Сочинение рассуждение на тему псевдоним тэффи по номеру 9 класс
Обновлено: 04.07.2024
Тэффи – псевдоним Надежды Лохвицкой, великой русской писательницы. Тэффи родилась в конце девятнадцатого века в Петербурге, в семье адвоката. Отец, профессор права, был автором нескольких книг по юриспруденции и славился редким остроумием, которое, очевидно, передалось и дочери. Семья была довольно большой, но обеспеченной: все дети получили хорошее образование. Две дочери позже стали писательницами, а сын – генералом.
Надя Лохвицкая с детства увлекалась литературой и много читала. Еще учась в гимназии, Надя и старшая Мария начали писать стихи. Мария позже стала известной поэтессой, печатавшейся под псевдонимом Мирра Лохвицкая. Ее даже называли русской Сафо. Надежда начинает печататься только с 1904 года – на семейном совете решено было, чтобы сестры не печатались одновременно, а печатались по старшинству. Свой псевдоним Надежда берет из сказки Киплинга.
В СССР творчество Тэффи длительно замалчивалось. Во второй половине 60-х годов ее произведения ненадолго появились на прилавках, а потом опять – длительное забвение. Почему – сказать трудно.
Семья
Надежда Александровна Лохвицкая появилась на свет в 1872 г. в знатной дворянской семье, где каждый так или иначе пробовал писать. Ее прадед был автором мистических стихов, отец известен своими научными трудами, а старшая сестра Мария прославилась как поэтесса Мирра Лохвицкая. Старший брат Николай тоже пробовал себя в роли писателя и поэта, но в итоге стал генералом белой армии. Другая сестра Елена стала переводчиком.
Окончив в 1890 г. гимназию, Надежда вышла замуж за поляка Владислава Бучинского, но спустя 10 лет они развелись: трое детей, домашний быт, семейная рутина никак не соответствовали ее живому и энергичному характеру. Бучинский с детьми уехал в Польшу, а Тэффи продолжала расти как гениальный сатирик и прозаик.
Интересные ответы
Псевдоним
Первое стихотворение Надежды под ее девичьей фамилией Лохвицкая было опубликовано в 1901 г. после развода с мужем В. Бучинским. Хотя она увлекалась всю жизнь поэзией и издала три сборника, прославилась она совсем не из-за стихов. После публикации стихотворения Тэффи была смущена: она не ожидала, что оно будет опубликовано. Ей казалось неловким показывать свои стихи читателям, когда ее старшая сестра уже была признанной и известной поэтессой. Возможно, эта ситуация и подтолкнула ее к взятию творческого псевдонима.
О создании своего псевдонима сама писательница рассказывала: написав пьесу, она захотела подписать ее таким именем, которое принесло бы счастье. Ей подумалось, что счастливы всегда дураки, а ей был известен один такой дурак по имени Степан, которого домашние называли Стеффи. Отбросив букву из его имени, Надежда взяла себе псевдоним Тэффи. Пьеса имела успех, и все свои будущие произведения писательница подписывала этим псевдонимом. Впрочем, существует и другая версия – так звали героиню из рассказа Р. Киплинга.
Примечания
Белый пароход
Как и многие другие представители интеллигенции, Тэффи восприняла Февральскую революцию 1917 г. с воодушевлением. Однако октябрь того же года показал, что террор, насилие и несправедливость лишь набрали силу, и такое положение вещей было неприемлемо для писательницы как при царском, так и при большевистском режиме.
В 1918 г. по приглашению антерпренера Тэффи отправилась в Киев и Одессу, уверенная, что это лишь литературные гастроли, и она скоро вернется домой. Однако вместо Петербурга Тэффи попала в Константинополь, а осенью 1919 г. она переехала в Париж, где жила до самой смерти.
Покидать Россию писательница не собиралась: до революции она была любимицей читаталей и пользовалась невероятным успехом. Сам Николай II восхищался ее рассказами, а в честь Тэффи были названы конфеты и духи – это ли не успех? Но та эпоха ушла, и вместе с ней пришлось уйти и Тэффи.
Библиография
Издания, подготовленные Тэффи
- Семь огней. — СПб.: Шиповник, 1910
- Юмористические рассказы. Кн. 1. — Спб.: Шиповник, 1910
- Юмористические рассказы. Кн. 2 (Человекообразные). — СПб.: Шиповник, 1911
- И стало так. — СПб.: Новый сатирикон, 1912
- Карусель. — СПб.: Новый сатирикон, 1913
- Миниатюры и монологи. Т. 1. — СПб.: изд. М. Г. Корнфельда, 1913
- Восемь миниатюр. — Пг.: Новый сатирикон, 1913
- Дым без огня. — СПб.: Новый сатирикон, 1914
- Ничего подобного, Пг.: Новый сатирикон, 1915
- Миниатюры и монологи. Т. 2. — Пг.: Новый сатирикон, 1915
- Неживой зверь. — Пг.: Новый сатирикон, 1916
- И стало так. 7-е изд. — Пг.: Новый сатирикон, 1917
- Вчера. — Пг.: Новый сатирикон, 1918
- Дым без огня. 9-е изд. — Пг.: Новый сатирикон, 1918
- Карусель. 4-е изд. — Пг.: Новый сатирикон, 1918
- Так жили. — Париж, 1920
- Чёрный ирис. — Стокгольм, 1921
- Сокровища земли. — Берлин, 1921
- Тихая заводь. — Париж, 1921
- Рысь. — Берлин, 1923
- Passiflora. — Берлин, 1923
- Шамран. Песни Востока. — Берлин, 1923
- Вечерний день. — Прага, 1924
- Городок. — Париж, 1927
- Книга Июнь. — Париж, 1931
- Авантюрный роман. — Париж, 1931
- Воспоминания. — Париж, 1931
- Ведьма. — Париж, 1936
- О нежности. — Париж, 1938
- Зигзаг. — Париж, 1939
- Все о любви. — Париж, 1946
- Земная радуга. — Нью-Йорк, 1952
- Жизнь и воротник
- Митенька
- Вдохновенье
- Свои и чужие
Публикации в СССР
- Взамен политики. Рассказы. — М.—Л.: ЗиФ, 1926
- Вчера. Юмористич. рассказы. — Киев: Космос, 1927
- Танго смерти. — М.: ЗиФ, 1927
- Сладкие воспоминания. — М.-Л.: ЗиФ, 1927
Собрания сочинений
- Собрание сочинений [в 7 тт.]. Сост. и подг. текстов Д. Д. Николаева и Е. М. Трубиловой. — М.: Лаком, 1998—2005.
- Собр. соч.: В 5 т. — М.: Книжный клуб ТЕРРА, 2008
Другое
В эмиграции
В Париже писательница Тэффи организовала литературный салон, в котором частыми гостями были Бунин, Мережковский, Гиппиус. Тэффи постоянно заботилась о нуждах соотечественников, которых в то время было чрезвычайно много во Франции – революция изменила многое.
Это было самое продуктивное время. За 20 лет, прошедших с отъезда из России и до начала войны, читатель увидел 19 сборников рассказов – впечатляющее количество. Многие театры ставили спектакли по пьесам Тэффи. Русские эмигранты от Европы до Китая читали произведения Надежды Тэффи, и живой оптимизм писательницы скрашивал непростую жизнь тех, кому пришлось покинуть родину.
Нелегко было во время войны. В оккупированной нацистами Франции комфортно жилось лишь тем, кто сотрудничал с оккупантами, и Тэффи к ним не относилась. В биографии Тэффи это было тяжелое, нищее и голодное время. Из-за этого в 1943 г. в Америке даже пронесся слух о ее смерти. Узнав об этом, писательница с юмором писала своей дочери, что только что вернулась с кладбища, правда не как покойница, а просто навещала своего умершего мужа Павла Тикстена.
П. А. Тикстен стал ее гражданским мужем в Париже, он умер в 1935 г., и Тэффи нежно и с любовью ухаживала за ним до последней минуты.
Личная жизнь
Писательница стремилась оставаться загадкой и ограничивала доступ журналистов к личной жизни, а на вопросы о возрасте отвечала, что чувствует себя 13-летней. Известно, что женщина увлекалась мистикой и очень любила кошек, особенно последнего питомца, страдавшего от ожирения. В зрелые годы Тэффи пыталась наладить общение с подросшими детьми, но из троих отпрысков на контакт пошла только старшая Валерия.
Ужиться с дамой, знавшей себе цену и весьма рассеянной в быту, удалось второму супругу – сыну бывшего калужского фабриканта Павлу Александровичу Тикстону. Надежда Александровна считала второго мужа лучшим человеком на земле, а когда болезнь обездвижила его, трогательно ухаживала за супругом. В последние годы жизни писательницы заботы о ее материальном обеспечении взял на себя филантроп С. С. Атран.
Рассказы как любимый жанр
Биография Тэффи и ее литературное наследие впечатляют, но особенно интересно то, какие разные темы и разные настроения были в ее произведениях.
Ее любимым жанром, бесспорно, был рассказ. В уже упоминаемом цикле рассказов об эмиграции присутствуют разные мотивы и темы. Часть персонажей имеет трагичную и тяжелую судьбу: им пришлось столкнуться не только с нищетой, но и с одиночеством, а его пережить труднее всего. Невероятно жалко одинокого доцента, живущего в холодной квартире. Он обнаруживает муху и начинает заботиться о ней, а впоследствии умирает сам от воспаления легких. И смерть его уже не так трагична, ведь он был не один – он был с мухой.
Любопытно, что в 20-е годы эти рассказы Надежды Тэффи Ленин пытался использовать для пропаганды того, что эмиграция – это не выход. В творчестве писательницы был цикл рассказов о трагедии русского человека в эмиграции, однако когда Тэффи узнала о такой интерпретации ее работы, она пришла в ярость и выступила с публичным обвинением советских властей.
Также особый интерес у писательницы Тэффи вызывали люди, которые даже в условиях эмиграции смогли сохранить наивную русскую душу и веру в людей.
Критика
. Кроме того, её творчество высоко ценили Александр Куприн, Дмитрий Мережковский и Фёдор Сологуб[17].
Литературная энциклопедия 1929—1939 сообщает о поэтессе крайне размыто и негативно:
Дореволюционное творчество
Биография Надежды Тэффи
Надежда Александровна Лохвицкая родилась 9 [21] мая (по другим данным — 26 апреля [8 мая] 1872 года в Санкт-Петербурге (по другим сведениям – в Волынской губ.). Точная дата и место рождения Н.А. Тэффи неизвестны.
В 1892 году, после рождения первой дочери, поселилась вместе со своим первым мужем Владиславом Бучинским в его имении под Могилёвом. В 1900 году, уже после рождения второй дочери Елены и сына Янека, разошлась с мужем и переехала в Петербург, где начала литературную карьеру.
Но Тэффи вошла в историю отечественной литературы не как поэт-символист, а как автор юмористических рассказов, новелл, фельетонов, которые пережили своё время и навсегда остались любимыми читателем.
Всего до эмиграции писательница опубликовала 16 сборников, а за всю жизнь — более 30. Кроме того, Тэффи написала и перевела несколько пьес.
Осенью 1919 она была уже в Париже, а в феврале 1920 в парижском литературном журнале появились два её стихотворения, в апреле она организовала литературный салон. В 1922—1923 жила в Германии.
С середины 1920-х жила в фактическом браке с Павлом Андреевичем Тикстоном (ум. 1935).
Вторая мировая война застала Тэффи в Париже, где она осталась из-за болезни. Она не сотрудничала ни в каких изданиях коллаборационистов, хотя голодала и бедствовала. Время от времени она соглашалась выступить с чтением своих произведений перед эмигрантской публикой, которой с каждым разом становилось всё меньше.
Григорий Распутин; Владимир Ленин; Александр Керенский; Александра Коллонтай; Фёдор Сологуб; Константин Бальмонт; Илья Репин; Аркадий Аверченко; Зинаида Гиппиус; Дмитрий Мережковский; Леонид Андреев; Алексей Ремизов; Александр Куприн; Иван Бунин; Игорь Северянин; Мишши Сеспель; Всеволод Мейерхольд.
Тэффи планировала писать о героях Л. Н. Толстого и М. Сервантеса, обойдённых вниманием критики, но этим замыслам не суждено было осуществиться. 30 сентября 1952 года в Париже Тэффи отпраздновала именины, а всего через неделю — 6 октября скончалась. Спустя два дня её отпели в Александро-Невском соборе в Париже и похоронили на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Библиография
Издания, подготовленные Тэффи
- Семь огней. — СПб.: Шиповник, 1910
- Юмористические рассказы. Кн. 1. — Спб.: Шиповник, 1910
- Юмористические рассказы. Кн. 2 (Человекообразные). — СПб.: Шиповник, 1911
- И стало так. — СПб.: Новый сатирикон, 1912
- Карусель. — СПб.: Новый сатирикон, 1913
- Миниатюры и монологи. Т. 1. — СПб.: изд. М. Г. Корнфельда, 1913
- Восемь миниатюр. — Пг.: Новый сатирикон, 1913
- Дым без огня. — СПб.: Новый сатирикон, 1914
- Ничего подобного, Пг.: Новый сатирикон, 1915
- Миниатюры и монологи. Т. 2. — Пг.: Новый сатирикон, 1915
- Неживой зверь. — Пг.: Новый сатирикон, 1916
- И стало так. 7-е изд. — Пг.: Новый сатирикон, 1917
- Вчера. — Пг.: Новый сатирикон, 1918
- Дым без огня. 9-е изд. — Пг.: Новый сатирикон, 1918
- Карусель. 4-е изд. — Пг.: Новый сатирикон, 1918
- Так жили. — Париж, 1920
- Чёрный ирис. — Стокгольм, 1921
- Сокровища земли. — Берлин, 1921
- Тихая заводь. — Париж, 1921
- Рысь. — Берлин, 1923
- Passiflora. — Берлин, 1923
- Шамран. Песни Востока. — Берлин, 1923
- Вечерний день. — Прага, 1924
- Городок. — Париж, 1927
- Книга Июнь. — Париж, 1931
- Авантюрный роман. — Париж, 1931
- Воспоминания. — Париж, 1931
- Ведьма. — Париж, 1936
- О нежности. — Париж, 1938
- Зигзаг. — Париж, 1939
- Все о любви. — Париж, 1946
- Земная радуга. — Нью-Йорк, 1952
- Жизнь и воротник
- Митенька
- Вдохновенье
- Свои и чужие
Публикации в СССР
- Взамен политики. Рассказы. — М.—Л.: ЗиФ, 1926
- Вчера. Юмористич. рассказы. — Киев: Космос, 1927
- Танго смерти. — М.: ЗиФ, 1927
- Сладкие воспоминания. — М.-Л.: ЗиФ, 1927
Собрания сочинений
- Собрание сочинений [в 7 тт.]. Сост. и подг. текстов Д. Д. Николаева и Е. М. Трубиловой. — М.: Лаком, 1998—2005.
- Собр. соч.: В 5 т. — М.: Книжный клуб ТЕРРА, 2008
Другое
С юмором до самого конца
Последние годы жизни Надежда Александровна Тэффи была тяжело и мучительно больна. Но несмотря на это, она продолжала острить, шутить и никогда никому не омрачала настроение своим состоянием, хотя было видно, что она очень устала жить.
В творчестве писательницы стало меньше сарказма и язвительности, но стала преобладать некая мягкость, трепетность. Особенно это нашло свое отражение в поэзии.
Тэффи скончалась 5 октября 1952 г., не забытая и окруженная немногочисленными еще живыми друзьями. Ее могила находится на кладбище Сен-Женевьев де Буа в Париже.
Упражнение № 175 из решебника ГДЗ на учебник по Русскому языку 9 класса от авторов Л.А. Тростенцова, Т.А. Ладыженская, А.Д. Дейкина, О.М. Александрова. Готовое домашнее задание актуально на 2014-2018 годы.
Прочитайте юмористический рассказ талантливого писателя Серебряного века русской литературы Н. А. Бучинской, известной под псевдонимом Тэффи.
Какое отношение автора к себе проявляется в этом рассказе?
Меня часто спрашивают о происхождении моего псевдонима.
Почему русская женщина подписывает свои произведения каким-то энглизированным словом?
Уже если захотела взять псевдоним, то можно было выбрать что-ни-будь звонкое. Кроме того, женщины-писательницы часто выбирают себе мужские псевдонимы. Это очень умно и осторожно: к дамам принято относиться с лёгкой усмешкой и недоверием.
Так вот, хочу честно объяснить, как это произошло.
Происхождение этого дикого имени относится к первым шагам моей литературной деятельности. Я тогда только напечатала два-три стихотворения, подписанные моим настоящим именем, и написала одноактную пьеску, а как надо поступить, чтобы эта пьеска попала на сцену, я совершенно не знала. Все кругом говорили, что это абсолютно невозможно.
Вот тут я и призадумалась. Прятаться за мужской псевдоним не хотелось. Малодушно и трусливо. Лучше выбрать что-нибудь непонятное, ни то ни сё.
Нужно такое имя, которое принесло бы счастье. Лучше всего имя какого-нибудь дурака — дураки всегда счастливы.
За дураками, конечно, дело не стало. Я их знавала в большом количестве. Но уж если выбирать, то что-нибудь отменное. И гут вспомнился мне один дурак, действительно отменный, и вдобавок такой, которому везло, значит, самой судьбой за идеального дурака признанный.
«Принята к постановке в Малом театре одноактная пьеса Тэффи
Пьеса прошла с успехом. На другой день я в первый раз в жизни беседовала с посетившим меня журналистом. Меня интервьюировали.
— Над чем вы сейчас работаете?
— Я шью туфли для куклы моей племянницы.
— Гм. вот как! А что означает ваш псевдоним?
— Это . имя одного дур. то есть так, фамилия.
— А мне сказали, что это из Киплинга.
Я спасена! Я спасена! Я спасена! Действительно, у Киплинга есть такое имя. Сразу всё вспомнилось.
— Ну да, конечно, из Киплинга!
Почему русская женщина подписывает свои произведения каким-то англизированным словом?
Уж если захотела взять псевдоним, можно было выбрать что-нибудь более звонкое или, по крайней мере, с налетом идейности, как Максим Горький, Демьян Бедный, Скиталец. Это все намеки на некие политические страдания и располагает к себе читателя.
Кроме того, женщины-писательницы часто выбирают себе мужской псевдоним. Это очень умно и осторожно. К дамам принято относиться с легкой усмешечкой и даже недоверием:
— И где это она понахваталась?
— Это, наверное, за нее муж пишет.
Так вот, хочу честно объяснить, как это все произошло. Происхождение этого литературного имени относится к первым шагам моей литературной деятельности. Я тогда только что напечатала два-три стихотворения, подписанные моим настоящим именем, и написала одноактную пьеску, а как надо поступить, чтобы эта пьеска попала на сцену, я совершенно не знала. Все кругом говорили, что это абсолютно невозможно, что нужно иметь связи в театральном мире и нужно иметь крупное литературное имя, иначе пьеску не только не поставят, но никогда и не прочтут.
Вот тут я и призадумалась. Прятаться за мужской псевдоним не хотелось. Малодушно и трусливо. Лучше выбрать что-нибудь непонятное, — ни то ни ее.
Но — что? Нужно такое имя, которое принесло бы счастье. Лучше всего имя какого-нибудь дурака — дураки всегда счастливые.
За дураками, конечно, дело не стало. Я их знавала в большом количестве. И уж если выбирать, то что-нибудь отменное. И тут вспомнился мне один дурак, действительно отменный, и вдобавок такой, которому везло, — значит, самой судьбой за идеального дурака признанный.
Прошло месяца два. О пьеске своей я почти забыла и из всего затем сделала только назидательный вывод, что не всегда и дураки приносят счастье.
Первое, что я испытала, — безумный испуг. Второе — безграничное отчаяние.
Я сразу вдруг поняла, что пьеска моя непроходимый вздор, что она глупа, скучна, что под псевдонимом надолго не спрячешься, что пьеса, конечно, провалится с треском и покроет меня позором на всю жизнь. И как быть, я не знала, и посоветоваться ни с кем не могла.
И тут еще с ужасом вспомнила, что, посылая рукопись, пометила имя и адрес отправителя. Хорошо, если они подумают, что это я по просьбе автора отослала пакет, — а если догадаются, тогда что?
Но долго раздумывать не пришлось. На другой же день почта принесла мне официальное письмо, в котором сообщалось, что пьеса моя пойдет такого-то числа, а репетиции начнутся тогда-то, и я приглашалась на них присутствовать.
Итак — все открыто. Пути к отступлению отрезаны. Я провалилась на самое дно, и так как страшнее в этом деле уже ничего не было, то можно было обдумать положение.
Почему, собственно говоря, я решила, что пьеса так уж плоха? Если бы была плоха, ее бы не приняли. Тут, конечно, большую роль сыграло счастье моего дурака, чье имя я взяла. Подпишись я Кантом или Спинозой, наверное, пьесу бы отвергли.
Надо взять себя в руки и пойти на репетицию, а то они меня еще через полицию потребуют.
Пошла. Режиссировал Евтихий Карпов, человек старого закала, новшеств никаких не признававший.
— Павильончик, три двери, роль назубок и шпарь ее лицом к публике.
Встретил он меня покровительственно:
— Автор? Ну ладно. Садитесь и сидите тихо.
Нужно ли прибавлять, что я сидела тихо. А на сцене шла репетиция. Молодая актриса, Гринева (я иногда встречаю ее сейчас в Париже. Она так мало изменилась, что смотрю на нее с замиранием сердца, как тогда…), Гринева играла главную роль. В руках у нее был свернутый комочком носовой платок, который она все время прижимала ко рту — это была мода того сезона у молодых актрис.
— Не бурчи под нос! — кричал Карпов. — Лицом к публике! Роли не знаешь! Роли не знаешь!
— Я знаю роль! — обиженно говорила Гринева.
— Знаешь? Ну ладно. Суфлер! Молчать! Пусть жарит без суфлера, на постном масле!
Карпов был плохой психолог. Никакая роль в голове не удержится после такой острастки.
Я все-таки ходила на репетиции. Очень удивляло меня, что актеры дружелюбно со мной здороваются — я думала, что все они должны меня ненавидеть и презирать. Карпов хохотал:
— Несчастный автор чахнет и худеет с каждым днем.
И вот наступило неотвратимое. Наступил день спектакля. Идти или не идти?
Пьеску мою пристегнули к какой-то длинной и нудной четырехактной скучище начинающего автора. Публика зевала, скучала, посвистывала. И вот, после финального свиста и антракта, взвился, как говорится, занавес, и затарантили мои персонажи.
Но публика засмеялась раз, засмеялась два и пошла веселиться. Я живо забыла, что я автор, и хохотала вместе со всеми, когда комическая старуха Яблочкина, изображавшая женщину-генерала, маршировала по сцене в мундире и играла на губах военные сигналы. Актеры вообще были хорошие и разыграли пьеску на славу.
— Автора! — закричали из публики. — Автора!
Подняли занавес. Актеры кланялись. Показывали, что ищут автора.
— Да вот же она, черт возьми!
Но в это время занавес, поднятый в шестой раз, опустился окончательно, и публика стала расходиться.
На другой день я в первый раз в жизни беседовала с посетившим меня журналистом. Меня интервьюировали:
— Над чем вы сейчас работаете?
— Я шью туфли для куклы моей племянницы…
— Гм… вот как! А что означает ваш псевдоним?
— Это… имя одного дур… то есть такая фамилия…
— А мне сказали, что это из Киплинга.
Taffy was a wale-man
Taffy was a tlief…
Меня часто спрашивают о происхождении моего псевдонима.
Почему русская женщина подписывает свои произведения каким-то англизированным словом?
Уже если захотела взять псевдоним, так можно было выбрать что-нибудь более звонкое или, по крайней мере, с налетом идейности, как Максим Горький, Демьян Бедный, Скиталец. Это все намеки на некие поэтические страдания и располагает к себе читателя.
Кроме того, женщины-писательницы часто выбирают себе мужской псевдоним. Это очень умно и осторожно. К дамам принято относиться с легкой усмешечкой и даже недоверием.
— И где это она понахваталась?
— Это, наверно, за нее муж пишет.
Так вот, хочу честно объяснить, как это все произошло.
Происхождение этого дикого имени относится к первым шагам моей литературной деятельности. Я тогда только что напечатала два-три стихотворения, подписанные моим настоящим именем, и написала одноактную пьеску, а как надо поступить, чтобы эта пьеска попала на сцену, я совершенно не знала. Все кругом говорили, что это абсолютно невозможно, что нужно иметь связи в театральном мире и нужно иметь крупное литературное имя, иначе пьеску не только не поставят, но никогда и не прочтут.
Вот тут я и призадумалась.
Прятаться за мужской псевдоним не хотелось. Малодушно и трусливо. Лучше выбрать что-нибудь непонятное, ни то ни се.
Нужно такое имя, которое принесло бы счастье. Лучше всего имя какого-нибудь дурака — дураки всегда счастливы.
За дураками, конечно, дело не стало. Я их знавала в большом количестве. Но уж если выбирать, то что-нибудь отменное. И тут вспомнился мне один дурак, действительно отменный и вдобавок такой, которому везло, значит, самой судьбой за идеального дурака признанный.
Прошло месяца два. О пьеске своей я почти забыла и из всего затем сделала только назидательный вывод, что не всегда и дураки приносят счастье.
Первое, что я испытала, — безумный испуг.
Второе — безграничное отчаяние.
Я сразу вдруг поняла, что пьеска моя непроходимый вздор, что она глупа, скучна, что под псевдонимом надолго не спрячешься, что пьеса, конечно, провалится с треском и покроет меня позором на всю жизнь. И как быть, я не знала, и посоветоваться ни с кем не могла.
И тут еще с ужасом вспомнила, что, посылая рукопись, пометила имя и адрес отправителя. Хорошо, если они там подумают, что я это по просьбе гнусного автора отослала пакет, а если догадаются, тогда что?
Но долго раздумывать не пришлось. На другой же день почта принесла мне официальное письмо, в котором сообщалось, что пьеса моя пойдет такого-то числа, а репетиции начнутся тогда-то и я приглашалась на них присутствовать.
Итак — все открыто. Пути к отступлению отрезаны. Я провалилась на самое дно, и так как страшнее в этом деле уже ничего не было, то можно было обдумать положение.
Почему, собственно говоря, я решила, что пьеса так уж плоха! Если бы была плоха, ее бы не приняли. Тут, конечно, большую роль сыграло счастье моего дурака, чье имя я взяла. Подпишись я Кантом или Спинозой, наверное, пьесу бы отвергли.
— Надо взять себя в руки и пойти на репетицию, а то они еще меня через полицию потребуют.
Режиссировал Евтихий Карпов, человек старого закала, новшеств никаких не признававший.
— Павильончик, три двери, роль назубок и шпарь ее лицом к публике.
Встретил он меня покровительственно.
— Автор? Ну ладно. Садитесь и сидите тихо.
Нужно ли прибавлять, что я сидела тихо.
А на сцене шла репетиция. Молоденькая актриса, Гринева (я иногда встречаю ее сейчас в Париже. Она так мало изменилась, что смотрю на нее с замиранием сердца, как тогда…), Гринева играла главную роль. В руках у нее был свернутый комочком носовой платок, который она все время прижимала ко рту, — это была мода того сезона у молодых актрис.
— Не бурчи под нос! — кричал Карпов. — Лицом к публике! Роли не знаешь! Роли не знаешь!
— Я знаю роль! — обиженно говорила Гринева.
— Знаешь? Ну ладно. Суфлер! Молчать! Пусть жарит без суфлера, на постном масле!
Карпов был плохой психолог. Никакая роль в голове не удержится после такой острастки.
Я все-таки ходила на репетиции. Очень удивляло меня, что актеры дружелюбно со мной здороваются, — я думала, что все они должны меня ненавидеть и презирать.
— Несчастный автор чахнет и худеет с каждым днем.
Пьеску мою пристегнули к какой-то длинной и нудной четырехактной скучище начинающего автора.
Публика зевала, скучала, посвистывала.
И вот, после финального свиста и антракта, взвился, как говорится, занавес и затарантили мои персонажи.
Но публика засмеялась раз, засмеялась два и пошла веселиться. Я живо забыла, что я автор, и хохотала вместе со всеми, когда комическая старуха Яблочкина, изображающая женщину-генерала, маршировала по сцене в мундире и играла на губах военные сигналы. Актеры вообще были хорошие и разыграли пьеску на славу.
— Автора! — закричали из публики. — Автора!
Подняли занавес. Актеры кланялись. Показывали, что ищут автора.
— Да вот же она, черт возьми!
Но в это время занавес, поднятый в шестой раз, опустился окончательно и публика стала расходиться.
На другой день я в первый раз в жизни беседовала с посетившим меня журналистом. Меня интервьюировали.
— Над чем вы сейчас работаете?
— Я шью туфли для куклы моей племянницы…
— Гм… вот как! А что означает ваш псевдоним?
— Это… имя одного дур. то есть так, фамилия.
— А мне сказали, что это из Киплинга.
Родилась 9 (21) мая, по другим сведениям – 27 апреля (9 мая) 1872 в Санкт-Петербурге (по другим сведениям – в Волынской губ.). Дочь профессора криминалистики, издателя журнала “Судебный вестник” А. В. Лохвицкого, сестра поэтессы Мирры (Марии) Лохвицкой (“русская Сафо”). Псевдонимом Тэффи подписаны первые юмористические рассказы и пьеса “Женский вопрос” (1907).
Стихотворения, которыми в 1901 дебютировала Надежда Лохвицкая, печатались под ее девичьей фамилией.
Происхождение псевдонима Тэффи остается непроясненным. Как указано
ею самой, он восходит к домашнему прозвищу слуги Лохвицких Степана (Стеффи) “отменного дурака, которому везло”, позднее, после невольной подсказки журналистов, сама Теффи стала относить свой псевдоним к стихам Р. Киплинга “Taffy was a walesman / Taffy was a thief”. Рассказы и сценки, появлявшиеся за этой подписью, были настолько популярны в дореволюционной России, что даже существовали духи и конфеты “Тэффи”.
Как постоянный автор журналов “Сатирикон” и “Новый Сатирикон” (Надежда Тэффи печаталась в них с первого номера, вышедшего в апреле 1908, до запрещения этого издания в августе 1918) и как автор двухтомного
собрания “Юмористических рассказов” (1910), за которым последовало еще несколько сборников (“Карусель”, “Дым без огня”, оба 1914, “Неживой зверь”, 1916), Тэффи снискала репутацию писателя остроумного, наблюдательного и беззлобного. Считалось, что ее отличает тонкое понимание человеческих слабостей, мягкосердечие и сострадание к своим незадачливым персонажам.
Излюбленный жанр Тэффи – миниатюра, построенная на описании незначительного комического происшествия. Своему двухтомнику она предпослала эпиграф из “Этики” Б. Спинозы, который точно определяет тональность многих ее произведений: “Ибо смех есть радость, а посему сам по себе – благо”. Краткий период революционных настроений, которые в 1905 побудили начинающую Надежду Тэффи сотрудничать в большевистской газете “Новая жизнь”, не оставил заметного следа в ее творчестве.
Не принесли весомых творческих результатов и попытки писать социальные фельетоны со злободневной проблематикой, которых ожидала от Тэффи редакция газеты “Русское слово”, где она публиковалась начиная с 1910. Возглавлявший газету “король фельетонов” В. Дорошевич, считаясь со своеобразием дарования Тэффи, заметил, что “нельзя на арабском коне воду возить”.
В конце 1918 вместе с популярным писателем-сатириконовцем А. Аверченко Тэффи уехала в Киев, где предполагались их публичные выступления, и после продолжавшихся полтора года скитаний по югу России (Одесса, Новороссийск, Екатеринодар) добралась через Константинополь до Парижа. В книге “Воспоминания” (1931), которая представляет собой не мемуары, а скорее автобиографическую повесть, Тэффи воссоздает маршрут своих странствий и пишет, что ее не оставляла надежда на скорое возвращение в Москву, хотя свое отношение к Октябрьской революции она определила с самого начала событий: “Конечно, не смерти я боялась. Я боялась разъяренных харь с направленным прямо мне в лицо фонарем, тупой идиотской злобы.
Холода, голода, тьмы, стука прикладов о паркет, криков, плача, выстрелов и чужой смерти. Я так устала от всего этого. Я больше этого не хотела.
Я больше не могла”.
В прозе и драматургии Тэффи после эмиграции заметно усиливаются грустные, даже трагические мотивы. “Боялись смерти большевистской – и умерли смертью здесь, – сказано в одной из ее первых парижских миниатюр “Ностальгия” (1920). – … Думаем только о том, что теперь там. Интересуемся только тем, что приходит оттуда”. Тональность рассказа Тэффи все чаще соединяет в себе жесткие и примиренные ноты.
В представлении писательницы, тяжелое время, которое переживает ее поколение, все-таки не изменило вечного закона, говорящего, что “сама жизнь… столько же смеется, сколько плачет”: порою невозможно отличить мимолетные радости от печалей, сделавшихся привычными.
В мире, где скомпрометированы или утрачены многие идеалы, которые казались безусловными, пока не грянула историческая катастрофа, истинными ценностями для Тэффи остаются детская неискушенность и естественная приверженность нравственной правде – эта тема преобладает во многих рассказах, составиших “Книгу Июнь” и сборник “О нежности”, – а также самоотверженная любовь. “Все о любви” (1946) озаглавлен один из последних сборников Тэффи, в котором не только переданы самые прихотливые оттенки этого чувства, но много говорится о любви христианской, об этике православия, выдержавшей те тяжелые испытания, что были ей уготованы русской историей 20 в. Под конец своего творческого пути – сборник “Земная радуга” (1952) она уже не успела сама подготовить к печати – Тэффи совсем отказалась от сарказма и от сатирических интонаций, достаточно частых как в ее ранней прозе, так и в произведениях 1920-х годов. Просветленность и смирение перед судьбой, которая не обделила персонажей Тэффи даром любви, сопереживания и эмоциональной отзывчивости, определяют основную ноту ее последних рассказов.
Вторую мировую войну и оккупацию Тэффи пережила, не покинув Париж. Время от времени она соглашалась выступить с чтением своих произведений перед эмигрантской публикой, которой становилось все меньше с каждым годом. В послевоенные годы Тэффи была занята мемуарными очерками о своих современниках – от Куприна и Бальмонта до Г. Распутина.
Читайте также:
- Сочинение на тему жить в сфере добра
- Сочинение про коляды на белорусском языке
- Осознанная любовь к своему народу несоединима с ненавистью к другим сочинение
- Сочинение сошлись как то вместе 4 волшебника живописца зима весна лето и осень
- Сочинение на тему совесть это память общества усвоенная отдельным лицом