Философов о чехове сочинение
Обновлено: 01.06.2024
Антон Палыч Чехов однажды заметил,
что умный любит учиться, а дурак учить.
…………………………………………..
Дураком быть выгодно, да очень не хочется.
Умным очень хочется, да кончится битьем.
У природы на устах коварные пророчества.
Но может быть, когда-нибудь к среднему придем?
И все же при явном деспотизме, влияние отца было далеко не отрицательным. Мелкий лавочник Павел Чехов, не гнушавшийся подчас неприглядными способами торговли, хотел сделать своих детей образованными людьми, хотел, чтобы дети были счастливее его. Он отдал их всех в гимназию, нанял для них учителя музыки, рано начал учить их языкам, так что старшие сыновья уже в отроческие годы свободно говорили по-французски.
— Что? Ты бьешься? Ты думаешь, ты меня ударил? Ты — вот кого ударил! — и указал на Чехова, потому что даже он понимал, что для Чехова чужая боль — своя.
Есть, такой, странный на первый взгляд, пример деликатности. В комнату, где сидят несколько мужчин, входит женщина. Глаза у нее заплаканы. Что сделает вежливый человек? Правильно, уступит ей место. А, что сделает человек не только вежливый, но и деликатный? Повернет свое кресло или стул спинкой к окну, чтобы заплаканные глаза женщины не были заметны. Не приставать с участливыми расспросами, не бросать любопытствующие взгляды, а просто повернуть кресло. Вот! Я уверена, что Чехов свое кресло бы повернул. Не в молодости, нет. В молодости тот самый пресловутый, невыдавленный раб еще жил в нем. В более зрелые годы, когда ценой постоянной душевной работы были достигнуты изысканность внешнего облика и величие духа. Ибо величие духа – это внутренняя свобода, которая невозможна без уважения к себе и другим.
О Чехове, как и о любом крупном писателе, написано много. Есть люди, целиком посвятившие себя его творчеству. Честь и хвала им! Но по искреннему моему убеждению, самые точные и проникновенные слова сказал о нем свой же брат писатель - Леонид Андреев. Когда-то, я заучила этот отрывок из письма Андреева наизусть и помню до сих пор:
Берегите в себе человека
Жизнь, по сути, очень простая штука
и человеку нужно приложить много усилий,
чтобы ее испортить
В мае 2017 года довелось мне немного поработать волонтером в приюте для животных. Вот уж не думала, что там мне придется вести разговоры на литературные темы. И, тем не менее, с одним из работников разговорились мы о Чехове. И вновь то же самое! Мой собеседник утверждал, что Чехов в своих произведениях был злым и холодным человеком. Как я поняла, мнение составил не сам, а опирался на высказанное кем-то в какой-то телевизионной передаче. Передача также поведала, что Чехов был вовсе не тем благообразным пожиловатым человеком в пенсне, (ему было всего 44 года, когда он умер, но в те годы старели рано), к образу которого мы привыкли, а довольно озорным и даже легкомысленным красавцем, порой беспощадно относившийся к женщинам. Из передачи были также почерпнуты сведения о том, что во многом официальная биография Чехова была составлена вначале его сестрой Марией Павловной, бывшей своеобразной душеприказчицей писателя и тщательно вымарывавшей из его писем и записных книжек все, что могло бросить тень на великого брата. А затем, то же самое проделывали советские чеховеды, старательно формировавшие привычный образ писателя-интеллигента. Но доблестные современные исследователи с помощью сверхмощного фотооборудования добрались до вымаранной истины!
А выяснились –то – Бог ты мой! – ужасающие факты! И невинность-то Чехов по собственному признанию потерял в 13 лет, и имел связи и японками, и с индусками, и влюбленным в него женщинам морочил голову неслабо, и всеми силами увиливал от брака, и женился-то за шесть лет до смерти на протеже Немировича-Данченко, и к основной своей профессии – врачебной был зачастую равнодушен, и брак его был более чем странным – он, умирающий от туберкулеза, находится в Ялте, она – блистает на сцене в МХТ, редко встречаются, но при этом шлют друг другу нежные письма, и самое главное, он – врач, и очень неплохой диагност отчаянно бежит от лечения и боится обращаться к врачам.
Правда. Да. И более чем правда. И можно добавить еще к этим фактам, что поначалу, издерганный нищетою, хотел разбогатеть, поэтому мечтал о хорошем приданом, что порывы назойливо влюбленных в него женщин (наиболее настырных поклонниц так и называли – антоновками) весьма саркастично осаживал, избегал выяснения отношений на которых настаивали пылкие дамы, что в ранней молодости разорвал помолвку с невестой – Евдокией Эфрос, подругой сестры Маши. Девушка была серьезно влюблена в молодого писателя, и даже, ради его родителей согласилась принять православие (сам Антон Павлович был равнодушен к религии). Но была слишком экзальтированна, жених и невеста постоянно ссорились, и в конце концов, Антон поставил точку в их отношениях.
Лидия Авилова – писательница, замужняя дама, мать троих детей была страстной поклонницей Чехова, всерьез подумывала, чтобы уйти от мужа к нему, но Чехов не допустил этого шага.
Во многом его поведение и образ жизни определяла болезнь, постепенно обглодавшая этого высокого (1.86 и по нынешним временам много, а по меркам 19-го века – вообще гигант), улыбчивого человека с яркими карими глазами и густыми каштановыми волосами.
Любому, кто знает, как изменяет характер человека та или иная болезнь, известно, что туберкулез, вкладывает в человеку невероятную жажду жизни. Когда один год жизни за пять. Но в то же время, и страстное желание откреститься от этой болезни, гнать даже самую мысль о ней, даже когда она становится, увы, очевидной.
Конечно, может возникнуть вполне резонная мысль. Как человек при таком серьезном туберкулезном процессе умудрялся общаться с людьми и даже лечить? Но, наверно, не стоит забывать, что в то время чахотка не считалась чем-то сверхъестественным. Палочка Коха была выделена только в 1882 году, и изучена сравнительно мало. Из мер предосторожности использовались только хлорная известь, отдельная посуда и платки. Кроме того, даже сильнейшее кровохарканье могло еще не означать заразной для других формы ТБЦ. То есть человек уничтожался изнутри, но для окружающих мог быть безопасен.
Когда с интимным придыханием вещают о его донжуанских похождениях, не грех бы упомянуть и другое. А именно то, что фактически на его содержании с 16-ти лет была огромная семья: отец, мать, четыре брата и сестра. Помимо творчества, он репетиторствовал, лечил (зачастую бесплатно!), покупал имение для всей семьи, хлопотал об устройстве больницы в Мелихово, обеспечивал книгами библиотеку своего родного города Таганрога, помогал многочисленным друзьям и, наконец, предпринял уникальную поездку на Сахалин, где составил первую в истории перепись населения острова, куда ссылали в основном каторжан.
“Если вы хотите, женюсь, но все должно быть, как было до этого. То есть она должна жить в Москве, а я в деревне. Я буду к ней ездить. Счастья же, которое продолжается каждый день от утра до утра, я не выдержу … Дайте мне такую жену, которая, как луна, будет являться на моем небе не каждый день”.
Когда Чехов то ли в шутку, то ли всерьез написал эти слова в письме к приятелю, то и не мог себе представить, насколько они окажутся пророческими.
Он женился за 3 года до смерти, на актрисе МХТ Ольге Книппер. Она не была ни особенной красавицей, и не особенной умницей. Она даже не была особо молода. Двадцать девять лет, когда они познакомились в 1898 году. Излишне полновата для своего возраста. Но ее энергия, жизнелюбие, веселость, словно вливали в него, слабеющего и больного, новые силы. В ней было очень много того, что сегодня называется “сексапильностью”, а в начале ХХ века звалось “очарованием зрелой женщины”. Недаром она никогда не играла девушек, а всегда женщин, пусть даже старше себя. “Всегда не весна, а лето, всегда зрелость, полнота, женское, а не девичье “смятение чувств”, — писали про нее. И эта ее “зрелось” по настоящему оживила Чехова. Таких писем, как Ольге, он никому никогда не писал.
Ольга была дочерью немца-технолога и русской женщины.С 17 лет зарабатывала уроками музыки.Затем карьера актрисы. Была ученицей и протеже Немировича-Данченко.
И после смерти Чехова она по прежнему кружила головы и до 90 лет блистала на сцене, великолепная седая красавица. Ей многие признавались в любви, и делали предложение, но она всем отвечала отказом. Я никого не могу представить себе на месте Антона”, — объясняла она. Но глаза ее по-прежнему лучились жизнелюбием и расположением к людям.Тем,что некогда так очаровало в ней ее великого мужа…
Черная бабочка
Ecce homo (Человек он был- лат.)
… В ночь с 14 на 15 июля 1904 врача швейцарского курорта Баденвейлер Эрика Шверера вызвали к заболевшему иностранцу. Номер на втором этаже был слабо освещен. На белоснежных простынях лежал страшно худой, мертвенно-бледный человек, с огромными костистыми руками и очень узким улицом. Это был Чехов.
А может, это не было безумие? А просто жажда жизни.
P.S. Судьба напоследок еще раз выкинула странную штуку. Бред Чехова об устрицах оказался пророчеством. Из Баденвейлера в Москву его тело привезли в поезде № 1734 в вагоне для перевозки устриц. Многие усмотрели в этом издевательство судьбы. Но, скорее всего, никакой мистики не было. В те времена не все поезда были оснащены холодильными установками, они были редки и предназначались только для перевозки дорогих продуктов. А Чехов умер летом…
Русские писатели почти никогда не ограничивались "чистым искусством". Все они философствовали, занимались политикой, - словом, были "учителями жизни". Чехов до самой смерти остался только художником. Он избегал высказываться по каким бы то ни было вопросам, занимавшим русское общество.
Конечно, ему приходилось сталкиваться с людьми самыми разнообразными, высказывать свои мнения. Но это были мнения собеседника, а не учителя.
Он - не учитель, а, скорей, любимый друг и брат. Врач, который помогает не столько своими знаниями, правильной постановкой диагноза, сколько совсем особенным, душевным отношением к пациенту. Ведь от врача далеко не всегда требуют излечения. В нем ценят внимание. Тысячи больных в больнице. Не отличишь одного от другого. И все притом страдают одной болезнью, ну, тифом, что ли. Врач только тогда сделается любимым, если он заметит каждого из этих незаметных людей, поймет, что для холостого Ивана тиф совсем не то, что для обремененного семьей Петра.
Чехов замечал незаметных людей. Более того, он нежно любил их, как-то изнутри понимал их несложные, но сколь для них важные переживания, а главное - ничего от них не требовал.
В сущности, и дядя Ваня, и Николай Алексеевич Иванов, и Треплев, и Астров, не говоря уже о сестрах Прозоровых, подполковнике Вершинине и т.д., - самые серые, незаметные люди.
До Чехова их как бы не существовало. Их никто не замечал. Они скорбели, страдали, радовались, влюблялись в каком-то коллективном одиночестве. Но пришел Чехов, заметил их и как-то утвердил. Ни в чем реальном он этим маленьким людям не помог. Не указал им выхода, не разрешил ни одного мучившего их вопроса.
Но ведь и старая нянька Марина не вылечила капризничающего профессора, не создала ему успеха, не вернула его на кафедру. Однако она, несомненно, ему помогла. В атмосферу общего недомогания и раздражения она внесла нежную, человеческую ласку. Признала за профессором право быть таким, каков он есть, признала законность его капризов.
- Пойдем, светик. Я тебя липовым чаем напою, ножки твои согрею, Богу за тебя помолюсь. У самой-то у меня ноги так и гудут, так и гудут!
Здесь как бы весь Чехов. Он с особым искусством умел поить нас липовым чаем, а главное - за всеми его словами чувствовалось, что ножки у него так и гудут, так и гудут! Он никому не обещал спасения, не говорил, что у него есть "секрет". Но все твердо знали, что он преисполнен жалости и сострадания.
И не три, а триста тысяч "сестер" почувствовали сразу облегчение. Конечно, временное, потому что Чехов лечил не болезнь, а симптомы ее, но все-таки облегчение.
Остапа Тарас Бульба не спас от смерти, но все-таки Остапу было легче от сознания, что батька его слышит.
- Батько! Где ты? Слышишь ли ты все это?
- Слышу! - раздалось среди общей тишины. Остап - герой. Его стоны, притом на площади, перед "миллионом народа", услышать гораздо легче, чем даже не стоны, а хрипы миллионов маленьких людей, сидящих в своих конурах. Здесь нужны какие-то микрофоны, здесь нужен слух какого-нибудь индейца из романа Фенимора Купера, слух "Следопыта".
Требовательные люди - жестоки. У Чехова жестокости нет никакой. "Все мы беспощадны, и всего беспощаднее, когда мы правы", сказал Герцен. Чехов не беспощаден, потому что он никогда не считал себя правым. Жизнь он принимал так же покорно, как и смерть. Не надо забывать, что лучшие свои вещи он написал, ясно ощущая смерть, которая годами боролась с ним. Смерть как бы жила в нем. На жизнь он смотрел под знаком смерти. Беспощадны жизнь и смерть. Люди же должны жалеть и щадить друг друга.
Мудрый художник пожалел, пощадил нас. Помянем его за это с благодарностью. Но сами себя жалеть, мы не имеем права.
Человеку вместе с молодостью даются силы, дается внутренний стержень, который, как позвоночник, с возрастом претерпевает изменения, изнашивается. Кто этого не знает? Неужели Шестов не видел, что здоровому и успешному человеку жизнь предлагает иллюзии, от которых в один прекрасный момент может ничего не остаться? Чехов видел очень ясно и иллюзии, и их непрочность. Его волновала жизнь, в которой не осталось иллюзий. И об этом нужно было сказать.
«— Служить идее можно не в одном каком-то поприще. Мир идей широк и неисчерпаем.
У Чехова не было общей идеи, он в ней не нуждался. Он отличается от Толстого и Достоевского ее отсутствием. Достоевским владела религиозная идея, Толстой, когда она им овладела, обрушился на искусство, отказываясь считаться с тем, что оно отвечает природным потребностям души. Чехов дорог нам своей особенной и неизменной безыдейностью. Сейчас мы можем сказать, что, избавившись от вздорной утопической идеи, мы стали жить нормальной жизнью, в которой человеческое достоинство и благосостояние являются главной ценностью. Мы устали от общей идеи, счастливы с ней развязаться. Чехов видел, как хаотична жизнь при всех стараниях ее подчинить и как непредсказуема, как мало в ней порядка и закона. Как бесплодна она бывает и как… поэтична.
Шестов искал Бога, искал освобождение человека от власти Необходимости. Возможность реализации свободы и творческой потенции человека Шестов видел в религиозном опыте. Совсем другим человеком был Чехов.
Вероятно, Чехов понимал, что народ, да и отдельный человек, нуждается в вере. К кому-то высшему надо обращаться с мольбой и надеждой в трудную минуту. Человек не может смириться с тотальным одиночеством. Ему необходимо думать, что кто-то заинтересованно следит за его жизнью, что она в чьих-то руках. Ему страшно стоять незащищенным перед равнодушной судьбой. И ему кажется, что его совесть должна перед кем-то держать ответ. Особое чувство веры как бы входит в состав человеческой души, оно есть почти у каждого человека, во всяком случае у многих. В какие-то роковые минуты оно дает себя знать явственно. Не напрасно мы посылаем в пространство вечные недоуменные вопросы.
Почему, зачем, отчего, неужели. В этих риторических вопросах, прерывающих повествование почти в каждом рассказе, звучит голос автора, знакомый, недоуменный, вопрошающий неизвестно кого. Чехов мог бы сказать о себе, как Анненский:
Мне кажется, меж вас одно недоуменье
Всё будет жить мое, одна моя Тоска…
Эти вопросы не бесполезны. Они, в конце концов, становятся похожи на диалог. Кто-то Неизвестный, кажется, внимает и, может быть, даже несет за все ответственность. Нельзя задаваться подобными вопросами без чувства веры. Но хочется задать еще один такой же вопрос: можно ли верить в благую и всемогущую силу, зная о несправедливости жизни и страданиях безвинных? Безответный вопрос.
Женщины более подвержены чувству веры, потому что они эмоциональнее мужчин. Как правило, это положительная эмоция, она, вероятно, нужна женщине как источнику новой жизни. Для мужчин — это подарок судьбы, его получают вместе со способностью к творчеству. И Чехов ни в коей мере не был обделен положительной эмоцией. Но она у него полностью подчинялась интеллекту. Его жизнерадостность находила выражение в юморе. Современники вспоминают о постоянных чеховских остротах, шутках и мистификациях. А юмор — явление интеллектуальное. И кстати, как он сам признавался, радостное, веселое чувство не покидало его и во время создания самых грустных произведений. Его интеллектуальная тоска существовала как бы помимо положительной творческой эмоции.
Есть мнение, что этим событием и этой причиной была болезнь. Чахотка очень серьезное заболевание, но Чехов всерьез к ней стал относиться только в самое последнее время. В 1890 году он отправился на Сахалин, а за четыре года до смерти женился — стало быть, о болезни не думал. Было что-то другое. Во всяком случае, именно благодаря перелому в сознании Чехонте стал Чеховым. Если бы он оставался Чехонте, мы бы о нем и не говорили.
Что же нас так задевает и волнует, заставляет пытаться понять и жизнь его, и характер? Шестов говорит — талант. По Шестову получается, что герои произведений — это одно, а талант — что-то другое. Но что накрывает это слово? Что за ним стоит?
Во всех рассказах сюжет сопровождает мягкая и теплая, как осеннее солнце, интонация, в которой узнается авторский голос, чеховский, его не спутаешь ни с чем.
Шестов полагал, что Чехов находится в плену Необходимости. Это не совсем так. Лиризм чеховской прозы как будто противится необходимости, предполагает какие-то другие области если не знания, то, во всяком случае, воображения. В сущности, это противоречие похоже на те колебания между Афинами и Иерусалимом, которые были свойственны экзистенциальной мысли Шестова. И есть мнение, на которое я с удовольствием сошлюсь, что Шестов не столько осуждает Чехова, сколько разбирается в занимавшей его самого проблеме.
Ну вот и кончились дедовские имения, поля, луга, дубравы, Герасимы вместе с Муму, фонтаны и пруды, золотые рыбки, надменный, нездешний вызов мраморных колонн и портиков, нарядная, талантливая праздность. Мы спускаемся с аристократических вершин на грешную разночинскую землю. Такого с нами еще не случалось. Диссидентский опыт Достоевского слишком рано вырвал его из социума, задолго до того, как он успел приобрести статус. И — кончилась былая скромная жизнь, жизнь сына лекаря, в перспективе студента. Началась совсем другая, яркая, жизнь мученика и триумфатора. А статус раскаявшегося каторжника остался при нем до гроба. Что необыкновенно авантажно сочеталось со статусом литератора, властителя дум, пророка. С Антоном Павловичем Чеховым мы хлебнем обыкновенной, затоптанной, заплеванной, приземленной человеческой жизни. Мы хлебнем и затрещин, и пинков, и плевков, и совершенно неромантической, постыдной бедности.
И этот страстный и страстной путь, путь из разночинцев в интеллигенты, Антон Павлович Чехов пройдет до конца — вместе со всей страной, чье нормальное состояние — погибель, и которую от этого вечно должен был кто-нибудь спасать. И вместе с сословием, которое, выйдя из разночинцев и едва успев обеспечить себе кусок хлеба с маслом и образование, заболело душевно и долгим искусом и бдением у постели России обеспечило себе и справедливые проклятия потомков, и благословение Отечества. Да и время позднее на дворе, 1860 год. Маленький Антон — ровесник Великих реформ, они станут расти вместе, и будет уже земство, и не будет крепостных; самые главные несправедливости будут разрешены, и можно будет уйти домой, в частную жизнь и там покопаться. Вот только частная жизнь self-made интеллигенции окажется не очень-то счастливой.
С 1860 по 1904 год — эти 44 года чеховской жизни были самыми мирными, самыми беспечальными, самыми сытыми и комфортными в бурной действительности вечно мятущейся России. Безвременье — это же счастье. Смолкают трубы, стихает топот эпох, уходят в конюшню пожевать овса кони Апокалипсиса, а всадники спешиваются, идут в трактир, пьют и закусывают и ни к кому не пристают до следующей побудки. До 1905 года. Так на что же Чехов и его поколение потратили эту краткую передышку, этот отпуск, данный Временем? На страдания, конечно, ибо удел интеллигенции и ее предназначение — страдать. Волга впадает в Каспийское море, лошадь кушает овес и сено, и ведь это чеховский учитель словесности из одноименной повести захлебнется пошлостью и обыденностью этих фраз, и ему захочется бежать туда, где, может быть, Волга впадает в Тихий океан, а лошадь кушает котлеты и бараний бок с кашей.
Чеховские пьесы — это особая статья. С ними в его жизнь входит Муза. Вообще-то чеховской жизни не видно за его творчеством. Тихий, скромный, вежливый человек с шелковым голосом. А внутри — такой макрокосм. Так будет жить интеллигенция, функция совести и разума: максимум духа и минимум плоти. Как та одинокая Душа из первой пьесы Кости Треплева: она вечно будет одна и вечно будет вести смертный бой с материей, в коей усмотрит Дьявола. Чехов морщился от громкого голоса, а однажды, когда при нем боцман ударил матроса, он так побледнел, что боцман стал просить у него прощения.
Бродит призрак тленья
По уездным городам.
Заложу именье —
Душу не продам.
Укрепись молитвою
И не соотнеси
Конец аллеи липовой
С концом всея Руси.
М. Кудимова
В нем не было ни самодовольства, ни тщеславия, ни спокойствия, ни стабильности, свойственных счастливым обывателям. Чехов и обыватели обедали в одном и том же ресторане. А потом обыватель шел и бузил с мамзельками или ловил кайф на диване, прикрывшись газеткой, а Чехов шел домой и писал желчный пасквиль (иногда в форме повести): на ресторан, на обед, на самого себя. Интеллигент чаще всего не прочь сладко пожить, хотя для этого не будет ни унижаться, ни продаваться, ни красть (в отличие от вечных чеховских оппонентов — чиновников). Но как-то он ухитрится жизнь обставить за этим карточным столом. Получать удовольствие от жизни — это и Чехов, и Интеллигент всегда готовы. Но быть довольным жизнью, довериться ей, не роптать и не страдать — это уж увольте. И Чехов, и его интеллигенты здесь Жизнь поматросили и бросили. Жизнь может жаловаться в арбитражный суд.
Читайте также: