Донн дж лирика краткое содержание
Обновлено: 02.07.2024
И он сам, только обретя божественную природу, не делал этого.
Но, когда огонь охватил два сердца,
Его долгом стало милостиво совмещать
Активное с пассивным. Соответствие
Только было его обязанностью. Это не может быть
Любовью, до тех пор, пока я люблю ту, что меня не любит.
Но каждый новый бог теперь расширяет
Свои полномочия до полномочий Юпитера.
Свирепствовать, вожделеть, предписывать, одобрять –
Все - полномочия Бога Любви.
О! Были ли мы разбужены этой тиранией,
Чтобы низвергнуть это дитя? Не может быть,
Что я вынужден любить ту, которая меня не любит.
Мятежник-атеист, почему ворчу я,
Даже испытав худшее, что могла породить любовь?
Любовь может отвратить от жизни с этим чувством, или же сотворить
Худшую напасть, заставив ее тоже полюбить меня.
Кого она любили до меня, я знать не хочу.
Вероломство хуже ненависти, но это будет оно,
Если та, что я люблю, будет вынуждена любить меня.
THE CANONIZATION
FOR God's sake hold your tongue, and let me love ;
Or chide my palsy, or my gout ;
My five gray hairs, or ruin'd fortune flout ;
With wealth your state, your mind with arts improve ;
Take you a course, get you a place,
Observe his Honor, or his Grace ;
Or the king's real, or his stamp'd face
Contemplate ; what you will, approve,
So you will let me love.
Alas ! alas ! who's injured by my love?
What merchant's ships have my sighs drown'd?
Who says my tears have overflow'd his ground?
When did my colds a forward spring remove?
When did the heats which my veins fill
Add one more to the plaguy bill?
Soldiers find wars, and lawyers find out still
Litigious men, which quarrels move,
Though she and I do love.
Call's what you will, we are made such by love ;
Call her one, me another fly,
We're tapers too, and at our own cost die,
And we in us find th' eagle and the dove.
The phoenix riddle hath more wit
By us ; we two being one, are it ;
So, to one neutral thing both sexes fit.
We die and rise the same, and prove
Mysterious by this love.
We can die by it, if not live by love,
And if unfit for tomb or hearse
Our legend be, it will be fit for verse ;
And if no piece of chronicle we prove,
We'll build in sonnets pretty rooms ;
As well a well-wrought urn becomes
The greatest ashes, as half-acre tombs,
And by these hymns, all shall approve
Us canonized for love ;
And thus invoke us, "You, whom reverend love
Made one another's hermitage ;
You, to whom love was peace, that now is rage ;
Who did the whole world's soul contract, and drove
Into the glasses of your eyes ;
(So made such mirrors, and such spies,
That they did all to you epitomize)
Countries, towns, courts beg from above
A pattern of your love."
Канонизация
Ради Бога, замолчи и дай любить;
Вмени в вину мне дрожь в руках или подагру;
Глумись над пятью седыми волосами или разрушенной судьбой;
Богатством улучшают статус в обществе, а ум – искусством;
Просвещайся, займи свое место,
Почитай судью или его Светлость
Настоящее лицо короля или же отчеканенное на монете
Созерцай, ты это точно сделаешь –
Позволишь мне любить.
Увы, увы, кому вредит моя любовь?
Какой корабль купца моя потопила тоска?
Кто говорит, что мои слезы затопили его землю?
Когда мои простуды прогнали грядущую весну?
Когда жар, наполняющий мои вены
Солдаты ищут войн, адвокаты –
Сутяг, не поделивших кров,
А она и я просто любим.
Как хочешь нас зови, мы такие из-за любви;
Ее зови одним, меня – другим мотыльком,
Мы свечи и сгорим в огне своей страсти,
Находим мы в себе орла и голубку.
Загадка Феникса намного остроумнее
Чем наша, ведь мы две половинки целого;
Так оба пола становятся чем-то средним.
Мы одинаково умираем и воскресаем и объясняем
Эту мистику любовью.
От любви мы можем умереть, если не живем ей,
И, коль не может с нами лечь в гроб и в могилу,
Наша легенда оживет в стихах;
И если ей не будет места в Летописях;
Построим мы сонета комнату;
Богато-украшенная погребальная урна становится
Пеплом в могиле в пол акра,
А этими гимнами мы объясним,
Что причислены к святым за любовь;
Чтобы взывать к нам: «Вы, чья любовь святая
Создала еще одну хижину отшельника;
Вы, для кого любовь была спокойствием, а теперь стала неистовством;
Кто объединил в себе души всего мира и заключил
В стекла ваших глаз.
(Так создайте такие зеркала или таких шпионов,
Которые сделают для вас все, чтобы вы узнали)
Страны, города, дворы rкоролей молят
Об образце такой любви!
LOVE'S DEITY
I LONG to talk with some old lover's ghost,
Who died before the god of love was born.
I cannot think that he, who then loved most,
Sunk so low as to love one which did scorn.
But since this god produced a destiny,
And that vice-nature, custom, lets it be,
I must love her that loves not me.
U–/U–/U–/U–/U– 5-ти стопный ямб с пиррихием во 2-ой и 5-ой стопе
U–/U–/U–/U–/U– Рифмовка концевая, перекрестная в первых 4-х строках и смежная
U–/U–/U–/U–/U– в последних трех (ababccc), точная, сильная.
The Canonization
For God's sake hold your tongue and let me love,
Or chide my palsy or my gout,
My five gray hairs or ruin'd fortune flout,
With wealth your state, your mind with arts improve.
U–/U–/U–/U–/U– 5-ти стопный ямб в первой и четвертой строке,
U–/U–/U–/U– 4-х стопный во второй и третьей.
U–/U–/U–/U– Рифмовка концевая, опоясываящая (abba), точная, а - сильная,
«Донн происходил из небогатой, но гордившейся своей древностью семьи. По материнской линии он принадлежал к роду Томаса Мора. Семья оставалась католической, что создавало немалые затруднения в стране, где произошла Реформация. Учившийся и в Оксфорде, и в Кембридже Донн не мог получить степени, свидетельствовавшей об окончании университета, ибо это требовало произнесения присяги на верность королеве Елизавете, бывшей главой англиканской Церкви. Покинув университет, Донн путешествовал по Испании и Италии. В поисках карьеры и дальнейших приключений в 1596 и 1597 годах Донн участвует в обычных для того времени полупиратских экспедициях против Испании.
Ознакомившись с биографией Джона Донна, мы заинтересовались творчеством этого поэта. Как нам показалось, его непростая судьба, сильные душевные потрясения, неудачи, противоречивые эмоции могли вдохновить поэта на создание уникальных, глубоко-философских произведений, способных помочь читателям погрузиться в атмосферу того времени, побудить сопереживать поэту, задуматься о своей жизни, разобраться в своих собственных эмоциях. И, как выяснилось, оказались правы.
«Донн - поэт очень сложный, а подчас и немного загадочный. Его стихи совершенно не умещаются в рамках готовых определений и словно нарочно дразнят читателя своей многозначностью, неожиданными контрастами и поворотами мысли, сочетанием трезво-аналитических суждений с всплесками страстей, постоянными поисками и постоянной неудовлетворенностью.
Также, «в начале XVII века Донн сочинил семь сонетов, названных им по-итальянски "La Corona" ("корона, венок"). Этот маленький цикл написан именно в форме венка сонетов. Донн блестяще обыграл поэтические возможности жанра с повторением строк, сложным переплетением рифм и взаимосвязью отдельных стихотворений, которые действительно смыкаются в единый венок. Но в то же время строго заданная форма, видимо, несколько сковала поэта. "La Corona" удалась скорее как виртуозный эксперимент, где сугубо рациональное начало преобладает над эмоциональным.
Герой задает собеседнику вопросы, заранее зная, что не получит на них ответы. Разве он преступник, опасный для окружающих его людей, разве он стремиться навредить им!? Вовсе нет! Он просто любит. В этих риторических вопросах – весь парадокс, вся ирония вмененных ему в вину выдуманных событий.
Чтобы получить право просить о частичке такой любви, люди должны понять, насколько она ценна, как бережно надо ее хранить, какую огромную силу скрывает она в себе.
Лирический герой стал одной из многих жертв Эрота, и теперь он вынужден страдать от безответной любви. Это божественное дитя поразило его своей стрелой, даже не подумав, что сердце той, которую он вынужден полюбить, уже занято.
Итак, оба стихотворения посвящены самому сильному и священному чувству – любви. Она ниспослана Богом, она всемогуща, бессмертна, но, увы, доступна далеко не всем. Поэт, которому довелось любить искренне, всей душой, осознал, как ценно это чувство и, что, даже безответная, любовь способна перевернуть всю судьбу человека.
Библиография
1. Горбунов А.Н . Поэзия Джона Донна, Бена Джонсона и их младших современников//Английская лирика первой половины XVII века. М.: Изд-во МГУ, 1989. с.5-72
2. Джон Донн и метафизическая поэзия// Литература. 2000. № 8. С. 9-11.
3. Донн Дж. Избранное. М.: Московский рабочий, 1994. 174 с.
4. Дунаевская Е . Новые переводы. Айзек Уолтон.//Звезда. 2001. № 5. С. 82-103.
5. Энциклопедия для детей. Всемирная литература. Ч.1. 2-е изд., испр. / Под. ред. М. Аксенова, Н. Шапиро, А. Элиовича и др. М.: Аванта+, 2005. 672с.
[1] Горбунов А.Н. Поэзия Джона Донна, Бена Джонсона и их младших современников//Английская лирика первой половины XVII века. М.: Изд-во МГУ, 1989. С. 5.
[2] Джон Донн и метафизическая поэзия// Литература. 2000. № 8. С. 9
[4] Энциклопедия для детей. Всемирная литература. Ч.1. 2-е изд., испр. / Под. ред. М. Аксенова, Н. Шапиро, А. Элиовича и др. М.: Аванта+, 2005. С. 546.
[5] Дунаевская Е. Новые переводы. Айзек Уолтон.//Звезда. 2001. № 5. С.90.
[6] Джон Донн и метафизическая поэзия// Литература. 2000. № 8. С. 11.
[7] Дунаевская Е. Новые переводы. Айзек Уолтон.//Звезда. 2001. № 5. С. 102.
[8] Горбунов А.Н. Поэзия Джона Донна, Бена Джонсона и их младших современников//Английская лирика первой половины XVII века. М.: Изд-во МГУ, 1989. С. 8.
[9] Энциклопедия для детей. Всемирная литература. Ч.1. 2-е изд., испр. / Под. ред. М. Аксенова, Н. Шапиро, А. Элиовича и др. М.: Аванта+, 2005. С. 546.
[11] Горбунов А.Н. Поэзия Джона Донна, Бена Джонсона и их младших современников//Английская лирика первой половины XVII века. М.: Изд-во МГУ, 1989. С. 21.
[13] Энциклопедия для детей. Всемирная литература. Ч.1. 2-е изд., испр. / Под. ред. М. Аксенова, Н. Шапиро, А. Элиовича и др. М.: Аванта+, 2005. С. 547.
Джон Донн вошел в литературу как один из главных представителей английского барокко. Среди его произведений можно найти множество жанров: любовные стихи, элегии, сонеты, эпиграммы. Учитывая его религиозную деятельность не удивительным является тот факт, что библиография Джона Донна имеет ряд проповедей.
Лирика Джона Донна для рядового читателя может показаться крайне непростой, с тяжелым синтаксисом, образностью, многозначностью, а также постоянной игрой с противоположными терминами в стихах.
Первыми начинаниями Джона Донна в поэзии были сатирические стихотворения, которые открывали глаза людей на английское общество того времени. Однако, позднее приоритеты писателя сместились в сторону любовных элегий.
Поэзии барокко присущие трагическая напряженность и трагическое мировосприятие. Расположения духа пессимизма, скепсиса, разочарования усиливаются от осознания того, что человек – песчинка во Вселенной, жизнь мимолетная, и в нем властвует фатум. Наиболее распространенные темы поэзии – “Помни о смерти!”, “Суета”.
У художников барокко был целый набор любимых метафор: здешнее “жизнь есть сон” (настоящая жизнь наступает лишь после физической смерти); реальный мир – “юдоль страданий” (их треба стойко терпеть в
ожидании смерти, соединяясь душой с Бог); жизнь человека – роза, которая быстро губит лепестки, тем не менее сохраняет колючки и сухой стебель; мир – “лабиринт”, мир – “рынок, ярмарка”; человек – огарок. А отсюда и аллегорические персонажи – Смерть, Судьба, Вера и др. Впрочем, как утверждают литературоведы, поэзия бароко основывается на идиллическом мировосприятии.
Даже пасмурные события представленные в украшенном виде, который разрешает говорить о трагическом оптимизме барочной поэзии.
Джон Донн – признанный лидер “метафизической школы” в английской поэзии первой половины
17 ст., доктор богословия, автор свыше 160 проповедей, которые обеспечили ему славу известного мастера; английской прозы. Одна из цитат проповеди: Донна дает, как известно, название романа Хемингуэя “По ком звонит колокол?” Как поэт-метафизик, воплотил типичное для этого стиля ощущение и дисгармонии мира. Поэзии Донна присущие свежая метафоричность, оригинальный параллелизм, пылкая чувственность с трагическими мотивами.
Слова, образа, интонации Донна, вошли в историю поэзии XX столетие, оказало влияние на многих поэтов – от Томаса Елиота до Иосифа Бродского.
Поэзия Донна это ощущение единства со всем сущим – космоса, земли, человеческого сердца. Неограниченная универсальность, космические масштабы воплотились в использовании любимых образов Солнца, Зари – естественных явлений, которые находятся в вечном движении. У Донна стихи проникнуты минорной тональностью: с мимолетной жизнью обреченного человека должно погибнуть все, что живое, и тема беззащитности и одинокости человека перед свитом – юдолью слез и страданий.
Например, мир возникает в виде запутанного темного лабиринта, за каждым поворотом которого притаились беда и страдания. Человеческая жизнь подобна лепесткам розы, которые быстро облетают. В его поэзии один страшный образ наталкивается на другого: Скорбь, Одинокость, Обман, Смерть.
Поэзия Донна описание подвижных реальностей: течение звезды, туч, солнца.
Донна Смерть – это сокровище человека; Скажу я: смерть – все достояние мой, что лишь возрастает при пользовании…
Поэзиям Донна присуще начало лирики. Внутренний разлад героя – главный мотив его произведений. Поэта привлекают сложные чувства противоречий, борьба эмоций, напряженность, а потому антитеза – главный композиционный прием.
Донн, современник и участник больших исторических событий в своей стране на рубеже XVI-XVII веков, когда относительная устойчивость общественного настроения периода Высокого Возрождения сменялась его явным, открытым и активным движением предреволюционного периода, по-новому внес в поздневозрожденческую английскую поэзию элемент, который объективно требовал своего выражения. В то время, когда современнику казалось, что нарушена логическая связь явлений, что единственным организующим принципом движения мира — этих, по выражению Монтеня, вечных качелей — является амбивалентность.
Good we must love, and must hate ill,
For ill is ill, and good good still.
Однако смысл пародии раскрывается сразу же уличением догмы в уязвимости, поскольку, по мнению героя, природа человеческая непостоянна, как амбивалентна в сущности природа вещей:
But there are things indifferent,
Which wee may neither hate, nor love,
But one, and then another prove,
As we shall find our fancy bent.
Вторая строфа стихотворения конкретизирует и развертывает мотив сиикретичности добра и зла в сфере интимных отношений. Строфа разделена на антиномичные половины: в первой — предположительным условием провоцируется разделение женщин на добродетельных и порочных; во второй оно снимается уже в экспозиции провозглашенным положением об универсальности синкретизма и замыкает строфу тезисом тотального гедонизма:
Only this rests, all all may use.
Mark but this flea, and mark in this,
O stay, three lives in one flea spare.
Любовник, используя предыдущую логическую посылку, развивает цепь доказательств, долженствующих привести его к победе, и блоха (во всех случаях вызывающая безошибочную эмоционально-рефлекторную реакцию) служит лишь предлогом для достижения цели. С отчаянием (достаточно знакомым даме, чтобы поверить в его искренность) герой повторяет заклинание: пощадить три жизни, заключенные в драгоценном насекомом.
И вновь симпатическая пауза, разделяющая вторую и третью строфы и рисующая воображению читателя натуралистическую сцену, прерывается возгласом мужчины, имитирующим возмущение негуманным поступком. Любовница же, очевидно, получила облегчение, убедившись в том, что убив блоху, она ни в малейшей мере не повредила тем самым ни себе, ни партнеру по любви, вопреки его искусно построенным доказательствам о кощунственном триединстве в образе блохи. Однако герой Донна был бы недостойным наследником традиции античной лирики и был бы поднят на смех современником-кавалером, если бы не постарался, теперь уже с противоположной точки зрения (напоминая риторическое разрешение антиномичных ситуаций Овидием), доказать, что страхи дамы потерять честь также покажутся ей безосновательными и исчезнут, когда он добьется своего, как исчезли ее опасения после уничтожения насекомого.
Влюбленный пастух Марло ведет свою возлюбленную полюбоваться условным пасторальным пейзажем, где пасутся стада и птицы поют мадригалы. Он же посвящает ей тысячи поэтических строк, стелет ей постель из роз, — то есть, совершает дежурный туалет пасторали. Соблазняя возлюбленную таким образом, герой суживает психологическую среду: другие пастухи лишь пасут стада или играют роль пассивных развлекателей, услаждая взор и слух дамы танцами и пением.
Send home my long stray'd eyes to me,
Which O too long have dwelt on thee,
Yet since there they have learn'd such ill,
Such forc'd fashions,
And false passions,That they be
Made by the
Fit for no good sight, keep them still.
Модуляции голоса лирического героя переживают резкие колебания: от умоляющих и полных упрека до страдальческих, анактеоновым плачем фонтана передающих свое несчастье, звучат нотки отчаяния, когда он, осознавая невозможность ответной любви, актом личной смерти, трагическим актом гибели своего лирического мира хочет разрушить мир жестокой действительности.
Лирический герой в смелой вызывающей манере бросает вызов богу любви; он хочет говорить с призраком любовника древности, который не мог еще испытывать тех унижений неразделенной любви, которые составляют неотъемлемый атрибут любви, провозглашенный современным порядком вещей в обществе. Он заявляет в рефрене о своем несогласии с существующим порочным характером отношений, когда один из партнеров по любви не испытывает искреннего чувства.
Герой призывает свергнуть несправедливого бога. Ниспровергнув божество, он тем самым очищает любовь для ее истинного в своей естественности божественного проявления. Антиплотиновская направленность этого стихотворения так же очевидна, как и ее антипетраркистское звучание.
That love hath not attain'd the highest degree,
Which is still diligent lest others see — это гимн идеалам гуманистической любви, признающей право и реальную возможность для человека достигнуть гармонии чувственного и духовного. Астрономически регламентированная цикличность движения Солнца параллельна жестокой и непонятной регламентации цикличности процесса любви; оба явления, внешне далекие друг от друга, связаны символической аналогией метафизического консейтизма. Функциональная роль теней в созданном героем лирическом мире лишена однозначности. Принцип амбивалентности, свойственный всем формам бытия, не считается с эгоистическим желанием личности. Лирический герой заканчивает свою лекцию антитетически построенной сентенцией, раскрывающей диалектику любви:
Love is a growing, or full constant light,
And his short minute, after noon, is night.
Таким образом, Донн в лице лирического героя утверждает несостоятельность обеих экстремистских концепций — неоплатонической и гедонистической. По Донну, люди, скованные предрассудками извращенных отношений (как у Даниэля) обречены на вечный обман, возводя чувственное вожделение в абсолют. Принимая тени за действительность, они лишены возможности познать настоящую любовь, ибо для них, сидящих в пещере придворных нравов, полдень — время откровения любви, — это состояние полной неспособности что-либо понять, так как в это время исчезает условная система сигнификации.
По мере все более глубокого постижения сущности любви в ее всевозможных психологических ситуациях, в ее наиболее кризисные, органически заостренные моменты, герой постигает ее возвышенную форму как сплав плотского и духовного. Все чаще меняется ракурс видения: если раньше это было вызвано необходимостью более убедительного доказательства своей точки зрения в полемике с противниками, то теперь переход из временного плана в план вечный, как понимает это лирический герой, присущ необычному проявлению субстанции любви. Стилистические средства барочной поэзии (прежде всего консейтистская образность, проявляющая в контрапункте амбивалентность) выступают как средства выражения этого необходимого явления. Поэтому внешняя динамика принимает форму внутреннего движения; отсюда ощущение известного созерцательного спокойствия героя и кажущаяся статичность текста, которая, однако, внезапно, как от укола иглы, прорывается необычной силы чувствительностью: это открылись сокровенные глубины бытия, где сливаются воедино вечность и миг, — и в эти глубины погружается герой. Экспрессивно-эвокативная функция текста сменяется информативно-экспрессивной.
Описывая состояние влюбленности, лирический герой временами почти повторяет мысли Бембо. На самом деле герой лишь более последовательный платоник, чем сами неоплатоники. Дихотомия чувственного и духовного находит в лице лирического героя противника ее абсолютизации.
Для него тело — не шлак, а необходимая реализация духовного порыва. Диалектика любви, чуждая христианской или близкой ей по духу плотиновской ортодоксии, заключена в этих строках:
As our blood labours to beget
Spirits, as like souls as it can;
Because such fingers need to knit
That subtle knot, which makes us man.
Любовь, превратив его, как и все другое, в ничто, вновь создала его как квинтэссенцию этого ничто, НИЧТО, в котором растворены все вещества. Чтобы быть просто ничем, как например тень, надо, чтобы было тело и Солнце. Однако ни Солнца, ни его возлюбленной нет. Он — НИЧТО, особое и в то же время универсальное, созданное в печальной реторте алхимии любви.
Л-ра: Актуальные вопросы курса истории зарубежной литературы XVII века. – Днепропетровск, 1974. – С. 80-97.
Читайте также: