Аларкон треугольная шляпа краткое содержание

Обновлено: 06.07.2024

ЖАНРЫ 360
АВТОРЫ 282 219
КНИГИ 669 845
СЕРИИ 25 798
ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 621 076

Испанская реалистическая проза XIX века

Реализм в Испании, переживший пору могучего расцвета в творчестве Сервантеса, Лопе де Веги, Кеведо, авторов плутовских романов XVI- XVII веков, в XIX столетии вновь обретал господствующие позпцпи с большим запозданием и крайне медленно. В то время как во Франции Стендаль и Бальзак, а в Англии Диккенс и Теккерей уже утвердили критический реализм в качестве ведущего художественного паправления, в Испании еще сохранял главенствующее положение романтизм. Объяснение этому следует искать в том, что и в социальной и в политической жизни страна, образно говоря, по-прежнему тряслась в дилижансе, когда другие западноевропейские государства давно отдали предпочтение железным дорогам.

Конечно, в трактовке этой темы особенно отчетливо проявляется патриархально-народническая узость общественных позиций регионалпстов.

И все же их демократические пристрастия способствовали тому, что в испанской реалистической прозе второй половины XIX века видное место заняли сюжеты из народной жизни, картины народного быта, типы людей из народа, разные фольклорные мотивы.

Регионалпсты, как до них и костумбристы, обычно со всей тщательностью, стремясь к предельной достоверности, выписывают картины быта и природы в своих произведениях. Но и в понимании сущности художественного конфликта, и в способах построения характеров, и во многих других компонентах их творчество еще остается в русле романтического искусства. Вот почему при всей преемственной связи, которая несомненно существует между писателями-реалистами последних десятилетий XIX века и региона-листами, появление произведений Аларкона, Валеры, Гальдоса, Бласко Пбаньеса знаменовало качественно новый этап в истории испанской литературы.

Компромисс, которого достигла верхушка буржуазии Испании с феодально-клерикальными правящими кругами страны, обеспечил более интенсивное развитие капиталистических отношений в последней четверти

В начале XIX в. отдельными листовками печатались и другие версии этого сюжета, в частности “Песня о коррехидоре

Книга Аларкона, однако, отличается от народной побасенки не только масштабами, а следовательно, и новыми персонажами и иными мотивировками их поведения, но и трактовкой центральных персонажей. В народном предании мельничиха уступает любовным домогательствам коррехидора, а мельник отплачивает оскорбителю той же монетой в ночном свидании с его супругой. У Аларкона супружеская честь и мельника и коррехидора осталась незапятнанной.

Объясняется это отнюдь не только стремлением следовать “требованиям приличия

и скромности”, как утверждает писатель в предисловии. Изменения в сюжете продиктовало ему художественное чутье, логика внутреннего развития характера персонажей, какими он их себе представил и изобразил. Гордая красавица Фраскита мало чем напоминает разбитную мельничиху из романса, и измена мужу для нее так же немыслима, как естественна для ее прототипа; да и дядюшка Лукас, готовый в ослеплении ревностью на безрассудство, но внутренне благородный, не способен добиваться осуществления задуманной им сгоряча мести коррехидору.

Но дело не только в этом. Все события, о которых повествует писатель, важны для него прежде всего как импульс, с помощью которого приводятся в движение и раскрываются характеры персонажей. Ситуация “двойного адюльтера”, возникшая однажды ночью, как бы высветила изнутри действующих лиц повести.

Сомнений нет, симпатии Аларкона на стороне дядюшки Лукаса и Фраскиты. Воплощая в них нравственное здоровье народа, величие и благородство духа, Аларкон ставит Лукаса и Фраскиту, при всей их жизненной достоверности, как бы вне времени. Ничто не изменилось бы в их характерах и поведении, перенеси Аларкон действие из 1805 г. в современность.

Это не значит, что писатель не озабочен задачей создания исторически верной картины прошлого. Напротив, Аларкон погружает действие своей повести в атмосферу быта маленького испанского городка начала прошлого века. Воссоздание этой атмосферы едва ли не более тревожит писателя, чем самый сюжет. Ведь, как писал он за несколько лет до того, “безжалостный революционный нивелир” уже начинает уничтожать своеобразие архитектурного облика испанских городов и обычаев, одежды, языка их обитателей, и в этих условиях долг художника – запечатлеть “сокровища памятников, предания, побасенки, песни, мелодии, диалекты, костюмы, верования и занятия, которые еще сохранились среди обломков в старинных королевствах нашей мечтательной отчизны и которые составляют самую суть, смысл существования и истории поколений, сменявших друг друга в течение столетий”.

Сентиментально-меланхолическое переживание прошлого, однако, в повести контрастно сочетается с гротескно-ироническим изображением характерных для “доброго старого времени” фигур представителей власти – коррехидора, альгвасила, алькальда.

В отличие от Фраскиты и дядюшки Лукаса коррехидор и его окружение – плоть от плоти своей эпохи и своего класса, их типическое воплощение. Дон Эухенио де Суньи-га-и-Понсе де Леон, вот уже четыре года исполняющий обязанности коррехидора городка, – не просто одряхлевший Дон Жуан, каких было много во все времена, но еще и прежде всего распутный испанский дворянин XVIII в., уверенный в том, что путь к сердцам приглянувшихся ему женщин открывает не внешность и не благородство души, а знатное имя и высокое положение. Это убеждение поддерживает в нем и его альгвасил Гардунья (gar-dufia – хорек). “Это черное пугало казалось тенью своего пестро разодетого хозяина”, – пишет Аларкон. Но только казалось, ибо на самом деле именно ему, пережившему трех коррехидоров, как бы воплощающему их нечистую совесть и практическую сметку, принадлежит сомнительная честь изобретения хитроумной интриги, которая должна была увенчать победой похотливые помыслы его господина, а завершилась столь плачевным фиаско.

Под стать этим представителям власти и алькальд соседней деревни Хуан Лопес, казнокрад, пьяница и распутник.

Один из способов гротескной деформации образов власть предержащих – превращение их в подобие манекенов и наделение “жизнью” предметов, с ними связанных. Поэтому не случайно повесть и названа “Треугольная шляпа”. Треуголка коррехидора как бы становится равноправным персонажем романа.

А с другой стороны, коррехидор сравнивается с огородным пугалом, а альгвасил “одновременно походил на ищейку, вынюхивающую преступников, на веревку, которою связывают этих преступников, и на сооружение для их казни”.

Нанося удар по трем представителям власти, Аларкон, конечно, не мог не понимать, что этим он задевает и самою власть, весь старый порядок, царивший в стране в начале XIX в. Критическая оценка этого порядка, символизируемого треугольной шляпой, в повести Аларкона несомненна, как несомненна и консервативность его воззрений в этот период. Противоречие здесь мнимое. Он понимал, что прошлое уже не вернуть, есть в этом прошлом черты, которые и не следовало бы возрождать, даже если бы такая возможность существовала.

Трезвый взгляд на прошлое лишает его исторического оптимизма, ибо пришедшие на смену людям старого режима “юнцы-конституционалисты” внушают ему еще меньше доверия, чем прежние правители. Поднявшись над своими политическими пристрастиями, он признает, что в милом его сердцу прошлом было немало такого, чему история вынесла приговор суровый, но справедливый. Отсюда и возникает в повести то особое отношение к старине, которое один из исследователей метко назвал “иронической нежностью”.

Широко используется в повести прием контраста. По этому принципу построены характеристики супружеских пар: мельник – мельничиха, коррехидор – коррехидорша; этот же принцип положен в основу дуэтов Фраскиты и коррехидора, коррехидора и Гардуньи и т. д. Аларкон прибегает и к цветовым контрастам (красный плащ коррехидора и черный альгвасила) и даже к контрастам звуковым (рев ослиц в тишине андалузской ночи, звонкий голос мельничихи и шамканье коррехидора и т. д.).

Контрастна и композиция: статичное, плавное повествование первых глав сменяется полным динамики рассказом о ночном приключении коррехидора и дядюшки Лукаса. Эта контрастность красок в соединении с “иронической нежностью” и добродушным юмором в обрисовке народных персонажей, а также разговорной интонацией всего рассказа и создает своеобразную стилистическую атмосферу книги Аларкона. Жанровая картинка, вставленная в историческую рамку, обрела подлинную масштабность и перспективу, позволившие за анекдотической историей рассмотреть глубинные социальные процессы, происходившие в стране.

В этом именно, а не только в жизненной достоверности описаний и обнаруживается реализм повести.

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

Треугольная шляпа: краткое содержание, описание и аннотация

Педро Аларкон: другие книги автора

Кто написал Треугольная шляпа? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

Треугольная шляпа — читать онлайн ознакомительный отрывок

Педро Антонио де Аларкон

Не много найдется испанцев, даже среди людей неграмотных и необразованных, которые не знали бы народной побасенки, послужившей основой предлагаемой читателю повести.

Помню, когда пастух рассказывал свою занимательную историю, присутствовавшие при этом девицы (все уже на выданье) краснели и смущались, из чего мамаши их заключили, что не все в этой истории было пристойным, и дали пастуху изрядный нагоняй. Но бедный Репела (так звали пастуха) не растерялся и возразил, что сердиться на него не за что, ибо в рассказе нет ничего такого, чего бы не знали даже монахини и четырехлетние дети…

— Нет, право, посудите сами, — продолжал козопас, — что следует из истории про коррехидора и мельничиху? Что супруги должны почивать вместе и что ни одному мужу не придется по вкусу, чтобы с его женой спал другой мужчина! По-моему, тут ничего такого нет…

— И то правда, — прервали его матери, услышав хохот своих дочерей.

— Дядюшка Репела прав, и вот вам доказательство, — вмешался отец жениха, — всем нашим гостям, и старым и малым, известно, что нынче ночью, как только кончатся танцы, Хуанете и Манолилья обновят великолепное ложе, которое тетушка Габриела час назад показывала нашим дочерям, чтобы они полюбовались вышивками на подушках.

— Да и потом, — заметил дед новобрачной, — обо всех этих житейских делах дети узнают из священного писания и даже из проповедей, в которых рассказывается про долголетнее бесплодие святой Анны, про целомудрие благочестивого Иосифа, про хитрость Юдифи и про многие другие чудеса, — всего-то я уж теперь и не припомню. Стало быть, сеньоры…

— Ах, пожалуйста, дядюшка Репела! — храбро воскликнули девушки. — Расскажите еще раз! Это так занятно!

— И притом вполне благопристойно! — продолжал дед. — Ничего плохого в этом рассказе нет; ничему дурному он не учит: кто дурно поступил, тот и несет наказание…

— Ну уж ладно, рассказывай! — милостиво согласились наконец почтенные матроны.

Дядюшка Репела снова повел свой рассказ: после столь простодушной критики ни у кого из слушателей не нашлось больше ни малейшего возражения. А это было равносильно тому, что рассказчик получил дозволение цензуры.

Свой трагикомический, насмешливый и в высшей степени нравоучительный характер, присущий всем наглядным урокам морали, которые так любит наш народ, эта повесть сохраняет везде; но форма, развитие действия и отдельные приемы сильно, и даже очень сильно, отличаются от рассказа нашего пастуха, — настолько сильно, что пастух не мог бы рассказать у себя в деревне ни одной из этих версий, включая и печатные, без того, чтобы скромные девицы не заткнули себе уши или чтобы их маменьки не выцарапали ему глаза. Вот как испортили и исказили грубые невежды из других провинций это предание, столь заманчиво, скромно и красиво выглядевшее в классическом изложении Репелы!

— И то правда, — прервали его матери, услышав хохот своих дочерей.

— Ах, пожалуйста, дядюшка Репела! — храбро воскликнули девушки. — Расскажите еще раз! Это так занятно!

— Ну уж ладно, рассказывай! — милостиво согласились наконец почтенные матроны.

Я давно уже возымел намерение восстановить истину и вернуть этой странствующей истории ее первоначальный облик, который, вне всякого сомнения, наилучшим образом отвечает требованиям приличия и скромности. Да и какие могут быть сомнения? Такого рода повести, пройдя через грубые руки, отнюдь не становятся лучше, изящнее и скромнее, — напротив, они извращаются и загрязняются от соприкосновения с пошлостью и обыденностью.

Такова история настоящей книги…

О том, какое тогда было время

Начинался тот богатый событиями век, который ныне уже клонится к закату. Год точно не известен. Известно только, что случилось это после 1804 и раньше 1808 года.

Однако отцы наши, царство им небесное, не испытывали к нему ни ненависти, ни страха, — они с особым удовольствием славили его неслыханные деяния, как если бы речь шла о герое рыцарского романа или о событиях на другой планете, и даже во сне им не снилось, что когда-нибудь он вторгнется и к нам и начнет свирепствовать так же, как во Франции, Италии, Германии и других странах. Раз в неделю (самое

Читайте также: