Фукидид история пелопоннесской войны краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Итак, он здесь, дабы сыграть свою роль в драме Греции, клонящейся к упадку, — судья трезвый и неподкупный, величайший историк античного мира, Фукидид, один из величайших историков всех времен.
Ученый XIX века со знанием дела вытащил на свет Фукидида. Он усмотрел в нем одно из своих собственных творений, открытие научной истории, объективной науки в прошлом. Фукидид стал для нас сыном XIX века, абсолютным историком, историком чистой Объективности (конечно, с большой буквы).
И это верно, за исключением некоторых нюансов и кое-чего, преданного забвению. Прежде всего сама история, которую мы делаем, научила нас, что абсолютная объективность, в особенности для историка, пишущего историю своего времени и историю великой войны, есть обманчивый мираж. Скажем проще: Фукидид — историк весьма беспристрастный, беспристрастный, насколько позволяло его время, его характер и его образование.
Вот в качестве примеров, а также для того, чтобы сделать более осязательным портретное искусство Фукидида, двое из этих афинских действующих лиц, чьи образы наиболее тщательно очерчены (эти образы заставляют нас отодвигать на второй план или оставлять без внимания тех авторов, кто стал бы их напрасно дублировать). Принцип отбора, придерживаться которого обязан каждый историк, чтобы избежать загромождения, используется Фукидидом бесконечно шире, чем историками нашего времени. Эти избранные персонажи — они даны контурно, но отчетливо — в упомянутой классической истории войны городов-государств являются в то же время символическими изображениями политических деятелей всех демократий или псевдодемократий.
1 Фукидид, История, VII, 50, 4, перевод Ф. Мищенко, М., 1915.
Чтобы покончить с этим, наш историк выдает Никию своего рода свидетельство о добропорядочности и подчеркивает иронию судьбы, которая приберегла для этого человека, одержимого благонамеренностью, бесславную казнь попавшего в плен полководца, допустившего сдачу своей армии врагу, с таким подтекстом: чтобы быть великим вождем, возможно, недостаточно быть порядочным человеком.
Антипод Никия — Клеон (да и Алкивиад). Клеон очень умен, беспощадно логичен. Фукидид не любит Клеона, однако делает ему честь, приписав ему в одной из его речей свою собственную философию истории (как он сделал это и в одной из речей Перикла). Клеон знает и указывает, что великая держава создается и держится только несправедливостью. Он заявляет, что государства, которые осуществляют власть, не могут без риска признать правыми подчиненные государства, с полным основанием восстающие против властителей, что державы не могут позволить себе такую роскошь, как вдруг показать себя справедливыми, человечными, великодушными. Действительно, Афины, когда подчиненная им Митилена поднимает восстание, могут выбирать только между справедливостью и господством, между Митиленой и собственным существованием. Клеон предлагает сокрушить Митилену кровавыми репрессиями, которые вселят во весь эллинский мир ужас перед одним именем Афин.
Таким образом, персонажи Фукидида, созданные крупным романистом, не перестают задавать нам вопросы, требовать объяснений, попросту выступать, подобно живым людям.
1 Фукидид, История, II, 43, 4.
1 Фукидид, История, I, 22, 4.
2 См. Андрэ Боннар, Греческая цивилизация, т. II, с. 158 М., Издательство иностранной литературы, 1959.
Для Фукидида в таком случае наука больше невозможна. Говорят, что Фукидид был атеистом. Всецело занятый наукой, он, как ученый, поневоле атеист в том смысле, что ему некогда заниматься богом. Итак, в основу его полезной истории положена рабочая гипотеза, которая является рационалистической гипотезой: законы истории в принципе соответствуют законам нашего разума.
1 Фукидид, История, I, 22, 4.
Оригинальность Фукидида, быть может, преимущественно в том, что он перенес методы и дух науки в собственном смысле — науки физики и медицины — в область истории, где еще царили чудеса. Как Сократ пытался сделать из морали науку, так и Фукидид пытается сделать из истории точную науку или почти науку. И это грандиозно. Может быть, и слишком честолюбиво.
1 Фукидид, История, I, 23, 5.
Что же такое в конечном счете, по его мнению, эта природа человека? Что такое человек, творящий историю? Человек, как и все живые существа, вызван к жизни изначальной силой, которую он воспринимает как неиссякаемую потребность своего бытия и которая есть желание жить. Жить — это прежде всего сохранять себя, укреплять безопасность своего существования. Человек, замечает Фукидид, подвергается опасности смерти только затем, чтобы избежать смерти. Жить, продолжает он, значит обеспечить свое благополучие. Другими словами, это — иметь, владеть.
Иметь и сохранять себя — вот главные направления жизненного инстинкта. Их объединяет одно и то же слово: интерес, выгода. Интерес — вот двигатель, который притягивает к себе всю деятельность человека. Все другие побудители заложены в нем. У Фукидида нет деятеля, который, воздействуя на массы, приводя в движение тайные пружины сердца, не произнес бы таких слов, как интерес или его синонимы: польза, выигрыш, выгода и т. д. Эти слова — лейтмотив всего труда Фукидида в целом.
То, что Фукидид утверждает относительно отдельных лиц, он с еще большей силой утверждает относительно коллективов, политических объединений, которые, собственно, и являются объектами истории.
Что такое город, нация, государство? Объединение интересов, сумма индивидуальных интересов. Для Фукидида государство отнюдь не является — как это с легкостью утверждают об античном городе-государстве — новым образованием, которое будто бы имеет свои собственные интересы. Государство не есть особая сущность, это лишь платформа для соглашения: соглашения между индивидуальными интересами, которые в рамках города-государства будут соблюдаться лучше, чем в любых других рамках. Диалектика ораторов Фукидида во время грозящей городу-государству опасности стремится показать, что интерес государства совпадает с интересами отдельных лиц, что благополучие и сама жизнь индивидуума рушатся вместе с гибелью города, в то время как процветание города им благоприятствует.
При таком аспекте остается только констатировать, что город, то есть сумма индивидуальных интересов, движим теми же побуждениями, что и отдельные лица: город также хочет иметь и продолжать жить.
Само собой разумеется, что Фукидид и не думает возмущаться этой потребностью, которую он обнаруживает в самой основе политической деятельности. Естественный закон не может быть поводом для возмущения ученого. В результате предпринятых им взысканий Фукидид оказывается стоящим лицом к лицу с истиной биологического порядка. Он открывает, что человеческие общества хотят жить: он рассматривает их под этим углом, ибо считает, что эта точка зрения освещает всю деятельность городов-государств во время войны. Все остальное — я подразумеваю мораль и т. п. — ему безразлично с того момента, как этот закон, применяемый им в качестве гипотезы, объясняющей историю, действительно начинает объяснять подавляющее большинство фактов.
Кроме того, Фукидид очень старается, чтобы этот открытый им закон был подтвержден значительным числом действующих лиц его истории — государственными людьми, весьма отличными друг от друга, ведущими борьбу по различным поводам, людьми с различными характерами и лично не всегда внушающими симпатию самому автору. Всеобщим признанием такого рода Фукидид обеспечивает себе видимую объективность и придает историческому закону всеобъемлющий характер.
Возьмем высказывания Перикла. Вот речь второго года войны, которую он произносит в защиту империалистической политики. Эта политика раздражает народ потому, что она, как кажется, ведет — уже — к катастрофе. Перикл говорит в основном следующее: наши отцы основали государство — чтобы жить. Мы обязаны сохранять и даже расширять это государство. Наша власть, без сомнения, основана на несправедливости. Мы не обращаем внимания на постоянную ненависть подвластных нам народов. Если мы станем справедливы всего на один момент, то в результате не только погибнет наше государство, но и мы потеряем свободу, и даже самую жизнь. В настоящее время перед нами только один выбор: продолжать тиранию или исчезнуть. Здесь — оправдание империализма, разумеется, не в плане морали, но в плане самого существования.
Вот оправдание права завоевания природным инстинктом. Ясно, если позволительно так сказать, что Гермократ читал Фукидида.
Это не случайность, что Фукидид избрал предметом своей истории судьбу государства. Возникновение, рост и крушение державы представляют в его глазах политическое явление — государство в чистом виде, явление, полное величия. Это величие — повторим еще раз — не относится к величию нравственного порядка, но порядка жизненного. Рост города с его империализмом, кажется, поразил Фукидида как прекрасное зрелище, достойное созерцания; так с удовольствием глядят на юношу, поглощающего пищу: его аппетит вполне оправдан. Каждый живущий город стремится к власти. Бессмысленно останавливать его в развитии его бытия. Да и во имя чего? Фукидид не знает этого. Остановить его — нам по вторяли это двадцать раз — значит приговорить его к смерти.
1 Фукидид, История, IV, 61, 5—6.
2 Там же, VI, 18, 3.
3 Там же, VI, 18, 6.
Я полагаю, что уже можно ясно представить себе, насколько все это не имеет ничего общего с международным правом, со справедливостью. История — это возрастание воли к жизни, это борьба желаний жить.
Но нет ли в мире Фукидида, до сей поры анархическом, нет ли в нем силы, способной как-то организовать хаос антагонистических желаний жизни? Силы, которая ввела бы в русло порядка жизненный инстинкт, естественно стремящийся расшириться?
1 Фукидид, История, II, 65, 5—9.
1 Фукидид имеет в виду две враждующие группировки среди афинских граждан — демократов и аристократов.
2 Фукидид, История, III, 82, 2, 4, 8.
Так распадались города-государства и мир городов, так разрушалась вследствие войны городов-государств и человеческих раздоров вся Греция в целом. Еще один человек, — человек, целиком воспринявший Фукидида, — сделает попытку спасти Афины и с ними Грецию. Это Демосфен. Попытка героическая, но безнадежная.
Будут еще и другие пытаться найти иные пути спасения государства. Самый выдающийся среди них — Платон; соединяя мысль и действие, он постарается представить в своих работах образ идеального государства, стремясь в то же время руководить реальным государством, опираясь на дружбу с правителем.
Но умозрительный уклон его мышления и фантазия слишком велики у Платона для того, чтобы воплотиться, по крайней мере в тот момент, в реальную жизнь.
Труд Фукидида не есть история процветания Афин. Возможно, она превосходит это: в момент, когда намечалось крушение демократии и величия Афин, этот труд явился достижением человеческого разума, который, составляя суждение об истории Афин, осознал это крушение и попытался понять его причины.
Фукидид родился около 460—455 гг. до P. X. Он сам говорит, что в начале Пелопоннесской войны он был уже в вполне зрелом возрасте и мог понимать и наблюдать совершающиеся события. Таким образом, он был современником и очевидцем Периклова правления и самой войны. Принадлежал он к богатой и знатной фамилии фракийского происхождения. Сын Олора, он был потомком фракийского царя того же имени и состоял в родстве с фамилией Кимона. Фукидид обладал материальными средствами, независимым положением и близок был к выдающимся и влиятельным лицам. Он получил прекрасное образование, стоял на высоте тогдашнего умственного развития и был одним из самых крупных и характерных представителей греческой мысли того времени. Как афинянин и афинский стратег, он близко знал положение дел в Афинах. Кроме того, он имел обширные связи и влияние во Фракии, где ему принадлежали золотые прииски в окрестностях Амфиполя.
Как заявляет сам Фукидид, он начал свой труд тотчас по возникновении войны, будучи заранее уверен в ее важном значении. События 27-летнего периода, с 431 г. по 404, он считал за нечто цельное, за одну войну, и даже возражал против иного мнения. Фукидид оставил свой труд неоконченным: он останавливается на 411 г.
Фукидид писал, как историк-очевидец, и его главный источник — виденное им самим или слышанное от других лиц, близко стоявших к событиям и заслуживавших, по его мнению, доверия. Материалом служили ему и документы, надписи и вещественные памятники, культурные переживания, обычаи и одежда, устные предания, свидетельства поэтов и т. п. Фукидид пользовался и трудами своих предшественников, когда касался прошлого. Геродота он прямо не называет, но нет сомнения, что он был знаком с его произведением.
Фукидид сознается, что узнавать правду было трудно, так как свидетели-очевидцы говорили об одном и том же не одинаково, а под влиянием пристрастия или памяти. Таким образом, основные приемы исторической критики впервые, можно сказать, открыты и применены Фукидидом. Фукидид первый надлежащим образом оценил важность документов и некоторые из них целиком внес в свою историю. Он умел воспользоваться и мифом, и народным преданием, объяснить более или менее правдоподобно самое происхождение того или иного рассказа, даже неверной версии.
Особенно интересны с точки зрения приемов те начальные главы, в которых Фукидид пытается дать реконструкцию важнейших моментов древнейшей греческой истории. Правда, здесь он впадает в некоторые ошибки, например, говорит о мифических или легендарных личностях, подобных Агамемнону, как о чисто исторических деятелях. Но виною тому не метод, а свойственное всей древности неуменье отличать миф и легенду от исторического факта и — главное — недостаточность фактических данных, при помощи которых приходилось оперировать тогдашней исторической науке. Со стороны же метода эти главы — одно из самых ярких доказательств глубины и силы ума Фукидида и вообще одно из самых замечательных проявлений греческой мысли. Здесь Фукидид широко применяет метод обратного заключения — от настоящего к прошлому, от известного к неизвестному, причем основанием для его заключений и комбинаций служат свидетельства эпоса, топографические данные, вещественные памятники, быт более отсталых в культурном отношении греческих племен и варваров, сохранившиеся названия, обычаи, празднества и обряды,— словом то, что мы теперь называем культурными переживаниями.
Вообще в очерке древнейшей истории Фукидид придает большое значение экономическим отношениям и материальным средствам. Накопление богатств у него является важным фактором исторического развития. Такие явления, как переселения, завоевания, рост внешнего могущества народов, он ставит в тесную связь с бытовыми и хозяйственными условиями. Природным условиям и географическому положению Фукидид придает тоже большое значение.
Одним из излюбленных приемов Фукидида, как и вообще античной историографии, являются речи, влагаемые в уста действующим лицам. Без сомнения, речи эти — в значительной мере композиция самого историка. Посредством этого приема историк изображал мотивы действующих лиц, представлял доводы pro и contra, знакомил с общими условиями и обстоятельствами, при которых происходило действие, и проч.
Фукидиду присуща идея причинности, причем он умеет отличать общие, основные причины от поводов и случайных обстоятельств. У Фукидида мы уже встречаем сознание законосообразности исторических явлений и ряд своего рода обобщений, основанных на убеждении в том, что одинаковые причины и условия вызывают одинаковые следствия: по его мнению, пока не изменится человеческая природа, до тех пор будут происходить явления, подобные тем, которые он описывает.
Он говорит иногда об оракулах и предзнаменованиях, но не потому, чтобы он верил в них, а потому, что они являлись известным фактором, с которым историку приходилось считаться. Фукидид сообщает и о землетрясениях и затмениях, но не придает им значения чуда или предзнаменования. По Фукидиду, не гадатели, не предзнаменования и оракулы, а ум и знание могут предусматривать будущее.
Фукидид редко высказывает свои личные мнения; обыкновенно он избегает говорить от себя: он заставляет говорить самые факты. Но, конечно, Фукидид не мог быть совершенно свободен от мотивов субъективных, тем более, что он был современником большей части описываемых им событий. Его характеризует любовь к истине. Его добросовестность в изложении фактов такова, что с помощью им же сообщаемых данных можно иногда проверить и даже опровергнуть его взгляд или отзыв. Аристократ по происхождению и по положению, далеко не сторонник крайней демократии, Фукидид не скрывает дурных поступков олигархов и устами Перикла рисует величественный идеал афинской демократии. Сам афинянин, он высоко ценит и ярко выставляет заслуги их врага, защитника Сиракуз, Гермократа, и относится с полным беспристрастием к спартанцам. То же беспристрастие у Фукидида и по отношению к другим городам Греции. Вынужденный удалиться в изгнание, Фукидид не относится, однако, с ненавистью и злобой к своему родному городу. Вообще, там, где историк говорит о своей неудаче под Амфиполем, ярче и рельефнее всего обнаруживается его объективность.
После всего этого неудивительно, если мы встречаем самые хвалебные отзывы о Фукидиде. Как историк, излагающий современные ему события, Фукидид имеет преемников; но как критик, он стоит совершенно изолированным; на тот путь, который он показал, в древности никто не отважился снова вступить. Тем не менее уже в 30-х годах истекшего столетия встречаются и нападки на Фукидида. Настоящий же час строгой, беспощадной критики для Фукидида настал с 70-х годов XIX в., со времени появления трудов Г Мюллера-Штрюбинга. Но неосновательность большей части этих нападений в настоящее время достаточно уже обнаружена.
У Фукидида, конечно, есть отдельные, частные промахи, ошибки и неточности. Так, например, мы найдем у него иногда анахронизмы. Он переносит современные ему мотивы и понятия в далекое прошлое. Найдутся неясности и противоречия в хронологических указаниях Фукидида. Что же касается принятой им хронологической системы — он считает по летам и зимам,— которую часто ставят ему в особую вину, - то эта система имеет свое основание и оправдание: сам Фукидид объясняет, почему он предпочитает считать годы не по имени архонтов или других должностных лиц, а по летам и зимам; притом у греков не было одного общеупотребительного календаря и, ввиду разнообразия в этом отношении, нужно было принять за основание нечто постоянное и общее для всех: таковым является смена времен года.
Но несмотря на отдельные ошибки и неточности у Фукидида,— если беспристрастно и всесторонне оценивать его, принимая в соображение время его жизни и тогдашнее состояние науки,— в общем он останется одним из величайших историков и источником достоверным настолько, насколько вообще может быть достоверно произведение человека. Большинство из тех промахов, неверных показаний и неточностей, в которых может быть уличен Фукидид, относится к категории ошибок невольных, более или менее свойственных каждому, а тем более историку, жившему за четыре века до P. X., когда не было ни собранных материалов, ни стенографов, которые записывали бы речи, ни подробных донесений послов, ни обширной переписки руководящих деятелей, словом,— того, чем располагает современная наука по отношению к эпохам, к нам близким по времени.
В настоящее время труд Фукидида делится на 8 книг; однако это деление не принадлежит автору. Подлинное деление повествования в оригинале было по летам и зимам.
Столь же подробно и последовательно описаны и следующие годы.
Подробность изложения дает возможность восстановить карту военных походов союзников (см. карту в [15], стр.192— 193). Весь театр военных действий расположен в восточной части Средиземноморья и не распространяется выше 41 ° северной широты; активному театру не принадлежали пролив Босфор и юг Крита, но зато многие битвы происходили на побережье Азии. Таким образом, все описанные Фукидидом события четко локализуются в весьма небольшом географическом квадрате восточного Средиземноморья.
Аутентичность Фукидида
Этот стиль выдержан на продолжении всех 880 страниц труда Фукидида. Ясно, что без многочисленных черновиков достичь такого слога невозможно. Сколько же драгоценного пергамена (и папируса) понадобилось Фукидиду (в условиях изгнания) для написания его книги?
Дальнейшее чтение труда Фукидида выявляет следующие его особенности:
1) автор демонстрирует огромную предварительную начитанность и писательскую опытность;
2) конструкции фраз весьма сложны и оснащены нетривиальными грамматическими построениями;
3) налицо четкое развитие стройной реалистической идеи в изложении исторических фактов;
4) налицо скептическое отношение ко всему сверхъестественному в жизни людей.
Как мы, уже выяснили (см. § 5, гл.1), первые три особенности присущи книгам эпохи бумаги и книгопечатания и не могли развиться 1 в добумажное время малочисленных и грамматически не унифицированных рукописей. Вольнодумство Фукидида (п.4) также определенно указывает на эпоху Возрождения.
Уже этого достаточно для обвинения книги Фукидида в апокрифичности. Посмотрим поэтому, какие имеются доказательства аутентичности Фукидида. Дают ли такие доказательства, скажем, рукописи труда Фукидида?
Что касается пергаменных рукописей (кодексов), то древнейшей из | них считается рукопись, хранящаяся во Флоренции и датируемая XI веком. К несколько более позднему времени относятся рукописи, хранящиеся в библиотеках Ватикана, Гейдельберга, Лондона, Мюнхена и Парижа. Все эти рукописи лишь незначительно разнятся друг от друга.
Таким образом, о древности труда Фукидида рукописи нам фактически ничего не говорят, и потому вопрос о его аутентичности (или апокрифичности) надо решать другим путем.
Затмения у Фукидида
В книге I сочинения Фукидида есть упоминание о затмениях Солнца, но весьма общее и неопределенное. Хотя оно не может служить для астрономической датировки, мы для полноты картины приведем соответствующий текст:
Напротив, в книге II солнечное затмение описано довольно подробно:
«В то же самое лето афиняне изгнали из Эгины эгинян вместе с женами и детьми, считая их главными виновниками войны; кроме того, они находили более безопасным для себя, если лежащая подле Пелопоннесса Эгина будет занята их гражданами. Немного времени спустя они послали на Эгину своих колонистов. Изгнанным эгинянам лакедемоняне дали для жительства Фирею и предоставили в их пользование поля ея отчасти из вражды к афинянам, отчасти за те услуги, которые оказали им эгиняне во время землетрясения и восстания гелотов. Фирейская область лежит на границе Аргопиды и Лаконики и простирается до моря. Одни из эгинян поселились здесь, другие рассеялись по остальной Елладе.
Обратим внимание, что автор хорошо понимает механизм затмения, упоминая об обязательности новолуния (во всяком случае, это — указание на уже длительную практику в наблюдении затмений в те времена).
Другое солнечное затмение описано в книге IV в следующих терминах:
«В ту же зиму и хиосцы срыли свое новое укрепление по требованию афинян, которые подозревали их в стремлении к какому-то перевороту; однако они заключили с афинянами договор, по мере возможности обеспечивши неприкосновенность своих учреждений со стороны афинян. Вместе с тем кончилась зима и седьмой год этой войны, историю которой написал Фукидид.
В книге VII говорится:
«Зима подходила к концу, кончался и восемнадцатый год войны, историю которой написал Фукидид.
Лишь только началась следующая весна, лакедемоняне и союзники в самую раннюю пору вторглись в Аттику. (Фукидид, VII, 18; см. [9], стр.219).
Далее, в пунктах 20—49 подробно излагаются летние события. Изучение длительности всех военных передвижений показывает, что следующие пункты 50—51 описывают уже конец лета:
Подведем итоги. Из текста однозначно вытекают следующие 6 утверждений:
1) В восточном квадрате Средиземноморского бассейна, простирающегося по широте приблизительно от 15 до 30° и по долготе от 30 до 45°, Фукидидом зафиксирована триада затмений: I (солнечное), II (солнечное), III (лунное) с интервалами между ними в 7 и 11 лет:
2) затмение I происходит летом;
3) затмение I является полным (видны звезды);
4) затмение I происходит после полудня (время местное);
5) затмение II происходит в начале лета;
6) затмение III (лунное) происходит в конце лета.
Кроме того, в тексте имеются указания, что затмение II происходит в марте, однако мы будем включать это условие в список четких требований 1—6. Задача состоит в том, чтобы найти триаду, удовлетворяющую условиям 1—6.
Датировка Петавиуса
В XVI веке Петавиус подобрал для затмения I дату 3 августа -430 года. Кеплер (XVI век) подтвердил, что в эту дату затмение Действительно было. С этого момента мы и знаем дату начала Пелопоннесской войны: -430 год.
Для затмения II Петавиус подобрал дату 21 марта -423 г.
Для затмения III Петавиус подобрал дату 27 августа -412г.
Таким образом, казалось бы, астрономия дает четкую датировку описанных событий в V веке до н.э. Однако рассмотрим найденную Петавиусом триаду (-430, -423, -412) более внимательно.
Для этой триады интервалы между затмениями равны требуемым 7 и 11 годам.
Лунное затмение -412 года имело фазу в 13,2 баллов и было видимо в Европе. Точка его зенитной видимости имела координаты +44° долготы и -18° широты, т.е. находилась на севере Мадагаскара. Это затмение удовлетворяет всем условиям, наложенным на затмение III.
Солнечное затмение -423 года является кольцеобразным (см. [16], стр. 178). Оно происходило утром на восходе Солнца в Атлантическом океане, до полудня — в Ирландии и Швеции, а затем полоса максимальной фазы ушла к Северному полюсу. Согласно Гинцелю (см. [16], стр.59) его фаза была равна 8,4 балла в Афинах и 9,4 балла в Риме. Это затмение удовлетворяет всем условиям, наложенным на затмение II.
Солнечное затмение -430 года после Петавиуса исследовалось многими авторами (Цех, Хейс, Стройк, Кеплер, Риччиоли, Гофман, Гинцель, Джонсон, Линн, Стокуэл, Зейфарт). Столь большое внимание этому затмению было уделено потому, что его фаза вызывала трудности. Согласно Петавиусу, фаза этого затмения в Афинах была равна 10,25 балла, а согласно Стройку — 11 баллам; лишь Кеплер утверждал, что фаза этого затмения равна 12 баллам, т.е. что это затмение было полным. Дальнейшие исследования, использующие уточненные данные о движении Луны, дали следующие результаты для фазы этого затмения в Афинах:
Цех — 10,38 балла,
Гофман — 10,72 балла,
В настоящее время принята фаза в 10 баллов, вычисленная Гинцелем.( см. [16].с.176—177).
Во всяком случае все авторитеты теперь сходятся, что это затмение было частным. Более того, согласно вычислениям Гинцеля, это затмение было кольцеобразным и потому нигде на Земле не было полным. Утром оно прошло Берингов пролив, в полдень, Северный полюс, к вечеру, Швецию, затем, Крым и на заходе Солнца закончилось в Месопотамии. Все это наглядно видно на карте.
Поскольку затмение 3 августа -430 года не было полным, в момент этого затмения нигде на Земле нельзя было видеть звезд. Фаза в 10 баллов в Афинах (и фаза в 9,4 балла в Риме) означает, что открыта 1/6 часть солнечного диска, а это дает ясный день, при котором никаких звезд не видно.
Таким образом, указанное Петавиусом затмение -430 года не может быть затмением Фукидида, поскольку оно не удовлетворяет условиям 3 и 4.
В сложившейся ситуации Джонсон предложил другое затмение, происшедшее 30 марта -432 г., но это затмение не включается ни в какую триаду (ближайшие триады: -446, -440, -429 и -411, - 454, -393: они также не подходят уже по другим соображениям), а фаза его равна всего 7,8 балла (см. [16], стр.177).
Тогда Стокуэл попытался пересмотреть вычисления фазы, чтобы отыскать возможность для ее увеличения ; однако, несмотря на все его поправки, ему удалось получить фазу только в 11,06 балла, что по-прежнему абсолютно неудовлетворительно. Впрочем, Гинцель относится к расчетам Стокуэла весьма скептически.
Зейфарт высказал предположение, что, возможно, в тексте Фукидида речь идет о затмении Однако, не говоря уже о том, что это затмение совершенно не соответствует описанию (например, оно не включается ни в одну триаду), оказалось, что оно вообще не было видно около Афин.
а) Солнце затмилось,
б) Солнце приняло вид полумесяца,
в) показались звезды,
г) Солнце снова восполнилось,
Несмотря на все это, дата Петавиуса изменена не была, и в любом учебнике можно теперь найти начало Пелопоннесской войны под -430 годом, хотя никаких оснований для этого, кроме определения Петавиуса, нет.
Датировка Морозова
Морозов ([4], стр.499—512) решил проверить, существуют ли вообще триады, удовлетворяющие условиям 1—6, а если существуют, то сколько их. Эта проверка по имеющимся таблицам затмений показала, что:
1) существует триада (I, II, III), полностью удовлетворяющая всем условиям 1—6,
2) в интервале от -900 года до +1600 года такая триада единственная.
Эта триада следующая: 2 августа +1133 года; 20 марта 1140 года; 28 августа +1151 года, т.е. XII век нашей эры.
Затмение I (2.VIII 1133). Полоса полного затмения начинается утром на южном побережье Гудзонова залива, перед полуднем пересекает Англию, в полдень — Германию, после полудня — Австрию, Босфор, Месопотамию и на заходе солнца прекращается в Индийском океане. Юпитер — в Овне над горизонтом; Сатурн — в Стрельце над горизонтом; кроме того, могли быть видимы Венера и Меркурий. Из звезд видны Регул, Денеб, Колос, Арктур, созвездие Большой Медведицы.
Затмение II (20.III 1140). Полоса полного затмения начинается утром на юге Мексики, пересекает Атлантический океан, после полудня проходит над Ламаншем, севером Германии и средней России, прекращается за Уральским хребтом. В Афинах является частным. В соответствии с текстом Фукидида это затмение произошло в марте.
Затмение III (28.VIII 1151). Частное лунное затмение с фазой в 4,0 балла с зенитной точкой (+8°, -7°). В Европе видимо.
Эта триада может вызвать возражение в том, что полоса полной тени затмения I захватывает Элладу. Однако из текста Фукидида это требование с неизбежностью не вытекает, а более слабое условие 1 для нее выполнено.
Каждый желающий может проверить, пользуясь, скажем, таблицами Гинцеля, эти утверждения Морозова, выписав все триады затмений за любой интересующий его период и удостовериться, удовлетворяют ли они условиям 1— 6. Вся необходимая информация содержится в [16] или в [10].
Найденные Морозовым затмения I и II изображены на карте 2.
Апокрифичность Фукидида
Три затмения Фукидида являются прямыми свидетельствами, доказывающими, что труд Фукидида был написан не ранее XII века н.э.
Совершенно невероятно, что Фукидид свои три затмения выдумал, так как тогда вообще не нашлось бы триады. Вместе с тем считать эти затмения поздними вставками трудно: слишком хорошо они ложатся в непрерывный и подробный рассказ. Кроме того, если мы откажем Фукидиду в доверии в отношении затмений, то какие основания у нас будут доверять ему во всем остальном?
Подчеркнем, что апокрифичность сочинения Фукидида выше была нами обоснована без каких-либо ссылок на астрономию. Даты затмений лишь подкрепляют вывод о его апокрифичности и уточняют время его истинного создания.
Впрочем, сомнительно, что известный нам текст Фукидида принадлежит именно XII веку: его чисто литературные достоинства превосходят, по-видимому, возможности этого века. Скорее, он написан существенно позже (непосредственно перед выходом печатного издания), но,конечно, на базе довольно подробных материалов, восходящих к XII веку (автор которых жил, по-видимому, в Константинополе, т.е. в городе, находящемся в полосе, где затмение 1133 года было полным).
Автору XII века не было, кроме того, нужно описывать современные ему события в искаженном, зашифрованном виде, да он и не смог бы это сделать: его современники сразу бы разоблачили обман.
Особенно много интересных совпадений с историей Пелопоннесской войны обнаруживает, по мнению Морозова, происходившая как раз в период затмений 1133—1151 годов война между Византийской империей и норманнским королем Сицилии Роджером II (см. [5], стр.175).
Афины и Спарта
До определенного (не очень высокого) уровня развития производительных сил развитие городов и их роль во многом определялись их географическим положением. Например, возвышение Москвы зависело от ее местоположения на скрещении речных торговых путей в центре процветающего экономического района.
Взглянем же на Афины. Вот что пишет Морозов: «Мог ли здесь когда-нибудь в прошлом. образоваться центр сильного государства, способного оказать какое-либо воздействие на Италию, Сицилию, Балканский полуостров или на Малую Азию?
В гл.18, где, в частности, исследуется средневековая история Афин, мы увидим, что эти теоретические положения полностью подтверждаются фактами.
А если эта война была вызвана не ссорой деревушки Спарты с губернским городком Афинами, то почему же Фукидид описывает ее, как войну за мировую (по тогдашнему масштабу) гегемонию этих двух пигмеев среди окружающих их, во много раз более крупных народностей на прибрежьях Средиземного моря?
В другом месте Морозов еще раз возвращается к этой мысли:
Начало Афин
С последними выводами Морозова можно спорить, поскольку вблизи все выглядит величественнее и история микроскопической борьбы двух городишек под пером непосредственного участника событий легко могла принять вселенские масштабы, но общее заключение о географической непригодности Афин (и Спарты) на роль крупных политических и государственных центров выглядит очень убедительна
Впрочем, к этому времени Афины упоминаются, особенно в церковных документах, достаточно часто, чтобы с определенной уверенностью можно было полагать их уже реально существующими. Так, например, на VIII вселенском соборе выступал афинский епископ Никита, а в 887 г. император Лев VI ссылает в Афины своих противников. Перед 869 г. афинская епископия была преобразована в митрополию. Среди соисканий империи она занимала двадцать восьмое (!) место (см. [18], стр.75).
Эпиграфические памятники Афин
Грегоровиуса (см. [18], стр.100—101) поражает почти полное отсутствие в Афинах эпиграфических памятников средних веков (не только рассматриваемого сейчас времени, но и более позднего периода). Имеются лишь разрозненные и малосодержательные надписи, сделанные афинскими священниками у входов церквей, состоящие из молитв или некрологических сведений. В некоторых из них сообщаются также и сведения о сооружении и перестройке церквей.
Несмотря на всеми признаваемую подлинность этих надписей, специалисты относятся к ним с осторожностью из-за их неразборчивости, вызывающей сомнение в правильности чтения. Интересно, что и тогда, когда эти надписи можно прочитать, сообщаемые ими сведения во многом расходятся с показаниями книжно-рукописных источников.
Считается, что наиболее ранние из этих надписей восходят к IX веку (хотя и есть одна сомнительная надпись якобы VII века), но большинство их принадлежит XII веку. Самые поздние надписи принадлежат уже новейшим временам.
С точки зрения теории Морозова здесь, конечно, никаких проблем нет: бедность средневекового афинского некрополя объясняется тем, что все его памятники отнесены в древность.
То же самое относится, конечно, и к другим эпиграфическим памятникам, на отсутствие которых в Афинах напрасно сетует Грегоровиус.
Миф об Афинах
Вместе с тем в это же время всюду в культурном мире кристаллизуется мнение об Афинах как о центре учености и мудрости, и это мнение тем сильнее, чем дальше мы удаляемся от самих Афин.
Основы школы реализма
Политический реализм появился в качестве ответа на школу идеализма, которая доминировала в академическом сообществе после окончания Первой мировой войны⁶. Реализм представляет собой традицию изучения сферы международных отношений, которая руководствуется приматом эгоистической составляющей природы человека и отсутствием межгосударственного правительства (анархией) в международном поле⁷. Эти два тезиса – базовые для реализма: человек стремится к собственному выживанию и благополучию в первую очередь; а международная сфера жизни не имеет общего властителя, который бы ее регулировал, поэтому государства находятся в состоянии абсолютного безвластия. Исходя из этих двух допущений, государства должны руководствоваться не моральными и этическими соображениями, а практическими стремлениями к собственному выживанию и процветанию в конкурентных условиях анархической среды⁸.
Интерпретация сквозь призму классического реализма
Макиавелли поддерживает тезис о необходимости наращивания силы государствами для их выживания, и превентивные войны представляются ему вопросом безопасности: он стирает границу между нападением и защитой²⁶. Макиавелли полностью оправдывает действия как афинян, так и спартанцев. В этих условиях не существует моральных ограничений, а значит и сама мораль в международных отношениях не универсальна²⁷.
В итоге классические реалисты тесно связаны с Фукидидом, они находят доказательства в его работе для укрепления своего мировоззрения. Их тезисы о человеческой природе и анархии пересекаются со словами афинян об устройстве мира. Преемственность между Фукидидом, Гоббсом и Макиавелли играет ключевую роль в качестве демонстрации развития реалистической мысли.
Интерпретация сквозь призму неореализма
Неореализм (другое название – структурный реализм) представляет собой ответвление реализма, важным отличием которого является объяснение международных процессов не через природу участников этих процессов, а через структуру международной системы: одно-, би- и мульти- полярность³¹. Государства оцениваются как абсолютно одинаковые по всем критериям, кроме их материального богатства, то есть силы. Из-за изменений в структуре распределения ресурсов происходят изменения в поведении государств³².
Владея такими базовыми тезисами, неореалисты бы обратились к Фукидиду в контексте биполярности той эпохи: Афины и Спарта были двумя наиболее материально обеспеченными державами, а Пелопоннесская война воспринимается как война за гегемонию, единоличное властвование в международной системе³³.
Неореалист Роберт Гилпин полагает, что Пелопоннесская война – первый пример гегемонистической войны в истории³⁴. Он цитирует Фукидида для подкрепления своего тезиса об изменениях в распределении силы в международной системе как о фундаментальной причине начала войны, поэтому Спарта начала превентивную войну, пока разница в силе с Афинами еще не была колоссальна и спартанцы могли победить³⁵.
Итак, неореалисты проигнорировали бы различия во внутриполитическом устройстве Афин и Спарты, но сконцентрировались на балансе сил и международной структуре той эпохи. Благодаря этому, неореализм может продемонстрировать то, как изменения в распределении ресурсов (и, соответственно, силы) могут привести к крупномасштабной войне, сделать выводы о поведении государств в биполярной структуре.
Интерпретация сквозь призму неоклассического реализма
Неоклассический реализм пытается объединить и внутренние, и внешние факторы принятия решений. С одной стороны, неоклассические реалисты все же рассматривают положение страны в международной системе, но с другой, они утверждают, что связь между материальными возможностями и действиями государств непрямая, ее необходимо пропустить через призму внутреннего устройства государств³⁶. Внешнеполитические решения ограничены типом управления, а знание несовершенно³⁷. Это означает, что государства с одинаковым количеством ресурсов, но разным государственным устройством будут действовать по-разному³⁸.
Более того, с помощью применения разных теоретических оптик нам удалось углубиться в понимании работы Фукидида: многообразие прочтений позволило взглянуть на описанные процессы с перспективы современной теоретической мысли во всем ее многообразии. Классический реализм дал нам знание о человеческой природе, правилах выживания и морали, которыми должны были руководствоваться Афины, Спарта и другие полисы. Неореализм попробовал объяснить межгосударственную политику на более глобальном, структурном уровне, изменения в котором вынудили государства начать войну. Неоклассический реализм, комбинируя обе перспективы, обратил наше внимание на роль внутреннего устройства государств в принятии решений, тем самым разъяснил разные подходы Афин и Спарты к принятию решений. ¶
Библиография
Примечания
1. Lebow, R. International relations and Thucydides / Thucydides and the Modern World: Reception, Reinterpretation and Influence from the Renaissance to the Present. – Cambridge University Press, 2012. P. 200.
5. Korab-Karpowicz, W. J. How International Relations Can Benefit by Reading Thucydides // The Monist. №89, 2006. P. 232. Также Doyle, W. Thucydidean Realism // Review of International Studies. №16, 1990. P. 232.
7. Donenely, J. Realism / Theories of International Relations. – Palgrave Macmillan, 2005. Pp. 29 – 30.
9. Lebow, R. International relations and Thucydides / Thucydides and the Modern World: Reception, Reinterpretation and Influence from the Renaissance to the Present. – Cambridge University Press, 2012. P. 210.
10. См. Фукидид, История. – СПб.: Наука, 1999. С. 258 – 263.
12. Фукидид, История. – СПб.: Наука, 1999. С. 260 – 261.
13. Korab-Karpowicz, W. J. How International Relations Can Benefit by Reading Thucydides // The Monist. №89, 2006. P. 234.
14. Doyle, W. Thucydidean Realism / Review of International Studies. №16, 1990. P. 237.
15. Donenely, J. Realism / Theories of International Relations. – Palgrave Macmillan, 2005. P. 32.
16. Forde, S. Thucydides and ‘realism’ among the classics of international relations / Thucydides and the Modern World: Reception, Reinterpretation and Influence from the Renaissance to the Present. – Cambridge University Press, 2012. Pp. 178.
17. Lebow, R. The Tragic Vision of Politics. – Cambridge University Press, 2003. P. 275.
19. См. Morgentau, H. J., Thompson, K. Politics Among Nations. – New York: McGraw-Hill, 1985. 689 p.
20. Forde, S. Thucydides and ‘realism’ among the classics of international relations / Thucydides and the Modern World: Reception, Reinterpretation and Influence from the Renaissance to the Present. – Cambridge University Press, 2012. Pp. 184.
21. Гоббс, Т. Левиафан. – М.: Мысль, 2001. 478 с.
22. Donenely, J. Realism / Theories of International Relations. – Palgrave Macmillan, 2005. P. 32.
23. См. Гоббс, Т. Левиафан. – М.: Мысль, 2001. 478 с.
24. Doyle, W. Thucydidean Realism // Review of International Studies. №16, 1990. P. 229.
25. Forde, S. Thucydides and ‘realism’ among the classics of international relations / Thucydides and the Modern World: Reception, Reinterpretation and Influence from the Renaissance to the Present. – Cambridge University Press, 2012. P. 181.
26. Ibid. P. 182 – 183.
27. См. Machiavelli, N. The Prince. – Indianapolis: Hackett Publishing Company, 2008. 426 p.
28. Forde, S. Thucydides and ‘realism’ among the classics of international relations / Thucydides and the Modern World: Reception, Reinterpretation and Influence from the Renaissance to the Present. – Cambridge University Press, 2012. P. 183.
30. Lebow, R. International relations and Thucydides / Thucydides and the Modern World: Reception, Reinterpretation and Influence from the Renaissance to the Present. – Cambridge University Press, 2012. P. 204.
31. Donenely, J. Realism / Theories of International Relations. – Palgrave Macmillan, 2005. P. 35.
32. Monten, J. Thucydides and Modern Realism // International Studies Quarterly. №50, 2006. P. 15. Также см. Waltz, K. Theory of International Politics. – Addison-Wesley Publishing Company, 1979. 251 p.
33. Lebow, R. International relations and Thucydides / Thucydides and the Modern World: Reception, Reinterpretation and Influence from the Renaissance to the Present. – Cambridge University Press, 2012. P. 210.
35. Gilpin, R. War and Change in World Politics. – Cambridge University Press, 1981. P. 191.
36. Rose, G. Neoclassical Realism and Theories of Foreign Policy // World Politics. №51, 1998. P. 146.
39. Carlsnaes, W. Foreign Policy / Handbook of International Relations. – SAGE Publications, 2013. P. 308.
40. Rose, G. Neoclassical Realism and Theories of Foreign Policy // World Politics. №51, 1998. P. 153 – 154.
Читайте также: