Великое это дело душевный такт верная интонация сочинение егэ

Обновлено: 18.05.2024

гитлеризма, обронил такие слова: фашисты, мол, рады были “упиться детской кровцой”.

При всем уважении к автору не могу не вспомнить: сказанное в таком контексте,

по такому поводу словечко кровца было невыносимо. Осиротевшим

матерям - да и не только им - оно резало слух и душу. Стихи о

трагических событиях поэт начал так:

в кадушке давно усолились ,

а сын ее рухнул

на красном снегу уссурийском .

Рифма - звонкая, что и

говорить. И, наверно, поэт хотел потрясти нас силой контраста: вот, мол, мать

готовила сыну мирную закуску к возвращению. А поразил душевной глухотой.

“. Сейчас он был похож скорее

на праздного гуляку , чем на работника (!) гестапо ”.

Это написал талантливый,

своеобразный писатель, у которого, судя по всему, и голова, и сердце на месте.

Как же мог он соединить такие несочетаемые, несовместимые слова? Как можно было

рядом с гестаповцем поставить пушкинского Моцарта, хотя бы и поменяв местами гуляку

и праздного ? Конечно, эти два слова не остались навечно и только

собственностью Пушкина, но так естественно слиты с ним в сознании читателя, что

рядом с гестапо видеть их нестерпимо.

Так же невозможно,

оскорбительно звучит в романе отечественного автора: “Красная площадь зазывно

влекла к себе, - но мы направились в противоположную сторону”.

Ох, как осторожно надо

обращаться со словом! Оно может исцелить, но может и ранить. Неточное

слово - это плохо. Но куда опасней - слово бестактное . Мы

видели: оно может опошлить самые высокие понятия, самые искренние чувства.

Человек перестает ощущать

окраску слова, не помнит его происхождения и говорит “ охранники природы ”вместо хранители .

Герой одного рассказа

вернулся в город своей юности, смотрит, вздыхает: “ Ничтожный город, но

столько ему отдано сердечных сил, что сколько ни уезжай от него, сколько ни

живи в других городах, а от этого уже не оторвешься”. Городок маленький , городишко крохотный , но презрительное “ничтожный” тут

Известный, уважаемый автор

призывает молодежь любить, беречь родное слово и литературу. И вдруг:

“Претенциозная пошлость лишается пропуска, едва лишь наступает комендантский

час для талантов ”.

Странное, даже страшное

сочетание! Если комендантский час объявлен для талантов , то,

пожалуй, как раз им-то и не будет ходу, а вовсе не пошлости!

И опять же, рассказывая с

уважением, с нежностью о девушке-санитарке, хороший писатель вдруг обмолвился:

“Эту “фронтовую сестричку” мы увидим, почувствуем, полюбим как необыкновенно

прекрасную добрую женскую особь ”. А слово это куда уместней хотя бы в

примере из словаря Ушакова: “Белуга очень крупная рыба: отдельные особи достигают

В одном рассказе отец

объяснял мальчику, считал на пальцах , сколько платят лесорубам

страховки за увечье. А речь шла о том, что каждый день кому-нибудь пилой или

топором отхватывает по нескольку пальцев . Такое соседство

коробило, и редактор подсказал переводчику простейший выход: отец долго,

обстоятельно толковал и подсчитывал , сколько за что платят.

Ну, а если пишет не

Видный военный вспоминает о

взятии Берлина. В отрывке, который опубликовала молодежная газета, среди

прочего сказано так:

“Маленькие берлинцы подходили

к. походным кухням, протягивали худенькими ручонками свои чашки и плошки и смешно

просили : “Кушат”. “Кушать” - было первым русским словом, которое они

воспоминаний вовсе не казалась смешной сама просьба жалких

голодных детишек. Очевидно, они смешно, забавно ее выговаривали . Забавным казалось то, как неправильно произносили они русское слово.

И, разумеется, прославленный военачальник не обязан быть стилистом. Но одно

неловко поставленное слово искажает всю интонацию, в ложном свете рисует

чувство рассказчика, поневоле на этой не очень тактичной интонации

спотыкаешься. Так неужели не споткнулся, ничего не почувствовал редактор?

Отчего он-то не подсказал (тактично!) более уместного слова?

Статья о событиях за рубежом.

“Я шокирован гестаповскими порядками подавления демонстраций!” –

восклицает крупный политический деятель, если верить журналисту. Но шокирована

может быть светская дама, какая-нибудь тетушка Форсайт, когда гость пришел

не в цилиндре, а в мягкой шляпе. Здесь же смысл и тон английского shocked совсем

иной: потрясен, возмущен .

Еще Флобер - едва ли не

строжайший стилист во всей мировой литературе - говорил, что нет хороших и

плохих слов. Все зависит от того, верно ли выбрано слово именно для этого случая.

И самое хорошее слово становится плохим, если сказано не к месту.

Тут-то и нужен такт, верное

О тяжело, быть может,

неизлечимо больных людях было написано: “Несчастье связало их одной

веревочкой ”. Вышло неуместно и грубо.

одиночество клуба, запроектирована баня . ” - не смешно

Некто говорит: “Я вижу себя

слепцом ! ” Престранное сочетание. Если человек боится ослепнуть, уж

наверно, он скажет иначе. Хотя бы: Мне уже чудится , что я ослеп.

Далеко не все замечают, что одно

и то же слово, пусть самое меткое, звучит совсем по-разному в разном окружении.

Вполне законный оборот “убить время” смешноват в такой, скажем, фразе:

“Оставшееся время он убивал на охоте ”. Ибо на охоте убивают еще и

Или другая “охотничья” повесть.

Тигр напал на отца с сыном. Убитого старика нашли в луже крови, а “сына и

след простыл ”. Так можно сказать о том, кто струсил, сбежал, либо о

самом тигре-людоеде, который успел скрыться. Но недопустимо сказать так о

жертве тигра, о человеке, погибшем страшной смертью. А заодно ни переводчик, ни

редактор не заметили, что через несколько строк есть следы в прямом

смысле - этого самого тигра.

В детской книжке про

обитателей моря описана погоня хищника за жертвой. Можно бы сказать: “. зубастые

акулы были уж тут как тут ”. И по смыслу правильно, и по форме

живо. Но ведь преследуемым грозит смертельная опасность, не стоит говорить об

этом так беспечно и легко. И переводчик пишет: настигали - смысл

тот же, а тон, выбор слова куда вернее.

Другой переводчик не смущаясь

применил тот же оборот к судьбе человеческой: “Казалось, тяжелые времена были не

далее как вчера , но вот они опять тут как тут ”. Это -

ощущения и раздумья несчастного, полуграмотного бедняка. Фраза слишком сложна,

многословна, и совсем не к месту столь легкий, веселый оборот. Верней бы:

Казалось, они были только вчера - и вот снова настали .

И еще грубее, еще неуместнее:

“. он понял, что его смерть близка. Старик один в этой пустой

комнате, где некого позвать на помощь и некому помочь ему - вот он весь,

тут как тут, умирающий ”.

Здесь еще необходимее искать

иное, тактичное решение, и если это не умеет сделать начинающий переводчик,

что-то мог бы подсказать редактор. Хотя бы: Он - старик, один в

пустой комнате, некого позвать, никто ему не поможет - и вот

“Люди преждевременно умирали

от сердечных приступов”. Так и напечатано! Звучит почти пародийно. А все

оттого, что переводчик смешал два родственных слова, не ощущая их окраски:

смерть, разумеется, не преждевременная, а безвременная .

В старом-престаром переводе

“Флорентийских ночей” Гейне стояло: “Когда Паганини снова заиграл, в глазах

моих потемнело ”. Много огрехов было в том переводе, но как раз это

сказано просто и верно. А вот в новом переводе, через полвека, мы с изумлением

прочли: “Когда Паганини вновь начал играть, жуткий мрак встал перед моими

глазами ”. Это уже стиль людоедки Эллочки.

И так же пародийно в

романе - фатальная женщина, фатальный поцелуй. Разве

Не помню, встречалось ли

где-нибудь такое, но, наверное, можно сказать о весенних лужицах, в которых

отразилось ясное небо, что это голубые глаза оттаявшей земли. А вот можно ли

наоборот? Звучит по радио песня: “ И расплескались на пол-лица глаз твоих

голубые лужицы ”. Что-то сомнителен этот поэтический образ. Едва ли

хоть одну девушку обрадует, что ее глаза любимый, пусть даже не совсем всерьез,

сравнил с лужами. Тут и уменьшительный суффикс не утешает.

нехоженые тропы науки”. Вышли не ухабы , не трудные пути, а

Из газеты: “ Распутные дороги”!

Зачем обвинять дороги в “аморалке”? Речь просто о распутице .

Серьезный, хороший человек,

воспитанный в строгих правилах британской добропорядочности, хочет наконец

узаконить свои отношения с любимой женщиной - прежде это было невозможно.

Женщина готова продолжать “незаконную” связь, лишь бы не подвергать его

неприятностям, нареканиям “общества”. Он спрашивает: “Are you comfortable?”

Если хоть на секунду

задуматься, в чем смысл разговора, если прислушаться к тому, что чувствуют два

человека, которые давно друг друга любят и немало выстрадали, в смысле этих

слов нельзя ошибиться: Разве тебе легко , хорошо в незаконном

Но переводчик не вникает в

чувства и настроения, в логику разговора, он берет первое же значение слова. И

пишет: “ Тебе удобно ? ” И выходит, что смысл вопроса: удобно ли ей сейчас

сидеть на диване!

Некто говорит о прогулках,

которые он совершал с приятелем и с возлюбленной: “Мы с нею часто гуляли после

обеда, но не заходили так далеко , как с ним”. Право же, рядом с прогулками

ни к чему оборот, имеющий отчетливое второе значение.

Старухе захотелось завести

собачонку. Брат ее, хозяин дома, поначалу против этой затеи. В переводе он

командует: “ Выбрось собаку вон ! ” и дальше диалог.

Она: - Собака очень

Он: - Откуда ты знаешь?

Ты не видишь дальше своего носа !

На самом деле такая грубость

у этого автора, в отношениях этих стариков немыслима. В

подлиннике: “Out with it” - не выбрось , а выкладывай всю

правду, объясни начистоту , откуда взялась в доме собака. И дальше:

“You don’t know a dog from a door-mat” - Ты же ничего не смыслишь в

собаках (а стало быть, не можешь знать, породиста ли она).

Тут не просто ошибки, дело не

только в незнании языка. Переводчик глух к мысли и к характерам, он не

понимает, что эти люди так говорить не могут.

Но бывает бестактность не

случайная, можно сказать, злонамеренная.

Иной автор, чувствуя, что

из-под пера выходит нечто суховатое и скучноватое, пытается “оживить” страницу

при помощи развязности. И нередко развязность оказывается оборотной стороной

Из статьи серьезного критика:

“. одним из счастливцев, успевших поприсутствовать при собственном посвящении

в классики, выглядит (такой-то)”. Сказано мудрено и в то же время с

неким приплясом. А затем появляется “преходящая” “ полоса шатких

самообольщений”, которая (у такого-то) “была и вовсе краткой и отмечена

скорее головными поползновениями обратить необходимость в добродетель”.

Неужели не слышно, что слова

эти прямо-таки шипят друг на друга? “Головные поползновения”! Что это -

острота? Или “художественность”? И дальше: “. обрыв религиозной пуповины , которая прикрепляла умы к некоторому средоточию . смыслов

Вселенной, нес в себе, помимо обретенной самостийности, и свои утраты”. Или:

“. самые дерзновенные чаяния сбываются понарошку, карнавально . ” -

сочетается ли это?

О друг мой, Аркадий, не

А порой суховат и скучноват

зарубежный автор, и для “оживления” прибегает к отсебятине, к той же

развязности переводчик. Если переводчик все же одаренный, то он сочиняет и

дурачится не сплошь. Лишь кое-где мелькнет залихватское, чуждое авторской

манере словечко. И тогда, скажем, в научной фантастике гости из космоса околачиваются

вокруг Земли, Меркурий вихляется на своей оси (а это просто-напросто

либрация, и надо бы покачивается ), о космическом корабле говорят,

что он долбанется о поверхность планеты. В речи героев, а то и в

авторской речи без всяких к тому оснований появляются “субчик”, “кошмарно”,

“плевое дело” и наше послевоенное “точно”. Но это - отдельные огрехи.

Иное дело переводчик бестактный

и самоуверенный, да еще при не слишком зорком редакторе. Тогда жди беды! Автор

не узнал бы себя в грубой и злой карикатуре, которую получает в переводе ни о

чем не подозревающий читатель.

Птица сидит “с умственно-отсталым

и вместе с тем негодующим видом ” - тут явно не только

промах переводчика, а именно попытка сострить (вид у птицы, вероятно, неумный,

“Мы сидим. в баре. и вид у

нас жутко невеселый”. Усталым после неудачных скитаний охотникам такой

оборот куда меньше подходит, чем каким-нибудь “стилягам”, но переводчик

почему-то воображает, что так лучше, живее.

Хищные птицы “с мрачной

обнадеженностью . воззрились на нас - обстоятельство

малоутешительное, если учесть умственное состояние нашего

проводника”. Кое-что здесь наверняка от неумелости, от кальки. Но

главное - все это вычурно, развязно, с ненужным приплясом. А кстати,

неясен смысл: птицы, надо думать, смотрят с надеждой (надеются на

поживу, на то, что им что-нибудь перепадет).

О походке толстяка: “Он

вразвалочку колыхал (?) в нашу сторону”.

О породе зверей: “. ни в их

нраве, ни в их повадках я не нашел ничего такого, что импонировало бы мне до

глубины души (!). Враг общества номер один почему-то представлялся мне шиковатой

(?!) колоритной личностью , а оказался злобной стенающей тварью,

лишенной какого бы то ни было личного обаяния”. Тут все

безвкусно, безграмотно. Это уже не случайные вкрапления, нередкие нечаянности,

так ухарски переведена вся книга.

И если бы только она одна!

писателей страны-доминиона, в основном - о судьбах коренных жителей.

Литература страны еще очень молода, авторы не слишком искушены, им и самим не

всегда хватает мастерства, такта и чувства меры, особенно когда они

посмеиваются над своими героями. Тем нужнее верный слух, верный выбор слов

Племя аборигенов не дает

колонизаторам надругаться над своей святыней. Одержав первую победу, племя

веселится. У автора сценка ироническая, в переводе - разудалый балаган.

Язык может показаться живым, но это - по милости развязного, залихватского

тона: вопрошал, распалялся, разглагольствовал, ничего

себе положеньице - таков выбор слов там, где в этом нет никакой нужды.

Переводчик пишет болтовня , а в подлиннике дети уже не верят в

старые сказки о колдунах. В переводе старуха - героиня рассказа со

смаком сплюнула, а в подлиннике - с холодным презрением ! И даже

смерть старухи выглядит карикатурно: “ Вид у нее был какой-то отсутствующий . Она была мертва”. А на самом деле: казалось, она все еще

погружена в раздумье . Но она была мертва!

оглупила людей и события, превратила не чересчур талантливый, но вполне

осмысленный рассказ в зубоскальство, в карикатуру на целый народ, и не так-то

Еще один вид дурного

“А был ли муравьед?” -

замечает охотник. У всякого сколько-нибудь начитанного человека всплывает в

памяти знаменитое горьковское “да был ли мальчик-то?”. Думается, такие

“обертоны” и “рикошеты” вовсе не обязательны.

Предположим, что тут сходство

случайное. Но вот уж наверняка не случайное совпадение, а некое переводческое,

мягко говоря, озорство: “ Обходящий дозором свои владения кайман”!

Переводчик не мог не понимать, что читателю тотчас вспомнится некрасовский

Мороз-Воевода. Однако он именно того и добивался, и это не свидетельствует о

такте и хорошем вкусе. Так имел бы право сказать живописец нашей природы

В.Песков о каком-нибудь звере русских лесов. Но вкладывать эти слова в уста

западного автора, который их не знает, и применять к зверю, которому этот образ

никак не “к лицу”, - более чем странно.

А иногда вдруг читаем и

такое: “. джунгли готовились дать последний и решительный бой”!

Диву даешься, какой душевной

глухотой должны были отличаться авторы, редакторы, переводчики, чтобы подобные

(5)Стихи о трагических событиях поэт начал так:

в кадушке давно усолились,

а сын её рухнул

на красном снегу уссурийском.

(7)Рифма звонкая, что и говорить. (8)И, наверно, поэт хотел потрясти нас силой контраста: вот, мол, мать готовила сыну мирную закуску к возвращению… (9)А поразил душевной глухотой.

(16)Ох, как осторожно надо обращаться со словом! (17)Оно может исцелить, но может и ранить. (18)Неточное слово – это плохо. (19)Но куда опасней – слово бестактное. (20)Мы видели: оно может опошлить самые высокие понятия, самые искренние чувства.

(26)Странное, даже страшное сочетание! (27)Если комендантский час объявлен для талантов, то, пожалуй, как раз им-то и не будет ходу, а вовсе не пошлости!

(30)Ну, а если пишет не профессиональный литератор?

(31)Видный военный вспоминает о взятии Берлина. (32)В отрывке, который опубликовала молодёжная газета, среди прочего сказано так:

(35)Разумеется, автору воспоминаний вовсе не казалась смешной сама просьба жалких голодных детишек. (36)Очевидно, они смешно, забавно её выговаривали. (37)Забавным казалось то, как неправильно произносили они русское слово. (38)И, разумеется, прославленный военачальник не обязан быть стилистом. (39)Но одно неловко поставленное слово искажает всю интонацию, в ложном свете рисует чувство рассказчика, поневоле на этой не очень тактичной интонации спотыкаешься.

(44)Ещё Флобер – едва ли не строжайший стилист во всей мировой литературе – говорил, что нет хороших и плохих слов. (45)Всё зависит от того, верно ли выбрано слово именно для этого случая. (46)И самое хорошее слово становится плохим, если сказано не к месту.

(47)Тут-то и нужен такт, верное чутьё.

Поэт хотел потрясти читателя силой контраста, но поразил душевной глухотой.
Со словом можно обращаться как угодно.
Неправильно употреблённое слово может исказить интонацию текста.
Писателям и поэтам необходимо чутьё к языку.
Писатель Флобер утверждал, что есть хорошие и плохие слова.

В предложениях 11 – 14 представлено рассуждение.
Предложение 17 объясняет суждение, высказанное в предложении 16.
В предложениях 39 – 41 представлен описательный фрагмент.
В предложении 33 представлено описание.
В предложениях 45 – 46 приведена аргументация высказанного в предложении 44 утверждения.

24. Среди предложений 16 – 20 найдите такое(-ие), которое(-ые) связано(-ы) с предыдущим с помощью личного местоимения. Напишите номер(-а) этого(-их) предложения(-ий).

У матери
грузди
в кадушке давно усолились,
а сын ее рухнул
на красном снегу уссурийском.

Рифма – звонкая, что и говорить. И, наверно, поэт хотел потрясти нас силой контраста: вот, мол, мать готовила сыну мирную закуску к возвращению… А поразил душевной глухотой.

Это написал талантливый, своеобразный писатель, у которого, судя по всему, и голова, и сердце на месте. Как же мог он соединить такие несочетаемые, несовместимые слова? Как можно было рядом с гестаповцем поставить пушкинского Моцарта, хотя бы и поменяв местами гуляку и праздного? Конечно, эти два слова не остались навечно и только собственностью Пушкина, но так естественно слиты с ним в сознании читателя, что рядом с гестапо видеть их нестерпимо.

Ох, как осторожно надо обращаться со словом! Оно может исцелить, но может и ранить. Неточное слово – это плохо. Но куда опасней – слово бестактное. Мы видели: оно может опошлить самые высокие понятия, самые искренние чувства.

Странное, даже страшное сочетание! Если комендантский час объявлен для талантов, то, пожалуй, как раз им-то и не будет ходу, а вовсе не пошлости!

В одном рассказе отец объяснял мальчику, считал на пальцах, сколько платят лесорубам страховки за увечье. А речь шла о том, что каждый день кому-нибудь пилой или топором отхватывает по нескольку пальцев. Такое соседство коробило, и редактор подсказал переводчику простейший выход: отец долго, обстоятельно толковал и подсчитывал, сколько за что платят.

Ну, а если пишет не профессиональный литератор?

Видный военный вспоминает о взятии Берлина. В отрывке, который опубликовала молодежная газета, среди прочего сказано так:

Разумеется, автору воспоминаний вовсе не казалась смешной сама просьба жалких голодных детишек. Очевидно, они смешно, забавно ее выговаривали. Забавным казалось то, как неправильно произносили они русское слово. И, разумеется, прославленный военачальник не обязан быть стилистом. Но одно неловко поставленное слово искажает всю интонацию, в ложном свете рисует чувство рассказчика, поневоле на этой не очень тактичной интонации спотыкаешься. Так неужели не споткнулся, ничего не почувствовал редактор? Отчего он-то не подсказал (тактично! ) более уместного слова?

Еще Флобер – едва ли не строжайший стилист во всей мировой литературе – говорил, что нет хороших и плохих слов. Все зависит от того, верно ли выбрано слово именно для этого случая. И самое хорошее слово становится плохим, если сказано не к месту.

Тут-то и нужен такт, верное чутье.

Если вы имеете в виду основную мысль текста, то она в абзаце, начинающемся предложением : Ох, как осторожно нужно обращаться со словом! и т. д. Весь текст состоит из примеров раскрывающих эту основную мысль.

Это написал талантливый, своеобразный писатель, у которого, судя по всему, и голова, и сердце на месте. Как же мог он соединить такие несочетаемые, несовместимые слова? Как можно было рядом с гестаповцем поставить пушкинского Моцарта, хотя бы и поменяв местами гуляку и праздного? Конечно, эти два слова не остались навечно и только собственностью Пушкина, но так естественно слиты с ним в сознании читателя, что рядом с гестапо видеть их нестерпимо.

Ох, как осторожно надо обращаться со словом! Оно может исцелить, но может и ранить. Неточное слово – это плохо. Но куда опасней – слово бестактное. Мы видели: оно может опошлить самые высокие понятия, самые искренние чувства.

Странное, даже страшное сочетание! Если комендантский час объявлен для талантов, то, пожалуй, как раз им-то и не будет ходу, а вовсе не пошлости!

В одном рассказе отец объяснял мальчику, считал на пальцах, сколько платят лесорубам страховки за увечье. А речь шла о том, что каждый день кому-нибудь пилой или топором отхватывает по нескольку пальцев. Такое соседство коробило, и редактор подсказал переводчику простейший выход: отец долго, обстоятельно толковал и подсчитывал, сколько за что платят.

Ну, а если пишет не профессиональный литератор?

Разумеется, автору воспоминаний вовсе не казалась смешной сама просьба жалких голодных детишек. Очевидно, они смешно, забавно ее выговаривали. Забавным казалось то, как неправильно произносили они русское слово. И, разумеется, прославленный военачальник не обязан быть стилистом. Но одно неловко поставленное слово искажает всю интонацию, в ложном свете рисует чувство рассказчика, поневоле на этой не очень тактичной интонации спотыкаешься. Так неужели не споткнулся, ничего не почувствовал редактор? Отчего он-то не подсказал (тактично!) более уместного слова?

Еще Флобер – едва ли не строжайший стилист во всей мировой литературе – говорил, что нет хороших и плохих слов. Все зависит от того, верно ли выбрано слово именно для этого случая. И самое хорошее слово становится плохим, если сказано не к месту.

Тут-то и нужен такт, верное чутье.

Здесь еще необходимее искать иное, тактичное решение, и если это не умеет сделать начинающий переводчик, что-то мог бы подсказать редактор. Хотя бы: Он – старик, один в пустой комнате, некого позвать, никто ему не поможет – и вот он умирает.

И так же пародийно в романе – фатальная женщина, фатальный поцелуй. Разве недостаточно – роковые?

Если хоть на секунду задуматься, в чем смысл разговора, если прислушаться к тому, что чувствуют два человека, которые давно друг друга любят и немало выстрадали, в смысле этих слов нельзя ошибиться: Разве тебе легко, хорошо в незаконном положении любовницы?

Она: – Собака очень породистая.

Он: – Откуда ты знаешь? Ты не видишь дальше своего носа!

Тут не просто ошибки, дело не только в незнании языка. Переводчик глух к мысли и к характерам, он не понимает, что эти люди так говорить не могут.

Но бывает бестактность не случайная, можно сказать, злонамеренная.

О друг мой, Аркадий, не говори красиво…

Иное дело переводчик бестактный и самоуверенный, да еще при не слишком зорком редакторе. Тогда жди беды! Автор не узнал бы себя в грубой и злой карикатуре, которую получает в переводе ни о чем не подозревающий читатель.

И если бы только она одна!

Переводились рассказы писателей страны-доминиона, в основном – о судьбах коренных жителей. Литература страны еще очень молода, авторы не слишком искушены, им и самим не всегда хватает мастерства, такта и чувства меры, особенно когда они посмеиваются над своими героями. Тем нужнее верный слух, верный выбор слов переводчику. Но…

Еще один вид дурного кокетничанья:

У матери
грузди
в кадушке давно усолились,
а сын ее рухнул
на красном снегу уссурийском.

Это написал талантливый, своеобразный писатель, у которого, судя по всему, и голова, и сердце на месте. Как же мог он соединить такие несочетаемые, несовместимые слова? Как можно было рядом с гестаповцем поставить пушкинского Моцарта, хотя бы и поменяв местами гуляку и праздного? Конечно, эти два слова не остались навечно и только собственностью Пушкина, но так естественно слиты с ним в сознании читателя, что рядом с гестапо видеть их нестерпимо.

Ну, а если пишет не профессиональный литератор?

Тут-то и нужен такт, верное чутье.

И так же пародийно в романе – фатальная женщина, фатальный поцелуй. Разве недостаточно – роковые?

Она: – Собака очень породистая.

Он: – Откуда ты знаешь? Ты не видишь дальше своего носа!

Но бывает бестактность не случайная, можно сказать, злонамеренная.

О друг мой, Аркадий, не говори красиво…

И если бы только она одна!

Еще один вид дурного кокетничанья:

Сотри случайные черты…

А в повести упрямая, вспыльчивая девочка со всеми друзьями и одноклассниками рассорилась, разругалась, потому и в школу не пошла, залежалась в постели. Она еще храбрится, не признается сама себе, но совесть нечиста, на душе кошки скребут, она не наслаждается бездельем, а тяготится им. С таким настроением не очень-то понежишься. Яркое слово здесь оборачивается фальшью и разрушает цельность впечатления. Прав тут был, конечно, редактор.

Всегда необходимо понять место каждой мелочи во всем повествовании. Видеть не только слово, фразу, штрих, но образ в целом, окраску всего события, находить ключ ко всему характеру.

Чем сложнее образ, тем важнее передать во всех тонкостях и оттенках то зрительно, поэтически, психологически своеобычное, что в нем заключено. Не огрубить рисунок, не утратить черты живого облика, не упростить душевное движение.

Даже не глядя в подлинник, чувствуешь: образ развалился на части, ничего не вышло. Ведь стоячая вода – стоит, ее незачем останавливать, она ничего не захлестывает, у нее нет никаких волн!

Как воздух, необходимо умение вникнуть в суть слова и попросту живое воображение, чтобы увидеть и передать картину в целом, линии, краски, движение.

Куда могут завести неточные, приблизительные, случайные слова и обороты? Довольно далеко!

Оказалось, что в старом переводе все это стерто, смазано: взгляды и замысел автора, социальные и психологические характеристики, отчетливая антиклерикальная направленность романа, силы, толкающие людей к гибели. Все побуждения и поступки героя предстали в ином свете и в иных красках, его образ, его характер утратил сложность и противоречивость, оказался упрощенным, однолинейным.

Едва ли переводчик делал это сознательно. Просто он чего-то не замечал, чего-то не додумывал, какие-то неясные или несимпатичные ему оттенки менял или упускал. И вот что получалось.

Девушка эта из бедной семьи и, как вспоминают уже после ее гибели, была в семье самая умная, толковая (brightest), а в переводе – самая нравственная!

Подростка-рассыльного ослепила вульгарная пышность богатого отеля, мрамор, позолота. Автор ясно дает понять, что здесь царит дурной вкус, и только наивный, невежественный юнец из полунищей семьи мог счесть все это верхом изысканной роскоши: the quintessence , . Вот этот существеннейший оттенок – в его глазах, в его понимании – был в старом переводе опущен.

Автор пишет: вычурное сочетание стекла и металла (splendiferous), а переводчик воспринимает и передает это как splendid – великолепная комбинация…

И так без конца.

Получается, что богатая светская девушка могла знать о задуманном убийстве, могла одобрять его, считать его условием будущего своего замужества, короче, что она – возможная соучастница преступления. В книге ничего подобного нет, и прокурор спрашивает совсем иначе: Не потому ли обвиняемый решился убить работницу, что дочка богатого фабриканта пообещала выйти за него замуж?

Все это и многое, многое другое в конечном счете совершенно изменило весь тон и смысл книги – огромный роман в том давнем переводе оказался неузнаваем!

Нет, переводчик отвечает и перед автором, которого переводит, и перед читателем отнюдь не только за отдельное слово.

Настоящий переводчик сначала осмыслит и прочувствует всю книгу. Это – не общие фразы, это – прямая практическая необходимость. Иначе не найдешь нужный тон, не подберешь нужные слова – и перевод окажется кривым зеркалом. Надо знать и понимать все творчество автора, место, которое тот занимает в литературе своей страны, время, когда он писал, время и события, о которых написана книга (особенно если это классика или книга историческая)… надо очень, очень много.

И, уж конечно, надо проникнуться замыслом и настроением именно этой книги, понять характеры этих героев. Осмыслить и ощутить, чем живет и дышит, чем движим каждый из них, в каком ключе думает, чувствует, говорит и действует – в соответствии со своей эпохой, обществом, обстановкой, настроением. Только тогда для каждого из них, в каждом случае и повороте можно найти верные слова, верную интонацию, передать мысль, чувство и стиль – короче, передать то, что сказал писатель, и то, как он это сказал. Ибо словом неверным, случайным очень легко смазать, а порой и вовсе исказить то, что хотел выразить автор.

Мягко говоря, странный выбор слов, фальшивая и развязная интонация. Не хватило такта, сказалась душевная глухота. Но, быть может, так бы не случилось, сумей переводчик понять то, что переводит, вдуматься в смысл рассказа и в то, что представляют собой народ и литература страны, с которой он знакомит читателя.

Порой верность образу, характеру, настроению зависит от самых малых мелочей.

А вот из другого хорошего романа, который тоже, скажем так, отчасти пострадал в переводе:

Всем знакомы белоголовые деревенские ребятишки, о таких светлых волосах издавна говорилось – льняные или о чуть золотистых – соломенные. У героинь А.Н.Толстого нередко волосы пепельные. Можно себе представить, что очень светлые волосы серебрятся, хотя это напоминает скорее о седине. Но при словах серые волосы видишь старуху. А один автор многократно уверяет, что у молодой чудесной девушки волосы серые! Да еще рядом серые зимние улицы, серые доски, бревна, а позже и героиня тяжко больна – и лицо у нее землисто-серое. Автор одаренный, книга интересная – тем обидней, что неверное слово разрушает образ.

Читайте также: