Обернувшись к выходу сочинение

Обновлено: 06.07.2024

. Не помня, как оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события; на первом углу она остановилась почти без сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось на волоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась. Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть. ..


Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, сразу содержанием своим наполнившую душное оцепенение библиотеки. Картина изображала корабль, вздымающийся на гребень морского вала. Струи пены стекали по его склону. Он был изображен в последнем моменте взлета. Корабль шел прямо на зрителя. Высоко поднявшийся бугшприт заслонял основание мачт. Гребень вала, распластанный корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. Пена неслась в воздух. Паруса, туманно видимые из-за бакборта и выше бугшприта, полные неистовой силы шторма, валились всей громадой назад, чтобы, перейдя вал, выпрямиться, а затем, склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам. Разорванные облака низко трепетали над океаном. Тусклый свет обреченно боролся с надвигающейся тьмой ночи. Но всего замечательнее была в этой картине фигура человека, стоящего на баке спиной к зрителю. Она выражала все положение, даже характер момента. Поза человека (он расставил ноги, взмахнув руками) ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания, обращенного к чему-то на палубе, невидимой зрителю. Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и черная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма выказывало в нем капитана, танцующее положение тела - взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и кричал - но что? Видел ли он, как валится за борт человек, приказывал ли повернуть на другой галс или, заглушая ветер, звал боцмана? Не мысли, но тени этих мыслей выросли в душе Грэя, пока он смотрел картину. Вдруг показалось ему, что слева подошел, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. Грэй знал это. Но он не погасил воображения, а прислушался. Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз, непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку. Все это Грэй слышал внутри себя.

Александр Грин. "Алые паруса".

Александр Степанович Гриневский, ставший в литературе А. Грином, родился 11 (23) августа 1880 года в Слободском, уездном городке Вятской губернии. Отец его, Степан Евзибиевич Гриневский, был "вечным поселенцем", в шестнадцать лет сосланным за участие в польском восстании 1863 года. Вскоре после рождения Александра семья перебралась в Вятку, где прошли детские и юношеские годы будущего писателя. Нельзя сказать, что его детство было безоблачным и счастливым. "Я не знал нормального детства, - писал Грин позже в своей "Автобиографической повести". - Меня в минуты раздражения, за своевольство и неудачное учение, звали "свинопасом", "золоторотцем", прочили мне жизнь, полную пресмыкания у людей удачливых, преуспевающих. Уже больная, измученная домашней работой мать со странным удовольствием дразнила меня. "

Говорят, что детство - самая ответственная пора в жизни человека. В этот период закладывается интеллект, характер, мировоззрение. Откуда же в произведениях Грина столько надежды, света и предчувствия чуда? Может быть, это своеобразная реакция, попытка наполнить безрадостное пространство жизни светом и радостью, найти альтернативу серой действительности?

Мальчик, лишенный родительской ласки и заботы, рано потерявший мать (она умерла, когда ему было 13), угнетаемый отцом-алкоголиком и жестокостью мачехи, рос угрюмым и нелюдимым. Он бродил по окраинным пустырям Вятки в серой заплатанной блузе, изображая капитана Гаттераса и Благородное Сердце. Пытаясь открыть философский камень, он проводил химические опыты. Начитавшись книги "Тайны руки", принялся гадать всем по линии ладони, отчего его в школе прозвали колдуном. Домашние бранили его за все эти увлечения, взывая к здравому смыслу. Но мальчик продолжал прятаться от реального мира, уходя в мир своих грез, наполненный чудесами.

Из Александровского реального училища, куда Саша поступил в 1889 году, его исключили через два года за несколько четверостиший, высмеивавших преподавателей. Отцу удалось устроить его в городское четырехклассное училище, ставшее единственным учебным заведением, которое окончил будущий литератор. Больше Грин нигде и никогда не учился. Провинциальная жизнь не могла устраивать юношу. Он читал Фенимора Купера, Майна Рида, Стивенсона, Виктора Гюго, Чарлза Диккенса, Эдгара По, русских классиков и мечтал, мечтал. Его привлекала романтика дальних странствий, манили приключения. В автобиографической повести он признается, что когда впервые увидел на Вятской пристани двух настоящих матросов, то смотрел на них - гостей из иного, таинственного и прекрасного, мира - как зачарованный. Когда родители стали настаивать на том, чтобы мальчик пошел в монастырские служки, он, не в силах больше выносить их давление, в 1896 году уехал в Одессу. Александр, любивший море, надеялся поступить в Одесские мореходные классы, но опоздал: прием был уже закончен.

За границей ему удалось побывать один-единственный раз: на пароходе "Цесаревич" он отправился в Александрию, но после этого сразу же был уволен за строптивый нрав. В конце концов, молодой человек оставил мысль о корабельной службе и отправился скитаться по стране. Он сменил множество занятий: был банщиком, грузчиком, чернорабочим, маляром, рыбаком, лесорубом и плотогоном, гасильщиком нефтяных пожаров в Баку, снова матросом на волжской барже, золотоискателем на Урале, переписчиком ролей и актером "на выходах", писцом у адвоката и, наконец, солдатом. В конце 1901 года Александр по призыву попал в 213-й Орловский резервный пехотный батальон. Жестокие нравы, царившие там, были потом обрисованы в рассказах "Заслуга рядового Пантелеева" (1906), "Слон и моська" (1906), "История одного убийства" (1910). Во время службы он примкнул к эсерам, с помощью которых ему удалось дезертировать. Эсеры снабдили Грина фальшивым паспортом на имя Григорьева и переправили в Киев, используя его как связного и агитатора. Все эти приключения удачно сочетались со стремлением писателя к свободе, а жизнь нелегала, полная тайн и опасностей, манила и пленяла воображение.

С явочным паролем "Петр Иванович кланялся" он приехал в Одессу для встречи с эсером Геккером. Перейдя на нелегальное положение, будущий писатель разъезжал по России с пропагандистской деятельностью. Агитация среди нижних чинов Черноморского флота стоила ему двух лет одиночной тюрьмы и - в 1905 году - ссылки в Сибирь на десять лет. Но в ссылке он пробыл недолго. В октябре того же года была объявлена амнистия. "Адмирал согласился освободить всех, кроме меня, - вспоминал он. - Тогда четыре рабочих. не желая покидать тюрьму, если я не буду выпущен, заперлись вместе со мной в моей камере. ". "Студента", как его прозвали тогда, пришлось освободить.

Он, продолжая жить на нелегальном положении, уехал в Петербург, где снова попал в тюрьму. На этот раз его сослали на четыре года в Туринск Тобольской губернии. Но уже на следующий же день после прибытия Гриневский бежал сначала в Вятку, а оттуда - снова в Петербург. Там он впервые заявил о себе как писатель. Он сошелся с журналистами, литераторами, близко познакомился с А. И. Куприным. В 1908 году вышел первый сборник рассказов Грина "Шапка-невидимка", а в 1910 еще один ("Рассказы"). Его заметила и положительно оценила критика. "Грин - незаурядная фигура в нашей беллетристике, - пишет журнал "Русское слово", который редактировал В. Г. Короленко. - То, что он мало оценен, коренится в известной степени в его недостатках, но гораздо более значительную роль играют его достоинства". Грин был странен и непривычен в кругу писателей-реалистов - бытовиков, как их тогда называли. Чужим он был и для символистов, акмеистов, футуристов. Вообще в литературе XX века Грин стал уникальным примером творческого эскапизма: он так и не примкнул ни к одному из литературных течений.

На взлете творческой деятельности Александра Грина вновь настигла рука полиции. В 1910 году за проживание по чужому паспорту и за побег его на два года ссылают в Архангельскую губернию. Вслед за ним отправляется его первая жена, В. П. Калицкая. Октябрьская революция застала писателя уже в Петрограде. Воодушевленный ею поначалу, он быстро разочаровывается.

В 1919 году его, тогда уже известного литератора, призвали в Красную армию, где он пробыл до весны 1920 года, изрядно хлебнув горя и бедствий: физическое истощение, туберкулез, сыпной тиф.

С 1921 по 1924 год Грин живет в Петербурге в знаменитом доме на Мойке, служившем прибежищем многим представителям литературных кругов (именно там собирались знаменитые "Серапионовы братья"). Коридор, в котором располагалась его комната, носил название "Зимний обезьянник": одно это уже многое говорит о тех условиях, в которых жил и творил писатель. Вот каким видел Александра В. А. Рождественский: "В комнате ничего не было, кроме маленького кухонного стола и узкой кровати, на которой спал Грин, покрываясь потрепанным пальто. Писал Грин мученически, с утра до сумерек, весь окутанный клубами папиросного дыма. Было в нем в эти минуты что-то, напоминающее облик незабвенного Рыцаря Печального Образа. Он так же самозабвенно и сосредоточенно погружался в свою мечту и не замечал окружающей убогой обстановки. Трудно представить, что в такой неуютной убогой комнатушке создавалась одна из пленительнейших сказок русской литературы "Алые паруса". Соседями писателя, ютившимися в подобных клетушках, были в то время Н. С. Тихонов, В. Б. Шкловский, Гумилев, М. Шагинян, О. Форш, В. Ф. Ходасевич, М. Л. Лозинский, Н. Н. Пунин, В. Познер, Мандельштам, А. Л. Волынский (известный искусствовед, который за книгу о Леонардо да Винчи был избран почетным гражданином Милана). В доме царил жуткий холод: не было дров и большие печи топить было нечем. А для маленьких "буржуек" была только бумага - финансовые документы, собранные в соседнем здании, которое раньше было банком.

В 1924 году Грин наконец решил расстаться с таким существованием и переехал в Крым: сначала в Феодосию, а затем в маленький городок Старый Крым. Там появились на свет самые, пожалуй, значительные его произведения: повести "Блистающий мир" (1924), "Золотая цепь" (1925), "Бегущая по волнам" (1928), "Джесси и Морггиана" (1929), цикл рассказов. Нет нужды пересказывать содержание этих произведений: мало кто в свое время не "болел" Грином. Он придумал целую страну - теперь ее называют Гринландией - и населил ее персонажами, носившими странные имена и живущими в городах с такими же экзотическими названиями ("М о и города", - подчеркивал он). "Недоверие к действительности осталось у него на всю жизнь, - писал позже Константин Паустовский. - Он всегда пытался уйти от нее, считая, что лучше жить неуловимыми снами, чем "дрянью и мусором" каждого дня".

Конечно, расхождение характера этих произведений с основными тенденциями тогдашней литературы не могло не сказаться как на его литературной, так и на человеческой судьбе: в Крыму он со второй женой, Н. Н. Грин, влачит полуголодное существование. Литературный фонд СССР так и не выделил для него писательской пенсии. Великий писатель скончался 8 июля 1932 года в Феодосии от тяжелой болезни. Из дома творчества писателей, который располагался неподалеку, никто не пришел проводить его в последний путь. Да и произведения его после смерти стали печататься все реже и реже. Возвращение к читателю произошло лишь после смерти Сталина, в 1956 году.

Сегодня произведения Александра Грина переведены на многие языки, его имя носят улицы во многих городах, горные вершины и звезда. Но самое главное - его герои, благородные, самоотверженные, умеющие любить и без раздумий жертвующие собой во имя любви, продолжают жить в наших сердцах.

Не помня, как оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события; на первом углу она остановилась почти без сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось на волоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась. Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть.

Тем временем в Каперне произошло такое замешательство, такое волнение, такая поголовная смута, какие не уступят аффекту знаменитых землетрясений. Никогда еще большой корабль не подходил к этому берегу; у корабля были те самые паруса, имя которых звучало как издевательство; теперь они ясно и неопровержимо пылали с невинностью факта, опровергающего все законы бытия и здравого смысла. Мужчины, женщины, дети впопыхах мчались к берегу, кто в чем был; жители перекликались со двора в двор, наскакивали друг на друга, вопили и падали; скоро у воды образовалась толпа, и в эту толпу стремительно вбежала Ассоль. Пока ее не было, ее имя перелетало среди людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая начинала трещать - яд забирался в голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом не менее алым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю.

От него отделилась лодка, полная загорелых гребцов; среди них стоял тот, кого, как ей показалось теперь, она знала, смутно помнила с детства. Он смотрел на нее с улыбкой, которая грела и торопила. Но тысячи последних смешных страхов одолели Ассоль; смертельно боясь всего - ошибки, недоразумений, таинственной и вредной помехи - она вбежала по пояс в теплое колыхание волн, крича: - Я здесь, я здесь! Это я!

Тогда Циммер взмахнул смычком - и та же мелодия грянула по нервам толпы, но на этот раз полным, торжествующим хором. От волнения, движения облаков и волн, блеска воды и дали девушка почти не могла уже различать, что движется: она, корабль или лодка -- все двигалось, кружилось и опадало. Но весло резко плеснуло вблизи нее; она подняла голову. Грэй нагнулся, ее руки ухватились за его пояс. Ассоль зажмурилась; затем, быстро открыв глаза, смело улыбнулась его сияющему лицу и, запыхавшись, сказала: - Совершенно такой.

Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, сразу содержанием своим наполнившую душное оцепенение библиотеки. Картина изображала корабль, вздымающийся на гребень морского вала. Струи пены стекали по его склону. Он был изображен в последнем моменте взлета. Корабль шел прямо на зрителя. Высоко поднявшийся бугшприт заслонял основание мачт. Гребень вала, распластанный корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. Паруса, туманно видимые из-за бакборта и выше бугшприта, полные неистовой силы шторма, валились всей громадой назад, чтобы, перейдя вал, выпрямиться, а затем, склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам. Разорванные облака низко трепетали над океаном. Но всего замечательнее была в этой картине фигура человека, стоящего на баке спиной к зрителю. Она выражала все положение, даже характер момента. Поза человека (он расставил ноги, взмахнув руками) ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания, обращенного к чему-то на палубе, невидимой зрителю. Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и черная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма выказывало в нем капитана, танцующее положение тела — взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и кричал — но что?
Вдруг Грею показалось, что слева подошел, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. Грэй знал это. Но он не погасил воображения, а прислушался. Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз, непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку. Все это Грэй слышал внутри себя. Он осмотрелся: мгновенно вставшая тишина рассеяла звучную паутину фантазии; связь с бурей исчезла.
Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море. Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана. Там, сея за кормой пену, двигались корабли. Часть их теряла паруса, мачты и, захлебываясь волной, опускалась в тьму пучин, где мелькают фосфорические глаза рыб. Другие, схваченные бурунами, бились о рифы; утихающее волнение грозно шатало корпус. Третьи благополучно грузились в одном порту и выгружались в другом.
В этом мире возвышалась над всем фигура капитана. Он был судьбой, душой и разумом корабля. Его характер определял досуги и работу команды. Сама команда подбиралась им лично и во многом отвечала его наклонностям. Он знал привычки и семейные дела каждого человека. Он обладал в глазах подчиненных магическим знанием, благодаря которому уверенно шел, скажем, из Лиссабона в Шанхай, по необозримым пространствам. Он отражал бурю противодействием системы сложных усилий, убивая панику короткими приказаниями; плавал и останавливался, где хотел; распоряжался отплытием и нагрузкой, ремонтом и отдыхом; большую и разумнейшую власть в живом деле, полном непрерывного движения, трудно было представить.
Такое представление о капитане, такой образ и такая истинная действительность его положения заняли, по праву душевных событий, главное место в блистающем сознании Грэя. Никакая профессия, кроме этой, не могла бы так удачно сплавить в одно целое все сокровища жизни, сохранив неприкосновенным тончайший узор каждого отдельного счастья. Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки — в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами и письмами.
(по А. Грину)

1. Вступление
2.Осн. часть
- проблема
-комментарий
-позиция автора
-собственное мнение
-аргументы (во-первых, во-вторых — 1 лит. , 2- из жизни или 2 из жизни, если нет лит. )
3.Заключение, вывод (таким образом, в итоге, наконец и пр. )

Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, сразу содержанием своим наполнившую душное оцепенение библиотеки. Картина изображала корабль, вздымающийся на гребень морского вала. Струи пены стекали по его склону. Он был изображен в последнем моменте взлета. Корабль шел прямо на зрителя. Высоко поднявшийся бугшприт заслонял основание мачт. Гребень вала, распластанный корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. Паруса, туманно видимые из-за бакборта и выше бугшприта, полные неистовой силы шторма, валились всей громадой назад, чтобы, перейдя вал, выпрямиться, а затем, склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам. Разорванные облака низко трепетали над океаном. Но всего замечательнее была в этой картине фигура человека, стоящего на баке спиной к зрителю. Она выражала все положение, даже характер момента. Поза человека (он расставил ноги, взмахнув руками) ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания, обращенного к чему-то на палубе, невидимой зрителю. Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и черная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма выказывало в нем капитана, танцующее положение тела — взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и кричал — но что?
Вдруг Грею показалось, что слева подошел, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. Грэй знал это. Но он не погасил воображения, а прислушался. Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз, непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку. Все это Грэй слышал внутри себя. Он осмотрелся: мгновенно вставшая тишина рассеяла звучную паутину фантазии; связь с бурей исчезла.
Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море. Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана. Там, сея за кормой пену, двигались корабли. Часть их теряла паруса, мачты и, захлебываясь волной, опускалась в тьму пучин, где мелькают фосфорические глаза рыб. Другие, схваченные бурунами, бились о рифы; утихающее волнение грозно шатало корпус. Третьи благополучно грузились в одном порту и выгружались в другом.
В этом мире возвышалась над всем фигура капитана. Он был судьбой, душой и разумом корабля. Его характер определял досуги и работу команды. Сама команда подбиралась им лично и во многом отвечала его наклонностям. Он знал привычки и семейные дела каждого человека. Он обладал в глазах подчиненных магическим знанием, благодаря которому уверенно шел, скажем, из Лиссабона в Шанхай, по необозримым пространствам. Он отражал бурю противодействием системы сложных усилий, убивая панику короткими приказаниями; плавал и останавливался, где хотел; распоряжался отплытием и нагрузкой, ремонтом и отдыхом; большую и разумнейшую власть в живом деле, полном непрерывного движения, трудно было представить.
Такое представление о капитане, такой образ и такая истинная действительность его положения заняли, по праву душевных событий, главное место в блистающем сознании Грэя. Никакая профессия, кроме этой, не могла бы так удачно сплавить в одно целое все сокровища жизни, сохранив неприкосновенным тончайший узор каждого отдельного счастья. Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки — в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами и письмами.
(по А. Грину)

1. Вступление
2.Осн. часть
- проблема
-комментарий
-позиция автора
-собственное мнение
-аргументы (во-первых, во-вторых — 1 лит. , 2- из жизни или 2 из жизни, если нет лит. )
3.Заключение, вывод (таким образом, в итоге, наконец и пр. )

Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, сразу содержанием своим наполнившую душное оцепенение библиотеки. Картина изображала корабль, вздымающийся на гребень морского вала.

Струи пены стекали по его склону. Он был изображен в последнем моменте взлета. Корабль шел прямо на зрителя. Высоко поднявшийся бугшприт заслонял основание мачт. Гребень вчлй, распластанный корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. Пени неслась в воздух. Паруса, туманно видимые из-за бакборта if выше бугшприта, полные неистовой силы шторма, валились всей громадой назад, чтобы, перейдя внл, выпрямиться* а затем, склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам. Разорванные облака низко трепетали над океаном. Тусклый свет обреченно боролся с надвигающейся тьмой яочии Но всего замечательнее была в этой картине фигура человека, стоящего на баке спиной к зрителю. Она выражала все положение, даже характер момента. Поза человека (он расставил ноги, взмахнув руками) ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания, обращенного к чему-то на палубе, невидимой зрителю. Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и черная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма выказывало в нем капитана, танцующее положение тела — взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и кричал — но что? Видел ли он, как валится за борт человек, приказывал ли повернуть на другой галс или, заглушая ветер, звал боцмана? Не мысли, но тени этих мыслей выросли в душе Грэя, пока он смотрел картину. Вдруг показалось ему, что слева подошел, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. Грэй знал это. Но он не погасил воображения, а прислушался. Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз, непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку. Все это Грэй слышал внутри себя.

Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море. Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана. Там. сея за кормой пену, двигались корабли. Часть их теряла паруса, мачты и, за-

хлебываяеь волной, опускалась в тьму пучин, где мелькают фосфорические глаза рыб. Другие, схваченные бурунами, бились о рифы: утихающее волнение грозно шатэло корпус; обезлюдевший корабль с порванными снастями переживал долгую агонию, пока новый шторм не разносил его в щепки. Третьи благополучно грузились в одном порту и выгружались в другом. Были там еще корабли-пираты, с черным флагом и страшной, размахивающей ножами командой; корабли-призраки, сияющие мертвенным светом синего озарения; военные корабли с солдатами, пушками и музыкой; корабли научных экспедиций, высматривающие вулканы, растения и животных; корабли с мрачной тайной и бунтами; корабли открытий и корабли приключений.

В этом мире, естественно, возвышалась над всем фигура капитана. Он был судьбой, душой и разумом корабля. Его характер определял досуги и работу команды. Сама команда подбиралась іш лично и во многом отвечала его наклонностям. Он знал привычки и семейные дела каждого человека. Он обладал в глазах подчиненных магическим знанием, благодаря которому уверенно шел по необозримым пространствам. Он отражал бурю противодействием системы сложных усилий, убивая панику короткими приказаниями; плавал и останавливался, где хотел; распоряжался отплытием и нагрузкой, ремонтом и отдыхом; большую и разумнейшую власть в живом деле, полном непрерывного движения, трудно было представить. (550)

Автор: Дадон Инна Владимировна
Должность: учитель русского языка и литературы
Учебное заведение: МБОУ ССОШ № 2
Населённый пункт: Брянская область, город Стародуб
Наименование материала: презентация к уроку
Тема: обособленные члены предложения
Раздел: среднее образование

И звезды слушают меня лучами радостно

Поля покрытые росой наполняли воздух

В тихой воде дробясь отражаются огни

В утренней капле воды отражается весь

Объясните свой выбор

знаки препинания не расставлены)

Повторение по теме

«Обособленные члены

Обособленные члены предложения

2. Обернувшись к выходу, Грэй, незнакомец, появившийся из

морской дали, увидел над дверью огромную картину, на

которой, кроме чаек, был изображен корабль, вздымающийся

на гребень морского вала.

4. Гребень этого вала, распластанный корабельным килем,

напоминал крылья гигантской птицы.

1. Несмотря на морскую гладь, струи пены, легкие,

прозрачные, как стекло, вздымались по склону корабля.

3. Раздувшиеся паруса заслоняли основание его мачт.

6 И БОЛЕЕ ОШИБОК – ПОВТОРИТЬ ПАРАГРАФ 7

1 Полный тревожными мыслями, я вошёл в комендантский дом. (А.

Пушкин) – обособленное определение, выраженное причастным

2 Там, на горизонте, откуда выплыла в небо туча, светилась бледно-

розовая полоска света. (М. Горький) – обособленное уточнение.

3 Радость, вступая в один дом, вводила в другой неизбывное горе. (М.

Шолохов) – обособленное обстоятельство, выраженное деепричастным

4 За исключением чаек, в море никого не было. (М. Горький)-

5 Хозяин, суровый мужик, не рад был ни гостям, ни наживе. (Н. Лесков)

1) Напишите сочинение-миниатюру на тему «Ура!

сложных предложений с обособлениями.

2) Выпишите из книги, которую читаешь, 7-8 простых

или сложных предложений с обособлениями

(графически их обозначьте).

Домашнее задание выполнить на выбор:

Читайте также: