Нехорошая квартира булгакова сочинение
Обновлено: 30.06.2024
Не то что встать, — ему казалось, что он не может открыть глаз, потому что, если только он это сделает, сверкнет молния и голову его тут же разнесет на куски. В этой голове гудел тяжелый колокол, между глазными яблоками и закрытыми веками проплывали коричневые пятна с огненно-зеленым ободком, и в довершение всего тошнило, причем казалось, что тошнота эта связана со звуками какого-то назойливого патефона.
Ни какая это была дама, ни который сейчас час, ни какое число и какого месяца — Степа решительно не знал и, что хуже всего, не мог понять, где он находится. Он постарался выяснить хотя бы последнее и для этого разлепил слипшиеся веки левого глаза. В полутьме что-то тускло отсвечивало. Степа наконец узнал трюмо и понял, что он лежит навзничь у себя на кровати, то есть на бывшей ювелиршиной кровати, в спальне. Тут ему так ударило в голову, что он закрыл глаз и застонал.
Объяснимся: Степа Лиходеев, директор театра Варьете, очнулся утром у себя в той самой квартире, которую он занимал пополам с покойным Берлиозом, в большом шестиэтажном доме, покоем расположенном на Садовой улице.
Надо сказать, что квартира эта — № 50 — давно уже пользовалась если не плохой, то во всяком случае странной репутацией. Еще два года назад владелицей ее была вдова ювелира де Фужере. Анна Францевна де Фужере, пятидесятилетняя почтенная и очень деловая дама, три комнаты из пяти сдавала жильцам: одному, фамилия которого была, кажется, Беломут, и другому — с утраченной фамилией.
И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать.
Однажды в выходной день явился в квартиру милиционер, вызвал в переднюю второго жильца (фамилия которого утратилась) и сказал, что того просят на минутку зайти в отделение милиции в чем-то расписаться. Жилец приказал Анфисе, преданной и давней домработнице Анны Францевны, сказать, в случае если ему будут звонить, что он вернется через десять минут, и ушел вместе с корректным милиционером в белых перчатках. Но не вернулся он не только через десять минут, а вообще никогда не вернулся. Удивительнее всего то, что, очевидно, с ним вместе исчез и милиционер.
Набожная, а откровеннее сказать — суеверная, Анфиса так напрямик и заявила очень расстроенной Анне Францевне, что это колдовство и что она прекрасно знает, кто утащил и жильца и милиционера, только к ночи не хочет говорить.
Ну а колдовству, как известно, стоит только начаться, а там уж его ничем не остановишь. Второй жилец исчез, помнится, в понедельник, а в среду как сквозь землю провалился Беломут, но, правда, при других обстоятельствах. Утром за ним заехала, как обычно, машина, чтобы отвезти его на службу, и отвезла, но назад никого не привезла и сама больше не вернулась.
Горе и ужас мадам Беломут не поддаются описанию. Но, увы, и то и другое было непродолжительно. В ту же ночь, вернувшись с Анфисой с дачи, на которую Анна Францевна почему-то спешно поехала, она не застала уже гражданки Беломут в квартире. Но этого мало: двери обеих комнат, которые занимали супруги Беломут, оказались запечатанными!
Два дня прошли кое-как. На третий же день страдавшая все это время бессонницей Анна Францевна опять-таки спешно уехала на дачу. Нужно ли говорить, что она не вернулась!
Оставшаяся одна Анфиса, наплакавшись вволю, легла спать во втором часу ночи. Что с ней было дальше, неизвестно, но рассказывали жильцы других квартир, что будто бы в № 50-м всю ночь слышались какие-то стуки и будто бы до утра в окнах горел электрический свет. Утром выяснилось, что и Анфисы нет!
Об исчезнувших и о проклятой квартире долго в доме рассказывали всякие легенды, вроде того, например, что эта сухонькая и набожная Анфиса будто бы носила на своей иссохшей груди в замшевом мешочке двадцать пять крупных бриллиантов, принадлежащих Анне Францевне. Что будто бы в дровяном сарае на той самой даче, куда спешно ездила Анна Францевна, обнаружились сами собой какие-то несметные сокровища в виде тех же бриллиантов, а также золотых денег царской чеканки. И прочее в этом же роде. Ну, чего не знаем, за то не ручаемся.
Как бы то ни было, квартира простояла пустой и запечатанной только неделю, а затем в нее вселились — покойный Берлиоз с супругой и этот самый Степа, тоже с супругой. Совершенно естественно, что, как только они попали в окаянную квартиру, и у них началось черт знает что. Именно, в течение одного месяца пропали обе супруги. Но эти не бесследно. Про супругу Берлиоза рассказывали, что будто бы ее видели в Харькове с каким-то балетмейстером, а супруга Степы якобы обнаружилась на Божедомке, где, как болтали, директор Варьете, используя свои бесчисленные знакомства, ухитрился добыть ей комнату, но с одним условием: чтобы духу ее не было на Садовой улице.
Пошевелив пальцами ног, Степа догадался, что лежит в носках, трясущейся рукою провел по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил. Наконец, видя, что он брошен и одинок, что некому ему помочь, решил подняться, каких бы нечеловеческих усилий это ни стоило.
Степа разлепил склеенные веки и увидел, что отражается в трюмо в виде человека с торчащими в разные стороны волосами, с опухшей, покрытой черной щетиною физиономией, с заплывшими глазами, в грязной сорочке с воротником и галстуком, в кальсонах и в носках.
Таким он увидел себя в трюмо, а рядом с зеркалом увидел неизвестного человека, одетого в черное и в черном берете.
Степа сел на кровать и сколько мог вытаращил налитые кровью глаза на неизвестного.
Молчание нарушил этот неизвестный, произнеся низким, тяжелым голосом и с иностранным акцентом следующие Слова:
— Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович!
Произошла пауза, после которой, сделав над собой страшнейшее усилие, Степа выговорил:
Незнакомец дружелюбно усмехнулся, вынул большие золотые часы с алмазным треугольником на крышке, прозвонил одиннадцать раз и сказал:
— Одиннадцать! И ровно час, как я дожидаюсь вашего пробуждения, ибо вы назначили мне быть у вас в десять. Вот и я!
Степа нащупал на стуле рядом с кроватью брюки, шепнул:
— Извините. — надел их и хрипло спросил: — Скажите, пожалуйста, вашу фамилию?
Говорить ему было трудно. При каждом слове кто-то втыкал ему иголку в мозг, причиняя адскую боль.
— Как? Вы и фамилию мою забыли? — Тут неизвестный улыбнулся.
— Простите. — прохрипел Степа, чувствуя, что похмелье дарит его новым симптомом: ему показалось, что пол возле кровати ушел куда-то и что сию минуту он головой вниз полетит к чертовой матери в преисподнюю.
— Дорогой Степан Богданович, — заговорил посетитель, проницательно улыбаясь, — никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу — лечить подобное подобным. Единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской.
Степа был хитрым человеком и, как ни был болен, сообразил, что, раз уж его застали в таком виде, нужно признаваться во всем.
— Откровенно сказать, — начал он, еле ворочая языком, — вчера я немножко.
— Ни слова больше! — ответил визитер и отъехал с креслом в сторону.
Степа, тараща глаза, увидел, что на маленьком столике сервирован поднос, на коем имеется нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объемистом ювелиршином графинчике. Особенно поразило Степу то, что графин запотел от холода. Впрочем, это было понятно — он помещался в полоскательнице, набитой льдом. Накрыто, словом, было чисто, умело.
Незнакомец не дал Степиному изумлению развиться до степени болезненной и ловко налил ему полстопки водки.
— А вы? — пискнул Степа.
Прыгающей рукой поднес Степа стопку к устам, а незнакомец одним духом проглотил содержимое своей стопки. Прожевывая кусок икры, Степа выдавил из себя слова:
— А вы что же. закусить?
— Благодарствуйте, я не закусываю никогда, — ответил незнакомец и налил по второй. Открыли кастрюльку — в ней оказались сосиски в томате.
Вчерашний день, таким образом, помаленьку высветлялся, но Степу сейчас гораздо более интересовал день сегодняшний и, в частности, появление в спальне неизвестного, да еще с закуской и водкой. Вот что недурно было бы разъяснить!
— Ну что же, теперь, я надеюсь, вы вспомнили мою фамилию?
Но Степа только стыдливо улыбнулся и развел руками.
— Однако! Я чувствую, что после водки вы пили портвейн! Помилуйте, да разве это можно делать!
— Я хочу вас попросить, чтобы это осталось между нами, — заискивающе сказал Степа.
— О, конечно, конечно! Но за Хустова я, само собой разумеется, не ручаюсь.
— А вы разве знаете Хустова?
— Вчера в кабинете у вас я видел мельком этого индивидуума, но достаточно одного беглого взгляда на его лицо, чтобы понять, что он — сволочь, склочник, приспособленец и подхалим.
Да, вчерашний день лепился из кусочков, но все-таки тревога не покидала директора Варьете. Дело в том, что в этом вчерашнем дне зияла преогромная черная дыра. Вот этого самого незнакомца в берете, воля ваша, Степа в своем кабинете вчера никак не видал.
— Профессор черной магии Воланд, — веско сказал визитер, видя Степины затруднения, и рассказал все по порядку.
Вчера днем он приехал из-за границы в Москву, немедленно явился к Степе и предложил свои гастроли в Варьете. Степа позвонил в Московскую областную зрелищную комиссию и вопрос этот согласовал (Степа побледнел и заморгал глазами), подписал с профессором Воландом контракт на семь выступлений (Степа открыл рот), условился, что Воланд придет к нему для уточнения деталей в десять часов утра сегодня. Вот Воланд и пришел. Придя, был встречен домработницей Груней, которая объяснила, что сама она только что пришла, что она приходящая, что Берлиоза дома нет, а что если визитер желает видеть Степана Богдановича, то пусть идет к нему в спальню сам. Степан Богданович так крепко спит, что разбудить его она не берется. Увидев, в каком состоянии Степан Богданович, артист послал Груню в ближайший гастроном за водкой и закуской, в аптеку за льдом и.
— Позвольте с вами рассчитаться, — проскулил убитый Степа и стал искать бумажник.
— О, какой вздор! — воскликнул гастролер и слушать ничего больше не захотел.
Итак, водка и закуска стали понятны, и все же на Степу было жалко взглянуть: он решительно не помнил ничего о контракте и, хоть убейте, не видел вчера этого Воланда. Да, Хустов был, а Воланда не было.
— Разрешите взглянуть на контракт, — тихо попросил Степа.
Степа глянул в бумагу и закоченел. Все было на месте. Во-первых, собственноручная Степина залихватская подпись! Косая надпись сбоку рукою финдиректора Римского с разрешением выдать артисту Воланду в счет следуемых ему за семь выступлений тридцати пяти тысяч рублей десять тысяч рублей. Более того: тут же расписка Воланда в том, что он эти десять тысяч уже получил!
И тут закопошились в мозгу у Степы какие-то неприятнейшие мыслишки о статье, которую, как назло, недавно он всучил Михаилу Александровичу для напечатания в журнале. И статья, между нами говоря, дурацкая! И никчемная, и деньги-то маленькие.
Немедленно вслед за воспоминанием о статье прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре, происходившем, как помнится, двадцать четвертого апреля вечером тут же, в столовой, когда Степа ужинал с Михаилом Александровичем. То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот сомнительным назвать нельзя (не пошел бы Степа на такой разговор), но это был разговор на какую-то ненужную тему. Совершенно свободно можно было бы, граждане, его и не затевать. До печати, нет сомнений, разговор этот мог бы считаться совершеннейшим пустяком, но вот после печати.
— Да! — послышался в трубке резкий, неприятный голос Римского.
— Здравствуйте, Григорий Данилович, — тихо заговорил Степа, — это Лиходеев. Вот какое дело. гм. гм. у меня сидит этот. э. артист Воланд. Так вот. я хотел спросить, как насчет сегодняшнего вечера.
— Ах, черный маг? — отозвался в трубке Римский. — Афиши сейчас будут.
— Ага, — слабым голосом сказал Степа, — ну, пока.
— А вы скоро придете? — спросил Римский.
— Через полчаса, — ответил Степа и, повесив трубку, сжал горячую голову руками. Ах, какая выходила скверная штука! Что же это с памятью, граждане? А?
Однако дольше задерживаться в передней было неудобно, и Степа тут же составил план: всеми мерами скрыть свою невероятную забывчивость, а сейчас первым долгом хитро выспросить у иностранца, что он, собственно, намерен сегодня показывать во вверенном Степе Варьете?
Тут Степа повернулся от аппарата и в зеркале, помещавшемся в передней и давно не вытираемом ленивой Груней, отчетливо увидел какого-то странного субъекта — длинного как жердь и в пенсне (ах, если бы здесь был Иван Николаевич! Он узнал бы этого субъекта сразу!). А тот отразился и тотчас пропал. Степа в тревоге поглубже заглянул в переднюю, и вторично его качнуло, ибо в зеркале прошел здоровеннейший черный кот и также пропал.
— Груня! Какой тут кот у нас шляется? Откуда он? И кто-то еще?!
— Не беспокойтесь, Степан Богданович, — отозвался голос, но не Грунин, а гостя из спальни. — Кот этот мой. Не нервничайте. А Груни нет, я услал ее в Воронеж. Она жаловалась, что вы у нее отпуск зажилили.
Слова эти были настолько неожиданны и нелепы, что Степа решил, что ослышался. В полном смятении он рысцой побежал в спальню и застыл на пороге. Волосы его шевельнулись, и на лбу появилась россыпь мелкого пота.
Гость пребывал в спальне уже не один, а в компании. Во втором кресле сидел тот самый тип, что померещился в передней. Теперь он был ясно виден: усы-перышки, стеклышко пенсне поблескивает, а другого стеклышка нет. Но оказались в спальне вещи и похуже: на ювелиршином пуфе в развязной позе развалился некто третий, именно — жутких размеров черный кот со стопкой водки в одной лапе и вилкой, на которую он успел поддеть маринованный гриб, в другой.
— Я вижу, вы немного удивлены, дражайший Степан Богданович? — осведомился Воланд у лязгающего зубами Степы. — А между тем удивляться нечему. Это моя свита.
Тут кот выпил водку, и Степина рука поползла по притолоке вниз.
— И свита эта требует места, — продолжал Воланд, — так что кое-кто из нас здесь лишний в квартире. И мне кажется, что этот лишний — именно вы!
— Они, они! — козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе. — Вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое положение, ни черта не делают, да и делать ничего не могут, потому что ничего не смыслят в том, что им поручено. Начальству втирают очки!
— Машину зря гоняет казенную! — наябедничал кот, жуя гриб.
И тут случилось четвертое, и последнее, явление в квартире, когда Степа, совсем уже сползший на пол, ослабевшей рукой царапал притолоку.
Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в котелке на голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим и без того невиданно мерзкую физиономию. И при этом еще огненно-рыжий.
— Я, — вступил в разговор этот новый, — вообще не понимаю, как он попал в директора, — рыжий гнусавил все больше и больше, — он такой же директор, как я архиерей!
— Ты не похож на архиерея, Азазелло, — заметил кот, накладывая себе сосисок на тарелку.
— Я это и говорю, — прогнусил рыжий и, повернувшись к Воланду, добавил почтительно: — Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы?
— Брысь!! — вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть.
Но он не умер. Приоткрыв слегка глаза, он увидел себя сидящим на чем-то каменном. Вокруг него что-то шумело. Когда он раскрыл глаза как следует, он понял, что шумит море и что, даже больше того, — волна покачивается у самых его ног, что, короче говоря, он сидит на самом конце мола, что над ним голубое сверкающее небо, а сзади — белый город на горах.
Не зная, как поступают в таких случаях, Степа поднялся на трясущиеся ноги и пошел по молу к берегу.
На молу стоял какой-то человек, курил, плевал в море. На Степу он поглядел дикими глазами и перестал плевать.
Тогда Степа отколол такую штуку: стал на колени перед неизвестным курильщиком и произнес:
— Умоляю, скажите, какой это город?
— Однако! — сказал бездушный курильщик.
— Я не пьян, — хрипло ответил Степа, — со мной что-то случилось. я болен. Где я? Какой это город?
Степа тихо вздохнул, повалился на бок, головою стукнулся о нагретый камень мола. Сознание покинуло его.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |
Все материалы на сайте только для использования в некоммерческих целях. Все права принадлежат правообладателям и защищены законом.
Дом на Большой Садовой
— так называет писатель коммунальную квартиру № 50 в доме по адресу: Москва, ул. Садовая, 302-бис. По сюжету здесь поселился сам Сатана со своей свитой.
Вымышленный адрес
Книжная выдумка на самом деле находится в Москве по адресу: Большая Садовая, 10, квартира 50. Здесь жил сам Михаил Булгаков со своей женой Татьяной с 1921 по 1924 годы.
Дом построили по проекту архитекторов Эдмунда Юдицкого и Антонина Милкова в 1903 году для богатого купца Ильи Пигита. По традиции того времени, его так и назвали — дом Пигит (без склонения).
Здание состояло из жилых корпусов и художественных мастерских, имело вид трапеции, в центре которой располагался дворик с фонтаном. Перед домом был разбит палисадник.
Построен дом был для сдачи квартир состоятельным интеллигентам. В квартирах было по 5-6 просторных комнат, а сам Пигит жил в 10-комнатной квартире. Часть здания оборудовали под общежитие для студенток Высших женских курсов, комнаты которого обладали меньшими удобствами. Такова была и квартира № 50.
С установлением советской власти дом превратили в рабочую коммуну, в которой жили сотрудники типографии Ивана Машистова. В эту компанию попал и великий писатель, когда переехал с юга страны в Москву.
В то время Булгаков успел устроиться на работу в литературный отдел Главполитпросвета, который возглавляла Надежда Крупская. Жена вождя помогла писателю прописаться по новому адресу.
Роковая Аннушка
Этот злополучный дом драматург сжигает в своих произведениях несколько раз, что, несомненно, показывает его реальное отношение к соседям.
В 1924 году Булгаков переехал в другую квартиру того же дома. В новой квартире жила богатая супружеская пара Монасевичей. Впрочем, долго писатель там не пробыл, ведь он завел роман с другой женщиной и вскоре навсегда покинул дом на Большой Садовой, переехав к новой пассии.
После смерти писателя в 1940-м дом стал понемногу пустеть. Вплоть до краха СССР в нём располагалась коммуналка. В 90-х тут ненадолго обосновалось инженерное бюро.
Еще в 70-х молодежь прознала о том, что в этом доме проживал великий писатель. Парни и девушки устраивали в подъезде посиделки под гитару и обрисовывали все стены граффити.
В 90-х тут любили собираться рок-музыканты. Даже устраивали импровизированные концерты.
Постепенно дом превратился в настоящий притон. Неформалы и хиппи, которые в нём проживали, устроили однажды нешуточный пожар. После этого случая милиция выселила всех нелегальных жильцов из дома.
В 2000-х Фонд имени Булгакова боролся за то, чтобы создать в первой квартире писателя музей. В 2007 году они добились своего. Первый московский приют, столь нелюбимый писателем, стал государственным музеем, который носит имя Булгакова. Он, несомненно, оценил бы эту иронию.
“Мастер и Маргарита” - самое популярное произведение русской литературы, в котором задействована нечистая сила - уже по одной этой причине было обречено стать культовым. К восторгу фанатов, в столице нашлось реальное место, с которого автор списал обиталище Воланда и его подручных. Вот уже несколько десятилетий оно притягивает к себе тех, кто заворожён магией булгаковского мира.
“Умный журнал” рассказывает настоящую историю одной из самых популярных литературных квартир в Москве.
Дом на Большой Садовой
У этого фиктивного адреса существует реальный прототип, вычисляемый довольно легко. Улица в Москве называется не Садовой, а Большой Садовой, номер дома - 10 (собственно, считается, что 302-бис - это зашифрованное (3+2)*2, то есть 10), а номер квартиры, как и в романе - 50. Именно здесь Булгаков со своей первой женой Татьяной Николаевной жил с сентября 1921 года по август 1924-го.
Дом этот был построен в 1902-1903 годах по проекту архитекторов Эдмунда Юдицкого и Антонина Милкова, работавших в популярном тогда в Москве стиле модерн. А заказчиком и владельцем здания стал купец Илья Пигит, которому, помимо прочего, принадлежала московская табачная фабрика “Дукат”. По традиции того времени дом так и назывался - “дом Пигит” (именно так, без склонения).
Здание состояло из трёх жилых корпусов - одного пятиэтажного и двух четырёхэтажных - и секции художественных мастерских. Сверху оно имело вид трапеции, в центре которой находился внутренний дворик с фонтаном. Перед домом был разбит палисадник. Всё, за исключением фонтана и палисадника, сохранилось и по сей день.
Дом предназначался для сдачи квартир. Расчёт делался на состоятельных представителей интеллигенции, поэтому квартиры были комфортными и просторными - по четыре-пять комнат. Сам Пигит и вовсе жил в десяти. Однако ряд квартир шестого подъезда стал исключением: в последний момент они были перепланированы под общежитие Высших женских курсов, лишившись некоторых своих удобств. Такой была и квартира № 50, расположенная на последнем, четвёртом этаже (а не на пятом, как в романе). В ней, например, из-за объединения с соседней квартирой № 41 не было ванной.
После провозглашения советской власти бывший дом Пигита превратился едва ли не в первую в Москве рабочую коммуну. В основном сюда заселялись рабочие из бывшей типографии Ивана Машистова, находившейся прямо через дорогу, на другой стороне Большой Садовой. В эту компанию и попал будущий великий писатель, в конце сентября 1921 года переехавший в столицу с юга страны с твёрдым намерением осесть тут навсегда.
Прибытие Мастера
Свой приезд в Москву и поиски жилья Булгаков впоследствии описал в рассказе “Воспоминание…”, написанном по поводу смерти Ленина в 1924 году. Жить ему было негде, и от отчаяния и решения покинуть столицу его спас счастливый случай. Оказалось, что муж сестры писателя, филолог Андрей Земский, как раз в это время уезжал в Киев и разрешил Булгакову с супругой поселиться в его комнате. Это и была комната в той самой квартире № 50. Правда, исходя из текста рассказа, зять сразу предупредил писателя, что на новом месте их не пропишут. Так и оказалось: домоуправление упёрлось и входить в положение молодой семьи не желало.
Жена писателя вспоминала: “ …В домоуправлении были горькие пьяницы, они все ходили к нам, грозили выписать Андрея и нас не прописывали, хотели, видно, денег, а у нас не было”. Разрешилась ситуация весьма интересным образом: Булгаков, устроившийся на работу в литературный отдел Главполитпросвета, сумел обратиться с просьбой о помощи к возглавлявшей эту организацию Надежде Крупской, и жена вождя помогла. Писателя с супругой всё-таки прописали в “нехорошей квартире”, и после смерти Ленина Булгаков в жанре иронического воспоминания рассказал о своём опыте общения с первыми лицами страны. Хотя благодарность его была, надо думать, всё же искренней.
Несмотря на успех в получении жилища, восторгов по поводу его качества писатель не испытывал. В том же “Воспоминании” он так отзывался о потолке: “Правда, это отвратительный потолок - низкий, закопченный и треснувший, но все же он потолок, а не синее небо в звездах над Пречистенским бульваром”. (Низким потолок был, разумеется, исключительно по дореволюционным, а не по нынешним стандартам).
Соседи из другого мира
Однако главной проблемой Булгакова были люди, населявшие другие комнаты коммуналки (которых насчитывалось семь). Большинство жильцов любили выпить, следствием чего становились разнообразные эксцессы, выводившие литератора из себя. Татьяна Николаевна вспоминала: “ …Помню, что там не было покоя ни днем ни ночью… Купят самогону, напьются, обязательно начинают драться, женщины орут: „Спасите! Помогите!“. Булгаков, конечно, выскакивает, бежит вызывать милицию. А милиция приходит – они закрываются на ключ и сидят тихо. Его даже оштрафовать хотели”. В отчаянии Булгаков записал в дневнике такие слова: “Я положительно не знаю, что делать со сволочью, что населяет эту квартиру”. И даже сочинял горько-иронические стихи:
На Большой Садовой
Стоит дом здоровый.
Живет в доме наш брат
И я затерялся между пролетариатом
Как какой-нибудь, извините за выражение,
Константин Паустовский, знакомый Булгакова ещё по Киевской гимназии, рассказал такой эпизод, связанный с квартирой на Садовой: “ Соседи Булгакова привезли из деревни петуха. Он смущал Булгакова тем, что пел ночью без времени. Жизнь в городе сбила петуха с толку”.
Этот эпизод Булгаков вставил в свой рассказ “Самогонное озеро”, написанный в 1923 году и представляющий собой зарисовку типичного дня из жизни обитателей квартиры. В персонажах, безумствующих в пьяном угаре во время Пасхи, нам в почти незашифрованном виде предстают настоящие жильцы коммуналки.
Так, “бабка Павловна, торгующая папиросами” и постоянно истязающая своего сына Шурку - это, по всей видимости, 54-летняя торговка пирожками Ирина Павловна Трубицына (информация по списку жильцов квартиры № 50 на апрель 1924 года).
Одна из двух “Дусек” - 23-летняя безработная Евдокия Сергеевна Лучинина. Наверное, та самая, которая, по словам жены писателя, жила в соседней комнате и занималась проституцией: “ к нам нередко стучали ночью: „Дуся, открой!“ Я говорила: „Рядом!“ Вообще же она была женщина скромная, шуму от нее не было; тут же и муж ее где-то был недалеко…”.
“Квартхоз Василий Иванович” - очевидно, 35-летний Василий Иванович Болтырев, краскотёр 2-й Московской фабрики Гознак, а его жена “Катерина Ивановна”, которую он в рассказе, напившись, хотел зарезать - 35-летняя Екатерина Петровна Мильгунова-Болтырева, приёмщица 1-й образцовой типографии.
Роковая Аннушка
Появляется в “Самогонном озере” и легендарная Аннушка, а также “аннушкин Мишка”. Это находящаяся на иждивении мужа 53-летняя Анна Фёдоровна Горячева и её сын (?), 20-летний Михаил Николаевич Горячев, слушатель рабфака Покровского. В этом рассказе Аннушка упоминается вскользь, однако играет заметную роль в других произведениях Булгакова.
В “Мастере и Маргарите” она, как известно, разбивает банку с подсолнечным маслом на трамвайных путях, в результате чего несчастному Берлиозу отрезает голову. Не менее роковая роль отведена ей и в рассказе “ № 13. — Дом Эльпит-Рабкоммуна”. Это произведение было одним из первых, написанных Булгаковым после приезда в Москву, и первым, где появился знаменитый дом и его жильцы. В нём писатель рассказывает о славной истории “дома Эльпит” (разумеется, это изменённый “дом Пигит”) до революции и его печальной судьбе после. Когда жильцам отключают отопление, именно Аннушка, несмотря на строгий запрет домоуправления, разжигает в своей комнате костёр для обогрева, в результате чего весь дом сгорает в жутком пожаре. В конце рассказа немного прозревшая героиня произносит сакраментальную фразу, выражающую хорошо известное отношение автора к пролетариату: “Люди мы темные. Темные люди. Учить нас надо, дураков…”. А тот факт, что дом с “нехорошей квартирой” Булгаков сжёг и в “Мастере и Маргарите”, говорит о его впечатлениях от этого периода жизни ещё более красноречиво.
Квартира после Мастера и последующее воссоединение
В августе 1924-го Булгаков с женой съехали в другую квартиру этого же дома: № 34, тоже на четвёртом этаже, но в подъезде напротив. В ней жила богатая интеллигентная чета Манасевичей, которым порекомендовали писателя с супругой, чтобы не пришлось подселять к себе рабочих. Вероятно, именно благодаря им “нехорошая квартира” в “Мастере и Маргарите” населена всё-таки не рабочими, а литературными чиновниками Берлиозом и Лиходеевым. Однако в это время Булгаков числился в доме № 10 уже исключительно формально. У него начался роман с его будущей второй женой Любовью Белозерской, с которой он и жил по другому адресу. В ноябре 1924-го писатель забрал свои вещи и окончательно распрощался с бывшим домом Пигита.
Несмотря на не самые радужные впечатления от соседей, именно в квартире №50 началась литературная карьера великого писателя. В частности, здесь он написал своё первое крупное произведение - роман “Белая гвардия”.
Ещё в 70-х поклонники “Мастера и Маргариты” узнали про реальное расположение “нехорошей квартиры”, и к дому на Большой Садовой потянулся людской ручеёк. Вскоре шестой подъезд стал местом встреч не только булгаковоманов, но и самой разной неформальной молодёжи. Начались посиделки под гитару, сильно раздражавшие оставшихся в доме жильцов, а на стенах появились первые рисунки, с тех пор давно ставшие фирменным знаком этого места.
Когда квартира № 50 оказалась свободной, московские хиппи нашли доступ внутрь и организовали там так называемый “сквот”. В первой половине 90-х это место было широко известно в столице, и туда нередко заскакивали различные рок-знаменитости вроде Юрия Шевчука, чтобы дать импровизированный концерт.
Однажды новые жильцы устроили в бывшей коммуналке Булгакова нешуточный пожар, и московская милиция решила наконец-таки разогнать “притон”. В квартире обосновалась пара мелких фирм, а образованный ещё в 1990 году Фонд имени Булгакова стал бороться за право создать там полноправный музей. Наконец организация победила, и с 2007 года первый московский приют писателя, столь им нелюбимый, стал первым и единственным государственным музеем в России, носящим его имя. Ирония, которую сам Булгаков несомненно бы оценил.
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Carpe diem!
О путешествиях, людях и событиях
"Нехорошая квартира" Михаила Булгакова
И по левую сторону от входа замечаем вот такой Музей Булгаковского дома.
Та самая "Нехорошая квартира" не здесь!
Но на огонек зайти стоит.
Еще один взгляд на Булгакова и его творчество.
Не могла не показать вам голову бедняги Берлиоза.
Мы же вновь выходим во двор и направляемся к подъезду №6.
Заветная дверь. Волнение набирает обороты.
Тот самый подъезд.
Со всех сторон разукрашен посланиями почитателей таланта Михаила Афанасьевича.
Пока поднимаемся по лестнице на четвертый этаж, вспоминаем, что "рукописи не горят".
Рассматривать надписи занимательно, но я вам и о найденных фактах расскажу.
Булгаков жил в квартире №50, ставшей прообразом "Нехорошей квартиры" в 1921 - 1924 годах.
Михаил Афанасьевич писал своей сестре Вере 24 марта 1922 года: "…Самый ужасный вопрос в Москве - квартирный. Живу в комнате, оставленной мне по отъезде Андреем Земским. Больш. Садовая, 10, кв. 50. Комната скверная, соседство тоже, оседлым себя не чувствую, устроиться в нее стоило больших хлопот…"
Поселиться в этой комнате комнате удалось только после вмешательства Надежды Константиновны Крупской, руководившей одним из журналов, где подрабатывал Булгаков.
О квартире разговор впереди, а мы же рассматриваем "труды" посетителей и вспоминаем, что главным прототипом Маргариты послужила третья жена писателя Елена Сергеевна Булгакова.
Рассказывают , что «время начала работы над "Мастером и Маргаритой" Булгаков в разных рукописях датировал то 1928, то 1929 г. К 1928 г. относится возникновение замысла романа, а работа над текстом началась в 1929 г. (…)
Сохранилось донесение неизвестного осведомителя ОГПУ от 28 февраля 1929 г., где речь идет о будущем "Мастере и Маргарите": "Видел я Некрасову, она мне сказала, что М. Булгаков написал роман, который читал в некотором обществе, там ему говорили, что в таком виде не пропустят, так как он крайне резок с выпадами, тогда он его переделал и думает опубликовать, а в первоначальной редакции пустить в качестве рукописи в общество и это одновременно вместе с опубликованием в урезанном цензурой виде".
«В первой редакции роман имел варианты названий: "Черный маг", "Копыто инженера", "Жонглер с копытом", "Сын В(елиара?)", "Гастроль (Воланда?)". Первая редакция "Мастера и Маргариты" была уничтожена автором 18 марта 1930 г. после получения известия о запрете пьесы "Кабала святош". Об этом Булгаков сообщил в письме правительству 28 марта 1930 г.: "И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе. "
«Работа над "Мастером и Маргаритой" возобновилась в 1931 г. К роману были сделаны черновые наброски, причем уже здесь фигурировали Маргарита и ее безымянный спутник - будущий Мастер. 2 августа 1933 г. он сообщал своему другу писателю Викентию Вересаеву (Смидовичу) (1867-1945): "В меня. вселился бес. Уже в Ленинграде и теперь здесь, задыхаясь в моих комнатенках, я стал марать страницу за страницей наново тот свой уничтоженный три года назад роман. Зачем? Не знаю. Я тешу себя сам! Пусть упадет в Лету! Впрочем, я, наверное, скоро брошу это".
Однако Булгаков уже больше не бросал "Мастера и Маргариту" и с перерывами, вызванными необходимостью писать заказанные пьесы, инсценировки и сценарии, продолжал работу над романом практически до конца жизни. (…)
"Что будет?" - ты спрашиваешь. Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат убитые мои пьесы, и иногда будешь вспоминать о нем. Впрочем, мы не знаем нашего будущего.
Свой суд над этой вещью я уже совершил, и, если мне удастся еще немного приподнять конец, я буду считать, что вещь заслуживает корректуры и того, чтобы быть уложенной в тьму ящика.
Теперь меня интересует твой суд, а буду ли я знать суд читателей, никому неизвестно.
Эх, Кука, тебе издалека не видно, что с твоим мужем сделал после страшной литературной жизни последний закатный роман".
"Булгаков, сам врач по образованию, уже чувствовал симптомы роковой болезни - нефросклероза, сгубившей его отца, А. И. Булгакова. Не случайно, на одной из страниц рукописи М. и М. была сделана драматическая заметка: "Дописать, прежде чем умереть!" (. )
Елена Сергеевна Булгакова: «И когда выяснилось, что он заболел нефросклерозом, то он это принял как нечто неизбежное. Как врач он знал ход болезни и предупреждал меня о нём. Он ни в чём не ошибался. (…) Во время болезни он мне диктовал и исправлял "Мастера и Маргариту", вещь, которую он любил больше всех других своих вещей. Писал он ее двенадцать лет. И последние исправления, которые он мне диктовал, внесены в экземпляр, который находится в Ленинской библиотеке. По этим поправкам и дополнениям видно, что его ум и талант нисколько не ослабевали. Это были блестящие дополнения к тому, что было написано раньше.
Когда в конце болезни он уже почти потерял речь, у него выходили иногда только концы или начала слов. Был случай, когда я сидела около него, как всегда, на подушке, на полу, возле изголовья его кровати, он дал мне понять, что ему что-то нужно, что он чего-то хочет от меня. Я предлагала ему лекарство, питье - лимонный сок, но поняла ясно, что не в этом дело. Тогда я догадалась и спросила: "Твои вещи?" Он кивнул с таким видом, что и "да", и "нет". Я сказала: "Мастер и Маргарита"? Он, страшно обрадованный, сделал знак головой, что "да, это". И выдавил из себя два слова: "чтобы знали, чтобы знали".
Одна из моих любимых цитат.
"– Это водка? – слабо спросила Маргарита.
Кот подпрыгнул на стуле от обиды.
– Помилуйте, королева, – прохрипел он, – разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!"
Вдохнули и заходим.
Дверь открыла не Гелла. Это хорошо. А то кто знает, чем могло бы закончиться посещение квартиры.
"На Большой Садовой
Стоит дом здоровый.
Живет в доме наш брат
Организованный пролетариат.
И я затерялся между пролетариатом
Как какой-нибудь, извините за выражение,
Атом…"
Спасибо экскурсоводу Ивану Назарову за наводку на это стихотворение, а так же на рассказ "Самогонное озеро".
Вам же признаюсь честно, на пороге от волнения у меня ноги почти подкосились.
Пришла в музей Булгакова не просто так, а на вечернюю экскурсию.
Стали их проводить с осени 2012 года. Сумерки, вечер в "Нехорошей квартире" - какое время может быть лучше?
Кресло из последней квартиры Михаила Булгакова в Нащокинском переулке.
Коридор бывшей коммунальной квартиры. Тени, тишина. А во времена Булгакова здесь все было совсем не так.
"В десять часов вечера под светлое воскресенье утих наш проклятый коридор. В блаженной тишине родилась у меня жгучая мысль о том, что исполнилось мое мечтанье, и бабка Павловна, торгующая папиросами, умерла. Решил это я потому, что из комнаты Павловны не доносилось криков истязуемого ее сына Шурки. Я сладострастно улыбнулся, сел в драное кресло и развернул томик Марка Твэна. О, миг блаженный, светлый час.
. И в десять с четвертью вечера в коридоре трижды пропел петух.
Петух - ничего особенного. Ведь жил же у Павловны полгода поросенок в комнате. Вообще Москва не Берлин, это раз, а во-вторых, человека, живущего полтора года в коридоре No 50, не удивишь ничем. Не факт неожиданного появления петуха испугал меня, а то обстоятельство, что петух пел в десять часов вечера. Петух - не соловей и в довоенное время пел на рассвете.
- Неужели эти мерзавцы напоили петуха? - спросил я, оторвавшись от Твэна, у моей несчастной жены".
Михаил Булгаков, "Самогонное озеро"
"Утром, в девять, праздник начался матлотом, исполненным Василием Ивановичем на гармонике (плясала Катерина Ивановна) и речью вдребезги пьяного Аннушкиного Миши, обращенной ко мне. Миша от своего лица и от лица неизвестных мне граждан выразил мне свое уважение.
В 10 пришел младший дворник (выпивший слегка), в 10 ч. 20 м. старший (мертво-пьяный), в 10 ч. 25 м. истопник (в страшном состоянии). Молчал и молча ушел. 5 миллионов, данные мною, потерял тут же в коридоре.
В полдень Сидоровна нахально не долила на три пальца четверть Василию Ивановичу. Тот тогда, взяв пустую четверть, отправился куда следует и заявил:
- Самогоном торгуют. Желаю арестовать. "
И так далее, читайте "Самогонное озеро".
Булгаков бежал к телефону и вызывал милицию. Но хитрые сожители разбегались по комнатам. Писателя грозились забрать в отделение за ложные вызовы. Именно тогда у него появились мечты о покое — таком, которым был награжден в финале романа Мастер. Булгаков не нашел покоя до самой смерти.
Не зря, не зря Михаил Афанасьевич поселил Воланда и компанию именно в эту квартиру.
"– Итак, – обратился к Маргарите Воланд, – рекомендую вам, донна, мою свиту. Этот валяющий дурака – кот Бегемот. С Азазелло и Коровьевым вы уже познакомились, служанку мою Геллу рекомендую. Расторопна, понятлива, и нет такой услуги, которую она не сумела бы оказать.
Красавица Гелла улыбалась, обратив к Маргарите свои с зеленью глаза, не переставая зачерпывать пригоршней мазь и накладывать ее на колено.
– Ну, вот и все, – закончил Воланд и поморщился, когда Гелла особенно сильно сжала его колено, – общество, как вы видите, небольшое, смешанное и бесхитростное".
Слышу шорох. Бегемот?
В этой комнате жил Михаил Булгаков со своей женой Татьяной Лаппа.
"Супруги «купили длинную книжную полку — боковинами ее были два сфинкса — и повесили ее над письменным столом. (. ) Эта книжная полка – единственный предмет в коллекции музея, достоверно находившийся в их комнате в начале 1920-х гг.
Книги, которые стоят на полке, были и в библиотеке писателя: собрания русских классиков, зарубежная проза, энциклопедии, словари. "
Интереснейшая комната, в которой рассказывается об истории дома №10.
Во времена Булгакова здесь проживала проститутка Дуся.
До 1917 года в доме №10 размещалось общежитие Высших женских курсов. В этой просторной комнате находилась общая гостиная. А во времена Булгакова проживал здесь хлебопек с женой Натальей.
Святая святых - кухня.
"Коммунальная кухня, коммунальный быт - один из наиболее знаковых образов советской эпохи".
Среди прочих экспонатов, обратите внимание на портрет женщины.
Анна Горячева, соседка, "Чума" или "Дура с Садовой".
Прототип той самой Аннушки, что разлила масло на Патриарших.
"Дело же было вот в чем: за некоторое время до выхода Маргариты и мастера с их провожатыми из квартиры № 48, помещавшейся под ювелиршиной, вышла на лестницу сухонькая женщина с бидоном и сумкой в руках. Это была та самая Аннушка, что в среду разлила, на горе Берлиоза, подсолнечное масло у вертушки.
Первая жена Булгакова Т. Н. Лаппа вспоминала квартиру №50 и прототипа погубившей Берлиоза Аннушки Чумы: "Эта квартира не такая, как остальные, была. Это бывшее общежитие, и была коридорная система: комнаты направо и налево. По-моему, комнат семь было и кухня. Ванной, конечно, никакой не было, и черного хода тоже. Хорошая у нас комната была, светлая, два окна. От входа четвертая, предпоследняя, потому что в первой коммунист один жил, потом милиционер с женой, потом Дуся рядом с нами, у нее одно окно было, а потом уже мы, и после нас еще одна комната была. В основном, в квартире рабочие жили. А на той стороне коридора, напротив, жила такая Горячева Аннушка. У нее был сын, и она все время его била, а он орал. И вообще, там невообразимо что творилось. Купят самогону, напьются, обязательно начинают драться, женщины орут: "Спасите! Помогите!" Булгаков, конечно, выскакивает, бежит вызывать милицию. А милиция приходит - они закрываются на ключ и сидят тихо. Его даже оштрафовать хотели".
Тара для желающих сбросится Аннушке на масло.
Из близкого к искусству.
Такова "Нехорошая квартира" Михаила Булгакова.
Я же сломя голову лечу в аэропорт, потому что времени остается в обрез. А хочется задержаться, и снова пройти по этим комнатам.
Еще раз благодарю младшего научного сотрудника (и, как оказалось, pr-менеджера музея) Ивана Назарова.
Успехов Вам, музею процветания!
Сайт музея : информацию об экспонатах нашла именно там, читайте о музее, об экскурсиях.
Читайте также: