Фихте о назначении человека краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Фихте Иоганн Готлиб Факты сознания. Назначение человека. Наукоучение
Основная задача и конечная цель нижеследующих лекций, по моему мнению, достаточно ясны сами по себе; если бы, однако, кто-нибудь нуждался в более ясных указаниях, я посоветовал бы ему смотреть, как на предисловие, на семнадцатую лекцию. Точно так же должно бы само за себя говорить и мое решение печатать и распространять эти лекции в широкой публике; если бы это было не так, не принесли бы пользы никакие другие оправдания. Итак, по поводу издания этого сочинения я должен сказать публике, что ничего не должен говорить ей.
Мы начинаем с этой лекции ряд рассуждений, которые в основе своей выражают лишь одну представляющую органическое единство мысль. Если бы я мог теперь же передать вам эту мысль с такой же ясностью, с какой я должен был осознать ее, прежде чем приступил к выяснению своей задачи, с какой она будет руководить мной во всем, что я скажу, то с самого начала был бы вполне освещен весь тот путь, который нам предстоит совместно пройти. Но я вынужден лишь постепенно воссоздавать перед вашими глазами эту мысль посредством всех ее частей и выводить ее из всех обусловливающих ее составных элементов; это — необходимое ограничение, налагаемое всяким изложением; и именно благодаря этому основному закону то, что само по себе есть лишь одна мысль, разрастается и разветвляется в ряд мыслей и рассуждений.
Раз это так и раз я не должен повторять здесь давно известные взгляды, а дать новые воззрения на вещи, мне необходимо предположить и надеяться, что вы не будете изумлены, если в начале наших рассуждений вовсе не встретите той ясности, которая, согласно основному закону всякого изложения, может быть достигнута лишь в их дальнейших частях; и я должен просить вас рассчитывать на полную ясность лишь в заключении, когда станет возможным обзор целого. Но, конечно, обязанность всякого, кто предпринимает изложение какого-нибудь предмета, — заботиться о том, чтобы мысли располагались в естественном порядке и были выражаемы с той ясностью, какая возможна в данном месте рассуждения, — разумеется, для тех читателей, которые владеют литературным языком и способны следить за связным изложением; и я приложу все усилия для того, чтобы добросовестно исполнить эту обязанность.
После этого первого и единственного предварительного замечания позвольте мне без дальнейших замедлений перейти к нашему предмету.
Эти лекции имеют своей целью дать философскую картину современной эпохи. Философским же может быть названо только такое воззрение, которое сводит наличное многообразие опыта к единству одного общего начала и затем исчерпывающим образом объясняет и выводит из этого единства все многообразие. — Чистый эмпирик, который бы приступил к описанию эпохи, воспринял бы и изложил бы многие наиболее заметные ее явления, как последние представлялись ему в случайном наблюдении, не будучи уверенным в том, что он охватил их все, и не будучи в состоянии указать какую-либо их связь, кроме их существования в таком-то определенном времени. Философ, задавшийся таким описанием, установил бы независимо от всякого опыта понятие данной эпохи, которое, как понятие, не может быть дано ни в каком опыте, я представил бы те способы, посредством которых это понятие проявляется в опыте, в качестве необходимых явлений данной эпохи; в этом выяснении он вывел бы исчерпывающим образом явления из понятия, показав, как необходимость их взаимной связи вытекает из их общего понятия. Первый дал бы хронику эпохи, и лишь последний сделал бы возможной ее историю.
Прежде всего заметим: если задача философа — вывести возможные в опыте явления из единства предположенного им понятия, то, очевидно, он вовсе не нуждается для этого ни в каком опыте; поскольку он — философ и строго держится в границах философии, он должен выполнять свою задачу, не считаясь ни с каким опытом, исключительно a priori (как это обозначается искусственным термином); в применении к нашему предмету он должен быть в состоянии a priori
охарактеризовать всю совокупность времени и все возможные в нем эпохи. Характеризуется ли в частности данная эпоха теми явлениями, которые вытекают из выставленного философом основного понятия, т. е. есть ли изображенная им эпоха современная эпоха, это — совершенно особый вопрос (вопрос этот возникает в том случае, когда философ делает такое утверждение, как, между прочим, будем утверждать и мы). Для ответа на этот вопрос каждому из вас необходимо обратиться к опытам собственной жизни, сравнив их с историей прошлого и со всеми догадками о будущем; здесь конец компетенции философа, и начинается работа наблюдателя мира и людей. Со своей стороны мы задаемся здесь только философской стороной вопроса и только ее решение взяли на себя; поэтому, как только наша задача будет кончена, ответ на последний вопрос будет принадлежать всецело вам. Пока же ограничимся правильным установлением и определением нашей основной задачи.
Заметим еще, что всякая отдельная эпоха всей совокупности времени, о которой мы только что упоминали, есть основное понятие особого периода. Эти эпохи и основные понятия различных периодов могут быть вполне поняты лишь в общей взаимной связи и в своей связи со всей совокупностью времени. Отсюда ясно, что для того, чтобы правильно характеризовать хотя бы одну только эпоху — в том числе и свою, философ должен совершенно a priori понять и как можно глубже проникнуть во всю совокупность времени и во все возможные его эпохи.
Это понимание всей совокупности времени, как и всякое философское понимание, в свою очередь предполагает понятие единства этого времени, понятие наперед определенного, хотя и постепенно развивающегося заполнения этого времени, в котором каждый член обусловливается предыдущим; или, выражаясь короче и общепринятым способом, такое понимание предполагает мировой план, который был бы вполне постижим
в своем единстве и из которого можно было бы полностью вывести главные эпохи человеческой земной жизни и выяснить их происхождение и связь друг с другом. Этот мировой план есть понятие единства всей земной жизни человечества, главные эпохи этой жизни представляют упомянутые выше понятия единства отдельных периодов, понятия, из которых должны быть выводимы явления каждой данной эпохи.
Мы имеем перед собой во-первых, понятие единства всей совокупности жизни, расчленяющееся на отдельные эпохи, понятные только рядом друг с другом и одна из другой; во-вторых, каждая из этих особых эпох есть в свою очередь понятие единства отдельного периода и выражается в многообразных явлениях.
Земная жизнь человечества принимается здесь нами за совокупность единой жизни, и земное время — за совокупность всего времени. Это — ограничение, налагаемое на нас намеченной популярностью нашего изложения: в рассуждениях о сверхземном и вечном невозможно совместить основательность с популярностью. Такое значение, говорю я, имеют для нас земная жизнь и земное время здесь, в этих лекциях; ибо сама по себе и для высшего подъема умозрения земная жизнь человечества и само земное время представляют лишь необходимую эпоху единого времени и единой вечной жизни; и из понятия единства вечной жизни — понятия, которое вполне возможно составить себе уже в здешней жизни, — может быть выведена вся земная жизнь со всеми ее побочными звеньям. Однако добровольно принятое нами на этот раз ограничение не позволяет нам произвести это строго доказуемое выведение; мы можем лишь отчетливо указать на понятие единства земной жизни и рекомендовать каждому слушателю проверить это понятие на своем собственном чувстве истины и, если возможно, принять его. Земная жизнь человечества, — сказали мы, — и эпохи этой земной жизни человечества. Мы говорим здесь только о развитии жизни рода, а не индивидов, — развитие индивидов остается незатронутым во всех этих лекциях, — и я прошу вас не забывать этой точки зрения.
Итак, наше исследование предполагает понятие мирового плана. Согласно изложенному выше основанию, я отнюдь не могу произвести здесь выведение этого понятия, а могу лишь указать на него. Итак, я говорю — и этим закладываю основной камень возводимого здания: цель земной жизни человечества заключается в том, чтобы установить в этой жизни все свои отношения свободно и сообразно с разумом.
Свободно, сказал я, — через собственную свободу человечества как рода, и эта свобода есть первое производное определение нашего основного понятия. Я намерен сделать из него выводы, оставив для следующих лекций прочие производные определения, также нуждающиеся в объяснении.
Эта свобода должна выражаться в общем сознании рода и проявляться как собственная свобода последнего, как его истинное действительное деяние, произведение и результат его жизни, так что род предполагается как существующий вообще этим приписываемым ему деяниям. (Когда говорят, что известное лицо нечто сделало, то предполагают, что оно существовало до этого действия, чтобы принять решение, и во время действия, чтобы выполнить его; и если доказано, что известная личность не существовала в данное время, тем самым доказано и то, что она не действовала в это же время. Так точно, если полагать, что человечество, как род, совершило нечто и являлось виновником известных действий, то этим действиям необходимо предпосылать существование человечества в то время, когда данные действия не были еще совершены).
вследствие сказанного земная жизнь человеческого рода распадается на две главные эпохи, на два периода: первый, когда род живет и существует, еще не устроив своих отношений свободно и сообразно разуму, и второй, когда он свободно осуществляет это разумное устроение.
Продолжаем дальнейшие выводы относительно первой эпохи. Из того, что человеческий род не устроил еще свободным деянием своих отношений сообразно с разумом, не следует, что эти отношения вовсе не сообразуются с последним; в первом утверждении отнюдь не подразумевается второе. Возможно, что разум сам по себе, собственной силой, без всякого содействия человеческой свободы, определяет и устраивает отношения человечества. Так и происходит в действительности. Разум есть основной закон жизни человечества, как и всякой духовной жизни; и только в таком смысле, и отнюдь не в каком-либо другом, должно понимать слово разум в этих лекциях. Если бы не действовал этот закон, род человеческий не мог бы даже начать своего существования или же, если бы такое начало и было возможно, не в состоянии был бы продолжать свою жизнь хотя бы в течение одного мгновения. Потому там, где, как в первую эпоху, разум не может еще действовать через свободу, он действует, как естественный закон и естественная сила; таким образом он проявляется и действенно обнаруживается в сознании, но без понимания оснований, то есть в смутном чувстве (так называем мы сознание без понимания оснований).
Выражаясь короче и обычным языком: где разум не может действовать через свободу, он действует как смутный инстинкт. Так действует он в первую эпоху земной жизни человеческого рода, и
Сочинения
Назначение человека
Таково все мое возвышенное назначение, моя истинная сущность. Я — член двух порядков: одного чисто духовного, в котором я властвую только посредством чистой воли, и другого — чувственного, в котором я влияю своими действиями. Конечная цель разума всецело есть его чистая деятельность только через самого себя и без необходимого посредства какого-нибудь внешнего орудия — независимость от всего, что само не есть разум, абсолютная безусловность. Воля есть жизненный принцип разума, она сама — разум, когда она берется в своей чистоте и независимости; разум самодеятелен, это значит: чистая воля, как таковая, действует и властвует. Непосредственно в этом чисто духовном порядке и всецело в нем одном живет только бесконечный разум. Конечная личность, которая есть не сам мир разума, а только один из его многих членов, необходимо живет и в чувственном порядке, т. е. в таком, который ставит перед нею кроме чистой деятельности разума еще другую цель, материальную, достигаемую посредством орудий
вытекало что-нибудь второе, из второго — третье и т. д., то сила воли была бы сломлена сопротивлением приводимых ею в движение самостоятельных членов этого мира; образ деятельности не соответствовал бы уже вполне выраженному хотением понятию цели, и воля не оставалась бы свободной, но отчасти была бы ограничена своеобразными законами инородной сферы своего действия. Так должен я смотреть на волю в здешнем, единственно известном мне чувственном мире. Я вынужден, конечно, верить, т. е. действовать так, как будто бы я думал, что мое хотение может привести в движение мой язык, мою руку, мою ногу; однако я не только ничего не могу мыслить о том, каким образом простое желание, давление разума на самого себя, называемое волей, может быть принципом движения в косной земной массе, но даже простое утверждение этого является сущей нелепостью перед судом размышляющего рассудка; ибо в этом мире движение материи — даже во мне самом — должно быть объясняемо только из внутренних сил одной материи.
Изложенное воззрение на свою волю я получаю, лишь постигая в себе, что она не есть только высший деятельный принцип для этого мира (таким принципом она могла бы стать без всякой свободы, только благодаря влиянию целого мировой системы; приблизительно таким образом мы представляем себе образующую силу в природе), но что она совершенно отвергает все земные и вообще все существующие вне ее цели и последней целью ставит себя ради себя же. И только такое воззрение на мою волю указывает мне на сверхчувственный порядок, в котором воля сама по себе, без всяких внешних орудий становится причиной в подобной ей, чисто духовной, вполне проницаемой для нее сфере. Первым звеном моего мышления было познание того, что закономерное хотение требуется только ради себя самого; это познание могло быть найдено только как факт моей внутренней жизни, и невозможно найти его другим каким-нибудь путем. Вторым звеном моего мышления было убеждение, что это требование сообразно разуму, что оно — источник и руководящая нить всего иного, что сообразно разуму, — убеждение, что оно само не направляется согласно чему-нибудь внешнему, но что все другое должно направляться согласно ему и быть от него зависимым; и к этому убеждению я могу прийти также не извне, но только внутренним путем, благодаря непоколебимому подтверждению, которое я свободно даю этому требованию. И лишь исходя из этих звеньев, я пришел к вере в сверхчувственный, вечный мир. Если я уничтожу первый, не может быть речи о последнем. Если бы было так, как говорят многие, — они считают это за само собой разумеющееся без всяких доказательств и превозносят это как высшую житейскую мудрость, — если бы всякая человеческая добродетель должна была постоянно иметь перед собою определенную внешнюю цель и, прежде чем действовать и быть добродетелью, должна была бы иметь уверенность в осуществимости этой цели, если бы,
следовательно, разум не содержал в самом себе принципа и руководящей нити для своей деятельности, но должен был лишь получать эту нить извне через размышление о чуждом мире, если бы было так, что цель нашего бытия была бы здесь, на земле, _ человеческая природа совершенно исчерпывалась бы и объяснялась нашим земным назначением, и не было бы разумных оснований выходить в наших мыслях за пределы здешней жизни.
Но так, как я говорил теперь с собою, может говорить и учить всякий мыслитель, который — может быть, из страсти к новому и необычному — где-нибудь воспринял как историческое знание эти первые посылки моего рассуждения и, восприняв их, сделал из них затем правильные выводы. Он будет излагать нам образ мышления чужой жизни, а не своей собственной; все будет для него пусто и бессмысленно, ибо ему будет недоставать того чувства, которым постигается реальность этой жизни; он будет, как слепой, который построил на нескольких правильно заученных истинных положениях о цветах совершенно правильную теорию цветов, но для которого не существует никакого цвета; он в состоянии будет сказать, что должно быть при известных условиях; но для него оно не будет таким, ибо эти условия не применимы к нему. Только отказываясь от чувственного и его целей и принося его в жертву закону, который требует только нашей воли, а не наших действий, только поступая так в твердом убеждении, что это — сообразный разуму, единственно сообразный ему образ действий, — только так получаем мы то чувство, через которое постигается вечная жизнь. Лишь после такого отказа от земного является в душе нашей вера в вечное;
она обособляется как единственная опора, остающаяся еще для нас, после того как мы отказались от всего другого, как единственный оживляющий принцип, подымающий еще нашу грудь и одушевляющий еще нашу жизнь. Поистине, чтобы войти в царство Божие, должно сперва — если употребить образы священного учения — умереть для мира и вновь родиться затем.
Я вижу теперь, о, ясно вижу причину моей прежней слепоты и невнимания к духовным предметам. Уйдя в земные цели, погрузившись в них всеми своими помыслами и чувствами, побуждаемая и влекомая только понятием о результате, который должен действительно проявиться вне нас, только желанием такого результата и удовольствием, получаемым от него, глухая и мертвая для чистого разума, который сам себе законодатель и который ставит нам чисто духовную цель, бессмертная Психея остается прикованной к земле и со связанными крыльями. Наша философия есть история нашего сердца и жизни, и какими мы находим себя самих, такими мы мыслим человека вообще и его назначение. Если нас влечет только к тому, что Должно действительно осуществиться в этом мире, то для нас "тогда нет истинной свободы, — свободы, которая абсолютно и безусловно в себе имела бы основание своего определения. В лучшем случае наша свобода — свобода развивающегося
растения; по своей сущности она не выше последней, но только производит более искусные результаты — не корни, листья. цветы, а дух с влечениями, мыслями, поступками. Не обладая истинною свободой, мы решительно ничего не можем познать о ней; когда о ней идет речь, мы принижаем слова до нашею;
понимания их или просто-напросто объявляем слышанное 'л, бессмыслицу. Теряя познание свободы, мы теряем и чувство другого мира. Все относящееся к нему мелькает перед нами, не задевая нас, как речи, направленные не к нам, как мертвые тени без цвета и значения, которых мы не можем схватить и задер жать. Без малейшего участия мы оставляем все на своем мест',:
Если нас охватит стремление к тому, чтобы серьезно поразмыс лить об этих предметах, то мы ясно уразумеваем и можем доказать, что все идеи об этих предметах — неосновательны.' и пустые вымыслы, отвергаемые рассудительным человеком и с точки зрения предпосылок, из которых мы исходим и кого рые почерпнуты из нашего собственного внутреннего опыта, мы совершенно правы, неопровержимы и не можем быть переубеж дены, пока мы остаемся собою. Пользующиеся в нашем народе особенным авторитетом превосходные учения о свободе, долт е и вечной жизни превращаются для нас в фантастические басни подобные басням о Тартаре и Елисейских полях, хотя мы скрываем это настоящее мнение нашего сердца, находя нужным удерживать такими образами чернь во внешней благопристойности. Если же мы мало склонны к размышлению и сами еще связаны узами авторитета, мы сами опускаемся до настоящей черни, веря в то, что превращается при таком понимании в но шлые басни, и находя в этих чисто духовных символах обеща ние на вечное продолжение той же жалкой жизни, какую мы ведем здесь, в этом мире.
Говоря коротко, только благодаря коренному улучшению моей воли восходит новый свет над моим существованием и назначением; без такого улучшения во мне и вокруг меня только тьма, сколько бы я ни размышлял и какими бы духовными способностями я ни был одарен. Только улучшение сердца ведет к истинной мудрости. И пусть же беспрестанно стремится к этой одной цели вся моя жизнь!
Фихте И. Г. Назначение челонека. Спб., 1905. С. 101—II!
и сил, которые, правда, подчинены непосредственной власти воли, но обусловлены в своей деятельности еще и собственными законами. И все же, насколько несомненно, что разум есть разум, воля должна действовать только через себя, независимо от естественных законов, которыми определяется действие; поэтому чувственная жизнь конечной личности есть указание на жизнь высшую, в которую ее вводит и в которой ей дает место воля сама по себе, — место, для нас, конечно, представляющееся опять-таки чувственно — как состояние, а отнюдь не как чистая воля.
Эти два порядка, чисто духовный и чувственный, последний из которых может состоять из необозримого ряда отдельных жизней, находятся во мне с первого же момента развития деятельного разума и протекают во мне рядом один с другим. Чувственный порядок есть только явление для меня и для тех, кто существует со мною в одинаковой жизни; только духовный порядок придает ему значение, целесообразность и ценность. Коль скоро я принимаю решение повиноваться закону разума, я уже бессмертен, непреходящ, вечен; я не должен еще становиться таким. Сверхчувственный мир — не какой-нибудь будущий мир; он существует теперь; ни в один момент конечного бытия он не может быть более близким и действительным, чем в другой; после бытия, которое продлится мириады жизней, он не будет ближе и действительнее, чем в настоящий момент. Другие определения моего чувственного существования суть будущее определение; но они так же мало составляют истинную жизнь, как и мое теперешнее определение. Решая повиноваться закону разума, я проникаю в вечность, сбрасываю с себя жизнь во прах и всякую другую чувственную жизнь, какая может мне еще предстоять, и высоко поднимаюсь над ними. Я становлюсь единственным источником всего моего бытия и моих проявлений; и с этого момента, не обусловливаясь ничем внешним, я имею свою жизнь в себе самом. Моя воля, которую я сам, а не кто-нибудь другой, ввожу в порядок сверхчувственного мира, есть этот источник истинной жизни и вечности.
Только моя воля есть этот источник; только познавая эту волю за средоточие нравственной благости и, действительно, возвышая ее до этой благости, я получаю достоверное обладание всем сверхчувственным миром. Я должен закономерно хотеть, не рассчитывая на какую-нибудь понятную и видимую цель и не исследуя того, вытекает ли из моей воли что-нибудь Другое, кроме самого хотения. Моя воля существует сама по себе, обособленная от всего, что не есть она, и составляет через себя и для себя свой мир; следовательно, она не только абсолютно первое, так что перед нею нет ничего, что определяло бы ее своим воздействием, но из нее также не следует никакого мыслимого и понятного второго, которое подчиняло бы ее Деятельность чуждому закону. Если бы в мыслимом для нас чувственном мире, противоположном духовному миру, из воли
Фихте И.Г. Назначение человека. СПб, 1905. С. 101-111.
“Назначение человека” представляет собой как бы краткое учение о человеческой душе, попытку рассмотреть “телесное ее воплощение”, где тело, по мнению Фихте, есть реальное выражение души. Причем душа выглядит как индивидуальная и неизменная сущность, конечная субстанция.
Имя Иоганна Готлиба Фихте принято относить к классической германской философии. Продолжая движение, начатое Кантом, он создал отдельное философское направление, которое было названо субъективным идеализмом. Работы Фихте носят социально-исторический, этический характер. Практическая философия Фихте определяет конечные цели человеческих поступков в масштабах общества, мира.
Биография
Иоганн Фихте родился 19 мая 1762 года в маленькой деревушке под названием Рамменау в семье крестьян. Мальчик мог не стать философом, если бы не случайность. Барон Мильтиц не пришел в церковь, и будущий философ сумел точно пересказать проповедь. Барон был так впечатлен, что помог мальчику устроиться в Иенский и Лейпцигский университеты.
С 1790 года началось знакомство Фихте с трудами Канта, с которым Иоганн почувствовал духовное единство. Пытаясь встретится с Кантом, Фихте выслал ему одну из своих рукописей. Через год им удалось встретиться в Кенигсберге. Тогда, анонимно было опубликовано сочинение Фихте. Первоначально считалось, что авторство принадлежит Канту, но позже Иоганн проснулся знаменитым.
Еще через три года, профессор Иенского университета Иоганн Фихте начал преподавательскую деятельность в области этики, теории права. Через пять лет, философ был обвинен в пропаганде атеизма, из-за чего и переехал в Берлин.
С приходом французской армии, философ переехал в Кенигсберг, где в период с 1807–1808 гг. читал патриотические речи, призывавшие к объединению и реформированию системы образования.
В 1810 году Фитхе получил должность профессора и ректора Берлинского университета. На этом посту он пробыл четыре года, но мог занимать его дольше, если бы не вступил в ряды народного движения против Наполеона. Вскоре заразился тифом от жены, работающей в госпитале, и умер 27 января 1814.
Основные идеи
Следующий период можно ознаменовать философией деятельности Фихте. В этот период происходит идеалистический переворот. Субъективный идеализм остается в прошлом, а на его смену приходит объективный, раскрывающий творческое начало человеческого мышления.
Познание — динамичный и противоречивый процесс. Человек воспринимается в качестве субъекта, объектом выступает внешняя реальность. Результатом взаимодействия субъекта и объекта происходит взаимное преобразование каждого из них. Философ верил в способность человека познать мир и подчинить своей воле.
Диалектика
Фихте исследовал познание с его активной, деятельной стороны. Он рассматривал действие, как реальность. Субстанция рассматривается одновременно и в качестве субъекта. Понимание предмета возможно только через его развитие.
Во взаимодействии противоположностей, философ видит главный закон, по которому происходит движение духа человека. Он не рассматривает диалектику, в качестве отдельных положений и моментов, а развивают ее в качестве самостоятельного философского метода.
Назначение человека
Индивид должен преобразовать окружающую реальность, общество и природные условия, привести их в соответствие с понятиями идеала. Подчинение неразумного и разумное владение на законных основаниях — главная цель человеческого существования.
Последняя цель человека должна быть заведомо неисполнимой, чтобы идти до нее всю жизнь. Цель человеческой жизни — получение желаемого, приближение к бесконечности и бесконечное самосовершенствование.
У каждого есть свой идеал человека и стремление стать таковым. Так совершенствуется не только отдельный человек, но и люди в целом. Взаимодействие в идеале проходит, без принуждения.
Совершенные индивиды имеют одинаковые, равные права и связаны между собой. Это недостижимый идеал, поэтому главная цель человека заключается в собственном совершенствовании равных, свободных людей. Это возможно через свободу воли и культуру.
Назначение ученого
Как и многие философы, Фихте рассматривал основные задачи человека и государства, их взаимодействие между собой. Предназначение человека и государства индивидуально и служит средством для наведения нравственного порядка. Главная государственная цель заключается в воспитании стремления исполнить истинный долг — совершенствоваться с точки зрения интеллекта и нравственности. . Под ученым, философ понимает воспитателя и учителя людей.
Истинное назначение сословия ученых — наблюдение за развитием рода человека, и постоянная помощь в этом развитии. Их призвание — указывать человеку направление к его последней цели — нравственному совершенствованию, но прежде он должен самостоятельно дойти до нее и указать другим этот путь.
Человек не нравственный в состоянии злобы, поэтому ученый должен быть добрым и спокойным. Учение заключается не в словах, а в примерах. Ученый подает пример нравственного идеала, во время всей своей жизни.
Определение наукоучения
Философия воспринимается Иоганном не отдельной наукой, а ее первоисточником. Она должна объяснить, насколько возможно само существование науки. Поэтому свое философствование он называл наукоучением, то есть учением о науке.
Правдивость и системность — основные качества науки. Все положения должны выводиться из достоверного утверждения, доказуемого в рамках самой науки. Главная задача наукоучения — предоставить основание для развития науки, раскрывая основные положения других дисциплин.
Достоверность других дисциплин гарантирована, так как они выведены через наукоучение. Оно определяет и объясняет положения остальных наук и дисциплин. Наукоучение должно быть исчерпывающим для человеческого знания. Оно должно вмещать все положения, не противоречащие науке. Если одно из них вступает в противоречие, то противоречит всему знанию и исключается из него, потому что не является верным.
Мышление не совершает ошибок, когда находится в процессе действия. Достоверно только одно наукоучение и одна философия. Став основанием для науки, оно исключит ошибки, суеверия, случайности.
Сам Иоганн Фихте называл себя жрецом истины, развивая размышления о разумности и целесообразности мира. Основная задача человека в этом мире, его предназначение заключается в совершении разумных поступков.
Абсолютный разум — источник всего, находящегося на планете. Задача абсолютного разума — творить, используя для этой цели человека. Человек представлялся ему свободным, деятельным существом, главная задача которого реализовывать нравственный идеал, жить в мире и гармонии. Теория познания содержала размышления о неделимости субъекта с объектом и диалектической природе мышления. В деятельности философ видел развитие общества.
В своих работах Фихте развивал идеи о том, что мир разумен и целесообразен, и что человек в этом мире существует для того, чтобы осуществить свое нравственное предназначение – разумно действовать. Согласно Фихте, в основе всего существующего лежит абсолютный разум, сверхиндивидуальный субъект. Его сущность заключается в свободной, творческой деятельности, но реализоваться эта деятельность может только через человека, чей разум является конечным воплощением абсолютного разума. Именно через человека разум входит в мир. В этой связи определяется сущность и назначение человека как свободного, деятельного существа, призванного реализовать в мире нравственный идеал, внести в него порядок и гармонию.
Хотя Я первично и не может быть произведено от чего-то другого, тем не менее, Я никогда не могло бы себя осознать иначе, как определенным через нечто, отличное от себя (не-Я). Поэтому Я стремится к самоопределению и с необходимостью полагает не-Я – Я полагает не-Я. Не-Я – это мир вещей, объективная реальность. Получается, что субъект сам создает свой объект. Я проявляет активность не только в восприятии чувственных созерцаний, как у Канта, но и в их создании. Человеческое Я воспринимает свои созерцания как существующие независимо от него вещи, потому что они являются продуктом бессознательной деятельности чистого Я, которая ускользает от нашего рассудка.
Очевидно, что не-Я — не что-то вне Я, а в нем самом, ведь ничто не мыслимо вне Я. Противопоставление Я и не-Я, о котором идет речь, обнаруживается только в конечном сознании. Но обе эти противоположности произведены из абсолютного Я, и существуют в нем одновременно, взаимно ограничивая друг друга – Я противополагает в Я делимому Я делимое не-Я. Взаимное ограничение Я и не-Я предполагает два вида отношений: 1) Я ограничивается, или определяется через не-Я. В теоретической деятельности абсолютное Я бессознательно творит объект своего познания (не-Я), тем самым ограничивая себя. Человеческое Я постигает его как независимые от нас вещи через чувственность и рассудок; 2) Я ограничивает, или определяет не-Я. т.е. действует. В практической деятельности Я стремится освободиться от зависимости вещей как объектов, стремится овладеть не-Я, привести его в соответствие с чистым Я, т.е. с разумом, нашими идеальными понятиями о вещах и о мире. Не-Я, произведенное в теоретической деятельности выступает для эмпирического Я препятствием, чтобы оно смогло осуществить свою деятельность, преодолевая его. Я ставит себе предел, чтобы преодолевать его, т.е. Я является теоретическим, чтобы быть практическим. Без препятствия не-Я бесконечная деятельность Я осталась бы без содержания, у нее не было объекта для деятельности, она была бы бесплодной.
Деятельность абсолютного Я осуществляется через конечную деятельность множества человеческих Я. Только через человека бесконечная деятельность абсолютного Я становится определенной. Человеческое Я в свою очередь есть бесконечное стремление к никогда недостижимому изначальному тождеству, где субъект и объект, индивидуальное и абсолютное Я совпали бы.
Диалектика. Развитие необходимых действий мышления из самосознания представляет собой у Фихте диалектический процесс. Сначала устанавливается исходное положение (тождество Я есмь Я), затем, посредством отрицания выводится его противоположение (Я полагает не-Я) и, наконец, осуществляется синтез противоположностей (взаимное ограничение Я и не-Я, выведенных из одного основания), означающий возвращение к исходному единству, но уже как единству противоположностей. Противоречие, заключенное в самой сущности сознания между Я и не-Я, является движущей силой развития мышления и всей действительности. Из диалектического взаимодействия Я и не-Я Фихте выводит категории, которые Кант просто указал как некую данность чистого разума. Категории у Фихте определяют (как бы фиксируют) последовательно выводимые из самосознания необходимые действия мышления. Например, диалектический процесс приводит к частичной определяемости не-Я со стороны Я и, наоборот, частичной зависимости полагающего Я от не-Я, что фиксируется в категории взаимодействия. У Фихте диалектика является принципом объяснения развития мышления и действительности, а так же методом построения самой философской системы.
Общее понимание назначения человека определяет назначение человека в обществе и в каждой отдельной сфере деятельности. Все люди разные, но их цель одна – совершенство. Хотя идеалы неосуществимы, действительность должна быть преобразована в соответствии с нашими идеалами. Каждый имеет идеал человека и стремится других поднять до него, и таким образом в обществе происходит совершенствование человеческого рода. Такое взаимодействие не должно быть принуждающим, а только свободным. Если бы все люди стали совершенными, они были бы равны между собой, были бы единым, абсолютным субъектом. Но этот идеал недостижим, и поэтому назначением человека в обществе является бесконечное совершенствование себя и других как свободных существ. Для осуществления своей цели у человека есть свободная воля, а так же особый навык – культура.
Фихте внес большой вклад в развитие философской мысли. Он обосновывал разумность мира, свободу человека и его нравственное предназначение. В теории познания Фихте развивал идеи о неотделимости субъекта и объекта познания друг от друга, о диалектической сущности мышления. Главная идея философии Фихте – идея активности субъекта, т.е. человека. Деятельность разумного человека Фихте считал не только сущностью познания, но и главной предпосылкой развития общества. Идея необходимости разумности человеческой деятельности даже при такой абсолютизации субъективности как у Фихте, безусловно, является ценным вкладом философа в мировую философию.
Читайте также: