Жан бодрийяр система вещей реферат
Обновлено: 08.07.2024
Современная вещь, свободная в своей функции
На пути к социологии расстановки?
Человек расстановки
Вместе с тем в самой логике этой игры содержится прообраз некой общей стратегии человеческих отношений, некоторого человеческого проекта, модуса вивенди новой технической эры — подлинного переворота во всей цивилизации, отдельные проявления которого прослеживаются даже в повседневном быту.
Этот современный строй вещей, принципиально отличаясь от традиционного строя вещей порожденных, также, однако, связан с некоторым фундаментальным символическим строем. Если прежняя цивилизация, основанная на природном строе субстанций, соотносима со структурами оральной сексуальности, то в современном строе производства и функциональности следует видеть строй фаллический, основанный на попытках преодолеть и преобразовать данность, прорваться сквозь нее к объективным структурам, — но также и фекальный строй, который основан на поисках квинтэссенции, призванной оформить однородный материал, на исчислимости и расчлененности материи, на сложной анальной агрессивности, сублимируемой в игре, дискурсе, упорядочении, классификации и дистрибуции.
Человек отношений и среды
Мягкая мебель
Окультуренность и цензура
Примечания
[11] Настроения (нем.). — Прим. перев.
[13] Однако в этой символической структуре, судя по всему, действует как бы закон размера: любой, даже фаллический по своему назначению предмет (автомобиль, ракета), превысив некоторый максимальный размер, оказывается вместилищем, сосудом, маткой, а до некоторого минимального размера относится к разряду предметов-пенисов (даже если это сосуд или статуэтка).
[14] Из материнской утробы (лат.). — Прим. перев.
[15] Его эквивалентом всегда было и производство, традиционно мыслившееся под знаком дара, вдохновения, гения.
[16] Впрочем, такая модель человеческой деятельности с ясностью проступает лишь в сфере высокой технологии или же наиболее сложных бытовых предметов — магнитофонов, автомашин, бытовой техники, где отношения господства и распределения наглядно выражаются в циферблатах, приборных досках, пультах управления и т.д. В остальном же повседневный быт все еще в значительной степени регулируется традиционным типом практики.
[27] В системе вещей, как и во всякой переживаемой системе, главные структурные оппозиции на самом деле всегда другие: что на уровне системы является структурной оппозицией, реально может лишь рационализировать, делать связным некоторый конфликт.
Подпишитесь на наш канал в Telegram , чтобы читать лучшие материалы платформы и быть в курсе всего, что происходит на сигме.
Вещи как знаки и символы, впитывающие в себя потребности и неврозы человека. Страсть "дикаря" к новейшим технологиям как страсть "западного" человека к старинной вещи. Потребление как деятельность манипулирования знаками, виртуальная целостность вещей.
| Рубрика | Литература |
| Вид | эссе |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 22.01.2014 |
| Размер файла | 16,5 K |
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ
Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования
РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ОТДЕЛЕНИЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Мошеев Тимур Артурович
Эссе-рецензия на книгу Ж. Бодрийяра
по курсу Культурологии
4-го курса очной формы обучения
вещь знак потребление технология
В связи с этим обширная часть работы посвящена предмету коллекционирования. В этом занятии автор видит сексуальной подтекст - в образе определенных вещей человек хранит свое либидо, которое стремится скрыть в вещи. А так же стремление разрядить страх смерти в предмете который пережил не одно поколение.
От себя могу сказать, что работа явилась по-настоящему пророческой и в этом виден гений Бодрийяра. Он сумел ухватить динамику развития общества в самом начале описанных изменений. А ведь система вещей смогла значительно эволюционировать на текущий момент, у каждой вещи описываемой Бодрийяром появился десяток аналогов в десятках различных комплектаций и с тысячи цветовых оттенков. Даже идея критики потребления за это время стала потребляемой.
Подобные документы
Исследование вещного портрета повествователя-рассказчика. Определение субъектно-функционального статуса предметного мира сборника рассказов Довлатова "Чемодан". Характеристика вещи, как средства создания предметного мира в художественном произведении.
дипломная работа [93,4 K], добавлен 24.05.2017
"Вещь" как литературоведческое понятие. Культурологическая, характерологическая и сюжетно-композиционная функция вещей в "Петербургских повестях" Н. Гоголя. Методическая разработка урока по теме "Функции вещей в повести Н. Гоголя "Портрет" в 10 классе.
дипломная работа [79,6 K], добавлен 25.06.2012
Символ и соседние с ним структурно-семантические категории. Общая структурно-семантическая характеристика символа. Особенности поэтического дискурса. Символ вещи и отражение вещи в сознании. Поэтический язык и конструкция литературного произведения.
дипломная работа [165,6 K], добавлен 28.05.2013
Места, в которых проходило детство великого русского поэта А.С. Пушкина. Страсть к чтению, успешная учеба. Впечатления Пушкина от окружающего мира, литературной среды, книг, начало поэтического творчества. Любовь поэта к природе, народным сказкам.
презентация [2,4 M], добавлен 25.11.2014
Роман Михаила Александровича Шолохова "Тихий Дон" - повествование о грандиозной революции, катаклизме, пережитом Россией. Трагическая любовь Григория и Аксиньи - любовь или "беззаконная" страсть? Отношение жителей хутора к главным героям и их любви.
презентация [3,7 M], добавлен 21.11.2011
Открытие Императорского Царкосельского лицея. Поступление Александра Сергеевича Пушкина в лицей. Начало Отечественной войны. Страсть лицеистов к русской литературе. Первые публикации в журнале "Вестник Европы". Развитие поэтического дара Пушкина.
презентация [2,0 M], добавлен 20.12.2014
Отношения между героями в романе И.С. Тургенева "Отцы и дети". Любовные линии в романе. Любовь и страсть в отношениях главных героев - Базарова и Одинцовой. Женские и мужские образы в романе. Условия гармоничных отношений героев обоих полов между собой.
update27.03.12 Номера страниц предшествуют тексту
Перевод выполнен по изданию:
Jean Baudrillard. Le système des objets.
Gallimard, 1991 (Collection Tel)
Перевод с французского
и сопроводительная статья
^ О ПЕРВОЙ КНИГЕ ЖАНА БОДРИЙЯРА 4
А. ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА, ИЛИ ДИСКУРС ОБЪЕКТА 11
I. Структуры расстановки 11
ТРАДИЦИОННАЯ ОБСТАНОВКА 11
СОВРЕМЕННАЯ ВЕЩЬ, СВОБОДНАЯ В СВОЕЙ ФУНКЦИИ 12
Корпусные блоки 14
Стены и свет 15
Зеркала и портреты 16
Часы и время 17
НА ПУТИ К СОЦИОЛОГИИ РАССТАНОВКИ? 18
ЧЕЛОВЕК РАССТАНОВКИ 19
^ II. Структуры среды 21
СМЫСЛОВЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ СРЕДЫ: КРАСКИ 22
Традиционная окраска 22
Тепло и холод 25
^ СМЫСЛОВЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ СРЕДЫ: МАТЕРИАЛЫ 26
Природное и культурное дерево 26
Логика среды 28
Материал-модель: стекло 29
ЧЕЛОВЕК ОТНОШЕНИЙ И СРЕДЫ 30
Мягкая мебель 31
Окультуренность и цензура 32
^ СМЫСЛОВЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ СРЕДЫ: ЖЕСТУАЛЬНОСТЬ И ЕЕ ФОРМЫ 33
Традиционная жестуальность усилия 33
Функциональная жестуальность контроля 34
Новое оперативное поле 35
^ СТИЛИЗАЦИЯ -СПОДРУЧНОСТЬ - УПАКОВКА 37
Конец символического измерения 38
Абстракция могущества 39
Функционалистский миф 40
Функциональная форма: зажигалка 41
Формальная коннотация: крыло автомобиля 41
^ III. Заключение: природность и функциональность 44
ПРИЛОЖЕНИЕ: ДОМАШНИЙ МИР И АВТОМОБИЛЬ 45
В. НЕФУНКЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА, ИЛИ ДИСКУРС СУБЪЕКТА 49
^ I. Маргинальная вещь — старинная вещь 49
ЭФФЕКТ СРЕДЫ: ИСТОРИЧНОСТЬ 49
СИМВОЛИЧЕСКИЙ ЭФФЕКТ: МИФ О ПЕРВОНАЧАЛЕ 50
НЕОКУЛЬТУРНЫЙ СИНДРОМ: РЕСТАВРАЦИЯ 52
СИНХРОНИЯ, ДИАХРОНИЯ, АНАХРОНИЯ 54
ОБРАТНАЯ ПРОЕКЦИЯ: ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРЕДМЕТ У ПЕРВОБЫТНОГО ЧЕЛОВЕКА 55
РЫНОК СТАРИНЫ 56
КУЛЬТУРНЫЙ НЕОИМПЕРИАЛИЗМ 57
^ II. Маргинальная система: коллекция 57
ВЕЩЬ, АБСТРАГИРОВАННАЯ ОТ ФУНКЦИИ 57
ЛУЧШЕЕ ИЗ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ 59
СЕРИЙНАЯ ИГРА 60
ОТ КОЛИЧЕСТВА К КАЧЕСТВУ: УНИКАЛЬНАЯ ВЕЩЬ 61
ВЕЩИ И ПРИВЫЧКИ: ЧАСЫ 63
ВЕЩЬ И ВРЕМЯ: УПРАВЛЯЕМЫЙ ЦИКЛ 64
ТАИМАЯ ВЕЩЬ: РЕВНОСТЬ 66
ДЕСТРУКТУРИРУЕМАЯ ВЕЩЬ: ПЕРВЕРСИЯ 67
ОТ СЕРИЙНОЙ МОТИВАЦИИ К МОТИВАЦИИ РЕАЛЬНОЙ 69
САМОНАПРАВЛЕННЫЙ ДИСКУРС 71
С. МЕТА- И ДИСФУНКЦИОНАЛЬНАЯ СИСТЕМА: ГАДЖЕТЫ И РОБОТЫ 72
ФУНКЦИОНАЛЬНОЕ ОТКЛОНЕНИЕ: ГАДЖЕТ 74
МЕТАФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ: РОБОТ 79
АВАТАРЫ ТЕХНИКИ 82
ТЕХНИКА И СИСТЕМА БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО 85
D. СОЦИОИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ВЕЩЕЙ И ПОТРЕБЛЕНИЯ 89
^ I. Модели и серии 89
ДОИНДУСТРИАЛЬНАЯ ВЕЩЬ И ИНДУСТРИАЛЬНАЯ МОДЕЛЬ 89
Маргинальное отличие 92
^ ИДЕАЛЬНОСТЬ МОДЕЛИ 93
ОТ МОДЕЛИ К СЕРИИ 94
Технический дефицит 94
Классовая рознь 97
Привилегия актуальности 98
Личность в беде 100
Идеология моделей 100
ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ ГРАЖДАНИНА ПОТРЕБИТЕЛЯ 102
ОПЕРЕЖАЮЩЕЕ ПОТРЕБЛЕНИЕ: НОВАЯ ЭТИКА 103
ПРИНУДИТЕЛЬНОСТЬ ПОКУПКИ 104
ВОЛШЕБСТВО ПОКУПКИ 105
ДВОЙСТВЕННОСТЬ ДОМАШНИХ ВЕЩЕЙ 106
III. Реклама 107
ДИСКУРС О ВЕЩАХ И ДИСКУРС-ВЕЩЬ 107
РЕКЛАМНЫЙ ИМПЕРАТИВ И ИНДИКАТИВ 107
ЛОГИКА ДЕДА МОРОЗА 108
ФЕСТИВАЛЬ ПОКУПАТЕЛЬНОЙ СПОСОБНОСТИ 112
ДВОЙСТВЕННАЯ ИНСТАНЦИЯ: ОДАРИВАНИЕ И ПОДАВЛЕНИЕ 113
^ ПРЕЗУМПЦИЯ КОЛЛЕКТИВА 116
НОВЫЙ ГУМАНИЗМ? 119
Серийная постановка рефлекса 119
Универсальный код: стэндинг 126
и насыщения, поскольку имеет дело не с вещами как таковыми, а с культурными знаками, обмен которыми идет непрерывно и бесконечно, со все нарастающей скоростью. Эти знаки четко соотносятся друг с другом в рамках структурного кода, зато все больше отрываются от референтного, то есть собственно человеческого (личностного или родового) смысла; это знаки дегуманизированной культуры, в которой человек отчужден.
Первая книга Жана Бодрийяра, как и вообще его творчество, отличается ясностью изложения, парадоксальным остроумием мысли, блеском литературно-эссеистического стиля. В ней новаторски ставятся важнейшие проблемы социологии, философии, психоанализа, семиотики и искусствознания. Для России, с запозданием приобщившейся или приобщающейся к строю общества потребления, эта книга сегодня особенно актуальна, помогая трезво оценить человеческие возможности подобного общества, перспективы личностного самоосуществления живущих в нем людей.
временном моторе каждая сколько-нибудь важная деталь так тесно связана с другими через процессы энергетического обмена, что она уже не может быть другой. В зависимости от формы головки цилиндра, от металла, из которого она сделана, от их взаимосвязи с другими элементами цикла определяется степень нагрева электродов свечи зажигания; в свою очередь эта температура влияет на характеристики зажигания и всего мотора в целом.
Современный мотор конкретен, прежде же он был абстрактен. В старом моторе та или иная деталь участвует в цикле внутреннего сгорания лишь в определенный момент, а дальше уже как бы не воздействует на другие детали; части мотора подобны работникам, сменяющим друг друга в одном и том же трудовом процессе, но не знакомым между собой. Существует, таким образом, некая примитивная, абстрактная форма технической вещи, где каждая теоретическая или материальная единица понимается как некий абсолют, который для своего нормального функционирования должен образовывать замкнутую систему. При этом проблема интеграции деталей в целое распадается на ряд частных проблем, решаемых по отдельности. для каждой из основных частей мотора создаются особые структуры, которые можно назвать защитными: например, головку цилиндра для охлаждения делают ребристой. Эти ребра как бы приставлены извне к идеальному цилиндру и его головке, выполняя одну-единственную функцию охлаждения. В двигателях же последних лет эти ребра играют еще и механическую роль — служат ребрами жесткости, препятствующими деформации головки под давлением газов. Обе функции больше не различимы — образовалась единая структура, представляющая собой не компромисс, но взаимоналожение и конвергенцию двух функций. Ребристую головку можно сделать более тонкой, что позволяет добиться более быстрого охлаждения; то есть бивалентная система ребер охлаждения / ребер жесткости синтезирует в себе две
Но подобная наука является строго применимой лишь в узких секторах техники — в лабораторных разработках или
же в таких высокотехничных областях, как авиация, космонавтика, судостроение, большегрузные автомобили, сложные станки и т.д. Иными словами, там, где острая техническая необходимость позволяет в полной мере осуществиться требованиям структурности, где в силу коллективного, внеличностного характера предметов сводится к минимуму воздействие моды. Легковой автомобиль всецело определяется комбинацией своих форм, тогда как технологический его статус (водяное охлаждение, цилиндровый двигатель и т.д.) остается чем-то второстепенным; напротив, в авиации по чисто функциональным причинам (безопасность, скорость, эффективность) приходится создавать в высшей степени конкретные технические изделия. В подобном случае линия технологической эволюции прорисовывается почти безукоризненно. Но такой структурно-технологический анализ явно не срабатывает в применении к системе бытовых вещей.
1Платон, Собр. соч. в 4-х тт., т. 3. М., 1994, с. 314. - Прим. перев.
модели, хотя именно на фоне их фундаментальной истинности и вырисовывается постоянно переживаемая реальность вещи.
Кроме того, поскольку на несвязность функций накладываются формально-технические коннотации, то возникает живо переживаемая, но несущественная система социализированных или бессознательных, культурных или практических потребностей, которая сама воздействует на существенный технический строй вещей и делает сомнительным их объективный статус.
Все вместе это образует особый организм, построенный на патриархальных отношениях традиции и авторитета, в сердце же его — сложная аффективная соотнесенность
1 Кроме того, в них может быть — но может и не быть — вкус и стиль.
функционировать и (в случае серийных вещей) практически не имеют никакой иной свободы1.
Но пока вещь освобождена лишь в своей функции, человек тоже освобожден лишь в качестве пользователя этой вещи. Следует повторить: это прогресс, но все-таки не решительный шаг. Кровать есть кровать, стул есть стул — между ними нет никаких отношений, пока они служат лишь по своему прямому назначению. А без их соотнесенности нет и пространства, так как пространство существует лишь будучи открыто, призвано к жизни, наделено ритмом и широтой в силу взаимной соотнесенности вещей — новой структуры, превосходящей их функции.
Выбор:
Маргинальное отличие:
Из того факта, что каждая вещь является нам под знаком некоторого выбора, вытекает как следствие, что по сути вещь никогда не предлагается нам в качестве серийной, но всякий раз — в качестве модели. Любой, самый мелкий предмет отличается от других в тех или иных чертах — окраске, аксессуарах, деталях. Такое отличие всегда представляется как его специфика:
Фактически такие отличия являются, пользуясь термином Рисмена, маргинальными отличиями или, точнее, отличиями несущественными. И действительно, в рамках индустриального производства, где все технологически взаимосвязанно, императив персонализации может быть удовлетворён лишь в несущественном. Чтобы персонализировать автомобиль, производитель может сделать только одно: взять серийное шасси и серийный двигатель и модифицировать лишь кое-какие внешние черты, или же добавить кое-какие аксессуары. Сам по себе автомобиль как предмет, обладающий технической сущностью, персонализироваться не может, это возможно лишь в отношении его несущностных аспектов.
Идеальность модели
От модели к серии
Технический дефицит:
Проанализировав формальную игру отличий, посредством которой серийная вещь предстаёт и переживается как модель, пора теперь подвергнуть анализу и то, чем реально отличается модель от серии. Действительно, система восходящего движения, основанная на ценностном осмыслении отличий, отсылающих к идеальной модели, конечно же маскирует собой реальный обратный процесс — массовую деструктурацию и качественный упадок серийных вещей по сравнению с моделью реальной.
Классовая рознь:
Нюансы бесконечны, это все новые и новые модуляции, изобретаемые в рамках свободного синтаксиса. Отличия же ограничены по количеству и порождаются систематическим перебором вариантов одной и той же парадигмы. Не следует обманываться: кажется, что нюансы редки, а маргинальных отличий бесчисленно много, но это просто потому, что отличия массово тиражируются, — структурно же неисчерпаемы именно нюансы (в этом отношении вещь-модель тяготеет к художественному произведению), тогда как серийные отличия осуществляются в рамках замкнутой комбинаторики, таблицы вариантов, которая хоть и меняется постоянно с движением моды, но, будучи рассмотрена в любой синхронический момент, остаётся ограниченной и жёстко подчинённой диктату производства. В конечном счёте огромному большинству покупателей предлагается в форме серий весьма ограниченный набор вариантов — тогда как ничтожному меньшинству доступна бесконечная нюансированность моделей. Для большинства закрытый (пусть и сколь угодно обширный) каталог фиксированных, или наиболее вероятных, элементов — для меньшинства же множественность шансов. Для большинства кодифицированный перечень значений — для меньшинства всякий раз новые изобретения. Таким образом, мы здесь имеем дело с классовым статусом и классовыми различиями.
Ещё один аспект этой избыточности — накопительство. В серийных интерьерах всегда слишком много вещей; а поскольку вещей слишком много, то пространства слишком мало. Дефицитность вещей вызывает в качестве реакции их скученность, переуплотнённость. А утрата качества вещей компенсируется их количеством. Напротив, модель обладает пространством — ни слишком близким, ни слишком далёким. Интерьер-модель структурируется своими относительными дистанциями, он тяготеет скорее к обратной избыточности — к коннотативной пустоте.
Привилегия актуальности:
Ещё одно отличие модели от серии — отличие по времени. Мы уже видели, что серийную вещь делают недолговечной. Как в слаборазвитых обществах человеческие поколения, так и в обществе потребления — поколения вещей скоро умирают, уступая место другим; изобилие хоть и растёт, но лишь в рамках рассчитанного недостатка. Однако это вопрос технической долговечности вещей. Другой вопрос — их актуальность, переживаемая в моде.
Личность в беде:
Идеология моделей:
Все происходит как бы по воле рока. Когда общество как целое начинает опираться и ориентироваться на модели, а производство — систематически дробить их на серии, маргинальные отличия, комбинаторные варианты, в итоге делая вещи столь же эфемерными, как слова и образы; когда серийность, действуя как таблица склонения или спряжения, делает все строение общества парадигматичным, но в то же время необратимым (поскольку шкала социальных статусов зафиксирована раз и навсегда, а правила статусной игры одинаковы для всех), — то в такой управляемой конвергенции, в такой организованной неустойчивости, в такой вечно нарушаемой синхронии уже нет больше места для негативности. Не остаётся открытых противоречий, структурных перемен, социальной диалектики. Ибо движение, которым, казалось бы, охвачена вся система, развивающаяся по кривой технического прогресса, не мешает ей оставаться фиксированной и внутренне устойчивой. Все течёт, всё меняется у нас на глазах, все обретает новый облик, и однако перемен ни в чём нет. Подобное общество, увлекаемое технологическим прогрессом, совершает грандиозные перевороты, но все они сводятся к повороту вокруг своей оси. Рост производства в нём не выливается ни в какую структурную перемену.
II. Кредит
Права и обязанности гражданина потребителя
Опережающее потребление: новая этика
Задумаемся: ведь на протяжении долгих веков новые и новые поколения людей сменялись в обстановке одних и тех же вещей, которые их переживали, а ныне в пределах жизни одного индивида все быстрее сменяют друг друга поколения вещей. Прежде человек был ритмической мерой вещей, теперь же сами вещи задают человеку свой дискретный ритм — внезапно и дискретно возникают, приходят в негодность или же, ещё не успев состариться, уступают место другим. Тем самым вместе со способом существования и потребления бытовых вещей меняется и статус всей цивилизации в целом. В патриархальном домашнем хозяйстве, основанном на понятиях наследства и постоянного дохода, потребление никогда не шло впереди производства. В полном согласии с картезианской, а равно и нравственной логикой, труд здесь всегда предшествует продукту труда как причина следствию. Такое аскетическое накопительство, слагавшееся из предусмотрительности, умения поступаться своими желаниями, удовлетворять свои потребности своими личными усилиями, — такая цивилизация экономии пережила свой героический период, обретя свой итог в анахронической фигуре рантье, да ещё и рантье разорившегося, которому XX век преподал исторический урок никчемности традиционной морали и экономического расчёта. Целые поколения людей, стараясь жить по средствам, в результате оказались на гораздо более низком уровне жизни, чем позволяли их средства. Об этой эре труда, личной заслуги и накопления — добродетелей, находящих высшее выражение в понятии собственности, ещё напоминают нам сохранившиеся от неё вещи, словно призраки потерянных поколений прошлого в мелкобуржуазных интерьерах.
Принудительность покупки
Ныне родилась новая мораль: мораль опережающего потребления по отношению к накоплению, мораль убегания вперёд, форсированного инвестирования, ускоренного потребления и хронической инфляции (копить деньги становится бессмысленно); отсюда берёт начало вся современная система, где вещь сначала покупают, а затем уже выкупают своим трудом. Благодаря системе кредита мы возвращаемся к сугубо феодальным отношениям, когда известная часть труда изначально принадлежит помещику, то есть к системе закрепощённого труда. Однако, в отличие от феодальной, наша система основана на своеобразном сообщничестве: современный потребитель непроизвольно интериоризирует и принимает как должное то бесконечное принуждение, которому он подвергается, — обязанность покупать, чтобы общество продолжало производить, а сам он мог работать дальше, чтобы было чем заплатить за уже купленное. Это прекрасно выражено в лозунгах американской рекламы (Паккард, с. 26):
«Делать покупки — значит сохранять работу (!) Делать покупки — значит обеспечивать своё будущее (!)
От каждой сделанной покупки становится меньше одним безработным — быть может, ТОБОЙ (!)
Действует любопытный иллюзионизм: общество кредитует вас ценой формальной свободы, а на деле вы сами его кредитуете, отчуждая в его пользу своё будущее. Разумеется, прежде всего строй производства живёт эксплуатацией рабочей силы, но сегодня он получает поддержку ещё и от этой круговой поруки, от этого сотрудничества, в котором самая зависимость переживается как свобода, а следовательно, обособляется в устойчивую систему. В каждом человеке уживаются потребитель, сообщник строя производства, и никак не связанный с ним производитель — жертва этого строя. Такая разобщённость производителя и потребителя составляет главную силу интеграции: всё делается для того, чтобы она ни в коем случае не приняла живой критической формы противоречия.
Волшебство покупки
Действительно, кредит, равно как и реклама, обладает способностью производить раздвоение в покупке и её объективных определяющих факторах. Покупать в кредит — значит приобретать целую вещь за часть её реальной стоимости.
Минимальный вклад — и грандиозная прибыль. Платежи по рассрочке растворяются в отдалённом будущем, и кажется, будто вещь приобретена ценой лишь чисто символического жеста. Это поведение сходно с мифоманией, когда человек, рассказав о себе какую-нибудь небылицу, добивается непропорционально высокого уважения в глазах собеседника. При минимальных реальных затратах он получает чрезвычайную выгоду — пользуется реальным почётом, по сути, ценой условного знака. Он тоже живёт в кредит, за счёт чужой доверчивости. И если в нормальной практике трансформация реального мира идёт от труда к его продукту, на чём традиционно и основываются в плане времени как логика познания, так и бытовая логика вещей, — то её инверсия, опережающее пользование вещами, есть не что иное, как магический процесс.
При покупке в кредит человек одновременно с приобретаемой вперёд вещью поглощает и принимает на свой счёт миф о магической функциональности общества, способного предоставить ему такие возможности немедленной реализации желаний. Конечно, очень скоро он столкнётся с социально-экономической реальностью, так же как и мифоман рано или поздно столкнётся с необходимостью показать себя в той роли, которую он самозванно себе присвоил. Разоблачённый самозванец либо терпит крах, либо выходит из положения с помощью новой небылицы. Так и для покупателя в кредит неизбежно наступают сроки платежа, и весьма вероятно, что для психологического облегчения он станет покупать себе в кредит что-нибудь ещё. Правилом такого рода поведения является убегание вперёд, и в обоих случаях замечательнее всего то, что причинно-следственная связь никогда не ощущается — ни для мифомана между рассказанной историей и пережитой неудачей из которой он не извлекает никакого урока реальности), ни для покупателя в кредит между магически даровой покупкой и необходимостью в дальнейшем за неё расплачиваться. Система кредита тем самым доводит до предела безответственность человека перед самим собой: покупатель отчуждает плательщика, и хотя фактически это один и тот же человек, система, разводя их во времени, делает так, что это остаётся им не осознано.
Двойственность домашних вещей
В целом можно сказать, что кредит, якобы способствующий образованию современной цивилизации пользователей, наконец избавленных от гнета собственности, создаёт, напротив того, целую систему интеграции, где социальная мифология смешивается с грубым экономическим угнетением. Кредит — это не только мораль, но и политика. Тактика кредита, вкупе с тактикой персонализации, сообщает вещам неведомую прежде социополитическую функцию. Прошли времена крепостничества и ростовщичества — эти формы зависимости абстрагировались и получили ещё больший размах в кредите, составляющем особое измерение общества, времени и вещей. Через него и через порождаемую им стратегию вещи начинают играть роль ускорителя и множителя задач, потребностей и расходов; они становятся чем-то вроде автомобильного тренажёра — самая их неподвижность превращается в центробежную силу, внося в нашу повседневную жизнь ритм убегания вперёд, незавершённости и нестабильности.
И если раньше домашний мирок всегда сосредоточивался в вещах, стремясь ускользнуть от жизни социальной, то теперь он, напротив, оказывается через их посредство прикован к структурам и условиям социального мира. Через кредит — систему бесплатного одаривания и формальной свободы, которая одновременно внедряет в сердце вещей социальную санкционированность, зависимость и фатальность, — домашний быт получает прямую нагрузку: в нём появляется социальное измерение, но только не на благо, а во зло. Там, где кредит доходит до своего абсурдного предела (когда, например, платежей за машину не остаётся денег на бензин, чтобы на ней ездить), то есть до той крайней точки, где человеческий проект, отфильтрованный и раздроблённый экономическим принуждением, пожирает сам себя, — там проявляется основополагающая истина нынешнего строя: вещи здесь предназначены вовсе не для того, чтобы ими владели и пользовались, но лишь для того, чтобы их производили и покупали. Иными словами, они не структурируются в интересах наших потребностей или же для более рациональной организации мира, a систематизируются исключительно в интересах определённого строя производства и идеологической интеграции. Фактически, в строгом смысле слова, вещи перестали быть частным достоянием людей — чем больше они применяются, тем более завладевает интимным миром потребителя и его сознанием, при его же собственном сообщничестве, весь социальный строй производства. При столь глубокой психической нагруженности людей его структурами становятся невозможными его эффективная критика и преодоление.
III. Реклама
Дискурс о вещах и дискурс-вещь
Рекламный императив и индикатив
Логика деда мороза
Фестиваль покупательной способности
Двойственная инстанция: одаривание и подавление
Одаривание и фрустрация — две неотделимых одна от другой стороны социальной интеграции. Будучи легендой, любой рекламный образ уже уменьшает тревожную многозначность мира. Но для лучшей удобочитаемости его ещё искусственно делают скудным, куцым — сам по себе он всё же допускает слишком много интерпретаций, и его смысл дополнительно сужают дискурсом, субтитрами, как бы вторичной легендой. При таком чтении образ отсылает только к другим образам. В конечном счёте реклама оказывает успокоительное действие на сознание с помощью направленно организуемой социальной семантики, в пределе ориентированной на одно-единственное означаемое — само общество в целом. То есть общество играет здесь все роли — вызывая к жизни множество образов, оно старается свести их смысл к одному. Вызывая страх, оно само же и утишает его. Оно утоляет и разочаровывает, мобилизует и демобилизует. В сфере рекламы оно создаёт царство свободных желаний, но желание здесь никогда не освобождается реально (это означало бы конец всего социального строя) — в рекламном образе желание освобождается ровно настолько, чтобы сработали рефлексы страха и вины, связанные с появлением желания. Зачаточное желание, спровоцированное образом, но им же и обезвреженное, отягощённое виной, вновь подпадает под власть социальной инстанции. Это избыток свободы, несвободы воображаемой, непрерывный, но строго оркестрированный разгул психических сил, управляемая регрессия, где все виды перверсий получают своё разрешение на благо порядка. В обществе потребления процесс одаривания получает грандиозные масштабы, но и процесс подавления тоже; в рекламном же образе и дискурсе мы воспринимаем их одновременно, здесь репрессивный принцип реальности срабатывает в самом сердце принципа удовольствия.
Презумпция коллектива
Обходя молчанием объективные процессы производства и рынка, реклама оставляет в стороне и реальное общество с его противоречиями. Она играет на присутствии/отсутствии некоего глобального коллектива, на его презумпции. Этот коллектив — воображаемый, но подразумевается, что он нами усвоен, а этого уже достаточно, чтобы обеспечить действенность рекламы.
Рекламный конкурс:
ГАРАП
Новый гуманизм?
Серийная постановка рефлекса:
Новый язык?
Создаётся впечатление, что дифференциальная система потребления мощно способствует процессу смыслового членения:
Универсальный код: стэндинг
Естественно, этот код выступает с большей или меньшей императивностью в зависимости от социальной среды и уровня экономического развития, но в том и заключается коллективная функция рекламы, чтобы обращать нас в его религию. Это моральный кодекс, поскольку он санкционирован социальной группой и всякое его нарушение так или иначе сопровождается чувством вины. Это тоталитарный кодекс — от него никому не уйти; даже если мы не поддаемся ему в своей частной жизни, это ещё не значит, что мы не соучаствуем каждодневно в его коллективной выработке. Можно не верить в него, а всего лишь верить, что в него верят другие, — и этого уже довольно, чтобы участвовать, пусть иронически, в его игре. Общество, подчинённое этому кодексу, держит в зависимости от себя даже попытки ему противиться. Впрочем, в нём есть и свои позитивные стороны:
В этой новой системе вещей все предельно просто и упорядоченно, все организовано, а значит- ясно. Нет тайны, загадки- все предельно просто и потому контролируемо.
Происходит рождение нового смысла вещей, они больше не важны как первично-телесные функции- укрыть, обогреть и т.д. но важны как функции культурные. При том, что раньше вещи тоже имели культурные функции, но не столь ярко выраженные- вещи служили человеку и помогали ему в быту, не были самостоятельны. Сегодня же в системе вещей можно убрать человека и сами вещи уже будут сообщать о себе, об окружающей культуре. Происходит наполнения среды вещей новыми смыслами. Вещи больше не символы-продолжения человека как плуг или лопат, но функции-реальности. Вещи не нужен человек. Поэтому человек не работает а лишь жестуально управляет вещью.
Так как вещь уже не нуждается в человеке, то и жестуально и во времени активность человека стала раздваиваться на контроль над вещью и игру с ней. Для человека важно осознавать и показывать свое могущество над миром или вещами. Сегодня это достигается хотя бы формальным участием человека, его контролирующей или слегка корректирующей функцией.
Вещи перестают быть подчинены человеку, они больше не напоминают о нем. Как писалось выше, сегодня вещи уже не имеют формы или черты тела человека- они лишь намекают своими изгибами или стилизацией. Бодрийяр показывает такую симуляцию на примере зажигалки. Вещи не сочетаются с телом, они функционируют самостоятельно и человек указан лишь намеком. Становясь более совершенными по форме, вещи отводят человеку роль постороннего наблюдателя собственного могущества.
Отношения человека и вещей становятся уже на качественно высший уровень. Сегодня вещь может нести на себе нагрузку отношения, которую люди не дают друг другу. Примерами из повседневной жизни сегодня могут служить отношения людей к собственным автомобилям или мобильным телефонам.
Так же Бодрийяр исследует серийность вещей и симулякр обладания единственной вещью-моделью. Модель служит образом для последующей серии, она дороже и качественнее серийных вещей. Подсознательно человек это понимает и стремится обладать именно таким. Но серийные вещи симулируют модельность при помощи незначительных изменений во второстепенных деталях - цвете, материалах, количестве функций. Таким образом, вещи обманывают, симулируя то, чего у них нет.
Описывая опыт коллекционирования вещей, Бодрийяр указывает на то, что человеком движет желание обладать вещью-моделью, но в конечном итоге человек коллекционирует даже не вещи, а самого себя.
Так же, Бодрийяр размышляет над сопутствующими систему вещей явлениями, которые в определенный момент стали частью большой культуры потребления - о кредитах и рекламе. Кредиты дают ложное чувство счастья и волшебного момента обладания желанным уже сейчас, авансом. Это обман, на который идет человек и общество потребления вещей для обладания не столько вещами, а в первую очередь счастьем. Ведь как писалось выше, главным является не потребление вещей человеком, а перенос на них человеческого отношения к себе подобным. Люди перестают приносить друг другу счастье, радость, комфорт или чувство защищенности - теперь это делают вещи.
В чем же позитивная сторона вещей в жизни человека, в их новой роли в социуме? Бодрийяр указывает на ряд факторов, которые очень важны для осмысления культуры потребления со всех ее сторон.
Но вещей становится все больше и больше. Так много, что для их обозначения не хватает слов. А как мы знаем, согласно Л.Витгенштейну, все то что не названо - не познано. В этом есть одна из негативных сторон огромного количества вещей, когда они поглощают собой все пространства социума.
Потребление вещей или использование техники играет роль отвлекающего средства и воображаемого решения проблем. Вещи способны к подменам.
Таким образом, мы видим, что процесс потребления для Бодрийяра действие постоянное, человек не удовлетворяется имеющимся количеством вещей и постоянно ищет восполнения дефицита осознания своего реального существования в мире, где вещи, им же потребляемые, становятся более реальными чем их творец.
Читайте также: