при похмельном содействии сторожа скоммуниздил два куба шпунтованного бруса.

С востока и юга отношения самые сносные, и не надо дважды просить дернуть за веревку, когда береза уже подпилена и накренилась. А если есть место в машине, охотно подбросят до Москвы.

Ну дожили: сидеть беззаботно с офицером госбезопасности. Слово за слово разговориться понемногу о житье-бытье… — ровно то, чего я боялся пуще огня, когда три неразборчивых близнеца в кожаных пальто ни свет ни заря в декабре восемьдесят первого ввалились к Оле на Фили.

Понемногу разговориться! И думать не моги! И я мазал себе впопыхах на кухне запястье зеленым фломастером. Так, узелок на память: у тебя есть мать, у тебя было детство с велосипедом и Стивенсоном, ты любишь Пушкина и, главное, будет очень стыдно.

— Я готов, — крикнул я визитерам, задвигая ногой бутылку за дверь.

Боратынский, Вяземский, Фет и проч.
И валяй цитируй, когда не лень.
Смерть, - одни утверждают, - сплошная ночь,
А другие божатся, что Юрьев день.
В настоящее время близка зима.
В новый год плесну себе коньячку.
Пусть я в общем и целом - мешок дерьма,
Мне еще не скучно хватить снежку
Или встретиться с зеркалом: сколько лет,
Сколько зим мы знакомы, питомец муз!
Ну, решайся, тебе уже много лет,
А боишься выбрать даже арбуз.
Семь ноль-ноль. Пробуждается в аккурат
Трудодень, человекоконь гужевой.
Каждый сам себе отопри свой ад,
Словно дверцу шкафчика в душевой.
Сергей Гандлевский

Говорят хороших поэтов надо читать не выборочно, а подряд,чтобы уловить волну, на которой они творят и только потом уже выбирать что-то для конкретного времени и места. Для понимания стихов Гандлевского, по-моему, надо обязательно прочитать повесть "Трепанация черепа".Это проза, но проза вся пронизанная поэтическими интонациями.

Повесть автобиографичная, в ее основе - подлинная история болезни автора из-за которой он оказался на грани жизни и смерти. А оказавшись на этой грани взглянул на собственную жизнь с точки зрения человека, которому ни к чему уже тешить себя иллюзиями и обманывать, которому многое в собственной жизни теперь видится по-другому.

Автор приглашает нас в свой личный ад, описанный с почти патологической достоверностью, искренностью и беспощадностью к себе. У каждого свой ад и свои пути, ведущие туда. Для автора одним из способов отпереть туда дверцу служит то, что Синявский так красиво назвал "белой магией" ("Водка - белая магия русского мужика; ее он решительно предпочитает черной магии - женскому полу").Хотя книга, конечно, не о вреде этой самой "белой магии", а том, каким видится мир человеку внезапно выпавшему из жизни.

Может быть, потому, что написана повесть поэтом, выпадение из обычной жизни на ту сторону, где бытие потихоньку переходит в существование и все ближе и ближе к небытию, описано так пронзительно и ощутимо, просто мурашки по коже. Автор пытается объяснить, хотя бы самому себе, с какой такой стати "я жил и в собственной кровати/ садился вдруг во тьме ночной. ", понять а был ли смысл в том, прежнем, бытии.

"Cказанное, особенно в рифму, обязательно сбывается, только непредсказуемым образом, иногда не прямо, а вбок" - пишет автор, поверяя свою жизнь собственными стихами.
В повести также много интересных фактов из жизни и быта московских поэтов и писателей в 70-е - 90-е годы прошлого века и, что не характерно для современных авторов, все выступают под своими именами.

Если говорить о стихах, то сам автор характеризует метод их написания как "критический сентиментализм" и, наверное, это самое точное определение его поэзии, в которой чувствуется горькая сладость и гармоничная тоска.. Стихов не так уж много -автор пишет два -три стиха в год, но зато из каждого не выбросишь ни строчки. Можно сказать, что если другие поэты пишут собрания сочинений, то Гандлевский пишет сразу "Избранное".

А основной мотив его поэзии и прозы лучше всего, наверное, отражают следующие строки:
Ничего-то мы толком не знаем,
Труса празднуем, горькую пьем,
От волнения спички ломаем
И посуду по слабости бьем,
Обязуемся резать без лести
Правду-матку как есть напрямик.
Но стихи не орудие мести,
А серебряной чести родник.

Эта книга вышла в серии "Зеркало", издаваемой хорошо известным Пушкинским фондом. У Сергея Гандлевского в этом издательстве уже выпущено две книги: сборник стихов "Праздник" и повесть "Трепанация черепа. История болезни" (1996), в которой писатель подробно излагает обстоятельства своей частной жизни. Этот чуть скандальный рассказ интересен постольку, поскольку интересен автор.
По предыдущим опубликованным произведениям Гандлевского можно судить, что он, хотя и москвич, писатель петербургской, даже точнее сказать - питерской традиции, отчасти продолжающий в прозе линию А.Битова и С.Довлатова, а в поэзии - О.Мандельштама и особенно И.Бродского. "Поэтическая кухня" - сборник коротких эссе на литературные, преимущественно поэтические темы. Форма эссе (сам писатель называет их очерками) выбрана Гандлевским, скорее всего, не случайно: в восприятии и воспроизведении на бумаге окружающей литературной и нелитературной действительности он прежде всего поэт, то есть человек, для которого на первом месте стоит "точная передача своего взгляда на вещи". Как и в "Трепанации черепа", автобиографической повести, лишенной всяких литературных масок и тем не менее художественной, С.Гандлевский предлагает читателю написанные в свободной форме размышления, можно сказать, о жизни и творчестве своих друзей (в данном случае все друзья - и многолетний приятель Александр Сопровский, и Тимур Кибиров, и "коллега Пнина" Набоков, и "гений одиночества" Бродский). Это чувство непрерывности в литературе, когда можно вести полноценный творческий диалог и с живыми, и с умершими, и со знакомыми, и с незнакомыми коллегами, в большой степени свойственно Гандлевскому. Об этом он говорит в интервью Д.Новикову: "Конечно, представляешь себе какого-нибудь личного знакомого, понравится ли ему твое сочинение, но бывает, что смотришь на собственное стихотворение глазами Баратынского или Ходасевича, спрашиваешь с надеждой: вам понравилось?" Это интервью, как и другое, взятое А.Генисом, дает представление о личности автора, об его "манифесте персональной поэтики", в котором главное - чуткость к законам гармонии и "естественность тона", или, как он говорит в другом очерке "Метафизика поэтической кухни", "когда понимаешь, что стихам виднее".
Что касается биографии Сергея Гандлевского, писателя, которого по степени "нелитературной" открытости можно сравнивать с его тезкой Довлатовым (да и сам лирический герой Гандлевского - по выражению Д.Новикова, "рефлектирующий аутсайдер из литературного подполья" - словно сошел с довлатовских страниц), то ее мы уже достаточно знаем из его прозы. А открытием для читателя, думаю, будут свободные размышления на заданную тему - эссе об Александре Сопровском, Тимуре Кибирове, Льве Лосеве, которому, по образному сравнению автора, удалось проникнуть в литературу в разгар поэтического застолья, когда стол разворочен и беседа "представляет собою. смесь учености и похабщины". Об очерке памяти Сопровского, открывающем книгу, хочется сказать отдельно - на мой взгляд, это едва ли не самая большая удача Сергея Гандлевского, из которой следует: настоящий поэт может не успеть (по разным внешним причинам) приобрести большое место в литературе, но обязательно "оставит след в сердце". "Пользу его жизни трудно потрогать руками", - пишет Гандлевский о своем покойном друге, не жалевшем времени для бесед с малознакомым рабочим или начинающим поэтом, постоянно проверявшим свои замыслы на подлинность - и потому воплотившем их немного. Это тем более впечатляет, что Гандлевский прямо признается: он не поклонник стихов Сопровского. Воспоминания о Сопровском менее всего литературны, и все же ясно, что вспоминает поэт - о поэте. Попытка "восполнить" тот образ друга, который он сам не сумел вложить в свое наследие, очень понятна и, думаю, не тщетна. Из "мэтров" объектами внимания Гандлевского стали Баратынский, Пушкин, Есенин, Ходасевич, Бродский, Галич, Тарковский. Из этих работ наиболее интересными представляются эссе о Бродском и Ходасевиче. У первого писатель отмечает выдержанную (хотя, к счастью для читателя, и не всегда) позу "небожителя", ставшую и силой его, и слабостью: "Не будь строгой до изуверства самодисциплины Бродского, не было бы и "срывов" - шедевров любовной лирики. " Эссе о Ходасевиче называется "Орфей в подземке" - так Гандлевский иллюстрирует смешение "возвышенного слога и низких материй" в поэзии Ходасевича.
Все-таки следует признать, что Гандлевский пишет тем сильнее, чем ближе ему по времени изображаемый объект. Но еще лучше он пишет вообще без объекта - когда им является сама поэзия, когда он просто размышляет: как создается стихотворение, почему, зачем? То есть чем абстрактнее и субъективнее - тем лучше, то есть конкретнее и объективнее результат! Таковы "Польза поэзии", "Метафизика поэтической кухни", интервью, в которых писателю невольно приходится просто говорить о личном. А самое невыразительное - попытки исторического экскурса. Эти темы - Поэзия и История - конечно, не только распределены по отдельным работам, но и разбросаны по кусочкам внутри каждой из них. Но в любом случае книга будет интересна читателю, особенно понимающему суть поэзии: не только ее "рекорды", но и ее "изнанку".

Трепанация черепа скачать fb2, epub, pdf, txt бесплатно

Проза С. Гандлевского, действие которой развивается попеременно то вначале 70-х годов XX века, то в наши дни – по существу история неразделенной любви и вообще жизненной неудачи, как это видится рассказчику по прошествии тридцати лет.

Сергей Гандлевский – поэт, прозаик, эссеист. Окончил филологический факультет МГУ. Работал школьным учителем, экскурсоводом, рабочим сцены, ночным сторожем; в настоящее время – редактор журнала “Иностранная литература”. С восемнадцати лет пишет стихи, которые до второй половины 80-х выходили за границей в эмигрантских изданиях, с конца 80-х годов публикуются в России. Лауреат многих литературных премий, в том числе “Малая Букеровская”, “Северная Пальмира”, Аполлона Григорьева, “Московский счет”, “Поэт”. Стипендиат фонда “POESIE UND FREIHEIT EV”. Участник поэтических фестивалей и выступлений в Австрии, Англии, Германии, США, Нидерландах, Польше, Швеции, Украине, Литве, Японии. Стихи С. Гандлевского переводились на английский, французский, немецкий, итальянский, голландский, финский, польский, литовский и японский языки. Проза – на английский, французский, немецкий и словацкий.

В книгу вошли стихи, написанные с 1973 по 2012 год.

В книгу вошли эссе, статьи и рецензии разных лет.

Эта досадная история произошла ровно двадцать пять лет назад. Но… всё по порядку.

Иван Силыч Цыпушкин — славный 40-летний дядька с приплюснутой головой и грустными глазами, работал начальником механического цеха на кожзаводе. Начальник, как начальник, не лучше и не хуже остальных: в меру строгий, в меру сердечный — не раз спасал цеховых штрафников от увольнения.

Бывший партийный функционер, Яша Беленький, сколотивший состояние на скупке краденных с завода цветных металлов, пожертвовал крупную сумму денег на восстановление храма в монастыре.

Строители обещали увековечить его имя на стене восстановленного храма…

Работы завершены. Яша возвращается в родной город, чтобы принять участие в церемонии освящения храма…

В тот день Арабелла проснулась девочкой лет восемнадцати, в полосатых чулках и грубых туристических ботинках. Вот так и проснулась. Подошла к зеркалу и посмотрела на себя: такой могла вообразить свою героиню рыхлая телом писательница средних лет в вязаной кофте… Арабелла ничего против своего вида не имела, но ей не нравилось имя. Это имя надоедало уже в первые полчаса после утреннего пробуждения, а потом еще и оставляло во рту привкус патоки. Впрочем, знавала она людей, которым еще меньше повезло.

Кавдаллор, крысиный король. Трагедия Стихи разных лет, хорошие и разные Песни разных авторов исполнявшиеся С.М.Пeчкиным Общество Российско-Эльфийской Дружбы "Херен Элендилион" А.Т.Шельен Хоббиты и психоактивные вещества Анатомия Рока Пять миллионов Так они возвращались в дождливый и ветреный день Из сборника "Сто одна хиповская телега" Индеи O.S. К вопросу о структурно-мифологическом подходе к новейшей истории Обращение по поводу фестиваля охраны культурной экологии Когда наступит этот день О Стасе (С. "Несси" Торопове) без названия Опыт шизофренического бреда за вскапыванием грядки картошки на даче у Браина Здравствуй, невидимый брат, здравствуй! Изобретатель просит помощи! Так давно я не был с тобой Я кладу голову на руки. Песни периода с 1987 по 1997 гг. Песни, исполнявшиеся группой Рождество (с 1988 по 1997 гг.) "Стрельцы" Проект Клипа Проекты клипов: Песнь о Кайфе, Весь мир сошел с ума, Дети Тумана Неоконченные стихи. Переводы лирики [S] Метроистории Начальный курс квенья

"Этот странный, странный балканский мир. Видимо, в этом прекрасном крае, который и поныне раздирают жестокие страсти и смертельная вражда, что-то пробуждает необузданное воображение. Суровая правда жизни сочетается с вымыслом и в рассказах македонского писателя Петре Андреевского. " (М. Тарасова).

Селянин Гроздан Ошавковский прожил долгую жизнь, его не страшили облавы, погони, убийства. Но на старости лет Гроздан вдруг понял, как он слаб и беззащитен, - призрак жестоко убитого им когда-то односельчанина стал пугать его и изводить.

Рассказ входит в сборник Петре Андреевского "Все лики смерти".

Дорога на высоту

Несколько лет назад Инна Кинзбурская выпустила небольшую книжку "Один год в Израиле" Это были записки "свеженького" репатрианта, читалась она с интересом, олимы говорили: "Да, это мы, так было с нами".

В новой книге автор продолжает рассказывать о жизни выходцев из бывшего Союза на исторической родине, о людях, с которыми сводит судьба. "Дорога на высоту" -- это и метафора (алия -- от ивритского слова "лаалот" -подниматься), и реальный путь от порога до порога, от брошенного дома в небольшом украинском городке до маленького домика в горах на святой земле.

Мой сосед всегда служил образцом пунктуальности. Как говорят в таких случаях, по нему можно было сверять часы. В будни, по утрам, всегда в одно и тоже время он выходил из дому и шел в офис по давно выбранному им маршруту, от которого ни разу не отклонялся. Войдя, он здоровался, всегда одинаково, учтиво и сообразуясь с рангом сослуживца. Дела, доверенные ему, находились в строжайшем порядке. Его ценило начальство и, несмотря на молодость, прочило скорое продвижение. К вечеру он возвращался домой. До следующего утра никто не видел, чтобы он выходил на улицу. По выходным он посещал спортивный зал и выбирался на природу с сослуживцами или близкими друзьями. Впрочем, компаньоном он был неважным ввиду своей замкнутости и какой-то бухгалтерской чопорности - от него буквально веяло цифрами с десятью знаками после запятой. Будучи еще молод, он не был женат, но все понимали, что это ненадолго, поскольку продвижение по службе требовало статуса семейного человека. Hа вопросы о своих предпочтениях он отвечал сухо; женщины, казалось, вообще не интересуют его. Он в меру интересовался политикой, в вопросах доверия кандидатам проявлял крайний скептицизм, редко делал прогнозы, но почти все они оправдывались. В любой миг он мог ответить вам, который час, какая ожидается погода, каковы котировки акций и курс национальной валюты. Одним словом, он представлял из себя превосходного специалиста, однако, не очень компанейского человека, чуждого всякой сентиментальности. Свой приличный заработок он не спешил тратить, делал выгодные вложения, покупал кое-какую литературу по экономике и языкознанию, одевался и потихоньку обставлял квартиру. Без излишеств. Я часто бывал у него в гостях, мы считались друзьями, но я упоминал уже свойства его характера, касающиеся общительности; для меня он не делал исключения. Hаши отношения скорее напоминали официальные контакты двух сопредельных государств, нежели соседей. Однажды в его квартире, после обстоятельного диалога о ценах на рынке комплектующих к ЭВМ он вдруг спросил меня, разбираюсь ли я в живописи. Я ответил не сразу, потому что был удивлен. - Ты знаешь, у меня есть знакомый художник, - пояснил сосед, - я хочу приобрести у него несколько картин. Повешу на стену, сейчас это модно. Мне бы хотелось, чтобы ты оценил.

То далекое первое дело

Там что-то происходит. Hет там точно что-то. Открою и узнаю, что же там. Водка мордобой. Строители компрессор отбойный молоток. Асфальт долбят.

Ах твою! Аааа. будильн. ик. Да убейся ты звонить! Время. Худмудработа. Потом вечер, два потом, три потом. Проснуться. Телевизор. Меня поднимет. Меня разбудит телеви. Ого, и крышка с колонки слетела. Эйхх! И все ж зря он ночью закатился со своим "А ну убавь, громко". -theнуки! А вдруг найдут? Когда-нибудь точно найдут. -soyouкентэйкtheкуки! Так. Постель. Ага. Да. Хозяйственный. Как бомж. Hа лавке ранним. Солнечным весенним. Журчащим звенящим. Утром постклимактических старух. Чай кофе кофе нет привычка. Бээээээоаоуу. Будет вечер, будет и кофе не забы купи. Ча. Чайник! Уже. Ить их мать, и чаю. С чем с чем с чем у нас сегодня? С сахаром. Сахар? От. И масла нет. Бутероброддо. Колбаса была. Тут. Есть. Хлеб. Черный ладно где еще наша не пропадала мать-перемать где еще наша не пропадала дрянь жрать. Hу, появился? Как спал? Ах, да, ты же спал. Колб. Да на. И отстань. Тебе же никуда не йтить. Мне бы! Сегодня я буду зол. Так, трескай и молчи. ШШШШШАА А. Так-то лучше. екогда. В ритме блюм чай. -Ррррраааааааайгетэнаффоtheнуки! О, сахар уже растворился. Тшай гхотов. -thecookie! Время?

Книга П. Г. Фосетта — это яркий, красочный рассказ о дикой природе южноамериканских тропиков, о населении этих мест, о нравах и порядках, которые господствовали в то время в странах Южной Америки.

Читайте также: