На уроке анна николаевна объявила нам что сегодня мы вручаем кисеты бойцам сочинение
Обновлено: 08.07.2024
На уроках Анна Николаевна объявила нам, что сегодня мы вручаем кисеты бойцам.
Сердце прямо оборвалось во мне.
Анна Николаевна сказала, чтобы мы приходили в школу вечером, а ведь вечером уезжал отец.
Я, конечно, должен вручать кисеты, раз меня выбрали делегатом, да и кисеты эти были моим долгом, но не мог же я не проводить отца.
Я разрывался на части — долг и любовь тянули меня в разные стороны, и ни от того, ни от другого я не вправе был отказаться.
Терзаемый, я пришел из школы домой.
Увидев мое постное лицо, бабушка тут же выяснила причину, пригорюнилась, поняв, но в это время с улицы вернулся отец, ходивший за какими - то документами.
— Мы с тобой простимся дома, какая разница, на вокзале или дома, а вручить кисеты ты должен сам.
И хотя это было полурешением, скорее даже жертвой со стороны отца, со стороны личного в пользу общественного, я как - то ободрился, и бабушка принялась гладить мне белую рубашку, потому что Анна Николаевна велела нам на всякий случай одеться понаряднее, так как где будет происходить торжественное вручение кисетов, пока неизвестно.
Время клонилось к вечеру, солнце торопливо уходило за тополя, вернулась, отпросившись пораньше с работы, мама, и настал печальный час.
Отец снял с гимнастерки звездчатый ремень, натянул шинель и подпоясал ее этим ремнем.
Потом аккуратно застегнул верхние пуговицы, надел шапку.
Я тревожно смотрел на отца и думал, что уже где - то видел это.
Конечно, это было уже, когда началась война, я даже не понял тогда толком, что началась война.
Просто не очень понимал, что это такое.
Тогда отец был в длинном черном пиджаке и в модной крапчатой кепке с длинным козырьком.
На пиджаке у него висел значок ГТО на серебряной цепочке, а за спиной зеленый мешок.
Значок отец подарил мне тогда, а зеленый мешок был с ним и сейчас.
Он повесил его на одно плечо, и мы присели.
Я видел, как иногда вздрагивало мамино лицо — она хотела плакать, но не давала себе воли, сдерживалась — только вздрагивало лицо, я видел, как комкала платок бабушка и подозрительно сухо смотрела на меня.
Один отец был спокоен и невозмутим.
Он сидел, задумавшись, потом встрепенулся и встал.
— сказала бабушка, и отец наклонился ко мне.
— Главное, одолеть бессилие — всегда и во всем, — сказал он шепотом, чтобы не услышали мама и бабушка.
Помогите опеределить проблему. На уроках Анна Николаевна объявила нам, что сегодня мы вручаем кисеты бойцам. Сердце прямо оборвалось во мне. Анна Николаевна сказала, чтобы мы приходили в школу вечером, а ведь вечером уезжал отец. Что же теперь? Я, конечно, должен вручать кисеты, раз меня выбрали делегатом, да и кисеты эти были моим долгом, но не мог же я не проводить отца.
Я разрывался на части — долг и любовь тянули меня в разные стороны, и ни от того, ни от другого я не вправе был отказаться. Терзаемый, я пришел из школы домой. Увидев мое постное лицо, бабушка тут же выяснила причину, пригорюнилась, поняв, но в это время с улицы вернулся отец, ходивший за какими-то документами.
— Не беда! — сказал он. — Мы с тобой простимся дома, какая разница, на вокзале или дома, а вручить кисеты ты должен сам.
И хотя это было полурешением, скорее даже жертвой со стороны отца, со стороны личного в пользу общественного, я как-то ободрился, и бабушка принялась гладить мне белую рубашку, потому что Анна Николаевна велела нам на всякий случай одеться понаряднее, так как где будет происходить торжественное вручение кисетов, пока неизвестно.
Время клонилось к вечеру, солнце торопливо уходило за тополя, вернулась, отпросившись пораньше с работы, мама, и настал печальный час.
Отец снял с гимнастерки звездчатый ремень, натянул шинель и подпоясал ее этим ремнем. Потом аккуратно застегнул верхние пуговицы, надел шапку.
Я тревожно смотрел на отца и думал, что уже где-то видел это. Конечно, это было уже, когда началась война, я даже не понял тогда толком, что началась война. Просто не очень понимал, что это такое.
Тогда отец был в длинном черном пиджаке и в модной крапчатой кепке с длинным козырьком. На пиджаке у него висел значок ГТО на серебряной цепочке, а за спиной зеленый мешок. Значок отец подарил мне тогда, а зеленый мешок был с ним и сейчас. Он повесил его на одно плечо, и мы присели.
Я видел, как иногда вздрагивало мамино лицо — она хотела плакать, но не давала себе воли, сдерживалась — только вздрагивало лицо, я видел, как комкала платок бабушка и подозрительно сухо смотрела на меня. Один отец был спокоен и невозмутим. Он сидел, задумавшись, потом встрепенулся и встал.
— С богом! — сказала бабушка, и отец наклонился ко мне.
— Главное, одолеть бессилие — всегда и во всем, — сказал он шепотом, чтобы не услышали мама и бабушка. — Главное, почувствовать себя сильным!
Я кивнул ему понимающе, и мы вышли на улицу.
На углу наши дороги расходились. Отцу, маме и бабушке надо было к вокзалу, мне — в школу.
На уроках Анна Николаевна объявила нам, что сейчас мы вручаем кисеты воинам. Сердечко прямо оборвалось во мне. Анна Николаевна произнесла, чтоб мы прибывали в школу вечером, а ведь вечером уезжал отец. Что же сейчас? Я, окончательно, обязан вручать кисеты, раз меня избрали делегатом, да и кисеты эти были моим длинном, но не мог же я не проводить отца.
Я разрывался на части долг и любовь тащили меня в различные стороны, и ни от того, ни от другого я не вправе был отказаться. Терзаемый, я пришел из школы домой. Лицезрев мое постное личико, бабушка здесь же выяснила причину, пригорюнилась, осознав, но в это время с улицы возвратился отец, ходивший за какими-то документами.
Не неудача! произнес он. Мы с тобой простимся дома, какая разница, на вокзале или дома, а вручить кисеты ты обязан сам.
И желая это было полурешением, быстрее даже жертвой со стороны отца, со стороны собственного в выгоду общественного, я как-то ободрился, и бабушка принялась гладить мне белую рубаху, поэтому что Анна Николаевна приказывала нам на всякий случай одеться понаряднее, так как где будет происходить праздничное вручение кисетов, пока неведомо.
Время клонилось к вечеру, солнце торопливо уходило за тополя, вернулась, отпросившись пораньше с работы, мама, и настал грустный час.
Отец снял с гимнастерки звездчатый ремень, натянул шинель и подпоясал ее этим ремнем. Позже щепетильно застегнул верхние пуговицы, надел шапку.
Я беспокойно смотрел на отца и думал, что теснее где-то лицезрел это. Конечно, это было теснее, когда началась война, я даже не понял тогда толком, что началась война. Просто не очень понимал, что это такое.
Тогда отец был в длинноватом черном пиджаке и в популярной крапчатой кепке с длинноватым козырьком. На пиджаке у него висел значок ГТО на серебряной цепочке, а за спиной зеленоватый мешок. Значок отец подарил мне тогда, а зеленоватый мешок был с ним и сейчас. Он повесил его на одно плечо, и мы присели.
Я лицезрел, как время от времени содрогалось мамино личико она желала рыдать, но не давала для себя воли, удерживалась только содрогалось личико, я лицезрел, как комкала платок бабушка и подозрительно сухо глядела на меня. Один отец был безмятежен и невозмутим. Он посиживал, задумавшись, потом встрепенулся и встал.
. в брак. Невзирая на демонстрируемый вначале романа конфликт между отцами и детьми, Аркадий любит и дядю, и своего отца. Подробнее: Аркадий Кирсанов: характеристика и образ героя Анна Одинцова Одинцова Анна Сергеевна – рано овдовевшая богатая особа, которая .
С господом! сказала бабушка, и отец наклонился ко мне.
Главное, победить бессилие всегда и во всем, сказал он шепотом, чтоб не услышали мама и бабушка. Главное, почувствовать себя сильным!
Я кивнул ему понимающе, и мы вышли на улицу.
На углу наши дороги расползались. Отцу, маме и бабушке надобно было к вокзалу, мне в школу.
ПРОБЛЕМУ ТЕКСТА, ОЧЕНЬ Надобно
Задать свой вопрос
Примеры похожих учебных работ
Жизнь и творчество Анны Ахматовой
. городом-мечтой. После свадебного путешествия Ахматова с мужем поехали в Слепнево, тверское имение свекрови А. И. Гумилевой. После 1910 года, приехав в Петербург, Анна Андреевна не вернулась к юридическим .
Толстой Лев Николаевич
Моя бабушка ( -описание с элементами рассуждения)
. наш друг Самый-самый лучший! Моя бабушка не старушка Я – Маша, и бабушка тоже. Мы с бабушкой очень похожи. Мы любим ватрушки и булки, И песни во время прогулки. Мы .
Про бабушку — описание внешности, характеристика и история жизни
. с цветами и белых носочках. Это сейчас в портретном очерке бабушки доминирует короткая окрашенная стрижка, а тогда у неё . отличный вкус позволяет ей элегантно одеваться и подавать пример родным Ей интересно многое из современных молодёжных увлечений, .
Все научные сочинения тогда были написаны в основном на этом языке
. следовало стоять. (16) Лучше всех тогда написал Коля Борох. (17) Его сочинение Сан Саныч даже зачитал вслух. (18) Сейчас Николай — известный в стране экономист, профессор в Высшей экономической школе. (19) .
Религиозная философия Сергея Николаевича Булгакова
Помогите опеределить делему. На уроках Анна Николаевна объявила нам, что сейчас мы вручаем кисеты воинам. Сердце прямо оборвалось во мне. Анна Николаевна сказала, чтоб мы прибывали в школу вечерком, а ведь вечерком уезжал отец. Что же теперь? Я, окончательно, обязан вручать кисеты, раз меня выбрали делегатом, да и кисеты эти были моим длинном, но не мог же я не проводить отца.
Я разрывался на доли долг и любовь тянули меня в разные стороны, и ни от того, ни от другого я не вправе был отрешиться. Терзаемый, я пришел из школы домой. Увидев мое постное личико, бабушка здесь же узнала причину, пригорюнилась, осознав, но в это время с улицы возвратился отец, ходивший за какими-то документами.
Не неудача! произнес он. Мы с тобой простимся дома, какая разница, на вокзале либо дома, а вручить кисеты ты должен сам.
И желая это было полурешением, быстрее даже жертвой со стороны отца, со стороны собственного в выгоду публичного, я как-то ободрился, и бабушка принялась разглаживать мне белоснежную рубаху, поэтому что Анна Николаевна приказывала нам на всякий случай одеться понаряднее, так как где будет происходить праздничное вручение кисетов, пока неизвестно.
Время клонилось к вечеру, солнце торопливо уходило за тополя, возвратилась, отпросившись пораньше с работы, мать, и настал печальный час.
Отец снял с гимнастерки звездчатый ремень, натянул шинель и подпоясал ее этим ремнем. Позже щепетильно застегнул верхние пуговицы, надел шапку.
Я беспокойно глядел на отца и мыслил, что теснее где-то видел это. Окончательно, это было теснее, когда началась война, я даже не сообразил тогда толком, что началась война. Просто не очень понимал, что это такое.
Тогда отец был в длинноватом черном пиджаке и в модной крапчатой кепке с длинным козырьком. На пиджаке у него висел значок ГТО на серебряной цепочке, а за спиной зеленоватый мешок. Значок отец подарил мне тогда, а зеленоватый мешок был с ним и на данный момент. Он повесил его на одно плечо, и мы присели.
Я лицезрел, как иногда содрогалось мамино личико она хотела плакать, но не давала для себя воли, удерживалась только содрогалось личико, я лицезрел, как комкала платок бабушка и подозрительно сухо смотрела на меня. Один отец был безмятежен и невозмутим. Он посиживал, задумавшись, потом встрепенулся и встал.
С богом! сказала бабушка, и отец наклонился ко мне.
Главное, победить бессилие всегда и во всем, произнес он шепотом, чтоб не услышали мама и бабушка. Основное, ощутить себя сильным!
Я кивнул ему понимающе, и мы вышли на улицу.
На углу наши дороги расползались. Папе, маме и бабушке надобно было к вокзалу, мне в школу.
На уроках Анна Николаевна объявила нам, что сегодня мы вручаем кисеты бойцам. Сердце прямо оборвалось во мне. Анна Николаевна сказала, чтобы мы приходили в школу вечером, а ведь вечером уезжал отец. Что же теперь? Я, конечно, должен вручать кисеты, раз меня выбрали делегатом, да и кисеты эти были моим долгом, но не мог же я не проводить отца.
Я разрывался на части – долг и любовь тянули меня в разные стороны, и ни от того, ни от другого я не вправе был отказаться. Терзаемый, я пришел из школы домой. Увидев мое постное лицо, бабушка тут же выяснила причину, пригорюнилась, поняв, но в это время с улицы вернулся отец, ходивший за какими-то документами.
– Не беда! – сказал он. – Мы с тобой простимся дома, какая разница, на вокзале или дома, а вручить кисеты ты должен сам.
И хотя это было полурешением, скорее даже жертвой со стороны отца, со стороны личного в пользу общественного, я как-то ободрился, и бабушка принялась гладить мне белую рубашку, потому что Анна Николаевна велела нам на всякий случай одеться понаряднее, так как где будет происходить торжественное вручение кисетов, пока неизвестно.
Время клонилось к вечеру, солнце торопливо уходило за тополя, вернулась, отпросившись пораньше с работы, мама, и настал печальный час.
Отец снял с гимнастерки звездчатый ремень, натянул шинель и подпоясал ее этим ремнем. Потом аккуратно застегнул верхние пуговицы, надел шапку.
Я тревожно смотрел на отца и думал, что уже где-то видел это. Конечно, это было уже, когда началась война, я даже не понял тогда толком, что началась война. Просто не очень понимал, что это такое.
Тогда отец был в длинном черном пиджаке и в модной крапчатой кепке с длинным козырьком. На пиджаке у него висел значок ГТО на серебряной цепочке, а за спиной зеленый мешок. Значок отец подарил мне тогда, а зеленый мешок был с ним и сейчас. Он повесил его на одно плечо, и мы присели.
Я видел, как иногда вздрагивало мамино лицо – она хотела плакать, но не давала себе воли, сдерживалась – только вздрагивало лицо, я видел, как комкала платок бабушка и подозрительно сухо смотрела на меня. Один отец был спокоен и невозмутим. Он сидел, задумавшись, потом встрепенулся и встал.
– С богом! – сказала бабушка, и отец наклонился ко мне.
– Главное, одолеть бессилие – всегда и во всем, – сказал он шепотом, чтобы не услышали мама и бабушка. – Главное, почувствовать себя сильным!
Я кивнул ему понимающе, и мы вышли на улицу.
На углу наши дороги расходились. Отцу, маме и бабушке надо было к вокзалу, мне – в школу.
До угла мы с отцом шли вместе, тесно прижавшить друг к другу, он держал меня за плечо. Прощаясь, я обнял отца за шею и снова почувствовал его запах – табак и еще что-то неуловимое, мужское и сильное.
– Ну, сын! – сказал отец и прижал меня в последний раз к колючей шинели. Потом он отстранил меня, повернул к школе и слегка подтолкнул.
Я сделал несколько шагов и обернулся.
Все это было уже один раз. Я стоял с бабушкой возле ворот, бездумно махал рукой вслед отцу, не очень понимая, что началась война.
Сейчас было то же – отец снова уходил на фронт. Но теперь я уже знал, что такое война. Я видел израненный санитарный вагон, желтые пятки убитого бойца, я видел кровь под микроскопом и ел еду, заработанную маминой кровью, я шил кисеты и ел завариху, лишь во сне вспоминая пшенку, я боялся за отца и встретил его, раненного, а теперь провожал снова, второй раз. Провожал – НА ВОЙНУ!
Я обернулся и бросился к отцу. Я тискал его, я обнимал, я жадно вдыхал отцовские запахи, стараясь запомнить их, и едва сдерживался, чтобы не зареветь.
– Ну, ну! – сказал отец. – Смелее! Шагай! – и снова повернул меня к школе, подтолкнул вперед.
Читайте также: