Сочинение повесть о жизни паустовский

Обновлено: 02.07.2024

  • Для учеников 1-11 классов и дошкольников
  • Бесплатные сертификаты учителям и участникам

Сочинение в формате ЕГЭ

по тексту К. Г. Паустовского

(вариант № 3- сборник И. П. Цыбулько - 2018)

1 . Проблема тек c та

2. Комментарий к проблеме текста

В центре внимания автора мы видим русскую природу. Описывая красоту родных просторов, К.Г. Паустовский делится своими впечатлениями от пребывания в чудесной стороне - Мещёрском крае. Душа автора буквально переполнена теми впечатлениями, которые испытывает человек, находясь на лоне природы. Он не только восхищается всем увиденным, но и обращает внимание на то, что красивы не только заливные луга и река, но и человек, который умеет любоваться всем этим, тоже красив. От такого великолепного общения душа автора настолько распахнута, что у него даже не хватает слов, чтобы выразить всю прелесть природы и то наслаждение, которое он не раз испытал.

3. Позиция автора

Позиция автора выражена очень чётко и ясно. Природа помогает человеку отдохнуть от суеты, почувствовать единение с миром, обрести духовную гармонию и лучше понять мир и своё место в нём.

4. Моя точка зрения

Моя точка зрения полностью совпадает с авторской позицией. Мы с родителями часто отдыхаем на природе. Совершив много путешествий по России, увидели красоту русских рек: Оки, Камы и Клязьмы. Бродили по заливным лугам Подмосковья. Любовались красотой Рязанской земли, когда ездили на родину Сергея Есенина. Восхищались великой Волгой, путешествуя по ней на теплоходе. Ходили по берегу алтайской Катуни, когда были на родине В.М. Шукшина. И каждый раз мы убеждались в том, какой мощный заряд духовной энергии даёт нам такое общение с природой.

5- а. Аргумент первый

5-б. Аргумент второй.

Размышляя над данной проблемой, мы приходим к выводу о том, что общение с природой является для человека той живительной силой, которая поддерживает его в обыденной жизни и помогает быть духовно богаче и красивее.

Паустовский, Повесть о жизни. Как произошла встреча рассказчика с гардемарином? Как произошла встреча рассказчика с гарде­марином?

Расскажите близко к тексту весь эпизод и найдите в тексте слова, подчеркивающие доброжелательность гардемарина, который и заметил, и понял, и поддержал увлечение подростка морем.

Проследим за тем, как рассказчик уви­дел своего героя: “По аллее легко шел вы­сокий гардемарин с загорелым спокой­ным лицом. Прямой черный палаш висел у него на лакированном поясе. Черные ленточки с бронзовыми якорями развева­лись

Он был весь в чер­ном. Только яркое золото нашивок отте­няло его строгую форму”. Гардемарин прошел мимо, а рассказчик пошел за ним.

Гардемарин заметил это и оглянулся, за­тем оглянулся еще раз. Наконец он оста­новился и подозвал своего неожиданного спутника. Конечно, он тут же все понял: “Все ясно: он мечтает быть моряком”.

Как повлияла встреча с гардемарином на меч­ты и игры рассказчика? Показала она творческую натуру мальчика или это было ясно и ранее?

Творческая натура и богатая фантазия рассказчика были очевидны сразу – они выразились уже в том, какую

мечту он ле­леял и как отреагировал на появление гардемарина. Но после этой встречи рас­сказчик придумал сложную игру. Он со­ставил длинный список пароходов со звучными именами: “Полярная звезда”, “Вальтер Скотт”, “Хинган”, “Сириус”. Затем придумал список рейсов для своих пароходов и следил за их “передвижения­ми”.

Это требовало серьезных знаний, и рассказчик зачитывался многочисленны­ми справочниками.

Рассказчик составил список пароходов “созвучными именами”. Почему он считал избранные им имена “звучными”? Сможете ли вы это объяс­нить?

Кроме тех названий, которые мы приве­ли выше, были “Адмирал Истомин”, “Ле­тучий голландец”. Все эти названия бы­ли, конечно, очень звучными, то есть они сразу запоминались, были связаны с людьми или событиями, которые всем из­вестны. Такие названия как бы бросали отблеск известности и на сами пароходы. Кстати, можно сказать, что тот, кто их

придумывал, был очень начитанным че­ловеком.

Расскажите, сохраняя диалоги, о том, как рас­сказчик приобрел “к морю привычку”. Попробуйте представить себя в этой же ситуации. Что, как вам кажется, пережили бы вы?

Геленджик был “пыльным и жарким городком без всякой растительности”. Но в нем была очень красивая бухта. И пожи­лой лодочник Анастас помог нашему ге­рою привыкнуть к морю: он уехал с ним довольно далеко в море и показал, на что способна его лодка.

При этом парус накре­нился, и лодка помчалась так, что вода неслась мимо на уровне борта. Ужас и вос­торг мальчика были беспредельны, и, по словам Анастаса, он приобрел “к морю привычку”.

Глава “Как выглядит рай” посвящена и морю, и горам Кавказа. Как вы сможете объяснить ее на­звание? Оно относится и к морю, и к горам или толь­ко к горам? Ведь фразу о рае произнес извозчик, ко­торый возил отдыхающих в горы.

Глава – часть большой книги воспоми­наний писателя. В Геленджике он впер­вые увидел и полюбил море и там же по­любил горы. Конечно, выглядеть как рай могли только горы и их окрестности.

Но чувство восторга, которое вызывало у ге­роя окружающее, охватывало, разумеет­ся, все, что удавалось ему увидеть и уз­нать, освоить в этом новом и удивитель­ном мире.

Автор пишет: “С тех пор я сделался в своем воображении владельцем еще одной великолепной страны – Кавказа”. Есть ли и в вашем воображении хотя бы одна “великолепная страна”? Могли бы вы рассказать о ней, украсив свой рассказ описаниями и повествованием, а затем и рассуждением, которое поможет понять ее особенности?

В воображении каждого читателя, на­верное, есть такая страна. Например, в од­ной семье таких территорий две – Бежин луг в Орловской области и Военно-Грузин­ская дорога на Кавказе, которые они посе­тили в разные годы. Одна девочка с детст­ва полюбила Михайловское, пушкинские места.

Если материал и наш сайт сочинений Вам понравились - поделитесь им с друзьями с помощью социальных кнопок!


На страницах одной из книг К. Паустовского, читателя ждёт встреча с писателем, убеждённым, что мир полон добра и красоты, и в "каждом сердце человека, есть скрытая струна - способная отозваться даже на слабый призыв к прекрасному".

С юношеских лет, К. Паустовский был убеждён, в особой роли художественных произведений в жизни общества, и все годы своей литературной деятельности, он посвятил статьям, очеркам, рассказам и повестям на тему: охраны окружающей среды, любви к отечеству, и русскому народу.

Одной из главных книг в творчестве писателя является "Повесть о жизни". Произведение напоминает мемуарно-автобиагрофический жанр где проходит жизнь писателя начиная с юных лет, беспокойной юности, и зрелости.

Повесть - представляет возможность проследить события первой четверти XX века.

В огромном разнообразии лиц, разномасштабных событий, общественных мероприятий, разворачивающихся перед читателем, присутствует автор - рассказчик.

Он - главный объект художественного самоисследования который играет основную сюжетно-композиционную роль.

Весь многокрасочный и многозвучный поток жизни, изображённый литератором, подчинён главной цели - показать читателю, как в сложном переплетении личного и общественного, развивается личность и определяется смысл его жизни.

На страницах повести живут скульпторы, живописцы, режиссёры, певцы, актёры, поэты встреченные Паустовским на жизненном пути, и все эти люди герои его книги.

Во время прочтения книги, читателя ждут интересные суждения и мысли об особенностях творческого мышления, о роли живописи и музыки в работе прозаика и т.д.

Но, все эти профессиональные размышления отходят на второй план.

А на первом же - настойчиво повторяющаяся мысль:" Искусство всегда берёт человека за сердце, и чуть сжимает его. И человек никогда не забудет этого прикосновения".

Читая К.Паустовского, особенно наглядно убеждаешься, насколько богаты выразительные возможности литературы.

Поэтическая свежесть языка всех произведений автора, объясняется умением литератора улавливать оттенки в значении слова, которые часто не замечаются в повседневном употреблении.

Под пером писателя, оживает всё великолепие русского языка, и читая его понимаешь, как прекрасна - русская литература!

К. Паустовский поднимает проблему социального неравенства. Актуальной она остается до сих пор. Известно, что во всяком обществе, во всяком государстве существовало и существует неравенство между людьми.

Подход к проблеме

Начало комментария проблемы. Первый пример (с выразительным средством)

Продолжение комментирования проблемы. Второй пример

Вторым примером для иллюстрирования проблемы является описание того, как в семье происходило преодоление социальных предрассудков. Состоялся серьезный семейный разговор. У отца и у матери были совершенно противоположные точки зрения. Отец объяснял свою позицию тем, что сына трудно испортить и что лучше дружить с таким людьми, чем с сыновьями богатых людей. Наверное, отца можно охарактеризовать как человека-альтруиста. Он был и против материнской установки, что сына надо оберегать от житейских впечатлений. Видимо, отец лучше знал эти слои населения и был уверен в их преданности.

Мать с трудом пересмотрела свою жизненную позицию, согласившись с хозяином. Она поговорила с сыном, узнала, как зовут девушку, и дала в подарок ей книжку.

Вывод по иллюстрированию проблемы

Так два примера из жизни семьи, которая столкнулась с проблемой социального неравенства, дополняют друг друга и ярко показывают, как можно преодолеть социальный предрассудок. Юноша был несказанно рад этому и еще тому, что он стал считать себя человеком с чистой совестью. Ему не надо было скрывать встречи с этими людьми. Ему стало так легко, ведь в его семье признали людей другого социального происхождения.

Авторская позиция

К. Паустовский хотел донести мысль о том, что хотя рассказчик еще только познавал окружающий мир, он сочувствовал таким людям и понимал, что такое неравенство в мире не должно существовать.
Это было его первое осознание неравенства и несправедливости. Он навсегда усвоил урок преодоления социального неравенства.

Собственная позиция

Вывод

Известно, что люди стремятся устранить все плохое: неравенство, ликвидировать голод, болезни и войны. Так в тексте К. Паустовского семья попыталась преодолеть социальные предрассудки: устранить неприязненное отношение к людям другого социального положения.

Ветер шевелил ленты, Галя была близорукая, очень доверчивая, и вывести ее из добродушного состояния было почти невозможно.

Утром прошел дождь, но сейчас над нами блистало чистое небо весны. Только с сирени слетали запоздалые капли дождя.

Девочка с бантами в волосах остановилась против нас и начала прыгать через веревочку. Она мне мешала читать. Я потряс

сирень. Маленький дождь шумно посыпался на девочку и на Галю.

Девочка показала мне язык и убежала, а Галя стряхнула с книги капли дождя и продолжала читать.

И вот в эту минуту я увидел человека, который надолго отравил меня мечтами о несбыточном моем будущем.

По аллее легко шел высокий гардемарин с загорелым спокойным лицом. Прямой черный палаш висел у него на лакированном поясе. Черные ленточки с бронзовыми якорями развевались от тихого ветра. Он был весь в черном.

Только яркое золото нашивок оттеняло его строгую форму.

В сухопутном Киеве, где мы почти не видели моряков, это был пришелец из далекого легендарного

Гардемарин прошел мимо, хрустя по песку. Я поднялся и пошел за ним. Галя по близорукости не заметила моего исчезновения.

Вся моя мечта о море воплотилась в этом человеке. Я часто воображал себе моря, туманные и золотые от вечернего штиля, далекие плаванья, когда весь мир сменяется, как быстрый калейдоскоп, за стеклами иллюминатора. Боже мой, если бы кто-нибудь догадался подарить мне хотя бы кусок окаменелой ржавчины, отбитой от старого якоря!

Я бы хранил его, как драгоценность.

Я шел за ним по Елизаветинской улице, потом по Институтской и Николаевской. Гардемарин изящно и небрежно отдавал честь пехотным офицерам. Мне было стыдно перед ним за этих мешковатых киевских вояк.

Несколько раз гардемарин оглядывался, а на углу Меринговской остановился и подозвал меня.

— Мальчик, — спросил он насмешливо, — почему вы тащились за мной на буксире?

Я покраснел и ничего не ответил.

— Все ясно: он мечтает быть моряком, — догадался гардемарин, говоря почему-то обо мне в третьем лице.

— Я близорукий, — ответил я упавшим голосом. Гардемарин положил мне на плечо худую руку.

— Дойдем до Крещатика.

Мы пошли рядом. Я боялся поднять глаза и видел только начищенные до невероятного блеска крепкие ботинки гардемарина.

На Крещатике гардемарин зашел со мной в кофейную Семадени, заказал две порции фисташкового мороженого и два стакана воды. Нам подали мороженое на маленький трехногий столик из мрамора. Он был очень холодный и весь исписан цифрами: у Семадени собирались биржевые дельцы и подсчитывали на столиках свои прибыли и убытки.

Мы молча съели мороженое. Гардемарин достал из бумажника фотографию великолепного корвета с парусной оснасткой и широкой трубой и протянул мне.

— Возьмите на память. Это мой корабль. Я ходил на нем в Ливерпуль.

Он крепко пожал мне руку и ушел. Я посидел еще немного, пока на меня не начали оглядываться потные соседи в Канотье. Тогда я неловко вышел и побежал в Мариинский парк. Скамейка была пуста.

Галя ушла. Я догадался, что гардемарин меня пожалел, и впервые узнал, что жалость оставляет в душе горький осадок.

После этой встречи желание сделаться моряком мучило меня много лет. Я рвался к морю. Первый раз я видел его мельком в Новороссийске, куда ездил на несколько дней с отцом.

Но этого было недостаточно.

Часами я просиживал над атласом, рассматривал побережья океанов, выискивал неизвестные приморские городки, мысы, острова, устья рек.

Я был владельцем самого большого флота в мире.

Конечно, я сидел у себя в пароходной конторе, в дыму сигар, среди пестрых плакатов и расписаний. Широкие окна выходили, естественно, на набережную. Желтые мачты пароходов торчали около самых окон, а за стенами шумели добродушные вязы.

Пароходный дым развязно влетал в окна, смешиваясь с запахом гнилого рассола и новеньких, веселых рогож.

Я придумал список удивительных рейсов для своих пароходов. Не было самого забытого уголка земли, куда бы они не заходили. Они посещали даже остров Тристан да-Кунью.

Для того чтобы руководить таким обширным пароходным предприятием, мне понадобилось много знаний. Я зачитывался путеводителями, судовыми справочниками и всем, что имело хотя бы отдаленное касательство к морю.

— Он дойдет бог знает до чего со своими играми, — сказала однажды мама. — Как бы все это не кончилось менингитом.

Я слышал, что менингит — это болезнь мальчиков, которые слишком рано научились читать. Поэтому я только усмехнулся на мамины страхи.

Все окончилось тем, что родители решили поехать всей семьей на лето к морю.

Теперь я догадываюсь, что мама надеялась вылечить меня этой поездкой от чрезмерного увлечения морем. Она думала, что я буду, как это всегда бывает, разочарован от непосредственного столкновения с тем, к чему я так страстно стремился в мечтах. И она была права, но только отчасти.

Однажды мама торжественно объявила, что на днях мы на все лето уезжаем на Черное море, в маленький городок Геленджик, вблизи, Новороссийска.

Нельзя было, пожалуй, выбрать лучшего места, чем Геленджик, для того чтобы разочаровать меня в моем увлечении морем и югом.

Геленджик был тогда очень пыльным и жарким городком без всякой растительности. Вся зелень на много километров вокруг была уничтожена жестокими новороссийскими ветрами — норд-остами. Только колючие кусты держи-дерева и чахлая акация с желтыми сухими цветочками росли в палисадниках. От высоких гор тянуло зноем.

В конце бухты дымил цементный завод.

Но геленджикская бухта была очень хороша. В прозрачной и теплой ее воде плавали, как розовые и голубые цветы, большие медузы. На песчаном дне лежали пятнистые камбалы и пучеглазые бычки.

Прибой выбрасывал на берег красные водоросли, гнилые поплавки-балберки от рыбачьих сетей и обкатанные волнами куски темно-зеленых бутылок.

Море после Геленджика не потеряло для меня своей прелести. Оно сделалось только более простым и тем самым более прекрасным, чем в моих нарядных мечтах.

В Геленджике я подружился с пожилым лодочником Анастасом. Он был грек, родом из города Воло. У него была новая парусная шлюпка, белая с красным килем и вымытым до седины решетчатым настилом.

Анастас катал на шлюпке дачников. Он славился ловкостью и хладнокровием, и мама иногда отпускала меня одного с Анастасом.

Однажды Анастас вышел со мной из бухты в открытое море. Я никогда не забуду того ужаса и восторга, какие я испытал, когда парус, надувшись, накренил шлюпку так низко, что вода понеслась на уровне борта. Шумящие огромные валы покатились навстречу, просвечивая зеленью и обдавая лицо соленой пылью.

Я схватился за Ванты, мне хотелось обратно на берег, но Анастас, зажав трубку зубами, что-то мурлыкал, а потом спросил:

— Почем твоя мама отдала за эти чувяки? Ай, хороши чувяки!

Он кивнул на мои мягкие кавказские туфли — чувяки. Ноги мои дрожали. Я ничего не ответил. Анастас зевнул и сказал:

— Ничего! Маленький душ, теплый душ. Обедать будешь с аппетитом.

Не надо будет просить — скушай за папу-маму!

Он небрежно и уверенно повернул шлюпку. Она зачерпнула воду, и мы помчались в бухту, ныряя и выскакивая на гребни волн. Они уходили из-под кормы с грозным шумом.

Сердце у меня падало и обмирало.

Неожиданно Анастас запел. Я перестал дрожать и с недоумением слушал эту песню:

От Батума до Сухума — Ай-вай-вай!

От Сухума до Батума — Ай-вай-вай!

Бежал мальчик, тащил ящик — Ай-вай-вай!

Упал мальчик, разбил ящик — Ай-вай-вай!

Под эту песню мы спустили парус и с разгона быстро подошли к пристани, где ждала бледная мама. Анастас поднял меня на руки, поставил на пристань и сказал:

— Теперь он у вас соленый, мадам. Уже имеет к морю привычку.

Однажды отец нанял линейку, и мы поехали из Геленджика на Михайловский перевал.

Сначала щебенчатая дорога шла по склону голых и пыльных гор. Мы проезжали мосты через овраги, где не было ни капли воды. На горах весь день лежали, зацепившись за вершины, одни и те же облака из серой сухой ваты.

Мне хотелось пить. Рыжий извозчик-казак оборачивался и говорил, чтобы я повременил до перевала — там я напьюсь вкусной и холодной воды. Но я не верил извозчику. Сухость гор и отсутствие воды пугали меня.

Я с тоской смотрел на темную и свежую полоску моря. Из него нельзя было напиться, но, по крайней мере, можно било выкупаться в его прохладной воде.

Дорога подымалась все выше. Вдруг в лицо нам потянуло свежестью.

— Самый перевал! — сказал извозчик, остановил лошадей, слез и подложил под колеса железные тормоза.

С гребня горы мы увидели огромные и густые леса. Они волнами тянулись по горам до горизонта. Кое-где из зелени торчали красные гранитные утесы, а вдали я увидел вершину, горевшую льдом и снегом.

— Норд-ост сюда не достигает, — сказал извозчик. — Тут рай!

Линейка начала спускаться. Тотчас густая тень накрыла нас. Мы услышали в непролазной чаще деревьев журчание воды, свист птиц и шелест листвы, взволнованной полуденным ветром.

Чем ниже мы спускались, тем гуще делался лес и тенистее Дорога. Прозрачный ручей уже бежал по ее обочине. Он перемывал разноцветные камни, задевал своей струей лиловые цветы и заставлял их кланяться и дрожать, но не мог оторвать от каменистой земли и унести с собою вниз, в ущелье.

Мама набрала воды из ручья в кружку и дала мне напиться. Вода была такая холодная, что кружка тотчас покрылась потом.

— Пахнет озоном, — сказал отец.

Я глубоко вздохнул. Я не знал, чем пахло вокруг, но мне казалось, что меня завалили ворохом веток, смоченных душистым дождем.

Лианы цеплялись за наши головы. И то тут, то там на откосах дороги высовывался из-под камня какой-нибудь мохнатый цветок и с любопытством смотрел на нашу линейку и на серых лошадей, задравших головы и выступавших торжественно, как на параде, чтобы не сорваться вскачь и не раскатить линейку.

— Вон ящерица! — сказала мама. Где?

— Вон там. Видишь орешник? А налево — красный камень в траве. Смотри выше. Видишь желтый венчик?

Это азалия. Чуть правее азалии, на поваленном буке, около самого корня. Вон, видишь, такой мохнатый рыжий корень в сухой земле и каких-то крошечных синих цветах?

Так вот рядом с ним.

Я увидел ящерицу. Но пока я ее нашел, я проделал чудесное путешествие по орешнику, красному камню, цветку азалии и поваленному буку.

— Тут рай! — повторил извозчик, сворачивая с шоссе на травянистую узкую просеку в лесу. — Сейчас распряжем коней, будем купаться.

Мы въехали в такую чащу и ветки так били нас по лицу, что пришлось остановить лошадей, слезть с линейки и идти дальше пешком. Линейка медленно ехала следом за нами.

Мы вышли на поляну в зеленом ущелье. Как белые острова, стояли в сочной траве толпы высоких одуванчиков. Под густыми буками мы увидели старый пустой сарай.

Он стоял на берегу шумной горной речонки. Она туго переливала через камни прозрачную воду, шипела и уволакивала вместе с водой множество воздушных пузырей.

Пока извозчик распрягал и ходил с отцом за хворостом для костра, мы умылись в реке. Лица наши после умывания горели жаром.

Мы хотели тотчас идти вверх по реке, но мама расстелила на траве скатерть, достала провизию и сказала, что, пока мы не поедим, она никуда нас не пустит.

Я, давясь, съел бутерброды с ветчиной и холодную рисовую кашу с изюмом, но оказалось, что я совершенно напрасно торопился — упрямый медный чайник никак не хотел закипать на костре. Должно быть, потому, что вода из речушки была совершенно ледяная.

Потом чайник вскипел так неожиданно и бурно, что залил костер. Мы напились крепкого чая и начали торопить отца, чтобы идти в лес. Извозчик сказал, что надо быть настороже, потому что в лесу много диких кабанов.

Он объяснил нам, что если мы увидим вырытые в земле маленькие ямы, то это и есть места, где кабаны спят по ночам.

Мама заволновалась — идти с нами она не могла, у нее была одышка, — но извозчик успокоил ее, заметив, что кабана нужно нарочно раздразнить, чтобы он бросился на человека.

Мы ушли вверх по реке. Мы продирались сквозь чащу, поминутно останавливались и звали друг друга, чтобы показать гранитные бассейны, выбитые рекой, — в них синими искрами проносилась форель, — огромных зеленых жуков с длинными усами, пенистые ворчливые водопады, хвощи выше нашего роста, заросли лесной анемоны и полянки с пионами.

Боря наткнулся на маленькую пыльную яму, похожую на детскую ванну. Мы осторожно обошли ее. Очевидно, это было место ночевки дикого кабана.

Отец ушел вперед. Он начал звать нас. Мы пробрались к нему сквозь крушину, обходя огромные мшистые валуны.

Отец стоял около странного сооружения, заросшего ежевикой. Четыре гладко обтесанных исполинских камня были накрыты, как крышей, пятым обтесанным камнем. Получался каменный дом. В одном из боковых камней было пробито отверстие, но такое маленькое, что даже я не мог в него пролезть.

Вокруг было несколько таких каменных построек.

— Это долмены, — сказал отец. — Древние могильники скифов. А может быть, это вовсе и не могильники. До сих пор ученые не могут узнать, кто, для чего и как строил эти долмены.

Я был уверен, что долмены — это жилища давно вымерших карликовых людей. Но я не сказал об этом отцу, так как с нами был Боря: он поднял бы меня на смех.

В Геленджик мы возвращались совершенно сожженные солнцем, пьяные от усталости и лесного воздуха. Я уснул и сквозь сон почувствовал, как на меня дохнуло жаром, и услышал отдаленный ропот моря.

С тех пор я сделался в своем воображении владельцем еще одной великолепной страны — Кавказа. Началось увлечение Лермонтовым, абреками, Шамилем. Мама опять встревожилась.

Сейчас, в зрелом возрасте, я с благодарностью вспоминаю о детских своих увлечениях. Они научили меня многому.

Но я был совсем не похож на захлебывающихся слюной от волнения шумных и увлекающихся мальчиков, никому не дающих покоя. Наоборот, я был очень застенчивый и со своими увлечениями ни к кому не приставал.

Читайте также: