У речушки пересекавшей дорогу лошади цокая подковами сочинение егэ

Обновлено: 13.05.2024

- Ты что, парень, сдурел? Разве я не человек, разве я не разрешил бы тебе высыпать внизу? Зачем ты таскаешь такие мешки?

- Это мое дело, - негромко ответил Данияр.

Он сплюнул в сторону и пошел к бричке. А мы не смели поднять глаза. Стыдно было, и зло брало, что Данияр так близко к сердцу принял нашу дурацкую шутку.

Всю ночь мы ехали молча. Для Данияра это было естественно. Поэтому мы не могли понять, обижен он на нас или уже забыл обо всем. Но нам было тяжело, совесть мучила.

Утром, когда мы грузились на току, Джамиля взяла этот злополучный мешок, наступила ногой на край и разодрала его с треском.

- На свою дерюгу! - Она швырнула мешок к ногам удивленной весовщицы. - И скажи бригадиру, чтоб второй раз не подсовывал таких!

- Да ты что? Что с тобой?

Весь следующий день Данияр ничем не проявлял своей обиды, держался ровно и молчаливо, только прихрамывал больше обычного, особенно когда носил мешки. Видно, крепко разбередил вчера рану. И это все время напоминало нам о нашей вине перед ним. А все-таки, если бы он засмеялся или пошутил, стало бы легче - на том и забылась бы наша размолвка.

Джамиля тоже старалась делать вид, что ничего особенного не произошло. Гордая, она хоть и смеялась, но я видел, что весь день ей было не по себе.

Мы поздно возвращались со станции. Данияр ехал впереди. А ночь выдалась великолепная. Кто не знает августовских ночей с их далекими и в то же время близкими, необыкновенно яркими звездами! Каждая звездочка на виду. Вон одна из них, будто заиндевевшая по краям, вся в мерцании ледяных лучиков, с наивным удивлением смотрит на землю с темного неба. Мы ехали по ущелью, и я долго глядел на нее. Лошади в охотку рысили к дому, под колесами поскрипывала щебенка. Ветер доносил из степи горькую пыльцу цветущей полыни, едва уловимый аромат остывающего спелого жита, и все это, смешиваясь с запахом дегтя и потной конской сбруи, слегка кружило голову.

С одной стороны над дорогой нависли поросшие шиповником затененные скалы, а с другой - далеко внизу в зарослях тальника и диких топольков бурунилась неугомонная Куркуреу. Изредка где-то позади со сквозным грохотом пролетали через мост поезда и, удаляясь, долго уносили за собой перестук колес.

Хорошо было ехать по прохладе, смотреть на колышущиеся спины лошадей, слушать августовскую ночь, вдыхать ее запахи. Джамиля ехала впереди меня. Бросив вожжи, она смотрела по сторонам и что-то тихонько напевала. Я понимал - ее тяготило наше молчание. В такую ночь невозможно молчать, в такую ночь хочется петь!

И она запела. Запела, быть может, еще и потому, что хотела как-то вернуть прежнюю непосредственность в наших отношениях с Данияром, хотела отогнать чувство своей вины перед ним. Голос у нее был звонкий, задорный, и пела она обыкновенные аильные песенки вроде: "Шелковым платочком помашу тебе" или "В дальней дороге милый мой". Знала она много песенок и пела их просто и задушевно, так что слушать ее было приятно. Но вдруг она оборвала песню и крикнула Данияру:

- Эй ты, Данияр, спел бы хоть что-нибудь! Джигит ты или кто?

- Пой, Джамиля, пой! - смущенно отозвался Данияр, попридержав лошадей. - Я слушаю тебя, оба уха навострил!

- А ты думаешь, у нас, что ли, ушей нет! Подумаешь, не хочешь - не надо! - И Джамиля снова запела.

Кто знает, зачем она просила его петь! Может, просто так, а может, хотела вызвать его на разговор. Скорее всего ей хотелось поговорить с ним, потому что спустя немного времени она снова крикнула:

- А скажи, Данияр, ты любил когда-нибудь? - и засмеялась.

Данияр ничего не ответил. Джамиля тоже умолкла.

"Нашла кого просить петь!" - усмехнулся я.

У речушки, пересекавшей дорогу, лошади, цокая подковами по мокрым серебристым камням, замедлили ход. Когда мы миновали брод, Данияр подстегнул коней и неожиданно запел скованным, прыгающим на выбоинах голосом:

Горы мои, сине белые горы,

Земля моих дедов, моих отцов!

Он вдруг запнулся, закашлялся, но уже следующие две строчки вывел глубоким, грудным голосом, правда чуть с хрипотцой:

Горы мои, сине-белые горы,

Тут он снова осекся, будто испугался чего-то, и замолчал.

Я живо представил себе, как он смутился. Но даже в этом робком, прерывистом пении было что-то необыкновенно взволнованное, и голос, должно быть, у него был хороший, просто не верилось, что это Данияр.

- Ты смотри! - не удержался я.

А Джамиля даже воскликнула:

- Где же ты был раньше? А ну пой, пой как следует!

Больше всего меня поразило, какой страстью, каким горением была насыщена сама мелодия. Я не знал, как это назвать, да и сейчас не знаю, вернее, не могу определить - только ли это голос или еще что-то более важное, что исходит из самой души человека, что-то такое, что способно вызвать у другого такое же волнение, способно оживить самые сокровенные думы.

Если бы я только мог хоть в какой-то мере воспроизвести песню Данияра! В ней почти не было слов, без слов раскрывала она большую человеческую душу. Ни до этого, ни после - никогда я не слышал такой песни: она не походила ни на киргизские, ни на казахские напевы, но в ней было и то и другое. Музыка Данияра вобрала в себя все самые лучшие мелодии двух родных народов и по-своему сплела их в единую неповторимую песню. Это была песня гор и степей, то звонко взлетающая, как горы киргизские, то раздольно стелющаяся, как степь казахская.

Я слушал и диву давался: "Так вот он, оказывается, какой, Данияр! Кто бы мог подумать!"

Мы уже ехали степью по мягкой, наезженной дороге, и напев Данияра теперь разворачивался вширь, новые и новые мелодии с удивительной гибкостью сменяли одна другую. Неужели он так богат? Что с ним произошло? Словно он только и ждал своего дня, своего часа!

И мне вдруг стали понятны его странности, которые вызывали у людей и недоумение и насмешки, - его мечтательность, любовь к одиночеству, его молчаливость. Я понял теперь, почему он просиживал целые вечера на караульной сопке и почему оставался один на ночь у реки, почему он постоянно прислушивался к неуловимым для других звукам и почему иногда вдруг загорались у него глаза и взлетали обычно настороженные брови. Это был человек, глубоко влюбленный. И влюблен он был, почувствовал я, не просто в другого человека; это была какая-то другая, огромная любовь - к жизни, к земле. Да, он хранил эту любовь в себе, в своей музыке, он жил ею. Равнодушный человек не мог бы так петь, каким бы он ни обладал голосом.

Когда, казалось, угас последний отзвук песни, ее новый трепетный порыв словно пробудил дремлющую степь. И она благодарно слушала певца, обласканная родным ей напевом. Широким плесом колыхались спелые сизые хлеба, ждущие жатвы, и предутренние блики перебегали по полю. Могучая толпа старых верб на мельнице шелестела листвой, за речкой догорали костры полевых станов, и кто-то, как тень, бесшумно скакал по-над берегом, в сторону аила, то исчезая в садах, то появляясь опять. Ветер доносил оттуда запах яблок, молочно-парной медок цветущей кукурузы и теплый дух подсыхающих кизяков.

Долго, самозабвенно пел Данияр. Притихнув, слушала его зачарованная августовская ночь. И даже лошади давно уже перешли на мерный шаг, будто боялись нарушить это чудо.

И вдруг на самой высокой, звенящей ноте Данияр оборвал песню и, гикнув, погнал лошадей вскачь. Я думал, что и Джамиля устремится за ним, и тоже приготовился, но она не шелохнулась. Как сидела, склонив голову на плечо, так и осталась сидеть, будто все еще прислушивалась к витающим где-то в воздухе звукам. Данияр уехал, а мы до самого аила не проронили ни слова. Да и надо ли было говорить, ведь словами не всегда и не все выскажешь.

С этого дня в нашей жизни, казалось, что-то изменилось. Я теперь постоянно ждал чего-то хорошего, желанного. С утра мы грузились на току, прибывали на станцию, и нам не терпелось побыстрее выехать отсюда, чтобы на обратном пути слушать песни Данияра. Его голос вселился в меня, он преследовал меня на каждом шагу: с ним по утрам я бежал через мокрый, росистый люцерник к стреноженным лошадям, а солнце, смеясь, выкатывалось из-за гор навстречу мне. Я слышал его голос и в мягком шелесте золотистого дождя пшеницы, подкинутой на ветер стариками веяльщиками, и в плавном, кружащем полете одинокого коршуна в степной выси, - во всем, что видел я и слышал, мне чудилась музыка Данияра.

А вечером, когда мы ехали по ущелью, мне каждый раз казалось, что я переношусь в иной мир. Я слушал Данияра, прикрыв глаза, и передо мной вставали удивительно знакомые, родные с детства картины: то проплывало в журавлиной выси над юртами весеннее кочевье нежных, дымчато-голубых облаков; то проносились по гудящей земле с топотом и ржанием табуны на летние выпасы, и молодые жеребцы с нестрижеными челками и черным диким огнем в глазах гордо и ошалело обегали на ходу своих маток; то спокойной лавой разворачивались по пригоркам отары овец; то срывался со скалы водопад, ослепляя глаза белизной всклокоченной кипени; то в степи за рекой мягко опускалось в заросли чия солнце, и одинокий далекий всадник на огнистой кайме горизонта, казалось, скакал за ним - ему рукой подать до солнца - и тоже тонул в зарослях и сумерках.

Широка за рекой казахская степь. Раздвинула она по обе стороны наши горы и лежит суровая, безлюдная. Но в то памятное лето, когда грянула война, загорелись огни по степи, затуманили ее горячей пылью табуны строевых коней, поскакали гонцы во все стороны. И помню, как с того берега кричал скачущий казах гортанным пастушьим голосом:

- Садись, киргизы, в седла: враг пришел! - и мчался дальше в вихрях и волнах знойного марева.

Всех подняла на ноги степь, и в торжественно-суровом гуле двинулись с гор и по долинам наши первые конные полки. Звенели тысячи стремян, глядели в степь тысячи джигитов, впереди на древках колыхались красные знамена, позади, за копытной пылью, бился о землю скорбно-величественный плач жен и матерей: "Да поможет вам степь, да поможет вам дух нашего богатыря Манаса!"

Там, где шел на войну народ, оставались горькие тропы.

И весь этот мир земной красоты и тревог раскрывал передо мной Данияр в своей песне. Где он этому научился, от кого он все это слышал? Я понимал, что так мог любить свою землю только тот, кто всем сердцем тосковал по ней долгие годы, кто выстрадал эту любовь. Когда он пел, я видел и его самого, маленького мальчика, скитающегося по степным дорогам. Может, тогда и родились у него в душе песни о родине? А может, тогда, когда он шагал по огненным верстам войны?

Слушая Данияра, я хотел припасть к земле и крепко, по-сыновьи обнять его только за то, что человек может так ее любить. Я впервые почувствовал тогда, как проснулось во мне что-то новое, чего я еще не умел назвать, но это было что-то неодолимое, это была потребность выразить себя, да, выразить, не только самому видеть и ощущать мир, но и донести до других свое видение, свои думы и ощущения, рассказать людям о красоте нашей земли так же вдохновенно, как умел это делать Данияр. Я замирал от безотчетного страха и радости перед чем-то неизвестным. Но я тогда еще не понимал, что мне нужно взять в руки кисть.

Я любил рисовать с детства. Я срисовывал картинки с учебников, и ребята говорили, что у меня получается "точь-в-точь". Учителя в школе тоже хвалили меня, когда я приносил рисунки в нашу стенгазету. Но потом началась война, братья ушли в армию, а я бросил школу и пошел работать в колхоз, как и все мои сверстники. Я забыл про краски и кисти и не думал, что когда-нибудь вспомню про них. Но песни Данияра всполошили мою душу. Я ходил, точно во сне, и смотрел на мир изумленными глазами, будто видел все впервые.

А как изменилась вдруг Джамиля! Словно и не было той бойкой, языкастой хохотушки. Весенняя светлая грусть застилала ее притушенные глаза. В дороге она постоянно о чем-то упорно думала. Смутная, мечтательная улыбка блуждала на ее губах, она тихо радовалась чему-то хорошему, о чем знала только она одна. Бывало, взвалит мешок на плечи, да так и стоит, охваченная непонятной робостью, точно перед ней бурный поток и она не знает, идти ей или не идти. Данияра она сторонилась, не смотрела ему в глаза.

c удовольствием поддерживаем!

Клуб ЭКОосознанности Новая ЭРА /Томск

В день Земли наш клуб "Новая ЭРА" хочет подарить вам любовь, нежность и показать красоту и радость жизни на нашей чудесной планете.
Наш проект "ДОЧЕРИ ЗЕМЛИ" - это благодарность Земле и мягкая просьба любить и беречь ее.
В течение недели мы будем выкладывать признания в любви Земле в стихах, которые читают студентки Биологического института ТГУ в Сибирском ботаническом саду.

Благодарим директора Сибирского Ботанического сада Ямбурова М.С, руководителя "UNIVOL" ТГУ Буякову К.И., Медиа-центр ППОС ТГУ и видеографа Киру Петрову за оказанную помощь.

Чингиз Айтматов "Джамиля",отрывок о любви к Земле и Родине.

— Эй ты, Данияр, спел бы хоть что-нибудь! Джигит ты или кто?

— Пой, Джамиля, пой! — смущенно отозвался Данияр, попридержав лошадей.
Показать полностью.

— Я слушаю тебя, оба уха навострил!

— А ты думаешь, у нас, что ли, ушей нет! Подумаешь, не хочешь — не надо! — И Джамиля снова запела.

— А скажи, Данияр, ты любил когда-нибудь? — и засмеялась.

Данияр ничего не ответил. Джамиля тоже умолкла.

Горы мои, сине белые горы,

Земля моих дедов, моих отцов!

Горы мои, сине-белые горы,

Тут он снова осекся, будто испугался чего-то, и замолчал.

— Ты смотри! — не удержался я.

А Джамиля даже воскликнула:

— Где же ты был раньше? А ну пой, пой как следует!

Больше всего меня поразило, какой страстью, каким горением была насыщена сама мелодия. Я не знал, как это назвать, да и сейчас не знаю, вернее, не могу определить — только ли это голос или еще что-то более важное, что исходит из самой души человека, что-то такое, что способно вызвать у другого такое же волнение, способно оживить самые сокровенные думы.

Если бы я только мог хоть в какой-то мере воспроизвести песню Данияра! В ней почти не было слов, без слов раскрывала она большую человеческую душу. Ни до этого, ни после — никогда я не слышал такой песни: она не походила ни на киргизские, ни на казахские напевы, но в ней было и то и другое. Музыка Данияра вобрала в себя все самые лучшие мелодии двух родных народов и по-своему сплела их в единую неповторимую песню. Это была песня гор и степей, то звонко взлетающая, как горы киргизские, то раздольно стелющаяся, как степь казахская.

И мне вдруг стали понятны его странности, которые вызывали у людей и недоумение и насмешки, — его мечтательность, любовь к одиночеству, его молчаливость. Я понял теперь, почему он просиживал целые вечера на караульной сопке и почему оставался один на ночь у реки, почему он постоянно прислушивался к неуловимым для других звукам и почему иногда вдруг загорались у него глаза и взлетали обычно настороженные брови. Это был человек, глубоко влюбленный. И влюблен он был, почувствовал я, не просто в другого человека; это была какая-то другая, огромная любовь — к жизни, к земле. Да, он хранил эту любовь в себе, в своей музыке, он жил ею. Равнодушный человек не мог бы так петь, каким бы он ни обладал голосом.

С этого дня в нашей жизни, казалось, что-то изменилось. Я теперь постоянно ждал чего-то хорошего, желанного. С утра мы грузились на току, прибывали на станцию, и нам не терпелось побыстрее выехать отсюда, чтобы на обратном пути слушать песни Данияра. Его голос вселился в меня, он преследовал меня на каждом шагу: с ним по утрам я бежал через мокрый, росистый люцерник к стреноженным лошадям, а солнце, смеясь, выкатывалось из-за гор навстречу мне. Я слышал его голос и в мягком шелесте золотистого дождя пшеницы, подкинутой на ветер стариками веяльщиками, и в плавном, кружащем полете одинокого коршуна в степной выси, — во всем, что видел я и слышал, мне чудилась музыка Данияра.

А вечером, когда мы ехали по ущелью, мне каждый раз казалось, что я переношусь в иной мир. Я слушал Данияра, прикрыв глаза, и передо мной вставали удивительно знакомые, родные с детства картины: то проплывало в журавлиной выси над юртами весеннее кочевье нежных, дымчато-голубых облаков; то проносились по гудящей земле с топотом и ржанием табуны на летние выпасы, и молодые жеребцы с нестрижеными челками и черным диким огнем в глазах гордо и ошалело обегали на ходу своих маток; то спокойной лавой разворачивались по пригоркам отары овец; то срывался со скалы водопад, ослепляя глаза белизной всклокоченной кипени; то в степи за рекой мягко опускалось в заросли чия солнце, и одинокий далекий всадник на огнистой кайме горизонта, казалось, скакал за ним — ему рукой подать до солнца — и тоже тонул в зарослях и сумерках.

— Садись, киргизы, в седла: враг пришел! — и мчался дальше в вихрях и волнах знойного марева.

Там, где шел на войну народ, оставались горькие тропы…

прощёное воскресенье, непрошеный гость, незваный гость, гостиный, гостинец, гостиница, гостиная, златокованый, посажёный отец, названый брат, ветреный, конченый человек, приданое, мудрёный, ряженый, смышлёный, юный, румяный, пьяный, пряный, бешеный, рдяный, рьяный, свиной, жёваный, кованый, клёваный, вареник, драник, труженик, мученик, труженица, мученица, серебряник, бессребреник, масленица, костяника, пудреница, ольшаник, путаница, торфяник, длина, истина.

— Главная — Сочинение ЕГЭ

(1)Куда только не занесут охотника ноги!

(2)Меня затащили они в скалистый распадок, где вдруг увидел я во мшистых камнях, среди горной репы и колючек, землянику в цвету. (3)Октябрь месяц, глухая осень, лист почти весь упал, иней и утренник звонкий не один уж выдавался, а земляника цветет!

(4)Я наклонился к ней. (5)На тощеньком стебельке в багровых листьях жил и растерянно глядел на осенний мир беленький цветок. (6)Холодом подпалило округлые лепестки его. (7)Ягодка, только еще зародившаяся, черной точкой светилась в цветке, и умерла уже ягодка, цветку оставалось жить день, от силы два.

(8)И тут в моей памяти неожиданно всплыла сцена, увиденная на станции Комарихинская.

(9)Толпа рыбаков и пассажиров, ждущая поезд, как по команде повернула головы в одну сторону.

(10)От пакгауза двигалась безногая девушка. (11)Она опиралась взятыми в руки деревянными колодками и бросала вперед свое коротенькое тело в кожаной корзине. (12)И была она не в тряпье, не грязная и не пьяная. (13)Непривычная она была, и оттого все смолкли и загляделись на нее: в зеленом ярком берете, из-под которого выбивались льняные кудряшки, голубоглазая, в модной блузке.

(14)Рядом с девушкой шла пожилая женщина, должно быть, мать. (15)Они о чем-то разговаривали, и нарядная девушка делала вид, что не замечает оторопелых лиц и очень она занята разговором.

(16)Так они миновали перрон, людей, и такой бы она и осталась, независимой, гордой, но перрон кончился, и нужно было девушке с женщиной переходить пути.

(17)Она перебросила легкое тело через один рельс, через другой, и внезапно корзинкою задела за третий. (18)Корзинка легко отделилась от девушки, выпало из нее короткое тело.

(19)Девушка упала на бок. (20)Берет зеленый тоже упал, и кудряшки рассыпались, завалили щеку и глаза девушки.

(21)И кто-то уже загоготал в толпе по-жеребячьи, и кто-то уже облаял загоготавшего…

(22)Женщина подняла девушку, усадила в корзинку, отряхнула берет, надела на голову девушки, да еще и поправила его, чтобы сидел на кудрях ладом. (23)И они последовали дальше.

(24)Но перед тем как перебросить свое тело через рельс, девушка обернулась, глянула на нас и.

(25)И с тех пор я ношу тот взгляд в себе. (26)Он пробил меня до самого сердца.

(30)И знаю ведь, ничего банальнее нет, чем сравнение этой девушки с земляникой, не к месту и не ко времени расцветшей на речном скалистом обрыве. (31)Но ничего не поделаешь — так они и живут в памяти рядом: цветок, что никогда не станет ягодой, и девушка, которой не видеть счастья…

Могут ли люди с ограниченными возможностями быть счастливы? Именно этот вопрос находится в центре внимания В. Астафьева в предложенном для анализа тексте.

Размышляя над этой проблемой, писатель описывает ягоду земляники, выросшую на скалистом обрыве: "На тощеньком стебельке в багровых листьях жил и растерянно глядел на осенний мир беленький цветок. Ягодка, только еще зародившаяся, черной точкой светилась в цветке, и умерла уже ягодка, цветку оставалось жить день, от силы два". Этот пример показывает, как разные внешние обстоятельства вроде неудачного места прорастания или неподходящего времени года могут загубить только зародившуюся жизнь. Глядя на умирающее растение, автор вспоминает безногую девушку, встреченную им однажды на станции. Выделяющаяся из толпы, она была осмеяна за то, что не смогла перейти пути и упала: "И кто-то уже загоготал в толпе по-жеребячьи, и кто-то уже облаял загоготавшего". Если бы не инвалидность, которая и привлекла так много внимания, падение бедной девушки, вероятно, никто бы и не заметил. Обиженной и оскорблённой, ей оставалось только кинуть надменный взгляд с пробивающейся сквозь него тревогой на взволнованную толпу. На этом примере мы видим, какой дискомфорт может вызвать избыток внимания, обусловленный интересом к физическому изъяну. Оба примера, дополняя друг друга, помогают понять, насколько сложно может быть людям с ограниченными возможностями адаптироваться в обществе, приспособиться к нему.

Авторская позиция понятна. В. Астафьев считает, что инвалидность - это приговор, с которым сложно достичь счастья. Известному писателю искренне жаль людей, которым пришлось столкнуться с подобным недугом.

Я не согласна с мнением автора и считаю, что человек, несмотря на все трудности, всегда может прожить достойную и полную радостей жизнь. Счастье каждого человека зависит от него самого, и общественное мнение не собьёт тебя с пути, если ты сам в себе будешь уверен.

Для доказательства своей точки зрения приведу в пример историю американской пловчихи Джессики Лонг. Родившись с дефектом нижних конечностей, она не пала духом и стала активно заниматься спортом. На данный момент девушка является многократной чемпионкой паралимпиад и чемпионатов мира по плаванию и утверждает, что абсолютно довольна своей судьбой и проживает счастливую жизнь.

Таким образом, инвалидность действительно может привнести в жизнь массу трудностей, но она точно не может лишить человека счастья. Американский писатель Дейл Карнеги писал: "Счастье не зависит от внешних условий. Оно зависит от условий внутренних".

В соответствии с критериями проверки сочинений формата ЕГЭ 2021 ваша работа оценивается следующим образом.

К1 - Формулировка проблем исходного текста: + 1 балл

Проблема определена верно, сформулирована корректно.

K2 - Комментарий + 4 балла

Пример 1 (увиденная рассказчиком земляника) в сочинении указан, пояснен.

Пример 2 (девушка-инвалид на станции) указан, пояснен.

Взаимосвязь между примерами определена верно, но не проанализирована (сделана попытка). Будьте предельно внимательны с таким типом связи, как дополнение. Эксперты в этом году будут с пристрастием относиться в этому виду связи. Нужно быть очень убедительным (в идеале нужно проанализировать каждый пример (что привносит один? а что другой?).

K3 - Отражение позиции автора исходного текста: + 1 балл

На мой взгляд, позиция автора относительно поставленной проблемы определена не совсем корректно.

Хорошо, что у Вас есть вот эта мысль: "Известному писателю искренне жаль людей, которым пришлось столкнуться с подобным недугом". Это как-то смягчает категоричность формулировки.

K4 - Отношение к позиции автора по проблеме исходного текста: + 1 балл

Отношение к позиции автора содержит согласие, тезис, обоснование тезиса.

K5 - Смысловая цельность, речевая связность и последовательность изложения: + 2 балла.

K6 - Точность и выразительность речи + 1 балл

Так как К10- 1 балл, снимается балл за К6.

K7 - Соблюдение орфографических норм: + 3 балла.

K8 - Соблюдение пунктуационных норм: + 3 балла.

K9 - Соблюдение грамматических норм: + 2 балла.

K10 - Соблюдение речевых норм: + 1 балл

Счастье каждого человека зависит от него самого, и общественное мнение не собьёт тебя с пути, если ты сам в себе будешь уверен.

Обиженной и оскорблённой, ей оставалось только кинуть надменный взгляд с пробивающейся сквозь него тревогой на взволнованную толпу.

K11 - Соблюдение этических норм: + 1 балл.

К12 - Соблюдение фактологической точности в фоновом материале: + 0 баллов

Глядя на умирающее растение, автор вспоминает безногую девушку, встреченную им однажды на станции.

Общие рекомендации: следует усилить работу над содержанием сочинения (анализ связи в комментарии). Уверена, что Вы сможете набрать на ЕГЭ по русскому языку высокие баллы. Удачи!

В чём заключается ценность жизни? Наверное, каждый когда-нибудь задавался этим вопросом, однако далеко не каждый находит ответ. Порой его находят в самый опасный момент, на границе жизни и смерти. Именно проблему ценности жизни поднимает в своём произведении А. Ю. Генатулин.

В данном тексте рассказчик повествует читателям историю из тех времён, когда он воевал на фронте. Оказавшись под прицелом снайпера, рассказчик в панике пытался найти способ спастись, но пуля достигла его, а точнее приклад его автомата.

Позиция автора ясна. А. Ю. Генатулин считает, что перед лицом смерти человек по-настоящему осознаёт всю ценность своей жизни и начинает бороться за неё.

Я согласен с мнением автора, так как желание выжить свойственно любому живому существу, и человек не является исключением.

Таким образом, мы можем сказать, что перед лицом смерти человек действительно способен по-настоящему осознать всю ценность своей жизни, однако для некоторых это может быть далеко не настолько важной вещью, чтобы ради неё отказаться от собственных идеалов.

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Текст 1: О чрезвычайной солености Мертвого моря, уникальном составе его воды, обладающей целебными свойствами, знают многие.

Текст 2: Я успел выкопать окопчик только по колено, как вдруг оглушительный хлопок возле самого уха, как будто щелкнули пастушьим кнутом.

ОТВЕТ

3, 5
именно поэтому
2
цепочка
двойную
профессора
6, 8, 2, 3, 4
сиреневый
посомневаться, перевоплотиться
привередливый
обиженный
невысоко
впоследствии, нипочем
1, 2
3, 5
1, 2, 3, 4
1, 2, 3, 4, 6, 7
1, 4
1, 5
назад
1, 3, 5
1, 3, 4
смерть, жизнь
19
5, 9, 7, 1

Проблема влияния чувства самосохранения на поведения человека в ситуации, угрожающей жизни.
= Как влияет чувство самосохранения на поведение человека в минут смертельной опасности?
В смертельно опасной ситуации чувство самосохранения порождает в человеке стремление спастись, выжить.
Проблема осознания ценности жизни.
= Когда человек особенно остро осознаёт ценность жизни?
Осознание ценности жизни становится более полным через переживание и осмысление смерти.

Условие

Напишите сочинение по прочитанному тексту.

Сформулируйте одну из проблем, поставленных автором текста.

Прокомментируйте сформулированную проблему. Включите в комментарий два примера-иллюстрации из прочитанного текста, которые, по Вашему мнению, важны для понимания проблемы исходного текста (избегайте чрезмерного цитирования).

Сформулируйте позицию автора (рассказчика). Напишите, согласны или не согласны Вы с точкой зрения автора прочитанного текста. Объясните почему. Своё мнение аргументируйте, опираясь в первую очередь на читательский опыт, а также на знания и жизненные наблюдения (учитываются первые два аргумента).

Объём сочинения — не менее 150 слов.

Работа, написанная без опоры на прочитанный текст (не по данному тексту), не оценивается. Если сочинение представляет собой пересказанный или полностью переписанный исходный текст без каких бы то ни было комментариев, то такая работа оценивается нулём баллов.

Сочинение пишите аккуратно, разборчивым почерком.

Текст:

(1)Я успел выкопать окопчик только по колено, как вдруг оглушительный хлопок возле самого уха, как будто щёлкнули пастушьим кнутом. (2)Этот звук мне был уже знаком: разрывная пуля. (3)И медленное падение срезанной ветки тальника — подтверждение моей догадки, хотя никакого выстрела я и не слышал. (4)Снайпер притаился за озером и стрелял издалека. (5)В воображении я увидел себя глазами снайпера в перекрестье оптического прицела и почувствовал всю свою беззащитность, беспомощность перед этим чёрным крестиком, упавшим на мои семнадцать прожитых лет чёрной тенью намогильного креста. (6)Я ощущал этот крестик на своей коже, как будто холодное дуло карабина упёрлось в моё тело. (7)Я физически ощущал эту маленькую точку, как бы уже очерченную краснотой от вдавленного в живую плоть металла, эту зудящую точку, куда должна войти раскалённая разрывная пуля.

(8)Опять я не услышал выстрела. (9)Пуля на этот раз шлёпнулась рядом в землю, разорвалась, и меня обдало ошмётками влажного перегноя. (10)Тут я понял: третий раз он не промажет. (11)Стрелять было бесполезно — я не видел противника, а в окопчике мог спрятать лишь ноги. (12)Оставалось только бежать. (13)Куда? (14)Я оглянулся.

(15)В ста шагах от меня темнела распахнутая дверь бани. (16)Спасительный выход из смерти, манящая лазейка в жизнь. (17)И я побежал.

(18)Баня стояла чуть в стороне от кустика, и я бежал под небольшим углом по отношению к предполагаемому полёту пули. (19)По ходу моего бега снайпер перемещал перекрестье оптического прицела, стараясь удержать его на моей спине, чуть пониже левой лопатки. (20)Стояла задумчивая тишина белой ночи, или уже наступило туманное утро, умиротворяюще кричал где-то коростель — и меня убивали.

(21)Снайпер понял наконец, что я бегу к бане, взял в перекрестье темнеющий дверной проем, как раз середину, на уровне моей поясницы. (22)Я бежал. (23)Убегал от пули, но бежал под выстрел. (24)Бежал, чувствуя себя трепетной свечой на ветру, хрупким сосудом, полным горячей крови, живой плотью, боящейся увечья, боли, смерти. (25)Ещё шаг, ещё рывок. (26)Вот уже рядом распахнутая дверь предбанника. (27)Рывок — и я в дверном проёме. (28)И раздался хлопок разрывной пули, такой оглушительный, словно стреляли в упор, и я, продырявленный насквозь, с разорванными в клочья внутренностями, как подкошенный упал лицом вниз. (29)И как бы все ещё продолжая бег по инерции, в порыве этого яростного бега, на животе прополз через предбанник в баню.

(30)Первым делом я ощупал рану. (31)Раны не было, крови не было. (32)Промазал! (33)Чуть-чуть запоздал, чуть замешкал, рука дрогнула. (34)Во что ж попал тогда? (35)Я привстал, чтобы отодвинуться дальше от двери, и разбитый в щепки приклад автомата поволокся по полу на ремне. (36)Когда я бежал, автомат держал в правой руке, прижав к боку, как раз на уровне поясницы. (37)Что, если бы он взял чуть-чуть левее?!

(46)А я вот живу. (47)И всю жизнь бегу, бегу, ощущая на спине чёрную тень крестика, бегу через годы к чёрному проёму банной двери, убегаю от смерти или бегу туда, где ждёт меня неотвратимый выстрел. (48)"А что, если он возьмёт чуть-чуть левее!" (49)И звучит, звучит в душе моей трагически-торжественное чувство войны.

Анатолий Юмабаевич Генатулин — российский писатель XX века.

Пояснение

Проблема влияния чувства самосохранения на поведение человека в ситуации, угрожающей жизни.

Как влияет чувство самосохранения на поведение человека в минуты смертельной опасности?

Читайте также: