С ильмень озера ребятня возвращалась к полудню сочинение

Обновлено: 07.07.2024

Сочинение: В чем опасность научно-технического прогресса и развития человеческого знания?

Сочинение по тексту: “В те отдалённые прежние времена приблизительно на том же уровне распада цивилизаций, какой мы наблюдаем сейчас…” Леонов Л. М.

Известно, что у каждой медали есть две стороны. В чем опасность научно-технического прогресса и развития человеческого знания? Об этой актуальной проблеме размышляет писатель Л. Леонов.

Мне близка позиция автора: Леонов ратует за союз духа и разума.

Так, неистощимые источники атомной энергии открывают перед человечеством колоссальные возможности. Однако будет ли атом мирным, дающим свет и тепло или несущим смерть, зависит прежде всего от людей, от их моральных устоев. Только чёткие нравственные ориентиры не дадут сбиться с верного курса и спасут мир от катастрофы.

Таким образом, процветание общества связано с развитием человеческого знания при строгом соблюдении вечных и неизменных законов морали.

Здесь искали:

в те отдалённые прежние времена приблизительно на том же уровне сочинение
сформулируйте одну из проблем поставленных автором текста в те отдаленные прежние времена

Сочинение ЕГЭ 2020 по тексту Можаева. Проблема халатного отношения людей к ценностям

Передо мной текст Можаева, советского и российского писателя, в котором автор повествует о случае, который произошел с ним в старинном поселке, куда он приехал искупаться, но обнаружил, что озеро исчезло. В данном тексте автор поднимает проблему халатного отношения людей к ценностям, окружающим их.

Авторская позиция заключается в том, что необходимо видеть прекрасное в, казалось бы, обыкновенных вещах, окружающих нас. Каждому из нас нужно ценить природу, культуру, искусство, ведь осознание истинных ценностей – фундамент духовного роста любого человека. Я полностью согласна с автором и понимаю, что, к сожалению, ценностные ориентиры многих людей в наше время смещены, и они не осознают столько прекрасного они упускают в жизни. Мне кажется, что с людьми, духовные ценности которых являются преобладающими, всегда найдется, о чем поговорить, ведь такие люди – Личности с большой буквы. Я бы хотела стать таким человеком и буду делать все, чтобы этого достичь.

Прочитав текст Бориса Можаева, я задумалась о том, насколько важно беречь ценности окружающего нас мира. Мы окружены прекрасным: природой, памятниками истории, произведениями искусства. Стоит только присмотреться к окружающим нас обыденным вещам, как они заиграют яркими красками. Надеюсь, в скором времени люди усвоят эту простую истину или хотя бы сделают шаг к ее осознанию.

Автор сочинения:

Валерия Конновалова

Сочинение по тексту 2

Анализ эгоистических видов любви и рассмотрение альтруистического варианта этого чувства взаимосвязаны, так как помогают автору вывести формулу настоящей любви. Мы понимаем, что искренность проявляется не в громких и красивых фразах, не в зрелищных концертах и опасных трюках. Подлинное чувство скромно, тихо и глубоко.

Позиция Л.Н. Толстого такова: только та любовь может называться настоящей, которая свободна от эгоизма и стремится к тому, чтобы любимый человек был счастлив. Любить – это, прежде всего, желать лучшего не себе, а второй половинке, а также делать все возможное для ее благополучия.

Обобщая сказанное, можно сделать следующий вывод: там, где царит искренность в любви, нет места открытому эгоизму и любому скрытому его проявлению. В мире настоящих чувств есть только мысли о дорогом человеке и забота о его благополучии.

Осколок снаряда порвал струны на скрипке. Осталась только одна, последняя. Запасных струн у музыканта Егорова не было, достать их было негде, потому что дело происходило осенью 1941 года на осажденном острове Эзеле в Балтийском море. Даже не на самом острове, а на небольшом его клочке – на косе Цераль, где советские моряки отбивали непрерывные атаки немцев.

Оборона этого полуострова войдет в историю войны как одна из ее величавых страниц. Он прославлен бесстрашием советских людей. Эти люди дрались до последней пули.

Налетали ветры, и неспокойно шумело море. Оно было блестящим и серым, как свежий разрез на свинце. Окончились северные летние ночи, но закаты, как всегда на Эзеле, медленно горели над водой, и сонно шумел сосновый лес, разросшийся на дюнах. Шум сосен не проникал в окопы. Его заглушали взрывы, свист бомб, визг мин и хватающий за сердце рев бомбардировщиков.

Но война и отсутствие света по ночам создали свои традиции и выдумки. Как только начинался спектакль, зрители наводили на актеров узкие лучи карманных электрических фонариков. Лучи эти все время перелетали, как маленькие огненные птицы, с одного лица на другое, в зависимости от того, кто из актеров в это время говорил. Но чаще всего лучи останавливались на лице молоденькой актрисы Елагиной и подолгу замирали на нем, хотя Елагина и молчала. В ее улыбке, в глазах каждый из моряков находил любимые черты, которые он давно, с первых дней войны, берег в самом надежном уголке сердца.

Струны на скрипке были порваны, и Егоров больше не мог играть. На первом же ночном концерте он сказал об этом невидимым зрителям. Неожиданно из лесной темноты чей-то молодой голос неуверенно ответил:

– А Паганини играл и на одной струне…

Паганини! Разве Егоров мог равняться с ним, с великим музыкантом!

Егоров медленно прижал скрипку к плечу. Большая звезда спокойно горела на краю залива. Свет ее не мерцал, не переливался, как всегда. Звезда как будто притихла и приготовилась слушать музыканта. Егоров поднял смычок. И неожиданно одна струна запела с такой же силой и нежностью, как могли бы петь все струны

Тотчас вспыхнули электрические фонарики. Впервые их лучи ударили в лицо Егорова, и он закрыл глаза. Играть было легко, будто сухие, легкие пальцы Паганини водили смычком по изуродованной скрипке. Слеза сползла из-под закрытых век музыканта, и в коротком антракте войны, в глухом лесу, где пахло вереском и гарью, звенела и росла мелодия Чайковского, и от ее томительного напева, казалось, разорвется, не выдержит сердце.

Последняя струна действительно не выдержала силы звуков и порвалась. Она зажужжала, как шмель, и затихла. Сразу же свет фонариков перелетел с лица Егорова на скрипку. Скрипка замолчала надолго. И свет фонариков погас. Толпа слушателей только вздохнула. Аплодировать в лесу было нельзя – могли услышать немцы. Я рассказываю подлинный случай. Поэтому напрасно читатель будет ждать ловко придуманной развязки. Она оказалась очень простой: Егоров умер. Он был убит через два дня во время ночного боя. Ему не на чем было играть, и он стал обыкновенным бойцом обыкновенной пехотной части.

Его похоронили в грубой песчаной земле, когда накрапывал дождь, море затянулось туманом. На ветвях сидели мокрые синицы. Они уже привыкли к свисту пуль и только удивленно попискивали, когда пуля ударяла в ствол дерева и с листьев сыпались брызги.

Скрипку Егорова бойцы положили в футляр, зашили в старое байковое одеяло и передали летчику, улетавшему в Ленинград. Летчик сразу же набрал высоту, чтобы уйти от немецких зениток. Десятки огней вспыхивали за хвостом самолета.

В Ленинграде летчик отнес скрипку главному дирижеру Консерватории. Тот взял ее двумя пальцами, взвесил в воздухе и улыбнулся, – это была итальянская скрипка, потерявшая вес от старости и многолетнего пения.

– Я передам ее лучшему скрипачу нашего симфонического оркестра, – сказал летчику дирижер Консерватории.

Летчик – простой белобрысый парень – кивнул головой и улыбнулся.

Где теперь эта скрипка – я не знаю. Говорят, что она в Москве. Но где бы она ни была, она играет прекрасные симфонии, знакомые нам и любимые нами, как старое небо Европы, как слово Пушкина, Шекспира или Гейне. Она играет мелодии Чайковского, Шостаковича и Шапорина.

Звуки симфонии так могучи, что рождают ветер. Вы, должно быть, заметили, как он порывами налетает на вас со сцены, шевелит волосы, заставляет сердца слушателей дрожать от гордости за человека.

Поют сотни струн, поют гобои и трубы, – победа придет! Потому что не может не победить наша страна, где люди идут в бой, унося в душе звуки скрипичных песен, где так просто умирают за будущее скромные музыканты и где созданы могучие симфонии, потрясающие мир.

— Главная — Сочинение ЕГЭ

(1)С Ильмень-озера ребятня возвращалась к полудню. (2)Городской гостёк, внук бабы Дуни Станогиной, прямиком полетел к своему двору.

(3)Обедали во дворе, под раскидистым клёном. (4)Баба Дуня кислым молочком обошлась и, пока мальчик ел, успела курам зерна сыпануть, кошке молока налила, сходила в погреб, в сарай.

(5)Бабе Дуне годков уже было немало, но, как и прежде, управлялась она с огородом и скотиною, летом принимала городских внуков на хуторское житьё. (6)Осенью прибаливала.

(7) Мальчик ел, а баба Дуня села напротив него, принялась за вязанье.

(8) Они сидели друг против друга, стар и млад: внучек — городское дитя, белолицее, и баба Дуня — с большими лопатистыми руками, тёмным ликом, и лишь глаза её из-под белого платка играли молодо.

(9) Мальчик рассказал о рыбалке, а потом спросил:

(12)И вдруг вспомнила, всплеснула руками.

— (19)Не слыхал. — пожал мальчик плечами. — (20)Наверное, ошиблись.

— (21)Нет, он у меня на слуху стоит — Кардабон.

— (22)По радио, что ль, слыхали?

— (23)Какое радио. (24)Женщина с дитём по хутору ходила, собирала.

— (25)Милостыню, что ли? (26)Нищая.

— (27)Ну да, в попросях. (28)Но она не нищая. (29)Беда у них приключилась. (30)Говорит, жила она в этом городе Кардабон. (31)И такая беда: земля похитнулася, и из неё огнём вдарило. (32)С чем из дома выбежали, с тем и остались. (33)А ныне их к нам привезли, на квартиры становить.

— (34)Куда? — удивился мальчик. — (35)На хутор?

— (36)Да где у нас-то квартиры? (37)Может, на станцию. (38)Женщина с дитём. (39)Такая беда. (40)Говорит, из земли огнём вдарило и всё пожгло.

— (41)Вулкан, что ли? — догадался мальчик.

— (42)Во, во! — взволновалась баба Дуня. — (43)Так-то и она говорила. (44)А город я запомнила, Кардабон.

— (45)И вы ей подали?

— (46)Конечно. (47)Деньгами я дала три рубля, сала отрезала, яичек положила.

— (48)Да-а. — протянул внук осуждающе. — (49)Обманщица она, бабаня. (50)Как ты не понимаешь?

— (51)Господь с тобой, — замахала руками баба Дуня.

— (52)Никакого Кардабона нет. (53)Нет такого города.

— (54)Как нет? — недоумённо воззрилась на внука баба Дуня. — (55)Я помню, она много раз говорила: Кардабон. (56)Митревна — живой свидетель.

— (57)Не-ет, — протяжно и настойчиво повторил внук. — (58)Обманула она вас, и всё.

— (59)Да ты, может, не знаешь, — сказала баба Дуня. — (60)Их, городов, по земле страсть как много.

— (61)А такого нет, и вулканов у нас действующих нет — только за границей.

— (62)Может, оттуда? — нерешительно произнесла баба Дуня.

— (63)Оттуда не пустят, — решительно возразил внук. — (64)В честь чего это к нам повезут?

— (65)А почему? (66)У нас и хлебец, и молочко, грех жаловаться.

— (67)Ну, ты даёшь, бабуня! (68)Ну как тебя убедить? (69)У тебя карта есть?

(70)Баба Дуня недолго подумала.

— (71)В чулане погляди: там старые книжки сохраняются. (72)Ещё отец твой учился, Маруся, Ксеня.

(73)Мальчик сходил в чулан, принёс оттуда школьную карту и разложил её на столе. (74)Баба Дуня почтительно склонилась над пожелтевшим листком.

(75)А внук объяснял:

— Вот видишь, наша страна. (76)Мы тут живём, на Дону. (77)И нигде тут вулканов нет. (78)Вот здесь, — прошёл он пальцем длинный путь, — на Камчатке, есть вулкан, но он сейчас не действует. (79)И вот, погляди, нет никакого Кардабона. (80)Она и придумала-то какое-то название иностранное — получше соврать не могла. (81)А вы всему верите.

— (82) Она слезьми кричала.

— (83)Ну и что? (84)Притворилась, да и всё. (85)Пять минут поплакала и заработала. (86)Ей же не только ты подала.

— (87)Все, все. (88)Митревна денег дала, носки пуховые. (89)Валентина платье да туфли неношеные. (90)По всем дворам. (91)Одёжей и деньгами, о харчах не говоря.

— (92)Вот так, — вздохнул теперь внук. — (93)3а час — десять пенсий твоих заработала. (94)Притворилась, и всё.

— (95)Ну да. — всё равно не поверила баба Дуня. — (96)Вот такими слезьми плакала, взаправдашними.

— (97)Ох, бабаня, бабаня. (98)Тебе разве докажешь. (99)Обманывают вас, кому не лень. (100)И тот пьяница, ты сама говорила, погорелец.

— (101)Ашаул. — засмеялась баба Дуня и снова принялась за вязание. — (102)Тот на станции попался — милиция его защемила.

— (103)На станции, да не у вас. (104)А вы тоже подавали.

— (105)Подавали, — согласилась баба Дуня. — (106)А как же. (107)Человек говорит: сгорели, детям негде прислониться.

— (108)Да мало ли кто о чём говорит! — разозлился внук. — (109)Разоблачать их надо, а не подавать. (110)А вы как маленькие.

(111)Баба Дуня вздохнула, задумалась, и взгляд её отуманился.

— (112)А ежели взаправду? (113)Не приведи Господь. — проговорила она, отложила вязанье и стала прибирать со стола.

(114)Внук ушёл в дом. (115)А на столе лежала старая карта. (116)И прежде чем закрыть её и унести в чулан, баба Дуня склонилась над пожелтевшим листком. (117)Она ничего там не искала, лишь пощурилась. (118)И чудилось ей, что был, где-то был неведомый город Кардабон — живая беда.

Здравствуйте, Татьяна!
За содержательную часть сочинения Вы получаете максимальный балл. Однако старайтесь комментарий делать аналитическим, то есть писать о том, что делает автор. Как это может выглядеть?

Как мне кажется этой бабушке не нужны были даже объяснения, она готова была подать сколько могла, нуждающемуся человеку.

Автор отмечает, что бабушке не нужны были объяснения.

А внук, в свою очередь, даже слышать не хотел ни про какой город Кардабон и о женщине, которой нужна была помощь.

Писатель подчеркивает, что внук даже не слышать не хотел ни про какой город Кардабон.

В комментарии не нужно писать об актуальности проблемы. Это итак очевидно. Кроме этого, Вы используете невыразительные связочные клише ("Рассуждая над материалом можем опереться на данное высказывание", "в противопоставление возьмём следующий текст"). Есть более удачные скрепы.

Мои замечания касаются речевого оформления текста.

Рассуждая над материалом можем опереться на данное высказывание

Нарушение управления. Рассуждать можно О чем-то, но нельзя НАД чем-то.

Молодой внук из города, приезжает в деревню навестить свою бабушку. И баба Дуня начинает рассказ о том, как она помогла нуждающейся женщине с дитём.

Временной разнобой. Эта ошибка часто встречается в Вашей работе. О действиях персонажей пишите в прошедшем времени.

Данный текст посвящён необходимости в чувстве - сострадании.

Нарушение управления. В чувстве сострадания или необходимости в сострадании.

Она говорит о том, что сострадать нужно! Ведь это качество делает нас людьми.

Придаточное предложение не может существовать отдельно от главного.

КОМПОЗИЦИЯ:
Собственное мнение оформляем в отдельный абзац. У Вас согласие с автором осталось в абзаце с позицией автора. Так быть не должно.

Данный текст посвящён необходимости в чувстве - сострадании.

Канцеляризм. Не используйте это слово в сочинении.

Избыточное употребление местоимений.

Вместо ведь используем союзы ПОТОМУ ЧТО, ТАК КАК.

В моём раннем возрасте , я всегда подавала одной и той же бабушке, которая просила милостыню.

Шероховатость. В детстве я подавала МИЛОСТЫНЮ.

Через некоторое время, я подношу руку с мелочью, а она говорит

Речь говорит что ли? Местоимение заменяет предыдущее существительное в той же форме.

В заключени и всего вышесказанного, хочу сказать, что действительно, сострадание-это очень важное качество.

ПУНКТУАЦИЯ:

Много лишних знаков препинания - запятых и тире.Их я выделила красным цветом.

Молодой внук из города , приезжает в деревню навестить свою бабушку.

Данный текст посвящён необходимости в чувстве - сострадании.

Он наоборот, считает что это всё ложь и желание заработать за час - десять пенсий.

Вводная конструкция требует обособления.

Он наоборот, считает что это всё ложь и желание заработать за час-десять пенсий.

Как мне кажется этой бабушке не нужны были даже объяснения, она готова была подать сколько могла , нуждающемуся человеку

Он наоборот, считает что это всё ложь и желание заработать за час-десять пенсий.

Нужна запятые, разделяющие главное предложение и придаточное.

Рассуждая над материалом можем опереться на данное высказывание

Нужна запятая, выделяющая обстоятельство, выраженное деепричастным оборотом.

НАРУШЕНИЕ ФАКТИЧЕСКОЙ ТОЧНОСТИ В ФОНОВОМ МАТЕРИАЛЕ:

Перед Вами не произведение Б.Екимова, а адаптированный текст. Также Вы обязаны представить автора. Этот вопрос звучит в тексте писателя Б.Екимова.

Это не текст, а цитата.

Мы работаем с проблемой текста, а не с темой.

Пример кажется высосанным из пальца. Неужели Вы все до копейки отдаете нищим? Вряд ли.

Над речевым оформлением сочинения стоит серьезно поработать! Удачи на экзамене!

Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.

Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли

По вашей ссылке друзья получат скидку 10% на эту книгу, а вы будете получать 10% от стоимости их покупок на свой счет ЛитРес. Подробнее

Объем: 650 стр. 1 иллюстрация
Жанр:с овременная русская литература
Теги:в ремя и судьбы, ж итейские истории, н равственные ценности, п ревратности судьбы, п роза жизни, с борник рассказовРедактировать

Кардабон

С Ильмень-озера возвращались к полудню. Побрякивали и поскрипывали старенькие велосипеды, висели на рулях куканы с желтыми карасиками – рыбацким счастьем, – длинные удилища торчали впереди, словно пики.

У хуторских амбаров дорога распадалась тропками: распалась и ребячья компания, каждый покатил к себе. Городской гостек, внук бабы Дуни Станогиной, прямиком полетел к своему двору. Подлетел и у ворот звонком забренчал, повещая, и голосом позвал:

Но никто ему не ответил. Двор был пуст, и цепочка висела накинутой на дверной пробой.

– Бабаня! – закричал он, оставляя велосипед, и побежал через двор, на огород.

Там уже по-летнему распускались и цвели огуречные гряды, наливался сладкий горох в зеленой кудели, топырился лук и чеснок, высокий укроп покачивал желтыми корзинками. Ровными рядами стояла картошка.

– Аюшки! – отозвалась, распрямляясь, баба Дуня. Она картошку подбивала.

– Глухая, – оправдалась она. – А ты либо голоду хватил? Упреждала тебя, возьми харчей. Не на себе нести, на машине…

Собирали на стол. Баба Дуня щи разогрела, вареники, поставила молочко, кислое да пресное.

Внук хвалился уловом. А он и вправду был неплох: три десятка золотистых карасиков, и каждый – в ладошку.

– Ухи наварим, – радовалась баба Дуня, – и нажарим, с яичками. Ешь – не хочу.

Внучек был городской, к рыбалке еще непривычный, и надо было его подхвалить.

– А можно и посолить, завялить, домой повезешь.

– Я, бабаня, еще наловлю.

– Конечно, у тебя ловость в руках.

Обедали во дворе, под раскидистым кленом. Мальчик поднялся рано, наголодался и теперь жадно щи хлебал, уписывал вареники да яички, запивал молоком – дело молодое.

Баба Дуня кислым молочком обошлась и, пока мальчик ел, успела курам зерна сыпануть, кошке молока налила, сходила в погреб, в сарай.

Бабе Дуне годков уже было немало, но, как и прежде, управлялась она с огородом и скотиною, летом принимала городских внуков на хуторское житье. Осенью прибаливала.

Мальчик ел, а баба Дуня села против него, принялась за пуховый платок, за вязанье, чуть слышно постукивая спицами.

Они сидели друг против друга, стар и млад: внучек – городское дите, белолицее, прям неправдашнее, – и баба Дуня – с большими лопатистыми руками, темным ликом, и лишь глаза ее из-под белого платка играли молодо.

Мальчик рассказывал о рыбалке, о клеве, а потом спросил:

– А наши гусята целые?

– Слава богу. Наш гусак – атаманец, – с гордостью сказала баба Дуня. – К нему не враз подгребешь.

И вдруг она вспомнила, всплеснула руками.

– Кардабон? – переспросил мальчик.

– Кардабон, – подтвердила баба Дуня.

– Не слыхал… – пожал мальчик плечами. – Может, ошиблись.

– Нет, он у меня на слуху стоит – Кардабон.

– По радио, что ль, слыхали?

– Какое радио… Человек приходил, Христа ради… Женщина с дитем по хутору ходила, собирала…

– Милостыню, что ли? Нищая.

– Ну да, в попросях. Но она не нищая. Беда у них приключилась. Говорит, жила она в этом городе, в городе Кардабон. И тама такая беда: земля похитнулася и из нее огнем вдарило. Народ погубился, погорело имение, добро. С чем из дома выбежали, с тем и остались. А ныне их к нам привезли, на квартиры становить.

– Куда? – удивился мальчик. – На хутор?

– Не… Где у нас квартиры? Може, на станцию или на центральную. Не знаю. Женщина с дитем, и другое дите, девочка. Чернявая, посверстнее тебя, а захудалая, прям балык. Такая беда. Говорит, из земи огнем вдарило и все пожгло.

– Вулкан, что ли? – догадался мальчик.

– Во, во! – обрадовалась баба Дуня. – Так-то и она говорила. Этот самый… – Она сложила губы дудочкой, хотела повторить непростое слово, но раздумала, сказав: – Это ты по правде сказал. А город я запомнила, Кардабон.

– Конечно. Такая беда… Деньгами я дала три рубля, сала отрезала, яичков положила. Сметанки она еще просила, а я, прости господи, согрешила. Внучек, говорю, у меня из города, прям коток. Все подъедает.

– Да-а… – протянул внук осуждающе. – Надо бы еще сметаны… Обманщица она, бабаня. Как ты не понимаешь?

– Господь с тобой, – замахала руками баба Дуня.

– Вот и господь. Никакого Кардабона нет. Нет такого города.

– Как нет? – недоуменно воззрилась на внука баба Дуня. – Я помню, она до скольких раз говорила: Кардабон. Митревна – живой свидетель.

– Не-ету, – протяжно и настойчиво повторил внук. – Понимаешь, нету. Нету. Нет никакого Кардабона. Обманула она вас, и все.

– Да ты, може, не знаешь, – сказала баба Дуня. – Их, городов, по земле страсть божия.

– А такого нет. Нету, – настойчиво повторил внук. – И вулканов у нас никаких нет. Это я тебе точно говорю, у меня по географии пятерка. Нет у нас действующих вулканов. Только за границей.

– Може, оттуда? – нерешительно произнесла баба Дуня.

– Оттуда не пустят, – решительно возразил внук. – В честь чего это к нам повезут?

– А почему? У нас и хлебец, и молочко, грех жаловаться.

– Ну, ты даешь, бабуня! – Мальчик даже встал из-за стола. – Как тебя убедить? У тебя карта есть?

– Карты? Есть старая колода. Гадаем.

– Какие карты… Карта, карта, географическая. Понимаешь, где города указаны, страны.

Баба Дуня недолго подумала.

– Откель… А може… В чулане погляди. Там старые книжки сохраняются. Еще отец твой учился, Маруся, Ксеня.

Мальчик побежал в чулан и там, в пыли, в старой рухляди, нашел учебник географии с картой, нашел и принес, и разложил на столе школьную карту.

Баба Дуня почтительно склонилась над пожелтевшим листком. А внук говорил:

– Вот ты видишь, наша страна. Мы тут живем, на Дону, в Европе. И нигде тут вулканов нет. Вот здесь, – прошел он пальцем длиннючий путь, – на Камчатке, есть вулкан. Но он сейчас не действует. И никакого землетрясения не было. Ведь ты сама понимаешь, если бы было, то в газетах бы написали, по радио сообщили, по телевидению.

– Да нам когда слухать и глядеть…

– Я, я бы услыхал и в газете прочитал, я же газеты читаю. И вот погляди на карту, нет никакого Кардабона. Все города есть, а Кардабона нет. Она и придумала-то какое-то название иностранное. Получше соврать не могла. А вы всему верите.

Баба Дуня шумно вздохнула и отправилась на свое место, к низенькой скамеечке, к вязанью.

– Она слезьми кричала…

– Ну и что? Притворялась, да и все.

– Вот такучими слезьми, – показала баба Дуня, – в горох.

– Она и в кулак заплачет. Притворяется. Пять минут поплакала и заработала. Ей же не только ты подала.

– Все, все. Митревна денег дала, носки пуховые. Валентина платье да туфли неношеные. По всем дворам. Одежей и деньгами, об харчах не говоря.

– Вот так, – вздохнул теперь внук. – За час – десять пенсий твоих заработала. Притворилась, и все.

– Ну да… Притворись, – все же не поверила баба Дуня. – Вот такучими слезами… Взаправдашними.

– А как же артисты притворяются? Надо – и плачут.

– Так то артисты, а это – баба…

– Ох, бабаня… бабаня… Тебе разве докажешь. Обманывают вас, кому не лень. И тот пьяница, ты сама говорила, погорелец.

– Ащаул… – засмеялась баба Дуня. – Тот на центральной попался. Милиция его защемила.

– На центральной, да не у вас. А вы тоже подавали.

– Подавали, – согласилась баба Дуня. – А как же… Человек говорит: сгорели, детям негде прислониться.

– Так то Москва, – вздохнула баба Дуня. – А мы сами в этих слезах… Господи… Не приведи господь… – Она задумалась, и взгляд ее отуманился. – Не приведи господь… – повторила она, отложила вязанье и стала прибирать со стола.

Внук ушел в дом. А на столе лежала раскрытая старая книга, учебник географии с пожелтевшей картой. И прежде чем закрыть ее и унести в темный чулан, баба Дуня склонилась над гладким листком. Она ничего там не искала, лишь пощурилась. Но чудилось ей, что был, где-то был неведомый город Кардабон – живая беда.

Лазоревый цвет

Двор мой последние годы все более полонит пустая трава. То ли сил стало меньше от нее отбиваться, а скорее – охоты: растет… и пускай растет. Места много. И огород затравел. Да и какой это теперь огород! Лишь названье. Грядка лука, грядка чеснока, полсотни помидорных кустов да кое-какая зелень. Земли пустует много и много. Уже не с мотыгой, с косой выхожу поутру на покос.

Но вот цветы остались. Сейчас август, конец его. По утрам – зябко. Роса. Днем – тепло, но палящего зноя нет.

Полыхают, горят, нежно светят простые мои цветы – душе и глазам отрада.

Но теперь – август. До грустного еще далеко. Полыхают, горят костром алые, красные, розовые цветы. Любо на них глядеть.

Какая тут клумба… Восточный базар. Радужное многоцветье на зеленом подбое листьев. Звенят и гудят пчелы, шмели, радуясь и кормясь; золотистые стрекозы шуршат слюдяными крылами, вспыхивают и гаснут.

Цветы… Пусть простые, нашенские, но сажаем, пропалываем, поливаем, бережем. Без цветов нельзя.

Там, где хозяева молодые, в силах, там – розы, там – лилии, там много всего во дворах, в палисадах.

А ведь с цветами – столько забот. Сами собой, от Бога, они не вырастут. Посади, гляди за ними, рыхли, пропалывай, коровяком подкорми. А попробуй не полей хотя бы день при нашей жаре! Тут же засохнут. Не то что цвета, листьев не увидишь. Цветы вырастить – труд немалый. Но радости больше.

Августовское раннее утро. Завтрак на воле. Солнце за спиной. Перед глазами – цветы. Сколько их… Десятки, сотни… Алые, синие, лазоревые, золотисто-медовые… Все на меня глядят. А если вернее, через плечо мое, на утреннее встающее солнце. Светит перед глазами желтизна и бель, нежная васильковая голубизна, зелень, алость, небесная синь. Смотрят и дышат в лицо мне простые наши цветы.

Легкая рука

Телефон на всем хуторе – разъединый, в этом дворе у Тимофея да Валентины. Вот и идут. Сосед Володя – пришел позвонить, а в эту пору у хозяйки забота: курица-клуша высидела цыплят. А один из них – никудышный: хроменький, на вид ледащий. Валентина принесла его в дом, пожаловалась:

– Гоняют за ним, клюют. И угреться под клушей толком не может. Выпихивают.

Она держала цыпленка в ладонях, отогревая, прижаливая:

– Маленький… А его бьют… А он и так едва пекает… Чего ж с тобой делать, мой хороший? В коробку тебя да грелку. Может, оклемаешься.

Сосед Володя сказал как отрезал:

– Сдохнет. Кохай его не кохай.

И вправду, когда много цыплят, они вместе бегают, греются, сбившись кучкой. А одному – трудно. Тем более хворому.

Добросердечная Валентина это понимала не хуже соседа, но все равно жалко. И тут взгляд ее остановился на кошке, которая в своем укромном углу, возле печки, кормила котят. Котятки лишь вывелись, еще слепые, все трое в мамку: белыми, желтыми и черными пятнами – трехцветные, говорят, к счастью. Потому и оставили. Люди разберут.

Каким-то безотчетным движением, цыпленку ли сострадая, котятам ли завидуя, Валентина подошла к дружному семейству, присела возле него и выпустила из рук цыпленка.

Птенец шагнул раз и другой, пискнул и потянулся ближе к теплу кошачьему. Мурка поглядела на него прищуренно и, что-то поняв или ничего не поняв, просто услышав жалобный писк, мягко пригребла птенца лапой поближе к себе. Птенец приник к ее горячему брюху и даже под лапу залез: там теплей. Пискнув еще раз, уже потише, он замер, угреваясь.

Сосед, уже собравшийся уходить, остановился, сказал усмехнувшись:

– Сейчас она позавтракает.

– Наша Мурка хорошая… – возразила ему хозяйка. – Она маленького не тронет. У нее свои маленькие. Она их жалеет. Она и чужого приголубит. Для всех – мамушка… – негромко объясняла ли, внушала Валентина, не поднимаясь с корточек и глаз не отводя от счастливого семейства.

Котята кормились, порою теряя сосок и тогда попискивая; цыпленок дремал в тепле. Кошка смежила глаза, наслаждаясь своим счастливым материнством.

Сосед уже от порога вернулся, поглядел и сказал:

– Приголубит. Это она наелась и спит. А как проснется – хрум-хрум… Одни перушки останутся…

Валентина поднялась, мягко, но возразила:

– Она хорошая, наша Мурка. Она добрая.

Но Володя был, что называется, с характером. Голова на плечах и варит.

Еще раз скептически оглядев кошачье-цыплячью идиллию и трезво все оценив, он постановил окончательно:

– Сожрет. Это она спит, не сообразила. Проснется и сожрет.

Последние слова отчеканил и ушел. Все было ясно.

Покатился день дальше со своими делами, заботами. Годы у хозяйки уже не молодые и здоровье известное: хвори да болячки. А заботы все те же: скотина, огород, птица, дом, пусть невеликое, но семейство, а тут еще – летняя пора. Долгий день, но и его не хватает. Вот и торопишься. Всю жизнь.

Меж делом хозяйка нет-нет да заглядывала в дом: живой там цыпленок? А с птенцом ничего не случилось. Он отоспался, оживел и, выбравшись из теплого Муркиного плена, стал громко пищать, требуя еды. Валентина принесла ему на блюдечке свежий творожок да крохи рубленого яичка. Цыпленок наклевался и снова к Мурке – под бок.

Пришел с огорода хозяин, поглядел, посмеялся:

А ближе к вечеру появился Володя-сосед.

– Позвонить надо… – сказал он, а глазами – к печке, где Муркино логово. Самой кошки не было, но вповал на мягкой подстилке там дремали котята и меж них желтый цыпленок.

У соседа глаза полезли на лоб.

– Не сожрала еще. – спросил он.

– Как видишь, – ответил хозяин.

– Сожрет, – твердо сказал сосед.

– А я говорю – сожрет. Потому что это – зверь. Ты понимаешь? Зверь! У него природ такой: обязан сожрать. Потому что – положено. Жрать! Мышей, птицу всякую!

– Мышей она хорошо ловит, – похвалил хозяин. – И воробья не пропустит. А мышей возле закрома каждый день душит. Молодец, Мурка.

И будто услышав зов, объявилась кошка. Поуркивая, она облизала котят, словно будя их к очередному обеду. И улеглась, подставляя тугие соски. Котят дважды приглашать не пришлось. Мамкины титьки отыскав, они уцепились за них и принялись дудонить. Детское ремесло… Цыпленок же, потревоженный, поднялся, пискнул и тоже принялся за еду, глухо постукивая еще мягким клювом по блюдцу. Крошеное яичко, творог, а потом и воды попил, как правдашний, задирая крохотную головенку.

Соседу это не нравилось.

– Сожрет, точно сожрет, – твердил он. – Утром вот поглядите.

Наутро цыпленок никуда не делся, мирно проспав возле новой мамы. И пошло-поехало: греется, спит возле кошки, забираясь под лапу для тепла. Отоспится, пищит, бегает, клюет, как положено, яйцо, творог, пшенцо, рубленую зелень, пьет воду. Набегается, снова – под теплый бочок.

Сосед Володя стал приходить на дню три раза. И с порога, не здороваясь, шел прямо к печке.

– Должна сожрать. Обязана, – твердил он. – Потому что – зверь…

Хозяйка пела свое:

– Мурочка… Она у нас умная. Она маленьких не обижает. Мама – она мама и есть.

У хозяина свое объяснение:

– Легкая у Валентины рука… Вот она ей сказала, под бок подпихнула, и Мурка послушалась… Легкая рука. Недаром к ней бабы идут цветок отсадить, чтобы легкой рукой, лучше примется. Это еще моя мамка-покойница заметила.

Сидели мужики, глядели, словно на чудо. Оно и впрямь чудо: кошка лежит развалясь, котята сосут ее, и тут же – цыпленок, под лапою дремлет.

Соседу Володе эта мирная картина была – нож вострый.

– Она же права не имеет! У нее – природ! Зверь… Мясо ей, кровь нужно… И она обязана сожрать! Просто обязана!

Но то были лишь слова. На деле – иное.

На третий ли, четвертый день натурный сосед придумал наконец объяснение.

– Она умом рухнулась! Старуня! – крутил он пальцем возле виска. – Жила-жила и все выжила. Ничего не соображает. У старых людей так… Значит, и у кошек.

Он сразу успокоился и наперед предсказал:

– Котята подрастут чуть-чуть, они его враз сожрут.

– Не сожрут, – заступилась Валентина. – Он теперь у них вроде – братушка…

– С костями этого братушку… Вот поглядишь. Зверье! Природ такой! Понятно?!

Но и здесь сосед пальцем в небо попал. Время шло, росли котята быстро, а рядом с ними цыпленок помаленьку оперялся, хромать перестал. Они вместе играли, хотя эти игры были странными: котята, цыпленок. Вроде как не приложишь: кошка и птица. Но у них получалось. Наверное, потому, что – детвора. Цыпленок порой пищал, отбиваясь, и не в шутку больно клевался. И тогда пищали котята. Но все кончалось миром и сном вповалку. Скоро котята с цыпленком выбрались во двор, там росли. Время летнее. И для всех это стало привычным.

Кроме соседа, который в конце концов не выдержал и решил проверить, как говорится, на собственном опыте. Как раз у него клушка высидела цыплят. Он взял одного, отчаянно запищавшего, и сунул под нос своей кошке. Она у него обходилась без имени. Кошка да кошка… А нынче была с кошененком, с одним. Остальных потопил. Цыпленка ей сунул под бок, приказал:

– Воспитывай. Ясно тебе? Ясно?!

Кошка ответить не могла, лишь жмурилась. Цыпленок рядом пищал.

– Гляди не трожь! – серьезно предупредил кошку Володя. – Голову оторву. – И отправился по делам.

Когда он вернулся, от цыпленка и духа не осталось. А кошка лежала, кормя своего котенка, мурлыкала.

– А где цыплак? – с порога спросил Володя и начал по углам шарить. Но не было ни следа, ни писка. Понятно, что сожрала. Ни пушинки, ни перышка… Да какие у него перышки, лишь вывелся. Глотнула – и нет.

Сожрала. Это был факт очевидный. Хотя какие-то сомнения оставались. Ведь прямых доказательств нет! И еще одно: может, не поняла? Может, надо было посерьезней внушить?

Володя решил еще раз проверить. Еще одного цыпленка забрал у клушки. Принес. Комочек. Тепленький, щуплый. Один лишь писк.

Он держал цыпленка в руке, под нос кошке сунув, и объяснял:

– Не жрать. Поняла? Не жрать его, а воспитывать. А если сожрешь, я с тебя шкуру спущу. Ты меня знаешь. Засеку до смерти. Или повешу. Поняла?

Кошка смотрела на хозяина и вроде все понимала, зная тяжелую руку его.

– Вот так. Вторая проверка. И последняя!

Володя сунул цыпленка кошке под бок. Поглядел. Все вроде шло хорошо. Цыпленок пищал. Кошка лежала, жмурилась.

Но сторожить не будешь. Дела ждут. Он ушел. Скоро вернулся. Открыл дверь, кошка, шмыгнув под ногами, умчалась прочь. Цыпленка, конечно, не было. Сожрала. И, между прочим, правильно сделала. Потому что – зверь. Но вот за то, что хозяина не послушалась, за это, конечно, – смерть. Володя ружье со стены ухватил, оно всегда под рукой, снаряженное. И прямо с крыльца бабахнул, дуплетом. Взлетели испуганные куры, поднялась пыль столбом, собаки залились. На весь хутор – содом. А кошка улизнула. Конечно, до поры. У Володи на это дело рука легкая.

Они сидели друг против друга, стар и млад: внучек — городское ди- те, белолицее, и баба Дуня с большими лопатистыми руками, темным ликом, и лишь глаза ее из-под белого платка играли молодо.

Мальчик рассказывал о рыбалке, о клеве, а потом спросил:

И вдруг она вспомнила, всплеснула руками.

— Кардабон? — переспросил мальчик.

— Кардабон, — подтвердила баба Дуня.

— Не слыхал. — пожал мальчик плечами. — Может, ошиблись.

— Нет, он у меня на слуху стоит — Кардабон.

— По радио, что ль, слыхали?

— Какое радио. Человек приходил, Христа ради. Женщина с ди- тем по хутору ходила, сбирала.

— Милостыню, что ли? Нищая.

— Ну да, но она — не нищая. Беда у них приключилась. Говорит, жила она в этом городе, в городе Кардабон. И тама такая беда: земля похитнулася. И из нее огнем вдарило. Народ погуби лея, погорело имение, добро. С чем из дома выбежали, с тем и остались. А нынче их к нам привезли, на квартиры становить.

— Куда? — удивился мальчик. — На хутор?

— Не. Где у нас квартиры? Може, на станцию или на центральную. Не знаю.

— Конечно, такая беда. Деньгами я дала три рубля, сала отрезала. Сметанки она еще просила, а я, прости господи, согрешила. Внучек, говорю, у меня из города прям котик. Все подъедает.

— Да^а. — протянул внук осуждающе. — Надо бы еще сметаны. Обманщица она, бабаня. Как ты не понимаешь?

— Господь с тобой, — замахала руками баба Дуня.

— Вот и господь. Никакого Кардабона нет. Нет такого города.

— Как нет? — недоуменно воззрилась на внука баба Дуня. — Я помню, она до скольких раз говорила: Кардабон. Митревна — живой свидетель.

— Не-эту, — протяжно и настойчиво повторил внук. — Понимаешь, нету. Нету. Нет никакого Кардабона. Обманула она вас — и все.

— Да ты, може, не знаешь, — сказала баба Дуня. — Их, городов, по земле страсть божия.

— А такого нет. Нету, — настойчиво повторил внук. — Как тебя убедить? У тебя карта есть?

— Карты? Есть старая колода. Гадаем.

— Какие карты. Карта, карта, географическая. Понимаешь, где города указаны, страны.

Баба Дуня недолго подумала.

— Откель. А може. В чулане погляди. Там старые книжки сохраняются. Еще отец твой учился, Маруся, Ксеня.

Мальчик побежал в чулан и там, в пыли, в старой рухляди нашел учебник географии с картой. Нашел и принес и разложил на столе школьную карту.

— Вот погляди на карту, нет никакого Кардабона. Все города есть, а Кардабона нет. Она и придумала-то какое-то название иностранное. Получше соврать не могла. А вы всему верите.

Баба Дуня шумно вздохнула и отправилась на свое место, к низенькой скамеечке, к вязанью.

— Она слезьми кричала.

— Ну и что? Притворялась, да и все.

— Вот такучими слезьми, — показала баба Дуня, — в горох.

— Она и в кулак заплачет. Притворяется. Пять минут поплакала и заработала. Ей же не только ты подала.

— Все, все. Митревна денег дала, носки пуховые. Валентина платье да туфли неношеные. По всем дворам. Одежей и деньгами, об харчах не говоря.

— Вот так, — вздохнул теперь внук. — За час — десять пенсий твоих заработала. Притворилась, и все.

— Ну да. Притворись, — все же не поверила баба Дуня. — Вот такучими слезьми. Взаправдашними.

— А как же артисты притворяются? Надо — и плачут.

— Так то артисты, а это — баба.

— Ох, бабаня, бабаня. Тебе разве докажешь. Обманывают вас кому не лень.

Внук ушел в дом. А на столе лежала раскрытая старая книга, учебник географии с пожелтевшей картой. И прежде чем закрыть ее и унести в темный чулан, баба Дуня склонилась над гладким листком. Она ничего там не искала, лишь прищурилась. Но чудилось ей, что был, где-то был неведомый город Кардабон — живая беда.

Читайте также: