Представления о начале человеческой истории и о ее конце реферат
Обновлено: 07.07.2024
О начале человеческой истории
Имя профессора Бориса Федоровича Поршнева хорошо известно ученому миру и в нашей стране, и за рубежом. Б. Ф. Поршнев (1905-1972) родился в Ленинграде. Он окончил факультет общественных наук МГУ и аспирантуру Института истории РАНИОН. В 1940 г. защитил докторскую диссертацию по истории, а в 1966 г. – докторскую диссертацию по философии. С 1943 г. Поршнев работал в Институте истории АН СССР (с 1968 г. – Институт всеобщей истории) старшим научным сотрудником, заведующим сектором новой истории, а затем сектором истории развития общественной мысли. [. ]
Перу Б.Ф.Поршнева принадлежит более 200 научных работ. Обширные исследования Б.Ф.Поршнева в области истории сочетались с разработкой проблем антропологии, философии и социальной психологии и были направлены на разработку комплексного подхода к изучению человека в общественно-историческом процессе. [. ]
Какая же из всех этих разнообразных областей знания стояла в фокусе научных интересов Б.Ф.Поршнева? Как бы ни смотрели на это другие, сам автор считал, что именно содержание этой, предлагаемой вниманию читателей книги выражает наиболее глубокий, наиболее важный для него самого слой научного мышления – основу его философского мировоззрения. Эту область можно сокращенно назвать (и автор ее так и называет) "проблемы палеопсихологии". Разработке проблем, связанных с этой новой отраслью знания, Б.Ф.Поршнев отдал много сил. Но случилось так, что это фундаментальное исследование, над которым он работал почти 25 лет, не увидело света при жизни автора. [. ]
Затрагиваемые автором вопросы достаточно сложны и не могут еще в настоящее время решаться однозначным образом. Они вызывали и будут вызывать споры, порождать различные концепции, и дискуссии по поводу этих концепций постепенно, по мере роста знаний в данной области науки, будут приближать нас к истине.
При всей дискуссионности излагаемых проф. Б. Ф. Поршневым проблем эта книга внесет свой вклад в познание становления и развития человека.
Профессор, доктор философских наук, зав. кафедрой философии Академии общественных наук при ЦК КПСС X.Н.МОМДЖЯН
Профессор, доктор исторических наук, зав. сектором народов зарубежной Европы Института этнографии им. Миклухо-Маклая АН СССР С.А.ТОКАРЕВ
Кандидат философских наук, зав. сектором философских проблем психологии Института психологии АН СССР Л.И.АНЦЫФЕРОВА
Памяти сестры,невропатолога профессора
Нины Александровны Крышовой (1893-1971)
Эта книга является извлечением из более обширного сочинения, задуманного и подготавливаемого мною с середины 20-х годов. Мысленно я именовал его "Критика человеческой истории". Настоящая книга принадлежит к средней части указанного сочинения. Первая его часть путем "палеонтологического" анализа проблем истории, философии и социологии должна привести к выводу, что дальнейший уровень всей совокупности наук о людях будет зависеть от существенного сдвига в познании начала человеческой истории. Средняя часть, которая здесь частично представлена, содержит контуры этого сдвига. Последняя часть – восходящий просмотр развития человечества под углом зрения предлагаемого понимания начала.
Но может статься, мне и не суждено будет завершить весь труд, а настоящая книга останется единственным его следом. Чтобы она носила характер независимого целого, ее открывает глава, по-другому мотивирующая широкую теоретическую значимость темы. Речь пойдет в этой книге о великой теме философии и естествознания: о соотношении и генетическом переходе между биологическим и социальным. Или, в понимании старых философов, о характере и источниках связи в людях между телом и душой. Иначе, о природе совершившегося преобразования между животным и человеком. Не это ли подразумевают под "загадкой человека"?
Загадка человека и состоит в загадке начала человеческой истории. Что началось? Почему и как началось? Когда началось? Последний вопрос лежит на поверхности, порождает споры в советской научной печати. Если говорить об узко хронологическом аспекте, налицо три ответа.
Люди и их специфическая, т.е. уже не чисто биологическая, история начались примерно полтора-два миллиона лет назад. Это было обусловлено появлением в конце третичной или начале четвертичной геологической эпохи видов прямоходящих высших приматов с головным мозгом поначалу еще эволюционно более близким к антропоиду, чем к современному человеку, но с рукой, способной производить орудия, пусть предельно элементарные, но свидетельствующие об основном комплексе человеческих социально-духовных качеств. Возникновение последних – "скачок", даже "акт".
Люди – это вид Homo sapiens, сформировавшийся 40-35 тыс. лет тому назад, а окончательно – 25-20 тыс. лет назад, и только такова максимальная длительность человеческой истории; что же касается предшествовавших полутора-двух миллионов лет развития предковых форм, то они могут быть полностью интерпретированы в понятиях естествознания. Переходный процесс становления человека занимает отрезок, начинающийся с поздних палеоантропов и включающий ранних неоантропов.
Обе вышеуказанные грани отмечают начало и конец ("два скачка") процесса формирования человека из предшествовавшей животной формы.
Каждое из этих трех направлений претендует на единственно правильное понимание научно-философского метода. Каждое опирается на различного рода фактические данные.
Для полноты следует отметить и четвертую предлагаемую позицию: антропоиды (человекообразные обезьяны) обладают в зачатке свойствами, например "исследовательским поведением", "орудийной деятельностью", которые позволяют противопоставить их вместе с людьми всему остальному животному царству, – следовательно, перелом восходит к миоцену.
Решение спора должно исходить прежде всего от естественных наук. В силах они или бессильны с достаточной полнотой объяснить особенности жизнедеятельности высших приматов до Homo sapiens, как и объяснить его появление? Если в силах – ничто не в праве их лимитировать. Великий философский принцип, перед которым, может быть, капитулировал бы дуализм и Декарта, и Канта, изложил И. П. Павлов: "Я не отрицаю психологии как познания внутреннего мира человека. Тем менее я склонен отрицать что-нибудь из глубочайших влечений человеческого духа. Здесь и сейчас я только отстаиваю и утверждаю абсолютные, непререкаемые права естественнонаучной мысли всюду и до тех пор, где и покуда она может проявлять свою мощь. А кто знает, где кончается эта возможность!" Эта книга и представляет собой смотр наличных и намечающихся мощностей естественнонаучного продвижения в тайну человеческого начала.
Однако направляющий луч должна бросить на предмет не философия естествознания, а философия истории. В частности, категория историзма. Когда-то история выглядела как рябь случайностей на поверхности недвижимого, неизменного в своих глубинах океана человеческой сущности. Историки эпохи Возрождения, как Гвиччардини или Макиавелли, да и историки эпохи Просвещения, включая Вольтера, усматривали мудрость в этом мнении: как будто бы все меняется в истории, включая не только события, но и нравы, состояния, быт, но люди-то с их характерами, желаниями, нуждами и страстями всегда остаются такими же. Что история есть развитие, было открыто только в конце XVIII – начале XIX в. под пробуждающим действием Великой французской революции, было открыто Кондорсе в прямолинейной форме количественного материального прогресса, а великим идеалистом Гегелем – в диалектической форме развития через отрицание друг друга последовательными необходимыми эпохами. Но лишь с возникновением марксизма идея всемирно-исторического развития, включающая развитие самого человека, получила научную основу и сама стала теоретической основой всякого историописания. Только с этого времени открылся простор для историзма. И все-таки марксистская историческая психология наталкивается тут и там на привычку историков к этому всегда себе равному, неизменному в глубокой психологической сущности, т.е. неподвижному человеку вообще.
Проблема "конца истории" применительно к Западной цивилизации.
Фатализм - мировоззренческая концепция, согласно которой все процессы, проходящие в мире, предопределены и подчинены необходимости, не оставляющее место творчеству и свободе. Изначально развивалась в мифологическом мировоззрении как представление о неотвратимой подвластности людей и даже богов слепой судьбе, не имеющей смысла и цели. В фил проявляется в различных формах. Стоики: над миром господствует неумолимая судьба и после периодически возникающего мирового пожара все повторяется. Шеллинг: разрыв свободы и индивидуума лишает человека возможности свободно действовать. Гегель: личность есть просто орудие мирового духа. Теологический фатализм исходит из предопределенности событий истории и жизни человека волей бога.
Теория исторического круговорота созданная Вико. Допуская существование божественного начала, от которого исходят законы истории, указал. что общ развивается в силу внутренних закономерных причин. Каждый народ проходит три эпохи (божественную, героическую и человеческую). аналогично детству, юности и зрелости. Гос возникает в героическую эпоху и представляет господство аристократии. В человеческую на смену ему приходит демократическое государство, , в котором торжествует свобода и естественная справедливость. Это вершина развития человечества, после чего наступает упадок. Общ возвращается к первоначальному состоянию. Затем вновь наступает движение по восходящей линии, новый круговорот. Поддержана и развита Шпенглером и Тойнби. См другой вопрос.
Эсхатология - религиозное учение о конечных судьбах мира и человечества, о конце света и страшном суде. В основе эсх лежит древнее представление о наличии в природе скрытых действ сил, борьбе доброго и злого, о загробном наказании грешников и награде праведникам. В развитой форме присуща иудаизму, христианству, исламу. Эсх представления распространялись широко во время соц и политических кризисов, Иудея 1 внэ, Германия 15-16 вв, Англия 16-17 вв, Россия 17-нач18 вв. В настоящее время эсх стала одной из ведущих тем религиозной футурологии, кот избирательно ассимилирует идеи совр западной прогностики об ограниченности прогресса, грядущей экологической и демографической катастрофе.
О вечном возвращении- Ницше. Конец западной цивилизации - Тойнби, Шпенглер в связи с вырождением ее культуры, общество потребления, массовая культура, вырождение ценностей, отчуждение человека, отсюда вывод о бесперспективности зап цив, о ее конце.Питирим Сорокин - европейская и американская "чувственная" культура терпит кризис во всех областях жизни, наука, иск, право и мораль, образ жизни, брак и тд. Это кризис переходного периода, з которым новое возрождение культуры, замена материальных ценностей как основы культуры на идеанациональную, основанную на ценностях религии и Боге.
История имеет конечный пункт, но он достигается в случае, когда человек достигает уровня богочеловека - христианство, затем Соловьев и Бердяев. История, имеющая конечный пункт, находящийся пока в будущем, полна смысла. Рассматривал три концепции времени - космическое, историческое и экзистециальное (метаисторическое), проблема разрыва конечного времени с выходом в вечность, метаистория входит в историю, приближение конца истории.
Что такое социальность? Чем человек отличается от животного, а человеческое общество от стада? Как возникло это отличие? Развивая в своем социально-философском исследовании идеи выдающегося историка и социолога Б. Ф. Поршнева (1905, Санкт-Петербург – 1972, Москва) на основе новейших научных данных, автор создает реконструкцию картины рождения человечества, завершения дивергенции неоантропа и палеоантропа и исхода человека из животного мира. В завершение работы предлагается новое, логически непротиворечивое определение социальности.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Рождение человечества. Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Время Поршнева. История вопроса о начале человеческой истории
Сразу же оговорим, что мы не считаем возможным отделить друг от друга антропогенез и социогенез — проблему происхождения человека от проблемы происхождения человечества. На наш взгляд, это не две, а одна проблема — проблема перехода от животного, не обладающего социальностью, — во всяком случае, в том смысле, в котором ею обладает человек, — к человеку как социальному существу.
Долгое время замену критерию речи искали в морфологии и анатомии. В сравнительной анатомии искал ключ к загадке человека Иоганн Готфрид Гердер, и ему казалось, что он нашел его в прямохождении. Гердер был уверен, что человеческий разум — следствие вертикального положения тела 13 . И до сих пор находятся специалисты, которые указывают на прямохождение как главный отличительный признак человека, но преодолеть декартову пропасть это не помогает.
Однако, кроме средств, для научной постановки и решения вопроса крайне важен метод. И тут мы снова возвращаемся к гуманитарному знанию, потому что метод, позволяющий адекватно обращаться с таким своеобразным предметом, как начало человеческой истории, не может сам не опираться на главный, основополагающий принцип философии истории — историзм. Вне общей идеи всемирно-исторического развития вопрос о начале истории возникнуть не мог, он попросту не имел бы смысла. И поэтому вопрос о начале человеческой истории не мог быть научно поставлен раньше, чем появился марксизм, в котором принцип историзма окреп и достиг своей зрелости. Только с появлением марксизма идея всемирно-исторического развития, включающая в себя развитие самого человека, приобрела собственную научную основу.
Итак, история вопроса о начале человеческой истории — большей частью история становления средств и методов его разрешения. Показать, как проходило это становление, и является сейчас нашей задачей.
Следует заметить, что мы считаем полезным рассмотрение проблем в порядке, обратном тому, как они были перечислены. А именно, в первой главе мы рассмотрим историю вопроса с точки зрения становления метода, позволяющего видеть в вопросе о начале человеческой истории актуальную научную проблему. Во второй главе мы проанализируем естественнонаучный фундамент, на котором становится возможным искать ответ на вопрос. Наконец, в третьей главе мы попытаемся осветить проблему начала человеческой истории в связи с назревшей, на наш (также как и многих других исследователей) взгляд, необходимостью синтеза гуманитарного знания.
Историзм и антиисторизм в науках о человеке
Итак, нам важно еще раз подчеркнуть: в начале истории мы находим у Канта противопоставление социальной природы инстинкту и оставление человеком инстинкта. Выбранная свобода является имманентной интенцией духа — несущей зло для телесного индивидуума, но именно поэтому не оставляющей ему ничего другого, кроме развития по пути этой свободы. Заметим, что такое развитие у Канта вовсе не означает беспредельного расширения свободы, наоборот, установление и развитие общественных связей требует от человечества самоограничения, придания свободе форм, соответствующих интересам человечества, нахождения ее пределов. Таким образом развитие идеалистически понимаемой свободы у Канта оказывается связано с государством, правом, семьей, собственностью и другими институтами классового общества.
Для целей этой работы нет необходимости останавливаться на оригинальных системах Фихте и Шеллинга, которые в том, что касается нашей темы, носят промежуточный, переходный характер. Подлинной вершины развития, которой только могло достигнуть понятие историзма в спекулятивной философии, оно достигло в философии истории Гегеля.
Вместе это представляло собой положительный итог развития историзма в спекулятивной философии. Чтобы стать подлинно научным методом, ему теперь не хватало лишь твердой опоры под ногами.
С этого момента прогресс воплощается в смене государственно-правовых основ общества.
Французская революция, за которой Гегель признает всемирно-историческое значение, начинает эпоху подлинной свободы.
С этим связано понимание Гегелем исторического единства человечества, которое так же утрачивает прямолинейность и приобретает диалектически противоречивый характер. Так, во Французской революции он различает внутреннюю и внешнюю стороны, из которых вторую Гегель полагает более важной. В самой Франции революция была обречена на чисто практический характер и в конце концов на поражение из-за господства во Франции католицизма. Совсем другое дело — влияние Французской революции на протестантские страны, особенно — Германию. Духовное состояние общества здесь было подготовлено реформацией, и потому именно здесь донесшийся из Франции толчок смог вызвать переворот в сфере теоретической абстракции — тот самый прогресс в сознании свободы, как и воплощение его в государственную действительность.
Маркс создал историю как полноценную науку, подобно тому как Ньютон создал механику, Менделеев — химию, а Дарвин — биологию: каждый в своей области они связали уже известные элементы динамикой перехода и дополнили их элементом развивающегося целого. Материалистическая точка зрения марксизма прояснила диалектику истории, до того остававшуюся скрытой и лишь смутно, интуитивно улавливаемую Гегелем. Сходство, однако, сохранилось во многом.
Завершающим моментом формирования идеи историзма в том виде, в каком мы ее находим сегодня, стало понятие ускорения исторического прогресса.
С другой стороны, пока исторический прогресс рассматривался как более или менее равномерное движение, проблему начала истории можно было не замечать, но признание его ускорения само по себе наводит на мысль о моменте, когда скорость прогресса была нулевой. Таким образом, лишь полностью завершив свое формирование, исторический метод мог стать методологическим основанием для вопроса о начале человеческой истории. И не случайно, анализ понятия начала истории в своей книге Поршнев начинает с обоснования выдвигаемой им теории ускорения исторического прогресса.
Естественнонаучное подкрепление вопроса о начале человеческой истории
Нелепо думать также, что если по отдельности эти критерии не работают, то они могут оказаться действительны в своей совокупности. Они могли бы составить необходимую сумму предпосылок для появления действительного критерия, или входить в неё наряду с другими признаками, но сам по себе искомый критерий должен от них качественно отличаться. Только так работает диалектический закон перехода количественных изменений в качественные, а иначе это никакая не диалектика, а редукционизм. Но что это может быть за критерий?
Мы говорили об антропологах, но эту же самую ошибку — игнорирование качественной грани между животным и человеком и представление ее в виде постепенного перехода — совсем не обязательно плавного: многие видят разрывы и скачки, но не как цепь отрицаний — совершают ученые, исследующие глоттогенез. За последние годы вышло немало книг, в которых затрагиваются вопросы происхождении речи. Чаще за рубежом, но нельзя не отметить тот положительный факт, что эти книги довольно быстро переводятся на русский, издаются в России и, в общем, доступны. Думаем, что это свидетельствует о значительном интересе к данному вопросу 58 .
Нам ни к чему останавливаться на анализе этих работ. Достаточно сказать, что каждая из них предлагает собственную концепцию происхождения языка. Всего же различных теорий происхождения языка по крайней мере несколько десятков. Уже сам факт, что за короткий промежуток времени появляется множество различных работ, посвященных одному вопросу, каждая из которых строит собственную теорию, не похожую на другие, говорит о многом, ведь в действительности глоттогенез имел место единожды, и ответ может быть только один. Само такое положение дел подталкивает ученых к выводам в духе позитивизма и утилитаризма, и некоторые их, действительно, делают. Например, один из авторов, Светлана Бурлак, на сайте Антропогенез. РУ, в авторский коллектив которого она входит, рассматривая вопрос о грани между языком и неязыком, приходит к выводу:
Так чего же не хватает выходящим работам, если ни одна из них не может не то что поставить точку в вопросе, — это, скорее всего, просто невозможно, — но хотя бы точно указать направление, в котором могли бы продвигаться остальные ученые? Ответ для нас очевиден: им не хватает метода. Не хватает историзма в современном понимании.
Однако теоретические построения Поршнева обесценились бы, если бы они были лишь умственными спекуляциями, не опирающимися на знание физиологии нервной системы. И в этом пункте мы снова можем указать на уникальность поршневской системы: теоретической основой для обоснования качественного скачка от животного к человеку для нее служит учение И. П. Павлова о двух сигнальных системах — итог его многолетних исканий в области физиологии высшей нервной деятельности.
Таким образом общее представление о грани между человеком и животным конкретизировалось в терминах физиологии высшей нервной деятельности как проблема появления второй сигнальной системы. Для научной постановки вопроса о начале человеческой истории это оказалось важнейшим вкладом. Стало ясно:
Ясно, что решать вопрос о происхождении языка — главного инструмента второй сигнальной системы — без учета данных физиологии высшей нервной деятельности и учения о двух сигнальных системах невозможно. Но если мы заглянем в именной указатель любой из современных работ по глоттогенезу, то не найдем там имени Павлова. И не то чтобы данные нейрофизиологии совсем не принимались в расчет, но игнорируется именно учение о двух противоположных сигнальных системах, а вместе с ним — момент качественного перехода.
Ко времени написания главного труда своей жизни от былого скепсиса в отношении учения Павлова у Поршнева не осталось и следа.
Учение Павлова об условных рефлексах изменило господствовавшее ранее представление о рефлексах как о заранее заданных, раз и навсегда установленных нервных связях. Фактически павловская школа доказала, что центральная нервная система способна устанавливать реактивные связи всего со всем. Оставалось лишь непонятно, как это работает.
Шаг, которого не сделал Ухтомский, сделал Поршнев, на практике доказав его целесообразность решением проблемы неадекватных рефлексов. Можно сказать, что он подобрал отброшенную Ухтомским гипотезу. Для великого диалектика 75 нелепость мотивировки великого физиолога была очевидна:
Эта схема объясняет казавшийся неустранимым в концепции Ухтомского парадокс: каким образом доминанта предохраняется от перевозбуждения и рокового перехода в свою противоположность? И эта же схема дает дополнительное основание концепциям Павлова о взаимной индукции возбуждения и торможения и об иррадиации и концентрации возбуждения.
Вопрос о начале человеческой истории и проблема синтеза гуманитарного знания
К вопросу о начале человеческой истории Б. Ф. Поршнев подошел с четким сознанием стоящей перед ним проблемы, выраженным в уже процитированной нами ранее антиномии:
Но первобытный человек — абсолютно несвободный — представляет собой качественную противоположность не только для животного троглодита, но и для современного человека, который если и не завоевал еще себе абсолютной свободы, тем не менее уже полагает ее для себя абсолютной ценностью. И если выделение человека из троглодитид — первая инверсия, то вся история человечества — вторая инверсия, качественный скачок не меньшего масштаба. Установление первой инверсии определяет точку старта, но вместе с ней и общий вектор человеческого развития: история человечества есть отрицание в разных формах и с переменным успехом первобытной суггестии 92 .
Но научно-методологическое значение поршневской палеопсихологии на этом не заканчивается. Раскрывая диалектический переход от биологического к социальному, она связывает социально-гуманитарные науки с естественными, или, говоря словами Поршнева, перекидывает между ними мостик. И это не может не повлиять основательным образом на структуру всего научного знания, и прежде всего — социально-гуманитарного знания, в основании которого с этого момента закрепляется аксиома:
Я очень захотел написать обо всей истории целиком, о том, как она началась, по каким законам развивалась, так, что бы получилась настоящая наука, наука, в основе которой лежит теория, а не только описание фактов. Но оказалось, что для такой книги надо собрать очень много фактов и за всю жизнь я успел сделать всего лишь маленький кусочек и только сейчас начинаю писать эту главную книгу.
Б.Ф. Поршнев
Прочитал книгу известного советского учёного Бориса Федоровича Поршнева (1905-1972) "О начале человеческой истории. Проблемы палеопсихологии" (СПб., 2007).
Борис Фёдорович Поршнев был прежде всего историк-мыслитель, пытавшийся осмыслить историю человечества в её целостности. По мнению учёного, с которым трудно не согласиться " Тот, кто изучает лишь ту или иную точку исторического прошлого или какой-либо ограниченный период времени, ‑ не историк, он знаток старины, и не больше: историк только тот, кто, хотя бы и рассматривая в данный момент под исследовательской лупой частицу истории, всегда мыслит обо всем этом процессе ".
Поршнев полагал, что история может быть столь же строгой, как и естественные науки, что она управляется объективными законами, которые человеку под силу выявить. С этой целью он задумал трёхтомный труд "Критика человеческой истории", но успел довести до законченного состояния только вторую книгу задуманной трилогии, названную им "О начале человеческой истории" и посвящённую самому трудному вопросу человеческой истории - вопросу её начала. Точнее - определению той точки, с которой её следует начинать. По словам учёного " тo или иное привычное мнение о начале истории, пусть никогда критически нами не продумывавшееся, служит одной из посылок общего представления об историческом процессе. Более того, вся совокупность гуманитарных наук имплицитно несет в себе это понятие начала человеческой истории " .
Книга имеет трудную судьбу. Смелость и оригинальность идей Поршнева привела к тому, что они были практически на корню отвергнуты большинством учёных, занимавшихся антропогенезом и начальной историей человечества. Думается, зря: многие конкретно-исторические выводы Поршнева к настоящему времени не нашли подтверждения, но его теоретические разработчики (в первую очередь по генезису второй сигнальной системы т.е. речи) заслуживают, как мне думается, серьёзного внимания, с той только поправкой, что они должны быть передатированы и приурочены к гораздо более ранней эпохе и, соответственно, иным историческим условиям.
В книге Поршнева увидели отход от марксизма, нещадно порезали её, а потом и вовсе отказались издавать, отчего у учёного случился инфаркт и он умер. После его смерти в 1974-м году в обрезанном виде книга всё-таки увидела свет . И только в 2007-м году вышло, наконец, полное издание работы Поршнева, что является своеобразной отдачей долга учёному со стороны общества и показателем того, что эта работа, созданная четыре десятилетия назад по-прежнему актуальна. Не смотря на насыщенность специальной терминологией, книга читается очень легко, как своеобразный исторический детектив и я советую обязательно ознакомиться с ней всем, кому интересны начальные этапы человеческой истории.
Своеобразие работы Поршнева состоит в том, что он фактически первым в отечественной историографии подошёл к проблеме происхождения человека не с точки зрения археологии и антропологии, а с точки зрения прежде всего палеопсихологии, дополненной данными зоологии. Это привело его к качественно иным выводам, чем большинство учёных. Основные идеи Поршнева состоят в следующем:
1) Как уже было сказано, учёный хотел нащупать в тумане древности чёткую точку начала человеческой истории, с которой можно вести её отсчёт. Здесь принципиальным является момент определения грани между человеком и животным. По Поршневу таковым является появление человеческой речи. Согласно Поршневу человеческая речь - это уникальное явление, не имеющее аналогов в животном мире. Учёный выступает решительно против сближения каких-либо механизмом общения между животными с человеческой речью, так как по его мнению, только последняя обладает должным уровнем абстракции.
По Поршневу речь (вторая сигнальная система) не вырастает эволюционно из общения животных (первая сигнальная система), как обычно считается, но рождается как её антитеза - отрицание и подавляет её.
Человеческое мышление по Поршневу (и в этом состоит принципиальный момент его гипотезы) есть порождение речи. Речь первична по отношению к мышлению.
В соответствии с данными современной ему науки Поршнев считает, что речь появляется только у хомо сапиенс (только у них имеются соответствующим образом развитые лобные доли мозга, отвечающие за речевую деятельность и соответствующее строение гортани, позволяющее произносить членораздельные звуки). Соответственно, у более ранних гоминид речи не было, а соответственно, не было у них и человеческого мышления.
2) Поскольку у предшествующих хомо сапиенсу гоминид, по мнению Поршнева, ещё не было человеческого мышления, их нельзя считать людьми. В этой связи Поршнев вернулся к теории "обезяночеловека" - "телом человека, умом обезьяны", занимавшего промежуточное положение между обезьянами и человеком, которого он, в соответствии с Линнеем, предложил именовать "троглодитом" (а не "гоминидом"). В эту группу он отнёс всех гоминид от хомо хабилиса до неандертальца.
Всё то, что традиционно считается доказательством наличия у этих гоминид человеческого мышления (или, по крайней мере, его зачатков): коллективная охота, изготовление орудий труда, освоение огня и т.д. Поршнев таковым не считает:
- орудия по его мнению, никак не свидетельствуют о наличии человеческого мышления, так как и животные в состоянии создавать сложные искусственные объекты (гнёзда птиц, плотины бобров, ульи и т.д.), в т.ч. и орудия труда (и даже орудия второй степени). Постепенное совершенствование этих орудий по Поршневу также не является доказательством "разумности" их создателей, так как растягивается на гигантский период - малейшее изменение заметно лишь по мере смены нескольких тысяч поколений, поэтому является процессом не социальным, а скорее биологическим - вариантом экологического приспособления. Однотипность орудий свидетельствует по Поршневу о чисто инстинктивных механизмах их создания.
Передача навыка производства орудий из поколения в поколение осуществлялась путём имитации, а не речевого научения.
- Поршнев выдвигает новую концепцию освоения предками человека огня. По его мнению первый огонь, с которым познакомился предок человека, возник в ходе производства им орудий - при ударах камня о камень. Искры при этом падали на ту травяную подстилку, которой гоминиды обстилали свои места обитания, отчего она начинала тлеть. Таким образом, первым известным человеку огнём, стал огонь не в форме пламени, а в форме тления. Те следы огня на стоянках гоминид, которые археологи традиционно рассматривают в качестве следов от костра, Поршнев рассматривает как следы тления.
Первоначально предки человека научились использовать дым от тлеющего огня: для того, чтобы прогнать кровососущих насекомых, а возможно и для маркировки своей стаи определённым запахом (на некоторых стоянках преобладают в кострах следы определённых растений, например, можжевельника в Тешик-Таше), а затем для вытапливания жира из костей.
Овладение огнём в форме пламени относится ко временам поздних неандертальцев, на грани появления первых людей.
3) По Поршневу гоминиды не охотились, а питались падалью - они не могли потеснить хищников и не располагали необходимыми средствами для охоты. Именно для разделки туш предназначались их орудия. При этом некрофагия гоминид прошла, по мнению учёного, три стадии:
- австралопитеки и хабилисы из животной пищи питались преимущественно мозгом и костным мозгом, до которых не имели возможности добраться хищники. Именно для их выковыривания хабилис создал свои первые орудия;
- переход от хомо хабилиса к хомо эректусу (питекантропы, синантропы, атлантропы, гейдельбержцы, эргастеры и т.д.) совпал с экологическим кризисом: вымирают крупные хищники и гоминидам становится не за кем "доедать". Соответственно меняется экология гоминид. Поршнев обратил внимание на топографию стоянок эректусов: преимущественно они расположены по берегам рек. И не просто по берегам, а в таких местах, куда обычно течение выносит трупы животных. Значит, делает вывод учёный, эректусы занимались преимущественно тем, что собирали трупы животных, которые приносили реки. Соответственно, и доставался им уже не только головной и спинной мозг, но и вся туша в целом. Обилие мясной пищи привело к существенному росту мозга эректусов, которое, впрочем, по Поршневу, само по себе не означало качественных сдвигов в их развитии.
- переход от эректусов к неандертальцам совпал с ещё одним экологическим кризисом: появляются новые крупные хищники, у гоминид вновь появляется возможность "доедать" за ними: многие хищники убивают гораздо больше, чем могут сами съесть. Также гоминиды осваивают новые способы добывания падали: например, начинают потреблять мясо часто умиравших в пещерах медведей, чем и объясняется "соседство" неандертальцев с пещерным медведем.
4) Такой образ жизни приводит неандертальцев к "особым отношениям" с хищниками, за которыми они "доедают" и с животными, естественные трупы которых они подбирают. Возникает состояние "полуприрученности" животных. Гоминиды учатся подавать им некие команды, которые становятся предпосылкой к возникновению второй сигнальной системы в отношениях между гоминидами.
5) В конце "эры неандертальцев", по Поршневу, происходит очередной экологический кризис, вызвавший сокращение традиционных источников питания этих "животных" (так называет их Поршнев). Соответственно, начинается рост каннибализма, фиксируемый соответствующими археологическими находками. По мнению Поршнева, за долгие годы трупоядения у гоминид выработался инстинкт не позволяющий им убивать никаких животных кроме. особей своего вида.
По мере развития каннибализма происходит что-то вроде искусственного отбора: используя свои навыки воздействия на животных, неандертальцы отбирают наиболее "послушных" особей из своей среды, к которым начинают применять те "повелительные сигналы", которые ранее применяли к животным, из которых начинают формировать отдельные популяции, дабы затем поедать их членов.
Именно члены этих популяций и развились в людей:
- у них происходит своеобразная мутация: если палеоантропы не могли убивать никого, кроме этих "биологических рабов", отобранных из своей среды, то эти "рабы" могли убивать всех, кроме палеоантропов. Таким образом, они начали охотиться и отдавать еду палеоантропам, тем самым как бы "выкупая" свою жизнь. Именно с древнейшими отношениями палеоантропов и неоантропов связано возникновение обряда инициаций, отражённого в сказках: существа, которые хотят съесть инициируемого - это память о реальных палеоантропах, съедавших молодняк неоантропов по достижении им определённого возраста;
- научившись выполнять команды палеоантропов, они начинают как бы мысленно отдавать команды самим себе и вырабатывать применительно к ним механизм торможения. Так у них постепенно вырабатывается механизм действий, противоположных естественным биологическим инстинктам. Также из их среды выделяются те, кто может отдавать команды другим членам этих групп.
На основе столкновения этих двух механизмов (суггестия/контрсуггестия) формируются зачатки речи, а с ней и абстрактного мышления.
Так постепенно происходит дивергенция палеоантропов и неоантропов, овладевающих постепенно речью и абстрактным мышлением. Чтобы избавиться от соседства с палеоантропами, неоантропы начинают быстрое расселение по Земле. А затем, развившись гораздо выше своей предковой формы, вытесняют её. Отсюда характерное для человеческих популяций противопоставление: мы/люди - все окружающие/не люди. Первоначально оно возникло как отражение противопоставления неоантропов и палеоантропов. Отдельные палеоантропы, при этом, доживают, по мнению Поршнева, до Нового времени: известия о таких реликтовых гоминидах Поршнев видит в ряде древних и средневековых письменных известий, в фольклоре: образы дэвов, леших и т.д., в сочинениях учёных раннего Нового времени вплоть до Линнея. Отдельные представители реликтовых гоминид могли, по мнению Поршнева, дожить до современности - это так называемые "снежные люди", вопросу о которых он посвятил отдельную книгу "Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах" (М., 1963), которая является фактически единственным в отечественной историографии научным рассмотрением данного вопроса.
Критика построений Поршнева в соответствии с данными современной науки будет завтра.
Читайте также: