Батюшков странствователь и домосед краткое содержание

Обновлено: 04.07.2024

лететь
Увидеть, осмотреть
Диковинки земного круга,
Ложь с истиной сличить, проверить быль с молвой.

Но, верьте, той земли не сыщете вы краше,
Где ваша милая, иль где живет ваш друг.

В 1814 г. тему продолжил В.А. Жуковский. Два его голубя – это Теон и Эсхин. Эсхин

долго по свету за счастьем бродил –
Но счастье, как тень, убегало.

при домашних пенатах,
В желаниях скромных, без пышных надежд,
Остался на бреге Алфея.

Жуковский ответил на это письмо стихотворением, в котором призывал:

Близ верного друга
С природой и жизнью опять примирись;
О! верь мне: прекрасна вселенна.

Подобно тебе, смотрю я внимательным оком на все явления в мире; вздыхаю, подобно тебе, о бедствиях человечества и признаюсь искренно, что грозные бури наших времен могут поколебать систему всякого добродушного философа.

Странник Карамзина говорит подобно домоседу Жуковского. Батюшков взял имя положительного героя Карамзина, но согласен был не с ним, а с Жуковским.

Земля классических, прекрасных созиданий,
И славных дел, и вольности земля!

А в картине XIII – реальное:

Печальны древности Афин.
Колонн, статуй ряд обветшалый
Среди глухих стоит равнин.
Печален след веков усталых…

Можно не цитировать дальше: и так ясно, что странствователь Ганц понял бессмысленность и бесцельность своих странствий и вернулся к домоседке Луизе.

Гончаров рисует новую геометрию мира, которой, как мы можем предположить, еще не знала наша литература. Эту геометрию можно было бы уподобить геометрии Лобачевского, у которого через две точки можно провести не одну, а сколь угодно много прямых линий. Пространство Лобачевского – искривленное. У Гончарова – больше: пространство его не просто криво, оно замкнуто само на себя. Вот почему две точки в нем могут наложиться друг на друга и совпасть сами с собой. Путешествие необходимо связано с возвращением, иначе оно теряет статус путешествия. Сидение дома является вместе с тем перемещением в том же кривом пространстве. Движение и сидение уравнены между собой. Таков неизбежный закон жизни. Это было величайшим открытием Гончарова. Если раньше было ясно, что гоняться за счастьем не нужно, так как счастье состоит не гражданском служении, а в личной жизни, в семье, то теперь – начиная с Гончарова – становится ясно другое: оба образа жизни эквивалентны и равно далеки от идеала, сами по себе, по отдельности они несостоятельны, несовершенны, и только совмещение их может осмыслить жизнь.

В повести есть такой пассаж: «А что такое счастье? – Идея, которую всякий объясняет по-своему; вы счастливы тем, я другим; мы согласны только в одном обстоятельстве: что счастье не может существовать без движений душевных. Следовательно, оно происходит из движений души? Хорошо. Теперь скажите мне, счастлив ли румяный и здоровый толстяк, сидящий на пуховой подушке и смотрящий полусонными глазами на людей без всякого к ним участия, без всякого чувства, без ненависти и любви, без горя и радости? Ох, нет! Он несчастлив, да и не может быть счастливым, потому что он слишком покоен, потому что он не любит, не ненавидит, не наслаждается и не мучается.

Что же увидел Гончаров в других странах? Он увидел просвещенных англичан, диких бушменов, впадающих в детство хранителей древней культуры японцев и понял, что счастье человека не зависит от местоположения общества на пути прогресса. Общественное устройство не гарантирует человеку достижения идеала, а развитие цивилизации не означает развития гуманности (англичане ввозят в Китай опиум14). Гончаров показывает, что прогресс – вещь весьма относительная. Продвижение вперед по пути прогресса очень часто оказывается движением назад.

А главное – в итоге своих путешествий Гончаров вернулся назад, в исходную точку, в Петербург, где, кажется, так ничего и не изменилось за эти два года, да и сам путешественник изменился мало (загорел, конечно, под тропическим солнцем и на морском воздухе, но этот загар давно уж сошел, пока долгой зимой он возвращался Сибирью в европейскую Россию). Те же, кто не путешествовал и сидел дома, – что же, и они почти не изменились, не более, чем путешественник. Странствуй, не странствуй – итог один. Вот опыт этой интермедии15.

Жизнь Обломова в этой части включается в циклическое время года. Это максимально большое циклическое время (не сутки все же!), который передает максимальную полноту переживания жизни. В доме Пшеницыной временной цикл жизни Обломова меняется: сначала он живет циклом суток, а потом – в нарушение законов природы циклом полусуток. Кружась в этом все убыстряющемся ритме, Обломов проживает за короткий срок все больше и больше из отпущенного ему (как и каждому человеку) на этой земле. И вскоре поэтому умирает.

Все это время на заднем плане романа присутствует Штольц, который ведет активный образ жизни, находится все время в поездках и путешествиях, воплощая собой тип странствователя. Но вот он добивается руки Ольги Ильинской, и они поселяются в Крыму на лоне природы. Женатого Штольца со всей неизбежностью захватывает циклическое время: и суточное, и годовое. Бедная Ольга все более тяготится этой циклической однообразной жизнью, и роман кончается тревогой: куда ж бежать? Ведь куда ни беги, все равно с неизбежностью крутишься как белка в колесе – в этом цикле, который можно только распространить, можно только раздвинуть его границы, но выйти за пределы порочного круга никак нельзя.

Третье измерение. Известен закон оптики: луч, отражаясь от зеркала, будет иметь угол отражения, равный углу падения. Примерно так построил свой загробный мир Данте: падение человечества в бездну греха и порока оборачивается подъемом на гору очищения, поскольку бездна Ада с наружной стороны и представляет собой гору Чистилища.

Предыдущие романы Гончарова развертывались в одной плоскости. Исчерпав ее, Гончаров пробует третье измерение.

«– Нет, вы отвечайте, куда он мчится, этот ваш либерализм? – прибавил старик громко.

– Почем я знаю, куда! – сказал Кряков. – Пусть решит наш мудрец! – Он указал на Чешнева.

Итак, что же представляет нам Райский?

Он собрал нечеловеческие силы, задушил вопль собственной муки, поднял ее на руки.

– Ты упадешь с обрыва, там круто… – шепнул он, – я тебе помогу…

Мир сложней, горы круче, и вообще есть обрывы и пропасти, которые не всегда можно и не всегда возможно обойти. И вообще в этой жизни все относительно. Вот об этом и писал свои романы Гончаров, почему его и читают сейчас не меньше, а едва ли не больше, чем тогда, когда его толковали как критика крепостнической России. От этой крепостнической России никуда не уйдешь, но писателя мы мерим не исторической конкретикой, а способностью отвечать на наши вопросы.

история русской литературы первой трети xix века

Для пародирования романтизм еще не накопил соответствующего материала; да и по существу такая категория, как пародия, была бы тут не самой точной. Нити иронии еще очень тонко обволакивают здание романтического конфликта, притом что последний еще не до конца определился, достроился.

О! я с тобой несходен;

Я пресмыкаться не способен В толпе граждан простых…

Зачем сей создан мир? Кто правит им и как?

Где кончится земля? Где гордый Нил родится?

Зачем под пеленой сокрыт Изиды зрак, Зачем горящий Феб все к Западу стремится? —.

Какое счастье, милый браг!

Я буду в мудрости соперник Пифагора!

В Афинах обо мне тогда заговорят…".

Да где ж тритоны все? Где стаи нереид?

Где скрылися они с толпой оксанид?

Я ни одной не вижу в море!

Не удовлетворяют его и плоды преподанной в Мемфисе (столице Древнего Царства) египетской мудрости «о жертвах каменной Изиды, /.

Можно подумать, что возвращение Филалета в родной дом, под защиту преуспевающего и благополучного Клита, — это молчаливое признание поражения, равносильное, скажем, возвращению Эсхина.

О вы, которых бог любви соединил!

Хотите ль странствовать? Забудьте гордый Нил И дале ближнего ручья не разлучайтесь…

Однако у Батюшкова завершающий поступок персонажа перечеркивает всю привычную схему. Едва Филалет пришел в себя, оправился от бед, как его вновь потянула вдаль неведомая сила. Были презрены все родственные предостережения и уговоры:

«Брат, милый, воротись, мы просим, ради бога!

Чего тебе искать в чужбине? новых бед.

Останься, милый брат, останься, Филалет!".

Напрасные слова — чудак нс воротился —.

Рукой махнул… и скрылся.

«Вдали от милого, в неволе, Зачем мне жить на свете боле.

Нс нужно мне твоих шатров, Ни скучных песен, ни пиров —.

Не стану есть, не буду слушать, Умру среди твоих садов!".

Подумала — и стала кушать.

Point-концовка создает такой перелом тона, лексический и смысловой сдвиг, что все предыдущие намерения и чувства персонажа на миг ставятся под вопрос. Подобного эффекта в отношении центрального персонажа будут затем старательно избегать — и романтическая поэма, и в основном романтические произведения других жанров. Батюшков же не боится point-концовок, причем именно в отношении центрального персонажа:

Но хижину отцов нередко вспоминал, В ненастье, но лесам бродя с своей клюкою, Как червем, тайною снедаемый тоскою.

Притом же кошелек У грека стал легок.

Со вздохом повторял унылый Филалст;

Но, глядя на сухой обед,.

Рядом с высокой мотивировкой, заглушая ее, появляется мотивировка прозаическая. Сильнее духовных побуждений дают себя знать голод, отсутствие денег, наконец, просто инстинкт жизни. Но, несмотря на это, Филалет не отступает, не может отступиться от своей странной идеи!

Повесть Батюшкова одна из первых намечает параллелизм судеб персонажа и автора — и в описании последней также сквозят иронические нотки:

Объехав свет кругом, Спокойный домосед, перед моим камином Сижу и думаю о том, Как трудно быть своих привычек властелином;

Как трудно век дожить на родине своей Тому, кто в юности из края в край носился, Все видел, все узнал, и что ж? Из-за морей.

Под кров домашний воротился:

Поклонник суетным мечтам, Он осужден искать… чего — не знает сам!

Странствование повествователя не вдохновлялось обдуманной целью, не принесло благих плодов, но отступиться от своей идеи все же и ему не представляется возможным.

Известно, что современникам, прежде всего Вяземскому, стихотворная повесть не понравилась [7] . Произведение, действительно, не вполне гармонировало с духом времени и литературы, еще только вступающей в романтическую пору, и казалось странным и неопределенным в своей творческой концепции. Но в перспективе художественного развития обнаруживается сложность этого явления, высвечиваются его разные грани. Аналогичный факт мы уже отмечали, говоря о параллелизме судьбы автора и персонажа в романтической поэме. Том параллелизме, который, во-первых, связывал романтизм с предшествующими формами; во-вторых, разнообразил и обогащал собственно-романтическую палитру красок; в-третьих, в плане будущего, уже подготавливал почву для реалистических стилей (см. об этом гл. 6).

Объехав свет кругом,
Спокойный домосед, перед моим камином
Сижу и думаю о том,
Как трудно быть своих привычек властелином;
Как трудно век дожить на родине своей
Тому, кто в юности из края в край носился,
Всё видел, всё узнал — и что ж? из-за морей
Ни лучше, ни умней
Под кров домашний воротился:
Поклонник суетным мечтам,
Он осужден искать… чего — не знает сам!
О страннике таком скажу я повесть вам.

Конец стихотворения — все стихи в оригинале.

Стихотворная библиотека. Становитесь участником и публикуйте свои собственные стихи прямо здесь

Стихотворное чудовище — многоязычный сайт о поэзии. Здесь вы можете читать стихи в оригинале на других языках, начиная с английского, а также публиковать свои стихи на доступных языках.

Найти стихотворение, читать стихотворение полностью, стихи, стих, классика и современная поэзия по-русски и на русском языке на сайте Poetry.Monster.

Read poetry in Russian, find Russian poetry, poems and verses by Russian poets on the Poetry.Monster website.

Yandex — лучший поисковик на русском языке

Qwant — лучий поисковик во Франции, замечателен для поиска на французском языке, также на других романских и германских языках

Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal

---
Объехав свет кругом,

Спокойный домосед, перед моим камином

Сижу и думаю о том,

Как трудно быть своих привычек властелином;
Как трудно век дожить на родине своей
Тому, кто в юности из края в край носился,
Всё видел, всё узнал — и что ж? из-за морей

Ни лучше, ни умней
Под кров домашний воротился:
Поклонник суетным мечтам,

Он осужден искать. чего — не знает сам!
О страннике таком скажу я повесть вам.
---

И, кстати, где он (автор-странник) жизнь свою закончил?

Эта поэтическая сказка появилась в те времена
когда жанры пародий и романтических поэм ещё
не существовали в великой русской литературе.
И ещё, автор поэмы пережил Пушкина, Карамзина,
Лермонтова, Жуковского, Тургенева, Языкова,
Баратынского.

Читайте также: