Генеральша марфа петровна печенкина или как ее зовут сочинение егэ
Обновлено: 19.05.2024
Дождавшись утра, Яков взял у соседа лошадь и повез жену в больницу. Тут больных было немного, и потому пришлось ему ждать недолго, часа три. К его великому удовольствию, в этот раз принимал больных не доктор, который сам был болен, а фельдшер Максим Николаич, старик, про которого все в городе говорили, что хотя он и пьющий и дерется, но понимает больше, чем доктор.
— Здравия желаем, — сказал Яков, вводя старуху в приемную. — Извините, все беспокоим вас, Максим Николаич, своими пустяшными делами. Вот, изволите видеть, захворал мой предмет. Подруга жизни, как это говорится, извините за выражение.
Нахмурив седые брови и поглаживая бакены, фельдшер стал оглядывать старуху, а она сидела на табурете сгорбившись и, тощая, остроносая, с открытым ртом, походила в профиль на птицу, которой хочется пить.
— М-да. Так. — медленно проговорил фельдшер и вздохнул. — Инфлуэнца, а может и горячка. Теперь по городу тиф ходит. Что ж? Старушка пожила, слава богу. Сколько ей?
— Да без года семьдесят, Максим Николаич.
— Что ж? Пожила старушка. Пора и честь знать.
— Оно, конечно, справедливо изволили заметить, Максим Николаич, — сказал Яков, улыбаясь из вежливости, — и чувствительно вас благодарим за вашу приятность, но позвольте вам выразиться, всякому насекомому жить хочется.
— Мало ли чего! — сказал фельдшер таким тоном, как будто от него зависело, жить старухе или умереть. — Ну, так вот, любезный, будешь прикладывать ей на голову холодный компресс и давай вот эти порошки по два в день. А за сим до свиданция, бонжур.
По выражению его лица Яков видел, что дело плохо и что уж никакими порошками не поможешь; для него теперь ясно было, что Марфа помрет очень скоро, не сегодня-завтра. Он слегка толкнул фельдшера под локоть, подмигнул глазом и сказал вполголоса:
— Ей бы, Максим Николаич, банки поставить.
— Некогда, некогда, любезный. Бери свою старуху и уходи с богом. До свиданция.
— Сделайте такую милость, — взмолился Яков. — Сами изволите знать, если б у нее, скажем, живот болел или какая внутренность, ну, тогда порошки и капли, а то ведь в ней простуда! При простуде первое дело — кровь гнать, Максим Николаич.
А фельдшер уже вызвал следующего больйого, и в приемную входила баба с мальчиком.
— Ступай, ступай. — сказал он Якову, хмурясь. — Нечего тень наводить.
— В таком случае поставьте ей хоть пьявки! Заставьте вечно бога молить!
Фельдшер вспылил и крикнул:
— Поговори мне еще! Ддубина.
Яков тоже вспылил и побагровел весь, но не сказал ни слова, а взял под руку Марфу и повел ее из приемной. Только когда уж садились в телегу, он сурово и насмешливо поглядел на больницу и сказал:
— Насажали вас тут артистов! Богатому небось поставил бы банки, а для бедного человека и одной пьявки пожалел. Ироды!
Malingerers: читать книгу с параллельным переводом на русский язык
Кликните на ↺ появляющийся слева от параграфа при наведении, чтобы увидеть перевод
Книга загружается. Пожалуйста, подождите несколько секунд.
MARFA PETROVNA PETCHONKIN, the General's widow, who has been practising for ten years as a homeopathic doctor, is seeing patients in her study on one of the Tuesdays in May.
Генеральша Марфа Петровна Печонкина, или, как ее зовут мужики, Печончиха, десять лет уже практикующая на поприще гомеопатии, в один из майских вторников принимает у себя в кабинете больных.
On the table before her lie a chest of homeopathic drugs, a book on homeopathy, and bills from a homeopathic chemist.
On the wall the letters from some Petersburg homeopath, in Marfa Petrovna's opinion a very celebrated and great man, hang under glass in a gilt frame, and there also is a portrait of Father Aristark, to whom the lady owes her salvation — that is, the renunciation of pernicious allopathy and the knowledge of the truth.
На стене в золотых рамках под стеклом висят письма какого-то петербургского гомеопата, по мнению Марфы Петровны, очень знаменитого и даже великого, и висит портрет отца Аристарха, которому генеральша обязана своим спасением: отречением от зловредной аллопатии и знанием истины.
All but two or three of them are barefoot, as the lady has given orders that their ill-smelling boots are to be left in the yard.
The door opens and instead of Gavrila Gruzd, Zamuhrishen, a neighbouring landowner who has sunk into poverty, a little old man with sour eyes, and with a gentleman's cap under his arm, walks into the room.
Дверь отворяется и, вместо Гаврилы Груздя, в кабинет входит Замухришин, генеральшин сосед, помещик из оскудевших, маленький старичок с кислыми глазками и с дворянской фуражкой под мышкой.
He puts down his stick in the corner, goes up to the lady, and without a word drops on one knee before her.
Для перехода между страницами книги вы можете использовать клавиши влево и вправо на клавиатуре.
Интересный сюжет , актуальность , правда жизни , слог автора , стиль письма , Антон Павлович Чехов , наводит на определенные мысли.
Произведение Антона Павловича Чехова "Симулянты", в каком то роде так же связано с медицинской темой, хотя сказать честно и откровенно гомеопатию или лечение при помощи гомеопатических средств, сложно назвать медициной, это скорее всего ее альтернативный вид, по большей части положительный эффект от "лечения гомеопатическими средствами", это либо результат естественного выздоровления организма, либо же эффект плацебо, в рассказе Антона Павловича мы знакомимся как с гомеопатическими средствами, так и с симулянтами, а кто же собственно такие симулянты, это те которые притворяются, имитируют свою болезнь, хотя ее на самом деле и нет вовсе и это те люди, которые окружали Марфу Петровну Печонкину, на протяжении многих, многих лет и к слову прекрасно довольствовались этим.
В этом рассказе представлен лишь один главный герой, а если сказать точнее то героиня Марфа Петровна Печонкина(стоит обратить внимание на говорящую фамилию), ведь практикует лечение гомеопатическими средствами, она уже на протяжении десяти долгих лет и наверняка это лечение у "симулянтов" уже сидит в печенках, лечение на протяжении такого срока, оказывало казалось бы положительный эффект, ведь от пациентов отбоя не было, а это явно должно о чем то говорить, может гомеопатия не так уж и плоха, как о ней говорят?
В кабинете рядом с Марфой Петровной, в золоченой раме, висит портрет отца Аристарха, которому генеральша обязана своим спасением, он открыл ей глаза можно сказать, отвел от зловредной аллопатии(непосредственно стандартное лечение, эффективными лекарственными средствами), от злобных докторов-аллопатов и помог познать истину, (истина это конечно же гомеопатия), после каждого пациента или же благодарности, глядит она на портрет отца Аристарха, с глазами полными слез и конечно же благоговеющим взором, но в один прекрасный или же наоборот ужасный день, открывается не хорошая и тяжелая истина и познает генеральша всю силу человеческой алчности.
И конечно же в воспоминаниях приходят к ней мысли и благодарности, которые были просто целиком и полностью наполнены просьбами, у каждого была своя просьба, она начинает замечать то, что раньше просто проскальзывало мимо ее ушей и сомнения начинают закрадываться в ее душу. по поводу гомеопатических средств лечения.
Одновременно я испытывала приятные ощущения, от того как долго веровала Марфа Петровна в силу гомеопатии и помимо приятных, я испытывала даже некоторую обиду, злость на тех, кто выражал благодарности за лечение, которого по сути и не было. к Марфе Петровне я испытывала лишь сочувствие и жалость. несмотря на такое обилие казалось бы противоречивых чувств, к Вашему вниманию произведение Антона Павловича я рекомендую, заставляет задуматься и в некотором роде даже переосмыслить некоторые жизненные аспекты.
Г енеральша Марѳа Петровна Печонкина, или, какъ ее зовутъ мужики, Печончиха, десять лѣтъ уже практикующая на поприщѣ гомеопатіи, въ одинъ изъ майскихъ вторниковъ принимаетъ у себя въ кабинетѣ больныхъ. Передъ ней на столѣ гомеопатическая аптечка, лѣчебникъ и счеты гомеопатической аптеки. На стѣнѣ въ золотыхъ рамкахъ подъ стекломъ висятъ письма какого-то петербургскаго гомеопата, по мнѣнію Марѳы Петровны, очень знаменитаго и даже великаго, и виситъ портретъ отца Аристарха, которому генеральша обязана своимъ спасеніемъ: отреченіемъ отъ зловредной аллопатіи и знаніемъ истины. Въ передней сидятъ и ждутъ паціенты, все больше мужики. Всѣ они, кромѣ двухъ-трехъ, босы, такъ какъ генеральша велитъ оставлять вонючіе сапоги на дворѣ.
М арѳа Петровна приняла уже десять человѣкъ и вызываетъ одиннадцатаго:
— Г аврила Груздь!
Д верь отворяется и, вмѣсто Гаврилы Груздя, въ кабинетъ входитъ Замухришинъ, генеральшинъ сосѣдъ, помѣщикъ изъ оскудѣвшихъ, маленькій /с. 153/ старичокъ съ кислыми глазками и съ дворянской фуражкой подъ мышкой. Онъ ставитъ палку въ уголъ, подходитъ къ генеральшѣ и, молча, становится передъ ней на одно колѣно.
— Ч то вы! Что вы, Кузьма Кузьмичъ! — ужасается генеральша, вся вспыхивая. — Бога ради!
— П окуда живъ буду, не встану! — говоритъ Замухришинъ, прижимаясь къ ручкѣ. — Пусть весь народъ видитъ мое колѣнопреклоненіе, ангелъ-хранитель нашъ, благодѣтельница рода человѣческаго! Пусть! Которая благодѣтельная фея даровала мнѣ жизнь, указала мнѣ путь истинный и просвѣтила мудрованіе мое скептическое, передъ тою согласенъ стоять не только на колѣняхъ, но и въ огнѣ, цѣлительница наша чудесная, мать сирыхъ и вдовыхъ! Выздоровѣлъ! Воскресъ, волшебница!
— Я . я очень рада. — бормочетъ генеральша, краснѣя отъ удовольствія. — Это такъ пріятно слышать. Садитесь, пожалуйста! А вѣдь вы въ тотъ вторникъ были такъ тяжело больны!
З амухришинъ вытираетъ рукавомъ глаза, поднимается со стула и выказываетъ намѣреніе снова стать на одно колѣно, но генеральша останавливаетъ и усаживаетъ его.
— Н е меня благодарите! — говоритъ она, красная отъ волненія и глядя восторженно на портретъ отца Аристарха. — Не меня! Я тутъ только послушное орудіе. Дѣйствительно, чудеса! Застарѣлый, восьмилѣтній ревматизмъ отъ одной крупинки скрофулоза!
/с. 155/ — И зволили вы дать мнѣ три крупинки. Изъ нихъ одну принялъ я въ обѣдъ — и моментально! Другую вечеромъ, а третью на другой день, — и съ той поры хоть бы тебѣ что! Хоть бы кольнуло гдѣ! А вѣдь помирать уже собрался, сыну въ Москву написалъ, чтобъ пріѣхалъ! Умудрилъ васъ Господь, цѣлительница! Теперь вотъ хожу, и словно въ раю. Въ тотъ вторникъ, когда у васъ былъ, хромалъ, а теперь хоть за зайцемъ готовъ. Хоть еще сто лѣтъ жить. Одна только бѣда — недостатки наши. И здоровъ, а для чего здоровье, если жить не на что? Нужда одолѣла пуще болѣзни. Къ примѣру взять хоть бы такое дѣло. Теперь время овесъ сѣять, а какъ его посѣешь, ежели сѣменовъ нѣтъ? Нужно бы купить, а денегъ. извѣстно, какія у насъ деньги.
— Я вамъ дамъ овса, Кузьма Кузьмичъ. Сидите, сидите! Вы такъ меня порадовали, такое удовольствіе мнѣ доставили, что не вы, а я должна васъ благодарить!
— Р адость вы наша! Создастъ же Господь такую доброту! Радуйтесь, матушка, на свои добрыя дѣла глядючи! А вотъ намъ, грѣшнымъ, и порадоваться у себя не на что. Люди мы маленькіе, малодушные, безполезные. мелкота. Одно званіе только, что дворяне, а въ матеріальномъ смыслѣ тѣ же мужики, даже хуже. Живемъ въ домахъ каменныхъ, а выходитъ одинъ миражъ, потому — крыша течетъ. Не на что тесу купить.
/с. 156/ — Я дамъ вамъ тесу, Кузьма Кузьмичъ.
З амухришинъ выпрашиваетъ еще корову, рекомендательное письмо для дочки, которую намѣренъ везти въ институтъ и. тронутый щедротами генеральши, отъ наплыва чувствъ всхлипываетъ, перекашиваетъ ротъ и лѣзетъ въ карманъ за платкомъ. Генеральша видитъ, какъ вмѣстѣ съ платкомъ изъ кармана его вылѣзаетъ какая-то красная бумажка и безшумно падаетъ на полъ.
— В о вѣки-вѣковъ не забуду. — бормочетъ онъ. — И дѣтямъ закажу помнить, и внукамъ. въ родъ и родъ. Вотъ, дѣти, та, которая спасла меня отъ гроба, которая.
П роводивъ своего паціента, генеральша минуту глазами, полными слезъ, глядитъ на отца Аристарха, потомъ ласкающимъ, благоговѣющимъ взоромъ обводитъ аптечку, лѣчебники, счета, кресло, въ которомъ только-что сидѣлъ спасенный ею отъ смерти человѣкъ, и взоръ ея падаетъ на оброненную паціентомъ бумажку. Генеральша поднимаетъ бумажку, разворачиваетъ ее и видитъ въ ней три крупинки, тѣ самыя крупинки, которыя она дала въ прошлый вторникъ Замухришину.
— Э то тѣ самыя. — недоумѣваетъ она. — Даже бумажка та самая. Онъ и не разворачивалъ даже! Что же онъ принималъ въ такомъ случаѣ? Странно. Не станетъ же онъ меня обманывать.
И въ душу генеральши, въ первый разъ за всѣ десять лѣтъ практики, западаетъ сомнѣніе. /с. 157/ Она вызываетъ слѣдующихъ больныхъ и, говоря съ ними о болѣзняхъ, замѣчаетъ то, что прежде незамѣтнымъ образомъ проскальзывало мимо ея ушей. Больные, всѣ до единаго, словно сговорившись, сначала славословятъ ее за чудесное исцѣленіе, восхищаются ея медицинскою мудростью, бранятъ докторовъ-аллопатовъ, потомъ же, когда она становится красной отъ волненія, приступаютъ къ изложенію своихъ нуждъ. Одинъ проситъ землицы для запашки, другой дровецъ, третій позволенія охотиться въ ея лѣсахъ и т. д. Она глядитъ на широкую, благодушную физіономію отца Аристарха, открывшаго ей истину, и новая истина начинаетъ сосать ее за душу. Истина не хорошая, тяжелая.
Л укавъ человѣкъ!
Читайте также: