Гарин михайловский гимназисты сочинение
Обновлено: 02.07.2024
Россию накрывает новая волна коронавируса – штамм "омикрон" добрал.
Невозможно обойти и еще одной любопытной аналогии. Речь идет об эпизоде, где Тема признается в любви Иоське и в доказательство собственной правоты предлагает другу плюнуть на него.[1] Этот поступок доказывает, что образ Христа давно поселен матерью в его сердце, и многие чистые порывы ребенка так или иначе соотносятся им с необходимостью принесения себя в жертву ради любимых и близких людей.
Важнейшим ключевым символом тетралогии, связанным с образом главного героя и выражающим христианский подтекст, является старый заброшенный колодец, откуда маленький Тема спасает Жучку. С целью идейно и психологически укрепить позиции символа в тексте писатель предваряет эпизод спасения описанием вещего сна, где перемешиваются реалистические и символические элементы. Однако многие детали реальных событий как бы дополняют условную картину сновидения и впоследствии будут обыграны автором уже в символическом плане. Обращают на себя особое внимание три элемента: море, сад, колодец. Причем последний элемент структурно более сложен, так как включает в себя семантически значимые компоненты. Символы моря (морской волны) и сада, исходя из контекста (и метатекста, что мы увидим впоследствии) прочитываются как жизнь (в поэтическо-философском плане) [2] и душа человека. Мальчик, только что переживший крушение гармонии, которую он так остро и глубоко ощущал, видит во сне морскую волну, несущую ему страдание вместо ожидаемого облегчения. Так на подсознательном уровне рождается истина о закономерной повторяемости дисгармоничных состояний. Композиционно сюжет первого сна служит прологом к дальнейшим испытаниям. Символы сада и колодца неразрывно связаны друг с другом как целое и часть. Согласно художественной логике текста, в цветущем саду каждой души есть заброшенный колодец, куда человек в любой момент может упасть, и никакие духовные или материальные заслуги спасти от этого не смогут. Верующий понимает необходимость таких падений, видя в них способ очищения, совершенствования духа. Идущий по утреннему саду Тема впервые переживает сладость примирительного конца, делающую его сильнее и богаче внутренне. И так будет всякий раз, после каждого падения. Художественный эффект эпизода значительно усиливается в результате использования автором приема психологического параллелизма. В эмоционально-образном строе картины утреннего сада, просыпающегося после грозы, заметны явные переклички с душевным состоянием мальчика после печального дня: тот же беспорядок, прибитые к грязной земле цветы, деревья с опрокинутой ветром листвой и сладкий предрассветный сон, царящий повсюду.
В сознание Артемия Карташева тема смерти входит постепенно как естественное следствие изучения им окружающего мира, приводя к важному выводу: за каждым явлением действительности стоит смерть, которая заключена уже в непоправимости свершившегося факта (эпизод с цветком). Собственную причастность к столь неумолимому закону ребенок понимает не сразу, но дисгармония подобного положения вещей рождает в нем не всегда внешне объяснимый страх, способный вылиться в неожиданный бунт или привести к подавленному состоянию. Борьба со страхом перед смертью (в широком понимании) становится катализатором сюжетного движения в тетралогии. Особенно наглядно это представлено в первой повести, где Тема выступает в роли героя, сражающегося с темными силами (в собственной душе, конечно).
Не случайно, что история души маленького Артемия слагается на фоне череды смертей: умирает Пульчиха, жена Абрумки, учитель Кноп, наконец, Карташев-старший. Уход каждого из них – новый этап в развитии внутреннего мира Темы. Нельзя не отметить и еще одной существенной особенности. Люди, так или иначе входящие в жизнь Артемия, как правило, несчастны. Писатель намеренно подчеркивает драматизм человеческого существования, чтобы преподать своему герою уроки сострадания и любви.
Заслуживает внимания еще одна любопытная черта Темы в гимназические годы – инфантилизм, проявляющийся в суждениях и поступках, существенно влияющий на душевное состояние героя. С одной стороны, инфантилизм является следствием жесткого контроля всех душевных движений Карташева со стороны матери, с другой – более сложного развития художественного дарования, созревающего медленнее в силу того, что оно основывается не на готовых идеях, а на собственном опыте. Остановимся подробнее на первом аспекте, тем более, как мы уже упоминали, он стал причиной необоснованных негативных оценок образа Аглаиды Васильевны, выведенного во второй повести тетралогии. Действительно, мать Темы, представшая поначалу поборницей демократичных методов воспитания, неожиданно во второй повести превратилась в консерватора. То и дело мы слышим ее окрики в адрес сына с требованием замолчать. В чем суть частых споров и усиливающегося разлада сына и матери? Одной из важнейших причин видится нам изменение психологической ситуации, связанной с перераспределением ролей в семье Карташевых после смерти отца. Если раньше Аглаида Васильевна выстраивала линию поведения с детьми в оппозиции главе семейства, уверенная в то же время в сбалансированности отцовского (традиционно жесткого) и материнского (традиционно мягкого) начал, то после смерти мужа ей пришлось взять на себя функции обоих родителей, совместив в себе оба начала. Однако жесткость новой линии поведения Карташевой не следует преувеличивать. Ее споры с Темой по мировоззренческим вопросам отличаются и умом, и тактом, и, что важнее всего, вдохновенной искренней верой. Вот только подросток в силу своего возраста не всегда способен понять и принять выстраданных матерью истин. Для него важнее победа любой ценой, потому что в ней заключена психологически обусловленная претензия на самостоятельность и свободу. Нельзя не заметить воспитательного аспекта в подобных дискуссиях. Всякий раз Аглаида Васильевна незаметно для сына переводит разговор в религиозную плоскость, подводя Тему к осознанию универсальности заложенных в христианском учении истин.
Уверен, что многие из тех, кто учился в советской школе, на всю жизнь запомнили прочитанную в детстве историю про маленького мальчика, который ночью спустился на верёвке в старый колодец, чтобы спасти сброшенную туда каким-то живодёром собачку по кличке Жучка. При этом немногие из нас тогда знали, что рассказ "Тёма и Жучка", входивший в один из советских учебников литературы для младших классов, это на самом деле не отдельное произведение, а одна из глав повести "Детство Тёмы" замечательного русского писателя 19-го века Николая Григорьевича Гарина-Михайловского. В свою очередь, "Детство Тёмы" является лишь первой частью автобиографической тетралогии писателя, состоящей из повестей "Детство Тёмы", "Гимназисты", "Студенты" и "Инженеры", в которых рассказывается о детстве, отрочестве, юности и молодости главного её героя Артемия Карташёва. Где-то лет в 13-14 кто-то из родственников подарил мне издание с двумя первыми повестями этой тетралогии, и на несколько следующих лет повесть "Гимназисты" стала одним из самых моих любимых произведений русской классики.
По сюжету тетралогии, в самом конце повести "Детство Тёмы" маленький герой поступает в одну из городских гимназий. В повести "Гимназисты" подробнейшим образом описывается жизнь и учёба Артемия Карташёва в старших классах этого учебного заведения, вплоть до дня последнего выпускного экзамена.
Перечитав недавно это произведение, я очень быстро догадался, почему оно мне так сильно нравилось в подростковом возрасте. Дело в том, что описанные в ней переживания юных гимназистов оказались во многом созвучны моим собственным юношеским переживаниям, страхам и ощущениям. В сущности, если отбросить в сторону какие-то бытовые мелочи и характерные приметы эпохи, то очень быстро выяснится, что подростки второй половины 19-го века принципиально мало чем отличались от своих далёких потомков, живших в конце 20-го века. У тех и других были ровно те же самые проблемы эмоционального взросления, полового созревания, общения со сверстниками и родителями, поиска собственного "я" и тому подобное. Это только благодаря костюмированным историческим фильмам нам всем кажется, что дворянские детишки 19-го века вели себя в высшей степени сдержанно и благопристойно. В реальности же они были абсолютно такими же, как мы - дрались, курили в туалетах, а то и прямо в классах, травили более слабых одноклассников, издевались над учителями, прогуливали, выпивали и вообще творили чёрт знает, что. Пожалуй, единственное, чем они от нас отличались, так этом тем, что периодически говорили друг другу "вы" и могли к месту ввернуть в разговор фразу на французском или древнегреческом. Но, это уже вопрос к нашей системе школьного образования.
Вот и в образе главного героя тетралогии я тоже моментально обнаружил очень много для себя знакомого, если, не сказать, родного. Артемий Карташёв, как и многие другие его одноклассники, это такой очень распространённый во все времена типично русский архетип - "юноша бледный со взором горящим". Примерно такими же и мы все когда-то были, и дети наши, и внуки, и правнуки, тоже наверняка будут именно такими, пока существует русский народ с его самобытной культурой. Ведь что такое, по идее, юноша лет 15-17 - стремительно развивающийся организм с неустойчивым самосознанием и не до конца сформировавшимся характером, в которых самым парадоксальным образом уживаются, на первый взгляд, абсолютно не сочетаемые вещи - робость щенка и самоуверенность петушка, стремление одновременно выделиться из толпы и быть таким "как все", своим в стае точно таких же юных и неопытных волчат, возвышенная, чистая любовь к какой-нибудь прелестной гимназисточке и непреодолимое желание заняться сексом с первой попавшейся на глаза миловидной служанкой. Плюс ещё целая куча самых разных подростковых комплексов, страхов и неосознанных желаний. В этом отношении повести Гарина-Михайловского лично мне кажутся намного сильнее и интереснее толстовской трилогии "Детство. Отрочество. Юность". Всё пережитое писателем в детстве и юности описано им максимально откровенно, честно и в мельчайших, даже самых нелицеприятных, подробностях.
Ну и, кроме того, повести Гарина-Михайловского, на мой взгляд, представляют огромный интерес в качестве некоего наглядного пособия, по которому можно изучать быт и умонастроения русских людей 19-го века. Сам Гарин-Михайловский, хотя и считается, вполне заслуженно, классиком русской литературы, среди своих собратьев по перу той далёкой эпохи числится как-бы писателем второго разряда. Да, он явно не властитель дум или генератор общественных идей, как Толстой или Достоевский, скорее, скромный и прилежный бытописатель, но лично мне изображённая в его книгах общественная жизнь позапрошлого века представляется куда более достоверной и реалистичной. Гарин-Михайловский не ставил перед собой цель решить в своих произведениях какие-то "вечные" морально-нравственные проблемы, он всего лишь хотел поделиться с читателями своими детскими переживаниями и сделал это в высшей степени добросовестно. Повесть "Гимназисты" не поразит читателя богатством языка и какими-то неожиданными поворотами сюжета, тем не менее, лично мне было очень интересно следить за постепенным взрослением главного героя. Думаю, что и вам будет интересно понаблюдать за этим процессом.
Читайте также: