Чаадаев апология сумасшедшего краткое содержание

Обновлено: 22.07.2024

Пушкин считал Петра Яковлевича Чаадаева человеком исключительным и по уму, и по нравственным качествам и дорожил дружбой с ним.

Блестящий офицер, герой войны 1812 года. А ещё, человек, который никогда и ни при каких обстоятельствах не поступался принципами. Неудобный человекч, короче.

Вот цитата оттуда: «Прекрасная вещь — любовь к отечеству, но есть еще нечто более прекрасное — это любовь к истине. Любовь к отечеству рождает героев, любовь к истине создает мудрецов, благодетелей человечества.

Казалось бы, какое отношение это высказывание имеет к юриспруденции? Да самое прямое: истина, истина и Закон должны определять все судебные решения!

Представляете, какая была бы жизнь! В общем, понятно, почему царь объявил Чаадаева сумасшедшим…

А Вы как считаете, прав был Чаадаев в своём высказывании о любви к истине?

В России все изменения к лучшему, все реформы всегда исходили от властей. Они не были результатом усвоения народом неких идей, и поэтому у нас нет истории. Но человек, оказавшийся волей судеб во главе страны, мог бы делать с ней все, что он хочет, или ввергнуть ее в пучину хаоса, или же произвести в ней изменения, для достижения которых другому народу понадобились бы столетия. У нас нет истории, - у нас есть история правлений: всякий последующий государь (правитель) не продолжает дело предыдущего, а действует, скорее, от противного.

[1] Всего писем 8 остальные не напечатаны. Письма имеют конкретного адресата, Екатерину Дмитриевну Панову. Но это не столь важно, все равно письма читаются как статьи. Даже если Чаадаев и не собирался их изначально публиковать, написаны они так, что предполагают не одного адресата, а широкую аудиторию.

[5] При чем не только современникам, но и всем последующим поколениям. У Чаадаева явно заметен пророческий тон: он мыслит себя, как пророка и им, возможно, является.

[6] Петр, как вы помните, упразднил патриаршество (упразднил высший в стране церковный пост, как если бы это была должность какого-нибудь государственного чиновника) /Представьте себе, что какому-нибудь светскому владыке пришло бы в голову упразднить должность далай-ламы или римского Папы…/

“Западники” и “славянофилы”

Чаадаева обычно относят к западникам, потому, что он критиковал российские порядки и сочувственно относился к Европе. Но из сказанного ясно, что он западником не был (как и славянофилом).

[1] Наших отечественных революционеров – реформаторов обычно относят к западникам. И они себя так называли. Но они последовательными западниками не были. Об этом – ниже.

История публикации

Когда к власти пришёл царь Александр I, Чаадаев оставался кабинетным учёным. Он живо интересовался историей, религиозной философией и другими общественными науками. По своей сути писатель был утопистом, совершенно далёким от настроений, преобладавших в современном ему обществе. Не удивительно, что он оказался никем не понят и не нашёл поддержки ни в одной политической группе.

Первое из писем было напечатано на русском языке при жизни Чаадаева. Публикация этой работы вызвала массу негодования. Министр просвещения даже потребовал закрыть журнал, осмелившийся публиковать такое.

Не меньше возмущён был сам император. По его указу Чаадаев был признан душевнобольным. В течение года за писателем наблюдала полиция и врачи. Спустя некоторое время он был официально объявлен выздоровевшим. Чаадаеву было строжайше предписано не писать и не публиковать свои работы.

Содержание первого письма

Все формы существования общества, непохожие на европейские, Чаадаев считает нелепыми отступлениями.

Прочитав это эссе, общество сочло, что человек в здравом уме не мог написать ничего подобного. Именно поэтому Чаадаев был объявлен сумасшедшим.

Последующие работы

Общественно-политическая позиция автора

Будучи приверженцем идеи крайнего западничества, Чаадаев почитал европейскую культуру и уклад жизни. Основой этой культуры ему виделся католицизм. Эта идея присуща была многим европейским философам того времени, в том числе и протестантам. Благодаря активной деятельности ордена иезуитов в России, многие аристократы приняли католичество.

Чаадаев был близко знаком со многими европейскими философами и писателями. Причины отсталости русского народа писатель видел в том, что Россия всегда развивалась сама по себе и не примыкала ни к востоку, ни к западу. Она играет особую роль в мировой цивилизации и существует как бы вне времени. Перемены, затронувшие судьбу других жителей планеты, не коснулись русских. Всё, что в других странах прочно укоренилось в жизни, у нас остаётся лишь в теории.

Прошлое своей страны и народа Чаадаев видел унылым и бесцветным, лишённым энергии и силы. В народных преданиях он не находил ярких примеров. Всё это привело к вялому равнодушному существованию без правды и понимания чувства долга.

В конце одного из писем Чаадаев прямо указал, что России нужно как можно быстрее приобщаться к европейской культуре и религии. В других посланиях он лестно охарактеризовал католическую веру и папство, открыто призывал к объединению всего мира под крылом католической церкви. Это, по его мнению, стимулирует развитие общечеловеческой культуры без войн и кровопролития. Для этого православные должны принять западную веру, а протестанты — вернуться в лоно церкви, из которой они вышли.

В своём стремлении стать единым целым с западом, Чаадаев даже предложил полностью отказаться от русского языка и перейти на французский.

Поскольку скандал, вызванный письмами, всколыхнул российское общество, правительство поспешило смягчить последствия. Для этого автора посланий официально признали душевнобольным.

Отношение идейных противников

Творчество Чаадаева послужило своеобразным мостом, объединившим свободную философскую мысль эпох Николая и Александра. Это литературно-философское произведение вызвало неоднозначную реакцию российского общества:

Историческое и литературное значение

В целом произведение публициста призывало любить Родину, но при этом помнить об истине и ставить её превыше всего. Ведь любовь к Родине без любви к истине вызовет национальную вражду и замедлит эволюцию народа.

Представляете, какая была бы жизнь! В общем, понятно, почему царь объявил Чаадаева сумасшедшим…

А Вы как считаете, прав был Чаадаев в своём высказывании о любви к истине?

Мир искони делился на две части — Восток и Запад. Это не только географическое деление, но также и порядок вещей, обусловленный самой природой разумного существа: это — два принципа, соответствующие двум динамическим силам природы, две идеи, обнимающие весь жизненный строй человеческого рода. Сосредоточиваясь, углубляясь, замыкаясь в самом себе, созидался человеческий ум на Востоке; раскидываясь вовне, излучаясь во все стороны, борясь со всеми препятствиями, развивается он на Западе. По этим первоначальным данным естественно сложилось общество. На Востоке мысль, углубившись в самое себя, уйдя в тишину, скрывшись в пустыню, предоставила общественной власти распоряжение всеми благами земли; на Западе идея, всюду кидаясь, вступаясь за все нужды человека, алкая счастья во всех его видах, основала власть на принципе права; тем не менее и в той, и в другой сфере жизнь была сильна и плодотворна; там и здесь человеческий разум не имел недостатка в высоких вдохновениях, глубоких мыслях и возвышенных созданиях. Первым выступил Восток и излил на землю потоки света из глубины своего уединенного созерцания; затем пришел Запад со своей всеобъемлющей деятельностью, своим живым словом и всемогущ1™ анализом, овладел его трудами, кончил начатое Востоком и, наконец;, поглотил его в своем широком обхвате. Но на Востоке покорные умы, коленопреклоненные пред историческим авторитетом, истощились в безропотном служении священному для них принципу и в конце концов уснули, замкнутые в своем неподвижном синтезе, не догадываясь о новых судьбах, которые готовились для них; между тем на Западе они шли гордо и свободно, преклоняясь только пред авторитетом разума и неба, останавливаясь только пред неизвестным, непрестанно устремив взор в безграничное будущее. И здесь они еще идут вперед,— вы это знаете; и вы знаете также, что со времени Петра Великого и мы думали, что идем вместе с ними.

Мы живем на востоке Европы — это верно, и тем не менее мы никогда не принадлежали к Востоку. У Востока — своя история, не имеющая ничего общего с нашей. Ему присуща, как мы только что видели, плодотворная идея, которая в свое время обусловила громадное развитие разума, которая исполнила свое назначение с удивительной силою, но которой уже не суждено снова проявиться на мировой сцене. Эта идея поставила духовное начало во главу общества; она подчинила все власти одному ненарушимому высшему закону — закону истории; она глубоко разработала систему нравственных иерархий; и хотя она втиснула жизнь в слишком тесные рамки, однако она освободила ее от всякого внешнего воздействия и отметила печатью удивительной глубины. У нас не было ничего подобного. Духовное начало, неизменно подчиненное светскому, никогда не утвердилось на вершине общества; исторический закон, традиция, никогда не получал у нас исключительного господства; жизнь никогда не устраивалась у нас неизменным образом; наконец, нравственной иерархии у нас никогда не было и следа.

Дело в том, что мы еще никогда не рассматривали нашу историю с философской точки зрения. Ни одно из великих событий нашего национального существования не было должным образом характеризовано, ни один из великих переломов нашей истории не был добросовестно оценен;

Я сказал только и повторяю, что пора бросить ясный взгляд на наше прошлое, и не затем, чтобы извлечь из него старые, истлевшие реликвии, старые идеи, поглощенные временем, старые антипатии, с которыми давно покончил здравый смысл наших государей и самого народа, но для того, чтобы узнать, как мы должны относиться к нашему прошлому. Именно это я и пытался сделать в труде, который остался неоконченным и к которому статья, так странно задевшая наше национальное тщеславие, должна была служить введением. Без сомнения, была нетерпеливость в ее выражениях, резкость в мыслях, но чувство, которым проникнут весь отрывок, нисколько не враждебно отечеству: это — глубокое чувство наших немощей, выраженное с болью, с горестью, — и только.

Больше, чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою страну, желаю ей славы, умею ценить высокие качества моего народа; но верно и то, что патриотическое чувство, одушевляющее меня, не совсем похоже на то, чьи крики нарушили мое спокойное существование и снова выбросили в океан людских треволнений мою ладью, приставшую было у подножья креста.

Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной. Я люблю мое отечество, как Петр Великий научил меня любить его. Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм лени, который приспособляется все видеть в розовом свете и носится со своими иллюзиями и которым, к сожалению, страдают теперь у нас многие дельные умы. Я полагаю, что мы пришли после других для того, чтобы делать лучше их, чтобы не впадать в их ошибки, в их заблуждения и суеверия. Тот обнаружил бы, по-моему, глубокое непонимание роли, выпавшей нам на долю, кто стал бы утверждать, что мы обречены кое-как повторять весь длинный ряд безумств, совершенных народами, которые находились в менее благоприятном положении, чем мы, и снова пройти через все бедствия, пережитые ими. Я считаю наше положение счастливым, если только мы сумеем правильно оценить его;

Что же, разве я предлагаю моей родине скудное будущее? Или вы находите, что призываю для нее бесславные судьбы? И это великое будущее, которое, без сомнения, осуществится, эти прекрасные судьбы, которые, без сомнения, исполнятся, будут лишь результатом тех особенных свойств русского народа, которые впервые были указаны в злополучной статье. Во всяком случае, мне давно хотелось сказать, и я счастлив, что имею теперь случай сделать это признание: да, было преувеличение в этом обвинительном акте, предъявленном великому народу, вся вина которого в конечном итоге сводилась к тому, что он был заброшен на крайнюю грань всех цивилизаций мира, далеко от стран, где естественно должно было накопляться просвещение, далеко от очагов, откуда оно сияло в течение стольких веков; было преувеличением не признать того, что мы увидели свет на почве, не вспаханной и не оплодотворенной предшествующими поколениями, где ничто не говорило нам о протекших веках, где не было никаких задатков нового мира; было преувеличением не воздать должного этой церкви, столь смиренной, иногда столь героической, которая одна утешает за пустоту наших летописей, которой принадлежит честь каждого мужественного поступка, каждого прекрасного самоотвержения наших отцов, каждой прекрасной страницы нашей истории; наконец, может быть, преувеличением было опечалиться хотя бы на минуту за судьбу народа, из недр которого вышли могучая натура Петра Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова и грациозный гений Пушкина.

1. На какие две части делится мир с точки зрения Чаадаева?

2. Какие характеристики он им дает?

3. К Какой части мира философ относит Россию?

4. Как он объясняет тем, кто его не правильно понял, свою позицию?

5. Какой путь развития должна выбрать Россия?

6. Согласны ли вы с ним?

Полный вариант статьи Чаадаева ищите в разделе "ВОЗЬМИ В ДОРОГУ"

Читайте также: