Девять братьев чуковский краткое содержание
Обновлено: 06.07.2024
девять братьев. Николай Корнеевич Чуковский
Смерть фашистским оккупантам!
– бомба никогда не падает два раза в одно и то же место, – сказал Павлик и вошел в парадное разрушенного дома.
Сирены еще выли в дальних кварталах, но радио на углу уже смолкло, наполняя утренний сияющий воздух громким тиканьем. Дом был весь сквозной, и через огромные прорехи в его стенах виднелось бледное декабрьское небо. Наружная стена еще держалась, но внутри зияла пустота. Павлик, войдя сюда, почувствовал себя на дне глубокого колодца и на мгновение остановился. Высоко над собой он увидел широкий пролом в крыше. Остатки этажей располагались вокруг, будто ярусы в театре. На этих ярусах, как на полках, были расставлены шкафы, стулья, кровати, печки. Вещи казались снизу маленькими, словно кукольными. На уцелевших простенках, оклеенных разноцветными обоями, висели картины. ветер шевелил занавески на выбитых окнах. Все эти привычные, обжитые вещи, казалось, были только что покинуты своими хозяевами, хотя кое-где по углам уже лежали кучки сухого, колючего снега.
Кругом не было никого, а между тем Павлик заметил, что человек в коричневом пальто и сером картузе свернул с панели именно в это парадное. Но куда он мог деться? Прямо перед Павликом начиналась лестница, чудом уцелевшая и повисшая в воздухе. Нижние ее пролеты были ярко озарены косыми лучами только что вставшего солнца, а верхние терялись в сумраке, и снизу нельзя было различить – соединяется ли лестница там, наверху, с каким-нибудь из разрушенных этажей, или нет. Павлик, подумав, перелез через несколько осыпавшихся груд кирпичей, добрался до лестницы и зашагал по ступенькам вверх.
В это время уже близко начали бить зенитки. Немецкие самолеты шли, видимо, к центру города. Это был второй налет за утро.
Павлик продолжал подыматься. Некоторые ступени лестницы вывалились, образовав щели, сквозь которые виднелась пустота. Павлик с трудом перебирался через эти щели, цеплялся руками за обломки перил, становясь коленом на следующую уцелевшую ступеньку. Он прошел уже три или четыре марша, когда совсем рядом заговорила зенитная батарея. Ее громкий лай казался в пустом доме особенно гулким. Лестница при каждом выстреле содрогалась. Павлик явственно услышал гул мотора, посмотрел вверх, в пролет крыши, но самолета не заметил, а увидел только разрывы зенитных снарядов, светлые, озаренные снизу солнцем.
По мере того как Павлик подымался вверх, перед ним открывались все новые и новые ярусы квартир. В некоторые из них нетрудно было перебраться с лестницы, и он старался отгадать, куда мог пойти человек в коричневом пальто, за которым он следил. Вдруг ему пришло в голову, что человек этот мог и вовсе не подыматься по лестнице, а просто пересечь разрушенное здание внизу и выйти через какое-нибудь отверстие во двор.
Стоя на площадке, Павлик пытался через пролом в стене разглядеть, что делается на дворе. Сквозь переплетение порванных проводов он едва успел заметить только громадные кучи щебня, доходившие до третьего этажа, как пронзительно засвистела бомба и раздался взрыв.
Павлика опрокинуло навзничь, и он разбил ладони о каменные плиты лестничной площадки. Площадка вместе со всей лестницей и кирпичной стеной, к которой она примыкала, подалась сначала вперед, потом вниз. Павлик продолжал держаться на площадке, пока она не стала на ребро и не уперлась во что-то. Тогда его скинуло с площадки, перевернуло, и он оказался на куче щебня и мелкой битой штукатурки. Он сделал попытку задержаться здесь, но щебень осыпался, шевелился под ним, как живой, и Павлик катился все ниже и ниже. Потом он сорвался, полетел в пустоту, в темноту и стукнулся обо что-то твердое.
Он очнулся, но не сразу открыл глаза. Болела голова. Падая, Павлик расшиб затылок. Его спасла ватная шапка, завязанная под подбородком тесемками.
Павлик открыл глаза. Лежал он на спине, в темноте. Впрочем, прямо над ним была узкая щелка, сквозь которую виднелось небо. Свет из щелки падал ему на лицо. Он полежал немного, потом сел. В голове было мутно, его слегка тошнило. Павлик посидел, пока прошла тошнота, затем встал, поднял руку и без труда дотянулся до щелки.
Тут, видимо, было отверстие, сквозь которое он и свалился в подвал. Но отверстие это перегородила широкая каменная плита. Он был бы засыпан и убит кирпичами и известкой, если бы эта плита не легла поперек отверстия.
Павлик уперся в плиту руками, но она не шевельнулась.
– Нет, здесь выйти нельзя, – услышал он сзади и обернулся.
При слабом свете, падавшем через щелку, Павлик разглядел что-то белое. Это была девочка, с головы до ног закутанная в большой белый шерстяной платок. Лицо ее было почти все скрыто платком, только два глаза блестели.
– А где можно? – спросил Павлик.
– Нигде нельзя, – ответила она сквозь платок. – Раньше и этой щели не было.
– Со вчерашнего дня… Не знаю…
– Одна. Теперь будем вдвоем. Ты сильно ушибся?
– Ты здесь и спала? – спросил Павлик, не отвечая на ее вопрос.
– Нет, я спала там, – сказала она и, выпростав из-под платка руку, махнула куда-то в сторону, в темноту. – Там много места. бомбоубежище. Там было тепло. Там и теперь еще тепло.
– А ничего. Хорошо. Тут хорошо. Хочешь изюму? – Она пошарила у себя под платком, быстро протянула руку и насыпала Павлику в ладонь изюму – липкого и теплого. – Тут этого много. Сколько хочешь. И сухари есть. Сколько хочешь. Я тебе покажу.
Они ели изюм и смотрели друг на друга.
– Как тебя зовут? – спросил Павлик.
– Ты в эту дырку влезла? – он показал наверх.
– Нет, этой дырки не было. дырка только сейчас сделалась, когда упала вторая бомба. Ты свалился в дырку, и ее снова засыпало.
– А как же ты сюда пришла?
– Ее больше нет. Ее засыпала первая бомба.
– А которая вчера упала.
– Глупости! – сказал Павлик. – Вчера немец не бомбил. Вчера шел снег, и день был нелетный.
– Вчера, – упрямо повторила девочка.
– Нет, не вчера, а в четверг бомба упала, – сказал он. – А вчера была суббота. Так ты здесь с четверга?
Он молча смотрел на нее, глотая изюминку за изюминкой. Наконец спросил:
– Здесь было совсем темно?
Павлик съел весь изюм и вытер одну липкую ладошку о другую.
– А я привыкла и без света, – продолжала девочка. – Что я здесь нашла! Хочешь, покажу?
Павлик пошел за ней в сторону, во мрак. Сначала он кое-как различал белое пятно ее платка, но когда они удалились от щели, исчезло и это пятно. Павлик только слышал впереди ее голос.
– Сюда, сюда! Не наткнись. Тут нары. Видишь, как хорошо тут устроено – матрацы, одеяла. Правей, правей! Вот тут дверь в следующее отделение. Там я живу. Куда же ты? Сюда иди!
Павлик шел за нею ощупью, вытянув вперед руки, спотыкаясь. Наконец он пальцами коснулся ее платка. Тогда девочка со скрипом отворила тяжелую металлическую дверь.
– Здесь теплее, правда? – спросила она.
Действительно, Павлику в лицо дохнуло влажным теплом. Он сделал два шага вперед. девочка закрыла за ним тяжелую дверь, и они снова пошли…
– Вот здесь стол, обойди его. Там есть шахматы, но в них сейчас играть нельзя, потому что темно. Здесь тоже нары. Вот тут я и сплю.
Видимо, она влезла на нары, потому что голос ее звучал откуда-то сверху.
– Ты тоже найдешь себе хорошее место. Тут мест сколько хочешь. А по стенам – паровое отопление, но оно больше не действует. До первой бомбы здесь было совсем тепло, даже жарко, и я очень хорошо жила.
– Ты до первой бомбы здесь жила? – удивленно спросил Павлик.
– Пряталась во время воздушных тревог?
– Нет, жила. Три дня жила. Здесь было хорошо, и никто не мог меня найти.
– А разве тебя искали?
– Я убежала из дому.
– Нет, не от мамы. Мама моя умерла. В октябрьские праздники еще умерла. Мы с ней в августе уехали из Эстонии и два раза купались.
– От кого же ты убежала?
– А почему же ты убежала?
– Не знаешь? Нет, ты, верно, знаешь.
Она, помолчав, сказала:
– Мне кажется, он немец.
– А как зовут его? – спросил он деловито.
– Глупости! – сказал Павлик. – Немцы Васильями Степанычами не бывают. Васильями Степанычами бывают только русские.
Этот разговор ей, видимо, не нравился, она соскочила с нар и снова пошла вперед.
– Здесь был коридор, но его доверху засыпало, – услышал Павлик ее голос. – Чувствуешь, земля? Иди сюда, – закричала она уже с другого места, – я тебе покажу, что я тут нашла! Здесь дверь, она заперта, ее никак нельзя открыть. Но рядом… Сюда, сюда, я тут, дай руку! Видишь, камни в стене раздвинулись? Тут можно пролезть, если боком. Осторожно только, голову наклони. Вот мы с тобой в маленькой комнатке. Здесь я нашла изюм и сухари. Три мешка сухарей и ящик с изюмом. Кушай сухари с изюмом, это очень вкусно…
Павлик взял сухарь, пригоршню изюма и стал есть. девочка тоже ела, и они молчали. Тишину нарушал только громкий хруст сухарей. У Павлика все еще болела голова, его немного тошнило, он был очень голоден. Ел он долго, с наслаждением, сосредоточенно.
Книга распространяется на условиях партнёрской программы.
Все авторские права соблюдены. Напишите нам, если Вы не согласны.
Описание книги "Девять братьев (сборник)"
Описание и краткое содержание "Девять братьев (сборник)" читать бесплатно онлайн.
Николай Корнеевич Чуковский (1904–1965) – писатель, переводчик, сын Корнея Ивановича Чуковского. Большую часть войны Николай Чуковский провел в Ленинграде в качестве военного корреспондента, пережив в осажденном городе самые тяжелые блокадные годы.
Девять братьев (сборник)
Смерть фашистским оккупантам!
– Бомба никогда не падает два раза в одно и то же место, – сказал Павлик и вошел в парадное разрушенного дома.
Сирены еще выли в дальних кварталах, но радио на углу уже смолкло, наполняя утренний сияющий воздух громким тиканьем. Дом был весь сквозной, и через огромные прорехи в его стенах виднелось бледное декабрьское небо. Наружная стена еще держалась, но внутри зияла пустота. Павлик, войдя сюда, почувствовал себя на дне глубокого колодца и на мгновение остановился. Высоко над собой он увидел широкий пролом в крыше. Остатки этажей располагались вокруг, будто ярусы в театре. На этих ярусах, как на полках, были расставлены шкафы, стулья, кровати, печки. Вещи казались снизу маленькими, словно кукольными. На уцелевших простенках, оклеенных разноцветными обоями, висели картины. Ветер шевелил занавески на выбитых окнах. Все эти привычные, обжитые вещи, казалось, были только что покинуты своими хозяевами, хотя кое-где по углам уже лежали кучки сухого, колючего снега.
Кругом не было никого, а между тем Павлик заметил, что человек в коричневом пальто и сером картузе свернул с панели именно в это парадное. Но куда он мог деться? Прямо перед Павликом начиналась лестница, чудом уцелевшая и повисшая в воздухе. Нижние ее пролеты были ярко озарены косыми лучами только что вставшего солнца, а верхние терялись в сумраке, и снизу нельзя было различить – соединяется ли лестница там, наверху, с каким-нибудь из разрушенных этажей, или нет. Павлик, подумав, перелез через несколько осыпавшихся груд кирпичей, добрался до лестницы и зашагал по ступенькам вверх.
В это время уже близко начали бить зенитки. Немецкие самолеты шли, видимо, к центру города. Это был второй налет за утро.
Павлик продолжал подыматься. Некоторые ступени лестницы вывалились, образовав щели, сквозь которые виднелась пустота. Павлик с трудом перебирался через эти щели, цеплялся руками за обломки перил, становясь коленом на следующую уцелевшую ступеньку. Он прошел уже три или четыре марша, когда совсем рядом заговорила зенитная батарея. Ее громкий лай казался в пустом доме особенно гулким. Лестница при каждом выстреле содрогалась. Павлик явственно услышал гул мотора, посмотрел вверх, в пролет крыши, но самолета не заметил, а увидел только разрывы зенитных снарядов, светлые, озаренные снизу солнцем.
По мере того как Павлик подымался вверх, перед ним открывались все новые и новые ярусы квартир. В некоторые из них нетрудно было перебраться с лестницы, и он старался отгадать, куда мог пойти человек в коричневом пальто, за которым он следил. Вдруг ему пришло в голову, что человек этот мог и вовсе не подыматься по лестнице, а просто пересечь разрушенное здание внизу и выйти через какое-нибудь отверстие во двор.
Стоя на площадке, Павлик пытался через пролом в стене разглядеть, что делается на дворе. Сквозь переплетение порванных проводов он едва успел заметить только громадные кучи щебня, доходившие до третьего этажа, как пронзительно засвистела бомба и раздался взрыв.
Павлика опрокинуло навзничь, и он разбил ладони о каменные плиты лестничной площадки. Площадка вместе со всей лестницей и кирпичной стеной, к которой она примыкала, подалась сначала вперед, потом вниз. Павлик продолжал держаться на площадке, пока она не стала на ребро и не уперлась во что-то. Тогда его скинуло с площадки, перевернуло, и он оказался на куче щебня и мелкой битой штукатурки. Он сделал попытку задержаться здесь, но щебень осыпался, шевелился под ним, как живой, и Павлик катился все ниже и ниже. Потом он сорвался, полетел в пустоту, в темноту и стукнулся обо что-то твердое.
Он очнулся, но не сразу открыл глаза. Болела голова. Падая, Павлик расшиб затылок. Его спасла ватная шапка, завязанная под подбородком тесемками.
Павлик открыл глаза. Лежал он на спине, в темноте. Впрочем, прямо над ним была узкая щелка, сквозь которую виднелось небо. Свет из щелки падал ему на лицо. Он полежал немного, потом сел. В голове было мутно, его слегка тошнило. Павлик посидел, пока прошла тошнота, затем встал, поднял руку и без труда дотянулся до щелки.
Тут, видимо, было отверстие, сквозь которое он и свалился в подвал. Но отверстие это перегородила широкая каменная плита. Он был бы засыпан и убит кирпичами и известкой, если бы эта плита не легла поперек отверстия.
Павлик уперся в плиту руками, но она не шевельнулась.
– Нет, здесь выйти нельзя, – услышал он сзади и обернулся.
При слабом свете, падавшем через щелку, Павлик разглядел что-то белое. Это была девочка, с головы до ног закутанная в большой белый шерстяной платок. Лицо ее было почти все скрыто платком, только два глаза блестели.
– А где можно? – спросил Павлик.
– Нигде нельзя, – ответила она сквозь платок. – Раньше и этой щели не было.
– А ты давно здесь?
– Со вчерашнего дня… Не знаю…
– Одна. Теперь будем вдвоем. Ты сильно ушибся?
– Ты здесь и спала? – спросил Павлик, не отвечая на ее вопрос.
– Нет, я спала там, – сказала она и, выпростав из-под платка руку, махнула куда-то в сторону, в темноту. – Там много места. Бомбоубежище. Там было тепло. Там и теперь еще тепло.
– А ничего. Хорошо. Тут хорошо. Хочешь изюму? – Она пошарила у себя под платком, быстро протянула руку и насыпала Павлику в ладонь изюму – липкого и теплого. – Тут этого много. Сколько хочешь. И сухари есть. Сколько хочешь. Я тебе покажу.
Они ели изюм и смотрели друг на друга.
– Как тебя зовут? – спросил Павлик.
– Ты в эту дырку влезла? – он показал наверх.
– Нет, этой дырки не было. Дырка только сейчас сделалась, когда упала вторая бомба. Ты свалился в дырку, и ее снова засыпало.
– А как же ты сюда пришла?
– А где же эта дверь?
– Ее больше нет. Ее засыпала первая бомба.
– А которая вчера упала.
– Глупости! – сказал Павлик. – Вчера немец не бомбил. Вчера шел снег, и день был нелетный.
– Вчера, – упрямо повторила девочка.
– Нет, не вчера, а в четверг бомба упала, – сказал он. – А вчера была суббота. Так ты здесь с четверга?
Он молча смотрел на нее, глотая изюминку за изюминкой. Наконец спросил:
– Здесь было совсем темно?
Павлик съел весь изюм и вытер одну липкую ладошку о другую.
– А я привыкла и без света, – продолжала девочка. – Что я здесь нашла! Хочешь, покажу?
Павлик пошел за ней в сторону, во мрак. Сначала он кое-как различал белое пятно ее платка, но когда они удалились от щели, исчезло и это пятно. Павлик только слышал впереди ее голос.
– Сюда, сюда! Не наткнись. Тут нары. Видишь, как хорошо тут устроено – матрацы, одеяла. Правей, правей! Вот тут дверь в следующее отделение. Там я живу. Куда же ты? Сюда иди!
Павлик шел за нею ощупью, вытянув вперед руки, спотыкаясь. Наконец он пальцами коснулся ее платка. Тогда девочка со скрипом отворила тяжелую металлическую дверь.
– Здесь теплее, правда? – спросила она.
Действительно, Павлику в лицо дохнуло влажным теплом. Он сделал два шага вперед. Девочка закрыла за ним тяжелую дверь, и они снова пошли…
– Вот здесь стол, обойди его. Там есть шахматы, но в них сейчас играть нельзя, потому что темно. Здесь тоже нары. Вот тут я и сплю.
Видимо, она влезла на нары, потому что голос ее звучал откуда-то сверху.
– Ты тоже найдешь себе хорошее место. Тут мест сколько хочешь. А по стенам – паровое отопление, но оно больше не действует. До первой бомбы здесь было совсем тепло, даже жарко, и я очень хорошо жила.
– Ты до первой бомбы здесь жила? – удивленно спросил Павлик.
– Пряталась во время воздушных тревог?
– Нет, жила. Три дня жила. Здесь было хорошо, и никто не мог меня найти.
– А разве тебя искали?
– Я убежала из дому.
– Нет, не от мамы. Мама моя умерла. В октябрьские праздники еще умерла. Мы с ней в августе уехали из Эстонии и два раза купались.
Эта книга стоит меньше чем чашка кофе!
УЗНАТЬ ЦЕНУ
На Facebook В Твиттере В Instagram В Одноклассниках Мы Вконтакте
Подписывайтесь на наши страницы в социальных сетях.
Будьте в курсе последних книжных новинок, комментируйте, обсуждайте. Мы ждём Вас!
Похожие книги на "Девять братьев (сборник)"
Книги похожие на "Девять братьев (сборник)" читать онлайн или скачать бесплатно полные версии.
Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.
В прошлом году я прочла книгу Лидии Чуковской "Памяти детства", где она вспоминает детские годы, проведённые в Куоккале. Так я впервые познакомилась со старшим сыном Корнея Чуковского, Николаем. Потом мама попросила меня найти для неё старый советский фильм "Холодно-горячо". Фильм скачивался целый месяц (какую-нибудь современную ерундистику намного проще найти, а вот такие классные вещи мало кто раздаёт). Посмотрели мы его с огромным удовольствием и с удивлением прочли в титрах, что снят он по рассказу Николая Чуковского "Неравный брак". Тут уж я полезла выискивать, что же он ещё написал. К ещё большему своему удивлению обнаружила, что Н. Чуковский был не только писателем, но и замечательным переводчиком. Именно он перевёл для нас "Остров сокровищ" и некоторые рассказы о Шерлоке Холмсе.
Книга "Девять братьев" стала моим первым знакомством с Чуковским - писателем. Сначала я прочла её сама, потом перечитала восьмилетнему сыну. Ребёнок в восторге. Теперь хочет слушать книги только о войне и просит ничего другого ему не предлагать. В книге повесть и два рассказа.
Если честно, то повесть "Девять братьев" надо обязательно включить в школьную программу для 6-7 классов. Не так давно попалось мне высказывание М. Горького "Читайте книги, они научат вас уважать себя и других людей" (цитирую по памяти). Так вот "Девять братьев" - это как раз такая книга. И в ней есть всё, чтобы понравится и мальчикам, и девочкам. Приключенческий сюжет, воздушные бои и даже небольшая романтическая линия. При чём бои описаны так, что и девчонкам будет нескучно. Я вот в "Войне и мире" описание боевых действий читать не могу, а тут даже удовольствие получила.
Рассказ "Девочка-жизнь" (сыну не читала) очень тяжёлый: еле дочитала, т.к. слёзы застилали глаза. Рекомендую его старшеклассникам и взрослым, дети помладше не поймут.
Рассказ "Кайт" про собаку. Я была в сомнении, читать или нет, т.к. не люблю книги о животных, хотя самих животных очень люблю. Но вот книги и фильмы просто ненавижу, потому что животные постоянно в них гибнут, а этого моё сердце выдержать не может. В конце концов, я сделала над собой усилие и прочла рассказ. К счастью, опасения мои не подтвердились (Кайт не погиб). В целом, рассказ замечательный, хотя и грустный, как впрочем и все другие произведения на военную тему.
Я советую произведения Николая Чуковского, потому что он великолепный рассказчик, потому что он прекрасно владеет русским языком (метафоры и сравнения просто потрясающие) и при этом его очень легко читать, и потому что его книги напрочь лишены советской пропаганды.
Николай Корнеевич Чуковский (1904 - 1965) - писатель, переводчик, сын Корнея Ивановича Чуковского. В 1939 году Николай Чуковский был призван в армию. Участвовал в войне с Финляндией. В марте 1940 года его демобилизовали, но уже в июне следующего года пришла новая повестка. С первого дня Великой Отечественной войны - 22 июня 1941 года - он был военным корреспондентом газеты "Красный Балтийский флот".
Писатель вспоминал о тех днях: "В июле 1941 года я пришел в Таллинн пешком из Палдиски вместе с группой уцелевших политработников 10-й бомбардировочной авиабригады КБФ, полностью разгромленной и уничтоженной за первую неделю войны. В несколько дней бригада потеряла все свои бомбардировщики и всех своих летчиков. Мы, уцелевшие наземные работники бригады, прибрели в Таллинн пестрой кучкой, зная, что немцы идут за нами по пятам".
Во время блокады Ленинграда Чуковский оставался в осажденном городе. Однажды он чудом остался жив - засидевшись в гостях у, опоздал к разводу мостов, а придя утром к своему дому, обнаружил, что тот разбомбили.
Н. К. Чуковский был награждён медалью "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.".
Морские летчики - герои его военных повестей "Девять братьев" и "Талисман", ставших прологом к главной его книге - роману "Балтийское небо", написанному в 1954 году, получившему широкое признание читателей за безбоязненную правду в изображении трагедии осажденного города. Военная повесть с почти детективным сюжетом "Девять братьев" написана в 1943 году. Повесть о мальчике Павлике из блокадного Ленинграда, сумевшего в одиночку найти и разоблачить предателя и о летчиках, защищавших небо над Дорогой жизни.
Много места в произведении занимает описание будней военного аэродрома и еще больше подробное и захватывающее описание воздушных боев в небе над Ладожским озером. Мы узнаем, что Дорогу жизни бомбили "юнкерсы" и "мессершмитты". "Юнкерс" на своем борту имел три пулемета и сбить его было очень тяжело: он мог лететь и на одном моторе.
"Девять братьев" - это девять летчиков из боевой эскадрильи капитана Рассохина. О гибели двоих из них мы узнаем из повести.
Николая Чуковского великолепный рассказчик прекрасно владеющий русским языком (метафоры и сравнения просто потрясающие) и при этом его произведения очень легко читать. Все описанное происходило в самые тяжелые времена Великой Отечественной Войны - блокада Ленинграда, первая самая тяжелая зима. Повесть подкупает современного читателя детальным воспроизведением военных будней в сочетании со светлой тональностью неизменной веры в конечную победу человеческого духа над суровыми обстоятельствами.
Михаил Слонимский так отзывался о военной прозе Николая Чуковского: "Это - жесткая, суровая проза, без лишних слов. В ней характеры и события изображены выпукло, все дается преимущественно в действии, личность автора, как и в первых его отроческих стихах, выражена в направленности, в окраске, в том, что и как изображено"
Для среднего и старшего школьного возраста.
Еще больше публикаций по теме каждое воскресенье на страничке группы Центральной детской библиотеки ВКонтакте.
Читайте также: