Эдуард мане портрет эмиля золя сообщение

Обновлено: 07.07.2024

Что меня прежде всего поражает в этих картинах — это безупречная точность в соотношении тонов. Объясню свою мысль. Размещенные на столе фрукты выступают на сером фоне; между отдельными фруктами, в зависимости от того, ближе или дальше расположены они друг от друга, возникают валёры (валёр - в живописи и графике: оттенок тона, определяющий светотеневое соотношение в пределах одного цвета – А.К.), образующие целую гамму оттенков. Если вы исходите из тона более светлого, чем тон реальный, вы принуждены будете и дальше держаться более светлой гаммы; обратное получится, если вы будете исходить из более темного тона. Вот в чем, как мне кажется, заключается то, что называют законом валеров. В современной школе я не знаю никого, кроме Коро, Курбе и Эдуарда Мане, кто бы неизменно следовал этому закону. Это сообщает произведению особую четкость, глубокую правдивость и редкое обаяние.
Эдуард Мане обычно исходит из тона более светлого, чем тот, который дан в натуре. Его картины — светлые и сияющие, светлоты неизменной и стойкой. Свет падает широким белым потоком, мягко освещая предметы. Здесь нет ни одного нарочитого эффекта; фигуры и пейзаж тонут в легкой воздушной атмосфере, наполняющей все полотно.

Затем меня поражает необходимое следствие, вытекающее из точного соблюдения закона валёров. Находясь перед каким-нибудь объектом, художник весь превращается в зрение и наблюдает этот объект в разнообразных, воздействующих друг на друга цветах. Голова на фоне стены становится лишь более или менее светлым пятном на более или менее сером фоне; а, например, одежда, противопоставленная фигуре, становится пятном более или менее синим рядом с пятном более или менее белым. Отсюда — исключительная простота, почти полное отсутствие деталей, гармония изысканных и точных цветовых пятен, создающих на некотором расстоянии впечатление поразительной рельефности. Я подчеркиваю эту черту произведений Эдуарда Мане, ибо она является преобладающей и делает их тем, что они есть. Все своеобразие художника заключается в особенностях его зрения: он видит все в светлом тоне и видит обобщенно.

В третьих, в Мане меня поражает его несколько сухая, но чарующая грация. Поймите, я говорю не о бело-розовой грации фарфоровых головок — я говорю о грации, глубоко волнующей и подлинно человечной. Эдуард Мане — светский человек, и на его картинах лежит печать изысканности, в них есть хрупкость и красота, свидетельствующие о склонности к салонному изяществу. Это — нечто неосознанное, это — сама натура художника. Тут я пользуюсь случаем, чтобы возразить против попыток установить родство между картинами Эдуарда Мане и стихами Шарля Бодлера. Я знаю, что поэт и художник связаны горячей симпатией, но считаю себя вправе утверждать, что последний никогда не совершал глупости, которую делали многие другие, стремясь внести в свою живопись идеи. Беглый анализ особенностей его таланта, который я только что дал, показывает, с какой непосредственностью он подходит к натуре; соединяя несколько предметов или фигур, он руководствуется одним желанием: добиться красивых пятен, красивых контрастов. Смешно было бы пытаться превратить такого живописца в мечтателя и мистика.

После анализа — синтез. Возьмем любую картину Эдуарда Мане и будем в ней искать только то, что она содержит, — освещенные предметы и живых людей. Вся картина, как я сказал, сияет и лучится. В рассеянном свете лица людей лепятся широкими мазками, губы становятся тонкими линиями, изображение теряет подробности и выступает на фоне холста могучими массами. Верность тонов определяет планы, наполняет картину воздухом, всему придает силу. В насмешку говорилось, что полотна Эдуарда Мане напоминают лубочные картинки. В этой насмешке, звучащей, по сути дела, похвалой, есть много верного; и здесь и там — приемы одни и те же; краски положены плоско, с той только разницей, что ремесленники пользуются чистыми тонами, не заботясь о валёрах, в то время как Эдуард Мане усложняет их и устанавливает между ними точные соотношения. Куда интереснее было бы сравнить эту упрощенную живопись с японскими гравюрами, которые похожи на нее своей особой элегантностью и великолепными цветовыми пятнами.

Первое впечатление, которое производит любая картина Эдуарда Мане, всегда несколько резковато. Мы не привыкли к столь простому и искреннему восприятию действительности. Кроме того, как я говорил, неожиданной кажется здесь и какая-то элегантная угловатость. Сначала глаз замечает лишь широко положенные пятна. Затем предметы начинают вырисовываться и становятся на место; через несколько мгновений выявляется целое, крепкое и могучее, и начинаешь по-настоящему наслаждаться, созерцая эту ясную, серьезную живопись, изображающую натуру, если можно так выразиться, с грубоватой нежностью. Приближаясь к картине, видишь, что техника — скорее деликатная, нежели резкая; художник пользуется только широкой кистью, причем очень осторожно; нигде нет нагромождения краски, кладка везде компактная.

В общем, если бы меня спросили, в чем новизна языка Эдуарда Мане, я бы ответил: в простоте и точности. Тон, который он вносит, светел и наполняет холст сиянием. Его трактовка точна и обобщенна; он пренебрегает деталями и стремится к выражению целого.

"Клод Моне в лодке" (1874)

Чтобы понять и оценить этот талант, нужно — повторяю еще раз — позабыть о тысяче вещей. Здесь дело уже не в стремлении к абсолютной красоте; художник не живописует ни событий, ни душевных переживаний; то, что называют сочинением, для него не существует, и задача, которую он себе ставит, не сводится к передаче такой-то мысли или такого-то исторического факта. Поэтому его не следует судить ни как моралиста, ни как литератора; к нему надо подходить как к живописцу. Он понимает картины, изображающие людей, так же, как в школах позволено понимать изображение мертвой природы; я хочу сказать, что он располагает фигуры несколько случайно и затем заботится лишь о том, чтобы закрепить их на холсте такими, какими он их видит, с живыми контрастами, которые они образуют, отделяясь друг от друга. Не требуйте от него ничего, кроме точной, буквальной передачи. Он не умеет ни воспевать, ни философствовать. Он умеет живописать — и это все; у него есть дарование; особенность его темперамента в том, что он схватывает доминирующие тона во всей их тонкости и лепит предметы и людей крупными планами.

Портрет Эмиля Золя - картина одного из "отцов" импрессионизма Эдуарда (Эдуара) Мане, написанная в 1868 году. В настоящее время картина (146,3 х 114 см; холст, масло) хранится в Музее Орсе в Париже (Франция).

Исключительно талантливый французский писатель Эмиль Золя (основатель так называемого "натуралистического" течения в литературе) мог бы стать художником, а не писателем - если бы имел к живописи хоть сколько-нибудь приличные способности.

Тем не менее, таланты Золя лежали именно в области литературы - что не помешало ему всю жизнь оставаться самым преданным поклонником живописи.

Еще в колледже Экс-ан-Провансе одним из ближайших друзей юности Золя стал Поль Сезанн, с которым Эмиль поддерживал плотные контакты вплоть до середины 1880-хх годов.

Возможно, под влиянием дружбы с будущим знаменитым живописцем, страсть Золя к живописи укрепилась окончательно, и впоследствии, как известно, писатель водил дружбу со многими талантливыми художниками - и, прежде всего, с теми, кто был отвергнут официальной живописной школой и верными академической традиции критиками.

Что до знакомства Мане и Золя - оно произошло отчасти потому, что после возвращения из Испании, куда Мане был вынужден практически сбежать в результате яростных нападок критиков, художник сменил мастерскую и обосновался в новом месте на улице Гранд-рю-де-Батиньоль.

Часто покупая холсты и краски в магазине на этой улице, Мане быстро сделался завсегдатаем расположенного рядом кафе Гербуа, которое регулярно посещали как никому не известные писатели и художники, так и уже успевшие стать знаменитыми Фантен-Латур, Уистлер, Дюранти, Дега, Ренуар, Моне, Писсарро - и, среди прочих - Эмиль Золя.

Именно Эмиль Золя стал самым горячим поклонником творчества Мане - и не только поклонником, но и ярым защитником его живописи.

С 1866 года Золя не уставал нахваливать Мане, уверяя, что избранный художником путь в конце концов приведет его прямиком в Лувр - как оно, собственно, и оказалось. Мане, желая отблагодарить писателя за искреннюю, активную и бескорыстную поддержку (в которой крайне тщеславный Мане всегда остро нуждался) предложил в знак блкагодарности написать потрет Золя. Писатель, как известно, позировал Мане в феврале 1868 года, и в том же году картина была показана публике на Парижском салоне.

Рядом с "Олимпией" есть находятся репродукция японской картины и черно-белая репродукция картины Диего Веласкеса "Триумф Вакха" - что в полной мере отражает приоритеты в живописи Эдуарда Мане, для которого Веласкес являлся, пожалуй, главным авторитетом.

На столе, среди прочих предметов, можно увидеть лазурно-голубую брошюру "Новый путь живописи - Эдуард Мане", которую Золя написал в защиту своего друга-художника.

Следует отметить, что дружба, возникшая между Мане и Золя на основе общности творческих интересов, длилась недолго: все больше озадаченный импрессионистической эволюцией стиля Мане, далекой от реализма, певцом которого являлся Золя, писатель в конечном итоге прервал все контакты с Мане.

Так или иначе, Золя мог утешаться хотя бы той мыслью, что разрыв этот прошел для него достатояно безболезненно. Зная взрывной и вредный характер Мане, можно только радоваться, что Эдуард не вызвал Эмиля на дуэль - иначе Франция и всё мировое искусство могли бы лишиться замечательного писателя, или, что менее вероятно, художника.

Портрет Эмиль Золя является картиной производства в 1868 году на художнике Эдуара Мане , желая выразить свою благодарность Эмиль Золя за активную поддержку , то он показал свое искусство.

На задней стене репродукция Олимпии связана с другими произведениями Гойи после Веласкеса ( Триумф Вакха ) и Утагавы Куниаки II. Выбор этих репродукций свидетельствует об эстетическом влиянии Мане. Картина, написанная на больших плоских участках, сильно контрастирующая, диапазон цвета охры, больше напоминает живописную традицию, идущую от Веласкеса до Гойи, чем итальянских мастеров.

Читайте также: