Большое завещание вийон краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

Мы отобрали 5 цитат из стихов Франсуа Вийона:

Я знаю, как на мёд садятся мухи.
Я знаю смерть, что рыщет, всё губя.
Я знаю книги, истины и слухи.
Я знаю всё, но только не себя.

Ушел Парис, ушла Елена,
Один исчез, другой исчез;
И каждый будет грудой тлена!
Прольются слезы из очес,
Но даже если сотню месс
Закажут братец и сестрица,
То умереть, чтоб ты воскрес,
Уже никто не согласится.

Вот истины наоборот:
Лишь подлый душу бережет,
Глупец один рассудит право,
И только шут себя блюдет,
Осел достойней всех поет,
И лишь влюбленный мыслит здраво.

Влюбленного глупее нету:
Рабом любви был Соломон,
Самсон от чувств не взвидел света,
— Как счастлив тот, кто не влюблен!

Друзья в гульбе, к вам обращаюсь,
Кто плотью тверд, но слаб душой:
Живите, тьмы остерегаясь,
Она покроет чернотой
Ушедших даже в мир иной.
Старайтесь жизнь прожить достойно
Во имя истины простой:
Коль умирать, умри спокойно.

В XIII веке духовные и светские власти приняли суровые меры против вагантов. Эти гонения и рост престижа живого французского языка приводят в XIV столетии к угасанию поэзии вагантов. Но мотивы и образы ее переходят в творчество новых поэтов-горожан, самым крупным из которых был Франсуа Вийон (1431-1463), живший уже на переломе Средних веков и эпохи Возрождения.

Продолжая традиции вагантов, Вийон существенно от них отличается. Он пишет на французском языке и вкладывает в свои стихи совершенно новый материал. Кризис традиционного средневекового мировоззрения, крах вековой морали, ощущение разлома времен породили, попытку опереться на собственную личность, Поэзия Вийона отражает небывалую до него остроту личного чувства.

Юность Вийона совпала с завершением Столетней войны с Англией (1337-1453). В год его рождения была сожжена на костре национальная героиня Жанна д' Арк. Страна лежала в развалинах и пепле. Голод и чума посетили почти каждое селение. Бунтовала беднота. Бесчинствовали феодалы. В муках и крови рождалось французское государство.

Трагический отсвет лежит на стихах Вийона. Ощущение быстротечности, невозвратности жизни, уходящей юности, враждебности мира человеку пронизывает его творчество. Но эта горькая поэзия по особому чувствительна и к плотским радостям бытия. Поэтический мир Вийона густо заселен людьми, предметами быта, вещами, снедью. Люди в стихах Вийона разные - короли, крупные феодалы, ростовщики, но чаще простой народ - гулящие девки, кабатчики, студенты, повитухи, тюремщики, бродяги. Он обращается к ним запросто, порой грубо, а чаще с искренним пониманием тягот их жизни, потому что это и его собственные тяготы.

Вот ответ пирата царю Александру Македонскому:

«А в чем повинен я? В насильи?

В тяжелом ремесле пирата?

Будь у меня твоя флотилья,

Будь у меня твои палаты,

Забыл бы ты про все улики,

Не звал бы вором и пиратом,

А стал бы я, как ты, Великий.

I
В тридцатый моей жизни год,
Когда невзгод хлебнул до дна,
Меня взял круто в оборот,
Хоть не доказана вина,
Хоть без меня тюрьма полна,
Епископ Тибо д’Оссиньи.
Ему бы всё вернул сполна
И кистенём бы осенил.

II
Не раб я, не слуга его.
Своих хватало мне забот.
Я не был должен ничего.
Ему я не домашний скот,
Держать под стражей напролёт
На сухарях и на воде.
Ему б вкушать от сих щедрот
Вовеки, впредь, всегда, везде!

III
А ежли, кто в вину вменит мне,
Что за добро плачу я злом,
Что честное треплю я имя,
Что по делам мне поделом,
Не проклинаю, дело в том,
Что я не устаю молиться,
Чтоб в этом свете и на том,
Бог всё вернул ему сторицей.

IV
Сказать, как был ко мне предвзят,
Не хватит слов и оборотов.
Господь, хотя бы не в сто крат,
Отмерь ему подобным счётом.
Внушают в церкви нам сиротам
Прощать любого из врагов.
Пусть Бог простит, коль есть охота,
Мне стыдно, но я не готов.

V
Вдруг захочу, увы и ах,
Простить, клянусь душой Котара,
Молитву сотворю в сердцах,
Не вслух, а про себя, и кару,
Под стать еретику пикару,
Без слов, навязшую в зубах,
Я вымолю, как молят в старых,
Далёких фландрских городах.

VII
Я Богу докучал порой
По пустякам, подчас по делу,
Кому, не ведал разум мой,
Обязан я душой и телом.
Теперь везде, как пред приделом,
Благодарю с пристрастьем я
И Троицу Святую в целом,
Мать Божию и короля.

Х
Не в том беда, что нет уж сил,
А в том, что нет монет в мошне.
Мозгами бог не обделил,
Забыв деньжат подкинуть мне.
Но разум не сгубив в вине,
Я Завещание моё
Строчу тихонько в стороне,
Одно, но каждому – своё.

ХI
Так вот, в шестьдесят первый год,
Проездом, золотом звеня,
Король от всех Своих щедрот
Из Мьоня выпустил меня,
Спустил, как с привязи коня,
Избавил стражу от забот.
Все прошлые года кляня,
Я не забуду этот год.

ХII
Я вновь благодарю Творца.
От бед, страданий и тревог,
Дорог, которым нет конца,
Хоть и ощипан голубок,
И хоть размотан, как клубок,
Но всё же большее постиг,
Чем Авероис между строк
Всех Аристотелевых книг.

ХIII
Среди дорожных передряг,
Гоним, но Господом храним,
Тем, кто Эммаусских бедняг
Сопроводил в Ерусалим.
Я грешен и неисправим,
Святых мне не увидеть мест
В конце пути и бог-то с ним,
Коль без креста несу свой крест.

ХIV
Я грешен. Это знает всяк.
Однако Бог хранит молчок.
Не обратит меня никак,
Не ловит рыбку на крючок,
И я кручусь как дурачок,
Грешу пишу свои стихи,
Но знаю, Бог, наступит срок,
Отпустит все мои грехи.

Велит "Роман о Розе" нам
Смирить свой гнев и нетерпёж,
Терпимее быть к старикам,
И не давить на молодёжь.
Я весь роман прочёл. Так что ж?
О зрелости в нём речи нет.
Вот потому-то ни за грош
Я и пропал в расцвете лет.

ХVI
Я на свою стезю едва
Ступил, как сразу но пятам,
Вдогон зловещая молва.
Не наносил вреда я вам,
Ни молодым, ни старикам,
Но смерти ждут все повсеместно.
Взывать к ним, как взывать к горам,
Ко мне не стронутся ни с места.

ХXV
Я был в любви когда-то рьян.
Влюблялся, да ещё и как!
Любовью сыт, любовью пьян,
И впроголодь и натощак.
А ныне не могу уж так.
Уж не герой, а так, обсевок.
И в деньгах, и в жратве -голяк.
Ни до припевок, ни до девок.

ХXIX
Где ж блеск упитанных повес,
С которыми и я юнцом,
Хоть звёзд и не хватал с небес,
Но мог легко хватить словцом,
В делах был также молодцом?
Где ж все? Иные во века
В раю уснули вниз лицом.
Хранит Бог тех, кто жив пока.

ХXX
Из тех, кто жив, одни в верхах,
Имеют титул, герб и кнут.
Другие бродят без рубах,
И рады, если подадут.
А третьи свой нашли приют
В монастырях — живут с винцом.
Кому позор, кому уют.
Вот так заведено Творцом.

ХXXV
Мне не до жиру с юных лет,
Как впрочем все в роду у нас.
Богатым не был ни мой дед,
Ни прадед древний мой Орас.
Нужда преследовала нас,
Не обходила стороной.
А души предков по сей час
В раю воюют с нищетой.

Я знаю,что мудрец, глупец,
Герой и трус, король и шут,
Богач, бедняк, игрец и жнец,
Скупец и мот, простак и плут,
Невесты, дамы — все помрут,
Одеты в шёлк иль в рыбий мех.
Что делать! Жизни норов крут,
Лишь смерть уравнивает всех.

Братва, я вас, всех тех, молю,
Кто духом нищ, да дюжий телом,
Не лезть, сломя башку в петлю,
В ней никому не стать дебелым.
Не ставьте жизнь свою на кон,
Радейте о благом, пусть каждый
Чтит божий и людской закон,
Увы, смерть не приходит дважды.

Без смеха, шуток нет в помине,
Всяк по своим средствам живёт:
Один жиреет на перине,
Другой же жрёт вино в заглот,
Тот нищ, а тот растит живот,
Тот пляшет, тот влачит чрез силу.
Час грянет и предъявит счёт,
И всех объединит могила.

Гляжу на кости, черепа,
Что свалены в углу кладбища.
На всех одна сюда тропа
Для казначеев и для нищих.
Безперестанно мрёт народ.
Какое б не имел он имя.
Епископат и нищий сброд
В развале сим неразличимы.

Черна была кость иль бела,
Одним все выкрашены цветом.
Творил судебные дела,
Иль по ночам шалил с кастетом.
Всему приходит свой черёд,
Окидываю кучи взором.
Ни слуг не вижу, ни господ,
Ни черни подлой, ни сеньоров.

Что ж, души богу, кости в хлам.
Что до телес, бесследно сгнили
Сеньоров плоть и знатных дам
Их прах - одна щепотка пыли.
Поели сладко и попили,
Шелка и бархат - горсть трухи.
Им, извлечённым из могилы,
Господь отпустит все грехи.

Нет в этой свалке напоказ
Кощунства, умыслов злодейских,
То инквизиторам наказ,
Напоминание судейским,
Чтоб божий не теряли страх,
Когда в подножье базилики
Несчастных жарят на кострах
С благословенья Доминика.

Что ж, разлюбезный Жак Кардон,
Нет для тебя даров достойных.
А впрочем, виноват, пардон,
Есть пара песенок фривольных.
Одна - "Простушка Марьонета"
О том, как тяжек сладкий грех,
"Открой квашню мне Гийомета".
Да, кстати, этот дар для всех.

Тебе от феи, мэтр Ломе,
Для приворота зелья склянку
Чтоб наяву мог, не в уме,
Иметь любую раздербанку.
Чтоб тебя минул эшафот,
Чтоб мог ты сотню раз ночами
Девицам заголять живот
Покруче, чем Ожэ Датчанин.

Любви страдальцам томик сей,
Шартье Алена для здоровья,
Чтобы от слёз и от соплей
Не просыхало оголовье.
Я вам кропильницу даря,
Желал бы, когда смолкнут стоны,
Чтоб вы молились втихаря
За душу бедного Вийона.

Затем дарю Жак Жаму жмоту,
Тому, кто загнобит за грош,
Невест и девствениц без счёту.
Вот на женитьбу он не гож.
Простушек лечит от невинья,
Куском не делится с роднёй.
Всё нажитое канет к свиньям,
Поскольку жил свинья свиньёй.

Мой долг, курносый Сенешаль,
Ты как то оплатил, был чуток,
Что кузню для тебя не жаль
Подковывать гусей и уток.
Дарую ночь и в ясный день,
Кромешной тьмы, тюремной тризны,
Чтоб не увидел свою тень
Ни после смерти, ни при жизни.

В "Ночной дозор" для офицера
Двух шустрых отошлю пажей -
Марге жирнягу и Фильбьера.
Служили с молодых ногтей
Пособниками палачей,
Пытали, жгли, вели допросы.
Увы! Их выгнали взашей,
Теперь они наги и босы.

Затем оставлю капеллану
С моей тонзурой капюшон,
Алтарь, часовню и сутану
И к мессам колокольный звон.
Я без расписки всё отдам,
Чтоб направлять мог спозаранку
На верный путь Прекрасных Дам
И исповедовать служанок.

Нотариус Женан Кале,
О коем мир наполнен слухом,
Лет тридцать кряду обо мне
Ни сном не ведал и ни духом
Ты славен знаньем и умом,
Исправишь стиль и опечатки
И в "Завещании" моём
Все растолкуешь непонятки.

Я удостоверяю сим,
Что в правках Вам не поперечу.
Вертите тексты на оси,
Спрямляйте обороты речи.
Я зла на Вас держать не буду.
Мою сию галиматью
К добру толмачьте или к худу,
На всё согласие даю.

Пусть тот, с кем я знакомым не был,
Решит потусторонний свет
Оставить и спуститься с неба
На землю после долгих лет.
Тому я другом буду в доску
У жизни этой на краю.
Так не забудь в свою повозку
И душу прихватить мою.

В Сент-Авуа заройте прах мой.
По мне достойней места нет,
Чтоб каждый прихожанин ахал,
Узрев как выглядел поэт,
Мог любоваться на портрет
В чернилах, что дозволит смета.
Прошу не ставить монумент,
Чтоб не порушить стать скелета.

Писцы пусть не сочтут за труд,
И эпитафию беспечно
Углём и сажей нанесут,
Шрифт выбрав пожирней, конечно.
Прочтёт и помнить будет вечно
И занятой и праздный люд,
Что упокоился навечно
Здесь сумасбродный баламут.

ПОЧИВШИЙ В БОЗЕ СПИТ В ПОКОЕ,
АМУРА СТРЕЛАМИ СРАЖЁН,
ШКОЛЯР С БЕСПУТНОЮ СУДЬБОЮ,
ОН ЗВАЛСЯ ФРАНСУА ВИЙОН.
ВСЁ НАЖИТОЕ РОЗДАЛ ОН,
ОЧАГ И СТОЛ, ВСЁ ПОНЕМНОГУ.
ЗДЕСЬ, ПОГРУЗИВШИСЬ В ВЕЧНЫЙ СОН,
ОН ПОСВЯЩАЕТ СТРОКИ БОГУ:

"ПРАХ СО СВЯТЫМИ УПОКОЙ,
А ДУШУ ВО СВЯТЫЕ КУЩИ.
ОН ЗНАТЬ НЕ ВЕДАЛ ЖИЗНИ ЛУЧШЕЙ,
ПИТАЛСЯ ХЛЕБОМ И ВОДОЙ,
ПРОЖИЛ ПЕРЕКАТИ-ТРАВОЙ.
ЛЫС, БОРОДАТ, ТОЩ, НЕ ТЩЕДУШЕН.
ПРАХ СО СВЯТЫМИ УПОКОЙ.

ПО ДУРИ ЗАВЕРШИЛ ПУТЬ СВОЙ,
В ПОБОЯХ КАЖДЫЙ ГРЕХ ОТПУЩЕН.
ЗАЗРЯ ВЗЫВАЛ: "О! ВСЕМОГУЩИЙ!"
ПРАХ СО СВЯТЫМИ УПОКОЙ."

Пусть колокол "Жаклин", не меньше,
Из паствы выдавит слезу,
Гудит во всю мощь своих трещин,
Словно в набат иль на грозу,
По всем прошедшим Высший Суд.
Пусть помянут всех без подвоха,
И мне молитву вознесут.
Как и они, я кончил плохо.

Четыре хлеба - звонарям.
Сожрут, ещё добавлю пару.
Мои хлеба сродни камням,
Чем Сент-Этьену дали жару.
Один - Воллант, его волчару
Прибить во славу каждый рад,
Иль выдумать иную кару.
Его напарник - де ля Гард.

Чтоб ритуал прошёл прилично,
Зову тех, с кем я был знаком,
Кого я облапошил лично,
И счастлив быть их должником.
Хвалиться им конечно нечем,
И убиваться не резон.
Но, "Слава Богу" время лечит.
К похоронам жду шесть персон.

Почтенный мэтр Бельфэ Мартин -
Специалист по части сыска,
Сир Коломбель - ещё один,
Вторым внесён в реестр близких -
Специалист по тронным рискам.
По погребеньям дока есть -
Внёс Жовельен Мишеля в списки.
Тряхнуть мошной сочтут за честь.

А ежели пойдут в отказ,
Мол денег нет и всё такое,
Вертеть хвостом любой горазд,
Но долг отдать последний стоит -
Их мне притащут под конвоем,
Чтоб и всем прочим был пример,
Есть у меня тут два героя-
Филип Брюнель и Жак Рагьер.

Придёт на помощь к ним Жам Жак.
Вот три, почти святые туши.
И нагрешить всяк не дурак,
И хочется спасти им души.
Большого пусть не будет куша,
Но им не лишне, видит Бог,
Задаром выпить и искушать,
И мне отдать последний долг.

Почему плохой парень цитирует Вергилия

Мы знаем Франсуа Вийона по двум типам источников: во-первых, по архивным документам — судебным и университетским, и во-вторых, по его поэзии.

Лет тридцати испил сполна я
Всю чашу горя и позора,
Хотя себя не принимаю
Ни за святого, ни за вора.
В Тибо же д'Оссиньи Тибо д'Оссиньи — в 1452–1473 годах епископ Орлеанский и Менский. , который
Меня обрек на долю ту,
В тюрьму упрятав из-за вздора,
Я сан епископский не чту.

Я не вассал его, не связан
С ним нерушимостью обета
И за одно ему обязан —
За хлеб и воду, чем все лето
В темнице, солнцем не прогретой,
Мне стража умерщвляла плоть.
Пускай ему воздаст за это
С такой же щедростью Господь!

Но ни одного архивного документа, который бы свидетельствовал об этом эпизоде его жизни, не сохранилось.

Был ли Вийон еретиком

То есть настоящая Библия — не книга, а то, что в душе. Это своего рода внутренняя религия, которая противопоставляется религии официальной.

Триста лет за триста строк

В поэзии Вийона все проходит через него — все, что он описывает, он видит собственными глазами. Даже когда он говорит о смерти, он говорит:

На этот раз он описывает собственную агонию. Это очень интересно, потому что если рассматривать историю литературы в целом, то такой переход — от смерти как таковой к личной смерти, — происходил с XII по XV век. А Вийон осуществил его за триста строк. Я считаю, что мы можем по праву назвать это модерной чертой его поэзии, — то есть чертой, свойственной скорее Новому времени.

Любовь к жизни и отвращение к плоти

Вместе с тем в этом тексте есть и своеобразная нежность по отношению к женской красоте, к юности.

Я думаю, что Вийона привлекает не смерть, а именно жизнь. В его поэзии встречается мотив перехода от смерти к жизни. Исследователи часто говорят о том, что это ирония. На мой взгляд, это нечто большее: Вийон хочет получить успение тела, подобно Богородице По преданию, Богородицу после ее смерти похоронили в Гефсимании, после чего, согласно догмату, принятому католической церковью в 1950 году, она чудесным образом вознеслась на небо — не только душой, но и телом. ; он хочет, чтобы тело не было разрушено смертью и перешло от смерти к жизни. Поэтому, на мой взгляд, правильнее говорить о Вийоне не только как о поэте смерти, но и как о поэте жизни.

Другой важный аспект поэтики Вийона — это ритм. Он использует такой прием, как анжамбеман — несовпадение ритмической паузы в конце строки с логической паузой, например в конце предложения. В результате на фоне простого восьмисложника возникает ломаный синтаксис — который делает поэзию Вийона живой. Вийон не стоит в стороне от поэтического движения своего времени, он владеет поэтической формой и сохраняет в поэзии силу стиха.

Мандельштам о Вийоне, гермафродитизме и движении

Читайте также: