Аннунцио мертвый город краткое содержание

Обновлено: 07.07.2024

Пожалуйста, авторизуйтесь

Вы можете добавить книгу в избранное после того, как авторизуетесь на портале. Если у вас еще нет учетной записи, то зарегистрируйтесь.

Ссылка скопирована в буфер обмена

Вы запросили доступ к охраняемому произведению.

Это издание охраняется авторским правом. Доступ к нему может быть предоставлен в помещении библиотек — участников НЭБ, имеющих электронный читальный зал НЭБ (ЭЧЗ).

Если вы являетесь правообладателем этого документа, сообщите нам об этом. Заполните форму.

Мертвый город (оригинальная La città morta ) - трагедия в пяти действиях Габриэле Д'Аннунцио 1896 года.

История работы

Итальянский поэт-символист Габриэле Д'Аннунцио останавливался в Греции в 1895 году. Именно там он, вероятно, развил идею своей первой драмы. В 1896 году он закончил ее в Италии. Д'Аннунцио хотел, чтобы мировая премьера состоялась во Франции, потому что он верил, что там будет больший отклик. На главную роль он выбрал французскую актрису Сару Бернар, а не свою возлюбленную Элеонору Дузе , для которой он фактически написал роль. Это ее раздражало, но она была задействована в итальянской премьере в 1901 году, а затем стала заниматься популяризацией этого и других произведений Д'Аннунцио.

содержание

рулон

Алессандро
Леонардо
Анна
Бьянка Мария
Кормилица ( la nutrice )

участок

рейтинг

Драма выдержана в очень пафосной и сильно лиричной тональности, которая, с одной стороны, создает особую атмосферу, а с другой - часто кажется зрителю преувеличенной. В Германии реакция на эту статью была в целом приемлемой, но в целом осторожной.

Театральные постановки

Драма Die Tote Stadt несколько раз показывалась в Италии, Германии и других странах, но в настоящее время редко встречается на игровых досках. Неизвестны экранизации и радиоспектакли.

Текстовый вывод

La città morta , 1896 г., первое издание на итальянском языке PDF Intranet

Die tote Stadt , перевод Линды фон Лютцов, С. Фишер Берлин, 1902 г., последующие издания, только немецкий перевод, короткий отрывок

литература

Нина Корецкая: Элеонора Дузе - Дузе и поэты . Дипломная работа, Венский университет, 2019. С. 74–76 PDF , со сценами
Lübecker Volksbote от 6 января 1903 г., стр. 3 PDF , хорошее описание

Индивидуальные доказательства

Эта страница последний раз была отредактирована 4 июня 2021 в 22:47.

Д'Аннунцио, Габриэле (1863-1938).
. Мертвый город : Трагедия / Габриэле Д'Аннунцио; Пер. с итал. Ю. Балтрушайтиса. - 2-е изд. - Москва : "Польза" В. Антик и К°, [1912]. - 109 с.; 15. - (Универсальная библиотека; № 155).

(Универсальная библиотека; № 155)
Экз. РНБ (128/4070): деф.: отсутствует обл.
NLR: 128/4070
Шифр хранения:
FB U 4/1381
FB Рб 10/5492
FB U 213/3843
Читать Электронный заказ

Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы

Книга распространяется на условиях партнёрской программы.
Все авторские права соблюдены. Напишите нам, если Вы не согласны.

Описание книги "Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы"

Описание и краткое содержание "Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы" читать бесплатно онлайн.

Габриэле Д'Аннунцио (настоящая фамилия Рапаньетта; 1863–1938) — итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель, оказавший сильное влияние на русских акмеистов. Произведения писателя пронизаны духом романтизма, героизма, эпикурейства, эротизма, патриотизма. К началу Первой мировой войны он был наиболее известным итальянским писателем в Европе и мире.

Собрание сочинений в 6 томах

Сон весеннего утра

Сон осеннего вечера

Перевод О. Химона

Графине Марии Ангвиссола, графине Круильяс ди-Рамакка посвящается эта книга.

Неаполь, 11 марта 1892 г.

Могу я пойти к судье, могу так говорить с ним? Не могу и не хочу. Людское правосудие не для меня. Нет на земле такого суда, который мог бы судить меня. Тем не менее, мне надо обвинить себя, мне надо покаяться. Мне надо кому-нибудь раскрыть свою тайну. Кому?

Вот мое первое воспоминание. Это было в апреле. Я, Джулианна и наши две девочки, Мари и Натали, находились в деревне по случаю Пасхи. Мы жили в доме моей матери, в большом старом деревенском доме, прозванном Бадиолой (Badiola — маленький монастырь). Это было на седьмом году нашего брака.

Уже три года прошло с той Пасхи — праздника всепрощения, мира и любви, — проведенной в этой белой уединенной точно монастырь и благоухающей желтофиолями вилле; в то время вторая из моих девочек, только что вышедшая из пеленок, подобно цветку из оболочки, пробовала свои первые шаги, а Джулианна относительно меня была полна снисхождения, хотя в ее улыбке все еще была грусть. Я вернулся к ней после первой серьезной измены, раскаявшийся, покорный. Моя мать своими милыми руками бессознательно прикрепила оливковую ветвь к изголовью нашей кровати и наполнила святой водой маленькую серебряную кропильницу, висевшую на стене. Но теперь, за эти три года, сколько перемен! Между Джулианной и мной — полный, бесповоротный разлад. Моя вина относительно нее увеличивалась все больше и больше. Я оскорблял ее самым жестоким образом, без пощады, без удержу, увлекаемый жаждой наслаждения, изменчивостью моих страстей, любопытством моего извращенного ума.

Я был любовником двух ее близких подруг. Я открыто провел несколько недель с Терезой Раффо во Флоренции; с мнимым графом Раффо у меня была дуэль, благодаря которой и вследствие разных курьезных обстоятельств мой несчастный противник был выставлен в самом смешном виде. И ничто из всего этого не осталось тайной для Джулианны. И она страдала, но горделиво и почти молча.

У нас было лишь несколько кратких разговоров по этому поводу; в них я никогда не лгал, полагая, что моя искренность смягчит вину в глазах этой кроткой и благородной женщины; я знал, что она была умна.

И действительно, постепенно переходя от одного злоупотребления к другому, мне удалось получить свою прежнюю свободу, с согласия Джулианны, без лицемерия, без хитрости, без унижающего обмана. Я старался быть искренним во что бы то ни стало, в то время как другие на моем месте стали бы притворяться.

Я пользовался всеми случаями, чтобы утвердить между мной и Джулианной новый договор братства и чистой дружбы.

Она должна была быть моей сестрой, моим самым лучшим другом.

Моя единственная сестра Констанца умерла девяти лет, оставив во мне бесконечное сожаление. Я часто думал с глубокой грустью об этой маленькой душе, которая не смогла раскрыть передо мной всех сокровищ своей нежности, сокровищ, которые казались мне неисчерпаемыми.

Из всех человеческих привязанностей, из всей земной любви любовь сестры всегда казалась мне самой возвышенной, самой утешительной. Я часто думал об этом потерянном великом утешении с грустью, которую непоправимость смерти делала почти мистической.

Где найти на земле другую сестру?

И неожиданно сентиментальная тоска обратилась на Джулианну.

Чересчур гордая, чтобы пойти на дележ, она отказалась от всякой ласки, от всякой уступки. Я тоже с некоторого времени не испытывал и тени чувственного смущения, стоя возле нее; чувствуя ее дыхание, вдыхая ее аромат, глядя на маленькую черную родинку на ее шее, я оставался совершенно холоден. Мне казалось невозможным, что это та женщина, которую я видел бледнеющей и робеющей перед пылом моей страсти.

Итак, я предложил ей мое братское чувство; и она просто приняла его. Если ей было грустно, мне было еще грустней, когда я думал, что мы похоронили нашу любовь навсегда, без всякой надежды на ее воскресение, когда я думал, что, вероятно, наши уста никогда-никогда не встретятся.

И в ослеплении своим эгоизмом мне казалось, что она должна быть мне благодарна в душе за эту тоску, которая, я уже чувствовал, была неизлечима, и мне казалось, что она должна была удовлетворяться и утешаться этой тоской, как отблеском нашей прошлой любви.

Одно время мы оба мечтали не только о любви, но и о страсти, длящейся до самой смерти, usque ad mortem. Мы оба верили в нашу мечту и не раз повторяли в опьянении великие обманчивые слова: всегда! никогда! Мы даже верили в то сродство нашей плоти, в то редкое, таинственное сродство, которое соединяет два человеческих существа страшными узами неутоленной жажды; мы верили, потому что острота наших ощущений не ослабела и после того, как мрачный Гений рода, создав новое существо при помощи наших личностей, достиг своей единственной цели.

Иллюзия рассеялась; пламя погасло. Моя душа — клянусь! — искренно оплакивала эту гибель. Но как противодействовать необходимому явлению? Как избежать неизбежного?

Счастьем было, что после смерти любви, причиненной неизбежностью явлений и, следовательно, не по нашей вине, мы могли еще жить в одном доме, сдерживаемые новым чувством, может быть, не таким глубоким, как прежде, но, наверное, более возвышенным и более страшным.

Большим счастьем было, что новая иллюзия заменила прежнюю и установила между нашими душами обмен чистых привязанностей, нежных волнений и изысканной грусти. Но, в действительности, к чему должна была привести эта платоническая риторика? К тому, чтобы жертва с улыбкой шла на заклание. В действительности наша новая жизнь, не супружеская, а братская, покоилась всецело на одном предположении: на абсолютном самопожертвовании сестры. Я приобретал свободу, я мог искать новых острых ощущений, в которых нуждались мои нервы, я мог испытывать страсть к другой женщине, жить вне дома, а дома я находил ожидающую меня сестру, я видел следы ее забот в моей комнате — розы в вазах у меня на столе, всюду порядок, чистоту, изящество как в жилище Граций. Разве это не было завидным положением? И разве та женщина, которая соглашалась принести мне в жертву свою молодость лишь ради того, чтобы я с благодарностью и чуть ли не с благоговением целовал ее гордое нежное чело, — разве она не была мне бесконечно дорога?

Порой моя благодарность становилась такой горячей, что изливалась в бесконечной нежности и признательном внимании. Я умел быть идеальным братом.

Читайте также: