Англия моя англия лоуренс краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Англия, моя Англия
Дэвид Герберт Лоуренс
Англия, моя Англия
Перевод с английского Ларисы Ильинской
Он работал на краю пустоши за неглубоким ручьем, бегущим по ложбине, где кончается сад,-- удлинял садовую дорожку, уходившую через бревенчатый мостик в заросли вереска. Он уже снял слой жесткого дерна с папоротником, обнажив суховатую серую почву. Но дорожка получалась кривая, он был недоволен, между бровями у него пролегла морщина. И вроде бы колышками разметил, и направление определил -- между большими соснами, а выходило почему-то не так. В который раз, напрягая синие острые глаза -- глаза викинга, он обернулся, всматриваясь сквозь проем в стене молодого сосняка туда, где от осененного ольхой мостика взбегала на цветущий лужок поросшая зеленой травой дорожка. Высокие лиловые и белые водосборы упирались в торец старого гемпширского дома, вросшего в землю среди цветов и косматого бурьяна, разросшегося кругом.
Вдалеке раздавались детские голоса, перекликались, переговаривались -тоненькие девчоночьи голоса с оттенком назидательности, с властными нотками.
-- Иди скорей, няня, а то возьму и побегу туда, где змеи.
И ни у кого не хватит духу ответить:
-- Ну и беги, дурочка. Вечно одно и то же:
-- Не надо, душенька. Хорошо, душенька. Сию минуту, душенька. Душенька, умей же немножко потерпеть.
Он ожесточился в своем отрезвлении: все не по сердцу, все не мило. Но продолжал работать. Что еще ему оставалось, как не смириться!
Земля пылала под солнцем, неистово пламенели цветы, с неистовой силой ощущалась уединенность среди девственного покоя пустотных земель. Удивительно, как стойко держится местами в Англии первобытный дух -например, здесь, среди буйно поросших можжевельником склонов, в болотистых гадючьих низинах у подножия известковых холмов. Душа земли, хранящая первозданность, как в те далекие времена, когда сюда явились саксы.
Ах, как он раньше любил все это! Зеленую дорожку, островки цветов -белые и лиловые водосборы, огромные яркие маки, алые, с черными прожилками: статные желтые коровяки -- весь этот пламенеющий сад, который и тысячу лет назад уже был садом, возделанным в лощине среди змеиных пустошей. Сад, который у него заполыхал цветами на солнечной поляне под кустарником и деревьями. Старина, седая старина! И это он вернул ей молодость.
Деревянный дом с покатой крышей-капюшоном был стар и заброшен. Он был частицей стародавней Англии. Англии деревушек и йоменов1. Затерянный в одиночестве на краю пустоши в конце широкого заглохшего проселка, опутанного шиповником под тенью дубов, он никогда не сталкивался с сегодняшним миром. Пока не пришел Эгберт с молодой женой. Пришел, чтобы наполнить его цветами.
1 Йомены -- в Англии 14-18 вв.-- крестьяне, которые самостоятельное хозяйство на земле, являвшейся их наследственным наделом.
Дом был древний и очень неудобный для жилья. Но Эгберт ничего не хотел менять. Как хорошо сидеть вечерами у широкого, почерневшего от времени камина, когда над крышей ревет ветер, а в очаге уютно трещат дрова, наколотые собственными руками! По одну сторону он, по другую --Уинифред.
Уинифред! Как он желал ее! Молодая, красивая, полная жизни, словно пламя под солнцем. Она двигалась со сдержанной грацией, таящей энергию, как если бы куст, весь в пунцовом цвету, пришел в движение. Казалось, она тоже шагнула в сегодняшний день из старой Англии -- румяная, крепкая, с какой-то грубоватой истовой основательностью, налитая здоровьем, как ветка боярышника. А он, он был похож на английского лучника, высокий, стройный, быстрый, с упругими длинными ногами и благородной осанкой. Волосы у нее были ореховые, кудрявые, все в тугих завитках. У нее и глаза были ореховые, ясные, словно у птицы малиновки. А он был белокож, волосы у него были тонкие, шелковистые, светлые, хотя с годами потемнели, а нос с горбинкой, как у всех в его старинном сельском роду. Они были красивой парой.
Дом принадлежал Уинифред. Ее отец был тоже человек энергичный. Он приехал с севера бедняком. Теперь он владел порядочным состоянием. Этот участок отличной земли в Гемпшире он купил недорого. Его собственный дом стоял, отступая от дороги, неподалеку от крохотной церковки посредине почти вымершего селения -- поместительный старый фермерский дом в глубине пустого двора, заросшего травой. По одну сторону четырехугольной площадки тянулось длинное-длинное строение, не то бывший амбар, не то сарай, приспособленный им для младшей дочери, Присциллы. На длинных окнах висели белые в голубую клеточку занавески, внутри, под крутобокой крышей, красовались могучие старые балки. Здесь был дом Присей. Дальше, ярдах в пятидесяти,-хорошенький новый домик, который он построил для другой дочери, Магдалены, и при нем огород до самой опушки молодой дубовой рощицы. А за садом, примыкающим к дому, за газонами и кустами роз тянулся проселок -- по пустырю с буйными зарослями бурьяна, по дамбе над запрудой, где росли высокие черные сосны; между соснами, по краю болотца на уклоне, под раскидистыми угрюмыми дубами,-- пока не упирался неожиданно в приземистый домишко Уинифред, такой уединенный и одичалый.
Дом был собственностью Уинифред, и сад, и кусочек пустоши, и топкий склон -- все это были ее владения, ее маленькое королевство. Когда лет за десять до войны ее отец купил эту землю, она как раз собиралась замуж и смогла прийти к Эгберту с таким приданым. Трудно сказать, кто этому больше радовался, он или она. Ей было в то время всего двадцать лет, ему -- всего на год больше. У него за душой было фунтов полтораста годовых -- и сверх этого ничегошеньки, кроме незаурядного личного обаяния. У него не было профессии, он ничего не зарабатывал. Зато умел толковать о литературе и музыке, горячо увлекался народными мелодиями, собирая народные песни и танцы, изучая тонкости морриса1 и старых английских обрядов. Со временем это, конечно, должно было принести ему деньги.
1 Моррис -- театрализованный народный танец в костюмах героев легенды о Робин Гуде.
А пока -- здоровье и молодость, страсть, надежды. Отец Уинифред был неизменно щедр, но не зря он был выходец с севера -- человек с трезвой головой и кожей, задубелой от тумаков, нанесенных жизнью. Дома он прятал свою трезвую расчетливость подальше от глаз и поэтически, романтически подыгрывал своей сочинительнице-жене и крепким, горячим дочкам. Он был неробкого десятка, не привык ныть и сносил свои тяготы, ни на кого их не перекладывая. Нет, он не допускал, чтобы внешний мир слишком вторгался в его домашнюю жизнь. Его жена, натура утонченная, возвышенная, писала стихи, чем снискала себе определенную известность в узких литературных кругах. Сам он, земной, бывалый, исполненный бойцовского духа своих предков, по-детски обожал стихи, сладкозвучную поэзию и наслаждался ролью главы просвещенного семейства. Он был дюжей породы -- вероятно, в ущерб изысканности. Но это лишь придавало их семейному очагу жизнерадостности, бодрости, рождественской праздничности. Он всегда нес с собой дыхание Рождества, это пришло к нему вместе с достатком. И если после обеда у них в доме угощали поэзией, то к ней на закуску подавали также шоколад, орехи и другие вкусные вещи.
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Англия, моя Англия: краткое содержание, описание и аннотация
Дэвид Лоуренс: другие книги автора
Кто написал Англия, моя Англия? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.
Англия, моя Англия — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком
Нередко, правда, отец призывал Уинифред в Лондон -- он любил, чтобы дети находились при нем. А значит, ей с Эгбертом нужна была квартира в городе, и время от времени молодая чета перебиралась с лона природы в Лондон. Здесь у Эгберта было полно друзей, того же незадачливого племени, что и он сам: этот баловался живописью, тот пробовал сочинять или лепить, третий музицировал. Эгберту не приходилось скучать.
Трех фунтов в неделю, однако же, хватить на это все не могло. Деньги давал отец Уинифред. Ему нравилось давать деньги. Он положил дочери на расходы совсем немного, зато часто делал подарки -- то Уинифред даст десять фунтов, то Эгберту. Так что оба видели в нем главную свою опору. Эгберт не находил ничего особенного в том, что пользуется чьими-то милостями, что за него кто-то платит. Только когда он чувствовал, что из-за денег к нему в семействе относятся чуточку покровительственно, он начинал обижаться.
А там, естественно, пошли дети: прелестная белокурая дочка, маленький одуванчик с пушистой головкой. Ребенка все обожали. Первый раз в семье появилось светловолосое изящное существо, похожее на отца белизной кожи, стройностью и красотой сложения, с движениями танцующими и легкими, точно у феи полевой маргаритки, как оказалось, когда крошка подросла. Немудрено, что Маршаллы души не чаяли в девочке -- ее назвали Джойс. Они и сами не лишены были своеобразной грации, но грации медлительной, тяжеловесной. Все они были коренастые, с сильными, плотно сбитыми телами и немного землистым оттенком кожи. И вот среди них расцвело первоцветом воздушное, тоненькое дитя. Она была сама поэзия, эта малютка.
Впрочем, вместе с нею появились и новые осложнения. Уинифред должна была взять няню. Да-да, непременно. Так постановило семейство. Кому за няню платить? Кому же, как не деду -- ведь отец ничего не зарабатывает. Ну да, няню возьмет на себя дед, как брал на себя все расходы, связанные с родами. В Крокхем пришло глухое ощущение денежного неблагополучия. Эгберт открыто жил на деньги тестя.
После рождения ребенка у них с Уинифред никогда уже не было по-прежнему. Вначале перемена была едва заметна. И все же перемена была. Во-первых, в центре внимания Уинифред оказалось нечто новое. Она не собиралась делать из дочери предмет обожания. Однако ей было присуще то, что в наше время столь часто заменяет матерям нерассуждающую любовь: глубокое чувство долга к ребенку. Уинифред ценила по достоинству очарование своей девочки и относилась к ней с большой ответственностью. Странно, что чувство ответственности могло возобладать в ней над любовью к мужу. Но это произошло. Это часто происходит. Материнский долг занимал в сердце Уинифред первое место, а уж потом, где-то дальше, шел долг супружеский.
Ребенок как бы заново замкнул ее в круге родной семьи. Родители, она сама, ребенок -- вот что составляло для нее святую троицу на земле. Муж? . . Да, она его все еще любила. Но любовь была для нее чем-то несерьезным. В ней с первобытной силой развито было чувство долга, семьи. До замужества главной из человеческих обязанностей для нее был дочерний долг -- отец был первопричиной бытия, твердыней, извечной опорой. Теперь к цепи семейного долга прибавилось еще одно звено: отец, она,-- ребенок.
Эгберт очутился вне круга. Ничто, казалось бы не произошло, но мало-помалу, само по себе, совершилось его отчуждение. Жена еще любила его, то есть ее влекло к нему. Но только . . . только он сделался почти ненужной фигурой в игре. У него не было причин жаловаться на Уинифред. Она по-прежнему исполняла свой долг. По-прежнему он внушал ей страсть -страсть, на которую он поставил и жизнь свою, и душу. Но . . .
Опять и опять между ними вставало это назойливое "но". А потом, когда появился второй ребенок, вторая маленькая чаровница, белокурая и трогательная, хоть и не столь горделивой, пламенной стати, как Джойс,-когда появилась Аннабел, Эгберт начал действительно понимать, как обстоит дело. Жена еще любила его. Но -- и теперь это "но" выросло до исполинских размеров -- физическое влечение к нему имело для нее второстепенное значение. И с каждым днем значило все меньше. В конце концов за два года она успела познать страсть. Не этим жив человек. Нет-нет, жизнь строят на чем-то более серьезном, основательном.
Она стала тяготиться своею любовью к Эгберту -- стала самую малость презирать ее. Казалось бы, что еще надо -- милый, обаятельный, бесконечно желанный. Но . . .-- ах, какой грозной тучей нависло это "но"!-- но он не утвердился на равнине ее жизни каменной горой, на которую можно было положиться без оглядки, незыблемой и главной твердыней. Нет, он был вроде кошки, которую держишь в доме, а она в один прекрасный день возьмет и исчезнет, не оставив следа. Он был как садовый цветок, который трепещет на ветру жизни, а потом осыпается, словно его и не было. Как дополнение, приложение -- он был бесподобен, одна женщина с восторгом держала бы его при себе всю жизнь как самое красивое, самое завидное свое достояние. Но Уинифред была человеком иных понятий.
Д. Г. Лоуренс – один из наиболее сложный и противоречивых писателей XX века. Он внес в литературу новый подход к раскрытию человеческой природы в единстве различных импульсов и мотивов, определяющих человеческую индивидуальность. Раскрыть её в значительной степени помогают писателю символы, являющиеся отличительной чертой его стиля.
Мы поставили сложную задачу раскрытия глубинного смысла новеллы через интерпретацию символов, которые дают исследователю возможность восприятия действительности в нескольких плоскостях.
Теоретически выкладки и методические принципы анализа не вызывают возражений, также как и полученные выводы. В теоретической части работы ценными являются умение сопоставлять различные точки зрения ученых на проблему.
Результаты исследования могут найти как практическое применение на занятиях по англо-американской литературе, так и при анализе художественных текстов на уроках английского языка в школе с углубленным изучением английского языка.
Проблема символа в современной стилистике.
Некоторые общие положения теории символа.
Одним из важнейших средств, при помощи которого художник взывает к воображению читателя, является символ, поэтому при интерпретации смысловой глубины текста всегда отводилась значительная роль символическому образу. Устанавливая функцию символа, читатель постигает идейную глубину текста, как отражение личностного восприятия мира художником. Символический образ как художественный прием обладает большими выразительными и информационными возможностями.
Руководствуясь сказанным Г. В. Степановым, выбираем методику анализа целостного текста. Поэтому при анализе структуры и функции образа-символа, мы обращаемся к теории и методике СД.
И в следующем параграфе данной главы нам предстоит рассмотреть теорию символа, разработанную сторонниками СД.
Теория символа в стилистике декодирования
Большое внимание расшифровке символа с позиции СД уделяли В. Б. Сосновская и Р. А. Киселева.
В плане определения точек пересечения подтекста и символа обнадеживающей представляется методика контекстологического анализа символа, предложенная В. Б. Сосновской . В. Б. Сосновская предлагает поиск повторяющихся символических деталей. Суть анализа внутритекстового контекста символических деталей сводится к следующему: под внутритекстовым контекстом понимаются синтагматические отношения, представляющие собой отношения символической детали в тексте. Парадигматические отношения или отношения по вертикали говорят о вхождении символической детали в ряд других, соотносящихся с одним и тем же объектом (темой).
1. многократная встречаемость в тексте;
2. наличие ключевых слов, помогающих индетифицировать символические детали, в том числе в сильных позициях текста (начале или конце, темы структурно семантически законченной части текста);
3. наличие при ключевых словах лексических указателей имплицированного значения
Структура и стилистическая функция образов-символов в новелле
Я не думаю, что произведение
Может родиться жизнеспособным
Из символа, но символ всегда рож- дается из произведения, если оно
1. Философская концепция Д. Г. Лоуренса.
Дэвид Герберт Лоуренс (David Herbert Lawrence, 1885-1930) безусловно, является одним из наиболее талантливых и выдающихся писателей Англии первой трети XX века и в то же время одним из наиболее противоречивых и сложных. Сразу после окончания войны в Англии в кругах наиболее высоколобой литературной интеллигенции он получил всеобщее признание. И хотя искусство его не было рассчитано на широкого читателя, его книги читались и читаются далеко за пределами узкого круга элиты, на которую ориентировался сам художник. В своих произведениях он обращался к проблемам пола, к жизни подсознания. Особое место занимает в творчестве Лоуренса раскрытие частного мира героев. К современной цивилизации, к нивелирующей людей машинной технике Лоуренс относился с отвращением, граничащим с ненавистью. Лоуренс чрезвычайно остро воспринимал кризис буржуазного общества, порочность его основ. Писатель видел, что коммерческий дух, проникающий всюду, уродует отношения между людьми, что в основе социальных связей лежит культ денег. В существующем обществе люди подвергаются стандартизации, деградируют физически и духовно, у них отнят дар подлинной любви, подавлена сила чувств. Естественные человеческие отношения нарушены.
Углубляясь в исследование подсознательного, Лоуренс отходит от реализма, подходя в некоторых главах своих книг к самой границе иррационального.
В этом произведении, как и во многих других, Лоуренс отталкивается от какого-то одного момента бытия для раскрытия скрытых потенций, заложенных в человеческой натуре. Раскрывает и мотивирует неизбежность взаимного разобщения героев, высвечивает привлекательное и непривлекательное в героях: импульсивную яркость и отзывчивость Эгберта, но в то же время и его безответственность: The age-long breeding had left him with a delightful spontaneous passion. He was not clever, not even ‘literary’. No, but the intonation of his voice, and the movement of his supple, handsome body, and the fine texture of his flesh and his hair, the slight arch of his nose, the quickness of his blue eyes would easily take the place of poetry ;
Образ Эгберта создается с помощью тематических сеток, раскрывающих черты: солнечность, теплота – slumbering flame, slept in the sun, fire of passion, the lighting of passion, the glow of his authority, kept alive the old red flame.
стройность, красота – tall, slim, agile, handsome, like a flower in the garden, long, white body, fine silky hair. He was a born rose; способность очаровывать – with a delightful spontaneous passion. He came from delightful surroundings. He was like a flower in the garden, he was so exquisite, the fine creaturewonderful.
Думается, что контраст упомянутых образов позволяет проникнуть и в более глубокую причину охлаждения Уинифред и несчастья Эгберта. Лоуренс был писателем-фрейдистом, он верил в то, что любовь- это единственная сфера, где в наибольшей степени проявляется лучшая часть человеческой натуры, но любовь порой бывает конфликтом двух психологических или физиологических несовместимостей.
В анализируемой новелле Уинифред является антиподом Эгберта. Это последовательное противопоставление Уинифред и Эгберта связано с представлениями Лоуренса о жизни с ее непреходящими ценностями и антижизни, порожденной бесчеловечностью "механической цивилизации", где все помешаны на мысли о деньгах: У Эгберта же не было никаких амбиций, он не пытался заработать как можно больше денег, он просто хотел спокойно жить, заниматься своим садом и не метать развитию детей.
А у Уинифред была другая жизненная позиция, она была не готова взвалить все тяжести жизни себе на плечи. Она искала опору и нашла ее лишь в лице своего отца. Лоуренс утверждает право человека на жизнь. В гармонии с природой у человека появляется шанс более тонко чувствовать душу другого человека, возродиться, именно поэтому Лоуренс изображает своих героев в непосредственной отдаленности от промышленной цивилизации: That was Crockham. The spear of modern invention had not passed through it, and it lay there secret, primitive, savage as when the Saxons first came. And Egbert and she were caught there, caught out of the world . Уинифред предстоит сделать выбор и определить тем самым и свое отношение к, жизни, и свое место в ней. Это обуславливает драматическую напряженность повествования.
В новелле автор показывает, что Уинифред поступает логично с точки зрения буржуазной морали, но в свете подлинной нравственности совершает предательство по отношению к Эгберту, и это ведет к духовной гибели. В сущности, она предает и себя, подавив все то, что было в ней лучшего. Таким образом, и в ее жизни ощущается трагедия, скрытая внешним благополучием. Уинифред воплощает унаследованный от отца типично английский буржуазный пуританизм, трезвость, практичность. Вероятно, символичны и названия деревьев- oak, pine:. the shadowy pine trees. ; Lost all alone on the edge of the common, at the end of a wide, grassy, briar-entangled lane shaded with oak. ;. the ridge of tall black pines that grew on a dyke-bank, through the pines and above the sloping little bog, under the wide, desolate oak trees, которые также употреблены в окружении повторяющихся dark, shady, shadow, то есть ключевых слои, помогающих заметить символизм образов деревьев. В описании Уинифред и ее отца также можно встретить названия деревьев: She, too. strong, with a certain crude passionate quiescence and a hawthorn robustness ;
Как и в описании окружающей среды, в образе душевно опустошенного Эгберта обнаруживается три группы элементов, составляющих образ: мрак, неприглядность и холод.
В исходной картине, описывающей природу, слова-эпитеты употреблены в прямом значении, но по мере движения контекста, с повтором становятся символичными. Они символизируют смерть: сначала духовную, затем и физическую. Текст новеллы дает систему вариантов, группирующихся вокруг инвариантного значения death. Семантика death распространена от начала до конца новеллы.
Гибель Эгберта символична: причиной его духовной гибели является Уинифред - практичная женщина, которая предпочла любовь-долг чувственной любви, а причиной его физической гибели стала существующая цивилизация с ее законами. Хотя для Эгберта - человека чувств не существовало никакой разницы между британским индустриализмом и немецким милитаризмом, потому что оба эти явления он рассматривал как источники зла: And a man was good or bad according to his nature, not according to his nationality. Even if the choice between militarism and industrialism were a choice of evils. Me just refused even to decide between German militarism and British industrialism. I chose neither .
Автор показывает безысходность ситуации для таких людей, как Эгберт. Человек беззащитен перед лицом порабощающей и обезличивающей его механической цивилизации
После анализа всей новеллы ещё более углубляется и значение заголовка. Прежде чем обратить внимание на это значение, необходимо вспомнить, что Эгберт погиб на I Мировой войне, как многие интеллигенты потерянного поколения, бежавшего из зачаровавшего общества в поисках высоких, порой патриотических идеалов. Но ничего кроме разочарования, а порой и смерти они не нашли в этой войне. И в этом контексте иронически звучат слова ‘England, my England’ в заголовке новеллы.
Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы:
Символика является отличительной чертой стиля Лоуренса. Источником для образования образов-символов служит природа.
Символ заостряет внимание читателя на переживаниях героев, их впечатлениях и взаимоотношениях.
Система символов образует особый код, который дешифруется на уровне сюжета и отражает особенности эстетической системы Лоуренса.
Контекстуальной расшифровке символов способствуют такие принципы выдвижения смысла, как повтор, контраст и аналогия, конвергенции. Они помогают ретроспективному прочтению текста и восприятию значений символического образа, интегрирующего все части текста, подчиняющего его главной идее произведения.
Тяготение образа к символу сигнализируется вхождением символических деталей в различные планы /темы, сюжетные линии, на что указывают ключевые слова и значения, создающие сопряжение различных планов, сюжетных линий, тем. Ключевыми словами, сопрягающими различные планы повествования, являются, главным образов, цветовые прилагательные, ибо в качестве символических образов у Лоуренса выступают явления природы.
Символ – это древняя поэтическая категория, специфический способ отражения действительности.
Проблема исследования художественного символа относится к одной из важных проблем современной лингвистики текста и СД в частности. Характер материализации символа в тексте художественной прозы и его анализ способствует развитию теории идентификации стилистически релевантных элементов текста, дальнейшей разработке методики анализа, направленной на повышение уровня культуры чтения.
Анализ авторских символов Д. Г. Лоуренса позволяет утверждать, что между авторским и традиционным символами имеется большая разница.
Различие между авторским и традиционным символами структурное. Символ традиционный, в каком бы переработанном смысле он ни выступал, всегда тяготеет в инвариантности смысла. Именно с этой заданностью вступает в сложные отношения авторское видение мира.
Тут можно читать бесплатно Дэвид Лоуренс - Англия, моя Англия. Жанр: Проза издательство неизвестно, год неизвестен. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте knigi-for.me (knigi for me) или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Дэвид Лоуренс - Англия, моя Англия краткое содержание
Дэвид Лоуренс - Англия, моя Англия - описание и краткое содержание, автор Дэвид Лоуренс , читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки Kniga-for.me
Дэвид Лоуренс - Англия, моя Англия читать онлайн бесплатно
Лоуренс Дэвид Герберт
Англия, моя Англия
Дэвид Герберт Лоуренс
Англия, моя Англия
Перевод с английского Ларисы Ильинской
Он работал на краю пустоши за неглубоким ручьем, бегущим по ложбине, где кончается сад,-- удлинял садовую дорожку, уходившую через бревенчатый мостик в заросли вереска. Он уже снял слой жесткого дерна с папоротником, обнажив суховатую серую почву. Но дорожка получалась кривая, он был недоволен, между бровями у него пролегла морщина. И вроде бы колышками разметил, и направление определил -- между большими соснами, а выходило почему-то не так. В который раз, напрягая синие острые глаза -- глаза викинга, он обернулся, всматриваясь сквозь проем в стене молодого сосняка туда, где от осененного ольхой мостика взбегала на цветущий лужок поросшая зеленой травой дорожка. Высокие лиловые и белые водосборы упирались в торец старого гемпширского дома, вросшего в землю среди цветов и косматого бурьяна, разросшегося кругом.
Вдалеке раздавались детские голоса, перекликались, переговаривались -тоненькие девчоночьи голоса с оттенком назидательности, с властными нотками.
-- Иди скорей, няня, а то возьму и побегу туда, где змеи.
И ни у кого не хватит духу ответить:
-- Ну и беги, дурочка. Вечно одно и то же:
-- Не надо, душенька. Хорошо, душенька. Сию минуту, душенька. Душенька, умей же немножко потерпеть.
Он ожесточился в своем отрезвлении: все не по сердцу, все не мило. Но продолжал работать. Что еще ему оставалось, как не смириться!
Земля пылала под солнцем, неистово пламенели цветы, с неистовой силой ощущалась уединенность среди девственного покоя пустотных земель. Удивительно, как стойко держится местами в Англии первобытный дух -например, здесь, среди буйно поросших можжевельником склонов, в болотистых гадючьих низинах у подножия известковых холмов. Душа земли, хранящая первозданность, как в те далекие времена, когда сюда явились саксы.
Ах, как он раньше любил все это! Зеленую дорожку, островки цветов -белые и лиловые водосборы, огромные яркие маки, алые, с черными прожилками: статные желтые коровяки -- весь этот пламенеющий сад, который и тысячу лет назад уже был садом, возделанным в лощине среди змеиных пустошей. Сад, который у него заполыхал цветами на солнечной поляне под кустарником и деревьями. Старина, седая старина! И это он вернул ей молодость.
Деревянный дом с покатой крышей-капюшоном был стар и заброшен. Он был частицей стародавней Англии. Англии деревушек и йоменов1. Затерянный в одиночестве на краю пустоши в конце широкого заглохшего проселка, опутанного шиповником под тенью дубов, он никогда не сталкивался с сегодняшним миром. Пока не пришел Эгберт с молодой женой. Пришел, чтобы наполнить его цветами.
1 Йомены -- в Англии 14-18 вв.-- крестьяне, которые самостоятельное хозяйство на земле, являвшейся их наследственным наделом.
Дом был древний и очень неудобный для жилья. Но Эгберт ничего не хотел менять. Как хорошо сидеть вечерами у широкого, почерневшего от времени камина, когда над крышей ревет ветер, а в очаге уютно трещат дрова, наколотые собственными руками! По одну сторону он, по другую --Уинифред.
Уинифред! Как он желал ее! Молодая, красивая, полная жизни, словно пламя под солнцем. Она двигалась со сдержанной грацией, таящей энергию, как если бы куст, весь в пунцовом цвету, пришел в движение. Казалось, она тоже шагнула в сегодняшний день из старой Англии -- румяная, крепкая, с какой-то грубоватой истовой основательностью, налитая здоровьем, как ветка боярышника. А он, он был похож на английского лучника, высокий, стройный, быстрый, с упругими длинными ногами и благородной осанкой. Волосы у нее были ореховые, кудрявые, все в тугих завитках. У нее и глаза были ореховые, ясные, словно у птицы малиновки. А он был белокож, волосы у него были тонкие, шелковистые, светлые, хотя с годами потемнели, а нос с горбинкой, как у всех в его старинном сельском роду. Они были красивой парой.
Дом принадлежал Уинифред. Ее отец был тоже человек энергичный. Он приехал с севера бедняком. Теперь он владел порядочным состоянием. Этот участок отличной земли в Гемпшире он купил недорого. Его собственный дом стоял, отступая от дороги, неподалеку от крохотной церковки посредине почти вымершего селения -- поместительный старый фермерский дом в глубине пустого двора, заросшего травой. По одну сторону четырехугольной площадки тянулось длинное-длинное строение, не то бывший амбар, не то сарай, приспособленный им для младшей дочери, Присциллы. На длинных окнах висели белые в голубую клеточку занавески, внутри, под крутобокой крышей, красовались могучие старые балки. Здесь был дом Присей. Дальше, ярдах в пятидесяти,-хорошенький новый домик, который он построил для другой дочери, Магдалены, и при нем огород до самой опушки молодой дубовой рощицы. А за садом, примыкающим к дому, за газонами и кустами роз тянулся проселок -- по пустырю с буйными зарослями бурьяна, по дамбе над запрудой, где росли высокие черные сосны; между соснами, по краю болотца на уклоне, под раскидистыми угрюмыми дубами,-- пока не упирался неожиданно в приземистый домишко Уинифред, такой уединенный и одичалый.
Дом был собственностью Уинифред, и сад, и кусочек пустоши, и топкий склон -- все это были ее владения, ее маленькое королевство. Когда лет за десять до войны ее отец купил эту землю, она как раз собиралась замуж и смогла прийти к Эгберту с таким приданым. Трудно сказать, кто этому больше радовался, он или она. Ей было в то время всего двадцать лет, ему -- всего на год больше. У него за душой было фунтов полтораста годовых -- и сверх этого ничегошеньки, кроме незаурядного личного обаяния. У него не было профессии, он ничего не зарабатывал. Зато умел толковать о литературе и музыке, горячо увлекался народными мелодиями, собирая народные песни и танцы, изучая тонкости морриса1 и старых английских обрядов. Со временем это, конечно, должно было принести ему деньги.
1 Моррис -- театрализованный народный танец в костюмах героев легенды о Робин Гуде.
А пока -- здоровье и молодость, страсть, надежды. Отец Уинифред был неизменно щедр, но не зря он был выходец с севера -- человек с трезвой головой и кожей, задубелой от тумаков, нанесенных жизнью. Дома он прятал свою трезвую расчетливость подальше от глаз и поэтически, романтически подыгрывал своей сочинительнице-жене и крепким, горячим дочкам. Он был неробкого десятка, не привык ныть и сносил свои тяготы, ни на кого их не перекладывая. Нет, он не допускал, чтобы внешний мир слишком вторгался в его домашнюю жизнь. Его жена, натура утонченная, возвышенная, писала стихи, чем снискала себе определенную известность в узких литературных кругах. Сам он, земной, бывалый, исполненный бойцовского духа своих предков, по-детски обожал стихи, сладкозвучную поэзию и наслаждался ролью главы просвещенного семейства. Он был дюжей породы -- вероятно, в ущерб изысканности. Но это лишь придавало их семейному очагу жизнерадостности, бодрости, рождественской праздничности. Он всегда нес с собой дыхание Рождества, это пришло к нему вместе с достатком. И если после обеда у них в доме угощали поэзией, то к ней на закуску подавали также шоколад, орехи и другие вкусные вещи.
Вот в такое семейство пришел Эгберт. Он был сделан из совсем иного теста. Отец и три дочери, плотно сбитые, полнокровные, были исконным порождением английской земли, как остролист или боярышник. Культура была привита им извне -- так, наверное, можно привить садовую розу на куст терновника. Она принялась, как ни странно, но кровь, текущая в их жилах, от этого не изменилась.
Эгберт же был прирожденной розой. Поколения породистых предков наградили его пленительной и непринужденной пылкостью. Он не блистал познаниями или способностями, пускай хотя бы к "сочинительству",-- нет. Но в музыке его голоса, в движениях гибкого тела, в упругости мускулов и блеске волос, в чистой, с горбинкой, линии носа и живости синих глаз было не меньше поэзии, чем в стихах. Уинифред любила его, любила этого южанина как некое высшее создание. Высшее, заметьте. Что не значит более глубокое. Ну, а он -он любил ее страстно, всем своим существом. Она была для него как бы теплой плотью самой жизни.
Волшебными были эти дни в Крокхем-коттедже, эти первые дни в полном уединении, не считая прислуги, приходившей по утрам. Чудесные дни, когда для нее, нее одной, цвела его стройная, гибкая, упругая молодость, а он окунался в нее, как в багряный огонь, и выходил обновленный. Пусть никогда не кончались бы эта страсть, этот брачный союз! Снова пламя двух тел ворвалось в старый дом, и без того туго населенный тенями плотских вожделений! Нельзя было и часу провести в темной комнате, не поддавшись их власти. Жар, рожденный в крови ушедших йоменов, тлел под древним кровом, где, влекомые желанием, зачинали столько поколений. Молчаливый дом, темный, с толстыми Деревянными стенами и огромным почерневшим очагом, овеянный тайной. Темный дом с подслеповатыми окошками, глубоко осевший в землю. Темный, словно берлога, в которой укрывались и спаривались сильные звери, одинокие ночью, одинокие Днем, предоставленные себе и своим страстям на протяжении стольких поколений. На молодую чету он, казалось, наслал наваждение. Они стали другими. От них веяло затаенным жаром, в них дремал непонятный огонь, готовый вспыхнуть и объять их. Они и сами чувствовали, что не принадлежат больше миру Лондона. Крокхем подменил им кровь -- ощущение близости змей, которые жили прямо у них в саду, дремали, греясь на солнце, так что Эгберту не в диковинку было, орудуя лопатой, увидеть на черной земле буроватый подозрительный холмик, свитый в кольцо, который внезапно с шипением оживал и поспешно терялся в траве. Однажды странный вопль донесся до слуха Уинифред с клумбы под низеньким окошком гостиной -- невыразимо странный вопль, можно было подумать, это сама душа прошлого вопиет из тьмы. Уинифред выбежала наружу и увидела на клумбе большую бурую змею и в плоской змеиной пасти -заднюю лапку лягушки, которая пыталась вырваться и издавала жуткий, тонкий, надрывный вопль. Уинифред глядела на змею, и мрачная плоская голова отвечала ей упорным взглядом. Она вскрикнула, и змея выпустила лягушку, недовольно заскользив прочь.
Читайте также: