В дильтей изучение различий душевной жизни индивид кратко

Обновлено: 05.07.2024

ОБОСНОВАНИЕ НАУК О ДУХЕ - термин, применяемый для обозначения программы обоснования гуманитарных наук Вильгельма Дильтея (1833 — 1911), которая была осуществлена им с психологических позиций и на базе герменевтической методологии. Дильтей считал метод понимания методом непосредственного постижения духовной целостности. Предметом понимания могут выступать внутренний мир человека, внешний мир и культура прошлого. Понимание внутреннего мира осуществляется при помощи интроспекции. Внешний мир доступен пониманию так же, как постигаем для человека объективно существующий мир. Для понимания культуры прошлого Дильтей использует герменевтику.

Дильтей разделял всю сумму духовных явлений, относящихся к сфере науки, на науки о природе и науки о духе, которые весьма относительно отличаются друг от друга по предмету и специфике методов исследования. Это обусловлено тем, что мир природы и духовный мир тесно связаны друг с другом. Природа является фактором, условием и моментом деятельности человеческого духа, жестко определяя жизнь человека. И в то же время человек оказывает обратное воздействие на природу, изменяя природный мир и себя как часть этого мира. Неотвратимое действие природных, независимых от человека сил и свободный человеческий дух сплетаются в единый универсум свойств, связей и отношений, части которого существуют независимо от целого и друг от друга только мысленно.

Дильтей ставит две проблемы: проблему герменевтической логики и проблему бессознательного в гуманитарном познании. Причем если первая является относительно новой, то вторая явным образом уже была поставлена Ф. Шлейермахером в его учении о лучшем понимании (см. Универсальная герменевтика).

Что же теперь, после устранения внутреннего опыта как основы наук о духе, является предметом понимания, который позволил бы по-новому взглянуть на внутренний мир человека и на его историю? Им является, согласно Дильтею, внутренний мир индивида, объективированный вовне, проявившийся в виде права, религии, языка, норм морали, регулирующих общественное поведение людей. Все эти явления выступают для любого члена общества как объективный дух, который становится посредником при общении и понимании индивидами друг друга. Возможности понимания заложены в недрах историко-культурной общности, где живет и действует индивид. Любое состояние индивидуального сознания выражается в словах, поступках, жестах, выражениях лица. Все это может быть объективировано, выражено вовне в устройстве языка, в структуре общественных отношений и общественных организаций, в государствах, церквах, научных сообществах. Объединение всего этого представляет собой связь, в которой движется история. Такая объективация внутреннего опыта становится доступной любому члену общества, из непостижимого внутреннего плана переходит в план чувственно воспринимаемого, становящегося объектом понимания. На вопрос о том, как возможно понимание, Дильтей отвечает: оно возможно в форме герменевтического анализа физических процессов, т.к. между объектом понимания и понимающим существует общность. Но Дильтей все же придает своей теории значительную психологическую окраску. Правда, в отличие от первого обоснования наук о духе психологические оттенки в его концепцию вводятся неявно, скорее даже невольно. Понимание побуждается переживанием отдельных состояний сознания в сфере осознанной общности. Общность основывается на одинаковых элементах сознания, которые мы можем обнаружить во всех выражениях жизни, во всех объективациях внутреннего опыта. Например, понимание выражений жизни, зафиксированных в предложениях языка, обусловлено постижением смысла последних. Смысл является общим достоянием многих людей. Эта общность и одинаковость его для многих людей служит основой понимания людей в общении их друг с другом. Здесь следует подчеркнуть, что категория общности характеризует свойства основы (базиса) понимания, а не сам способ понимания. Дильтеевское понятие общности относится не к способу обмена информацией между людьми, а к условиям, в которых оно осуществляется, к внеязыко- вому контексту общественной коммуникации.

Отметим еще два момента, в которых прослеживается линия наследования герменевтической проблематики. Первый момент связан с проблематикой герменевтического круга, который через Дильтея дошел до современной герменевтики и стал неотъемлемым понятием герменевтического инструментария (см. Универсальная герменевтика).

Второй момент относится к усмотрению бессознательного элемента в творчестве художника и в постулировании необходимости явного его выделения интерпретатором.

Литература:

W. Diltheys gesammelte Schriften. 5. Band. Leipzig, Berlin, 1924;

Дильтей В. Введение в науки о духе / Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. Трактаты, статьи, эссе. М., 1987;

Он же. Наброски к критике исторического разума // Вопросы философии. 1988. № 4;

Он же. Описательная психология. 2-е изд. М., 1996;

Zockler Chr. Dilthey und Hermeneutik. Stutgart, 1975;

Gadamer H.-G. Wahrheit und Methode. Tiibingen, 1960;

Ионин Л.Г. Понимающая социология. М., 1979;

Кузнецов В. Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М., 1991.

Словарь философских терминов. Научная редакция профессора В.Г. Кузнецова. М., ИНФРА-М, 2007, с. 374-377.

рое условие повышения индивидуальности в обществе заключается во всем, что способно облегчить это сплетение в единое подчиненное целесообразности целое.

Шпрангер(Spranger) Эдуард(1882—1963) — немецкий философ, психолог, педагог. Профессор в Лейпциге (с 1918 г.), Берлине (с 1920 г.), Тюбингене (с 1946 г.).

Э. Шпрангер является автором разносторонних работ но вопросам истории европейской культуры, педагогики, философии, религии.

Э. Шпрангер.

ДВА ВИДА ПСИХОЛОГИИ

Они не являются какими-то скрытыми от науки качествами, но представляют осадок закономерного от всего накопленного опыта и схватывают идентичное в меняющемся во времени. Лишь благодаря тому, что мы исходим как из предпосылки из закономерного характера образа действий духовного субъекта, это вообще становится предметом сознания. Если бы это был неуправляемый случайный хаос, т. е. если бы его нельзя было свести к всеобщей духовной сущности и духовным существенным связям, то мы должны были бы совершенно отказаться от научной характерологии. Но Кант был прав, когда утверждал, что уже в опыте науки содержатся известные допущения, предпосылки мышления; они образуют каркас соответст-вующей науки.

Все это еще ничего не говорит об особом характере духовной закономерности. Но мы не хотим ограничиться теоретико-познавательным объяснением. Напротив, необходимо представить саму характерологию. Мой предварительный вопрос направлен только на принцип, в соответствии с которым отделяются друг от друга основные типы духовных жизненных форм. И каждый тип сам должен быть сведен к закону, из которого станет понятной внутренняя конструкция этого типа. Попадает ли такое исследование под точку зрения психологии — это еще требует изучения.

1. Так как оно привязано к физическим образованиям, все равно, выступают ли они в качестве прямых носителей ценности или как средство эстетического выражения.

2. Так как эти объективности возникли под воздействием изменения очень многих отдельных субъектов, поскольку я и называю их коллективно основанными образованиями.

3. Так как они покоятся на определенных законах обозначения смысла.

Необходимо обратить особое внимание на последний пункт.

Значит, здесь объективность духовного выступает в третьем смысле: она покоится не только на находимом предсуществовании Я (на транссубъективности), также не только на влиянии духовных связей и духовного развития многих субъектов (на коллективности), но на духовной закономерности самой созидательной деятельности (на нормативности). Это третье значение объективного я буду называть в дальнейшем критически объективным, в то время как объективное, еще не восходящее к духовно-структурной закономерности, может означать только лишь прежде найденное духовное как транссубъективное и коллективное. Она является наукой об отдельном субъ-екте. Но этот отдельный субъект совсем не должен отделяться от своих объективных связей. Субъект и объект всегда могут мыслиться в связи друг с другом. Если мы делаем ударение на объективной стороне, мы говорим о науке о духе. Она занимается: 1) транссубъективными и коллективными образованиями исторического существования, которые включают надындивидуальные связи того или иного отдельного субъекта; 2) духовной закономерностью, нормами, в соответствии с которыми отдельный субъект создает из себя самого некое духовное содержание в критически объективном смысле или адекватно понимает его. Если ударение делается на индивидуальном субъекте, мы говорим о психологии. Она исследует: 1) переживания, которые происходят вследствие включения субъекта в транссубъективное и коллективное;

2) акты и переживания, которые находятся в соответствии с критически объективными законами духа или отклоняются от них.

Припомним из сказанного, что только в этом смысле психология может быть приведена в самую тесную связь с объективной наукой о духе в обоих значениях: исторически описательном и критически нормативном. Как психология познания всегда исходила из теории познания, так психология как целое по меньшей мере должна исходить из установки на науки о духе. Субъективное должно всегда и везде быть отмеченным в противоположность объективному. Поэтому мы говорим категорически о психологии как науке о духе.

означает здесь не что иное, как процессы, переживаемые внутри, ритмы которых можно показать в виде кривой. Но вся эта работа невозможна, если не предполагается знание физиологических процессов, следовательно, раздела естествознания.

Вторая зависимость господствующей сегодня психологии состоит в том, что душевные явления вообще отнносятся только к одной форме и стороне объектива

Наконец, показывается зависимость психологии от физики в более широком смысле в опыте самого образования психологических понятий. Как физика стремится построить все телесные явления из однозначных элементов на основе закономерной связи между ними, точно так же расчленяющая психология элементов пытается понять душевные явления из комплекса душ ев-_: ных событий. Иногда даже преследуется надежда вообще соотнести физические элементы и психические элементы. Пытаются из простых ощущений или из представлений, якобы разграниченных и автономных, построить душу.

Из-за этого методического идеала, при котором психология ориентируется на естествознание, я назову ее психологией элементов. Давайте прежде всего отметим своеобразие нашей позиции, чтобы затем противопоставить ее так называемой структурной психологии как форме научной психологии о духе.

Психология элементов пытается разложить процессы, протекающие в индивидуальном сознании, до последних различимых составных элементов. При этом нужно особенно подчеркнуть, что для психологии, которая сознает свою специфическую задачу, речь может идти только об элементах, устанавливаемых в переживании. Правда, физиологическая психология также исследует зависимость душевного содержания от материальных элементов (физических или физиологических) , например от возбуждений органов чувств. Но эти материальные факторы по правильному различению, которое проводит Феликс Крюгер, нужно понимать как условия душевных переживаний, но не как их составные части. Чистая психология должна направляться на то, что различается в самом переживании, безразлично, соответствуют ли этому переживанию физикалист-ские стороны явлений, которые еще нужно разложить на дальнейшие элементы, или нет. Далее нужно подчеркнуть, что элементы никогда не понимаются в смысле пространственно расположенных частей, так как душа не пространственна. Более того, элементы, которые здесь нужно понимать как содержания сознания, которые качественно отличаются друг от друга по происхождению и (в случае необходимости посредством искусственного отделения) находятся в самонаблюдении как последние самостоятельные явления. Свойства этих элементов, которые не могут больше выступать в самонаблюдении как независимые, становятся целесообразными в качестве моментов, т.е. когда определяются как несамостоятельные простейшие содержания. Например, ощущение отдельного тона йе имеет значения самостоятельного элемента сознания. Но в нем нужно исследовать такие моменты, как высота тона, сила тона и его окраска.

Психология, о которой мы здесь говорим, стремится дать сведения об элементах сознания, которые необ-ходимы и достаточны для того, чтобы построить все зда-ние или все течение индивидуальной душевной жизни. В ней проявляется подражание методам, которые явля-

ются продуктивными в естественных науках. Образ психических атомов (частичек сознания) применяется для того, чтобы сделать ясным самый план, намерение этих синтетических методов. Оно осуществляется разными психологами по-разному. Многие пытаются сде-лать один класс душевных элементов первичным, а другие — выводить из него. Гербарт стремился построить душевную жизнь как механику представлений, в которой чувства и стремления играли роль лишь призраков представлений, которые являются единственно первичными. Мюнстерберг в своей физиологической психологии пытался установить в качестве психического атома простое ощущение. Положение мало меняется, когда душа рассматривается не как субстанциональная сущность, но как процесс (Вундт). Тогда место элементов занимают простейшие процессы. Не всегда идут так далеко, чтобы определить только вид элементов или процессов в качестве первичных. Многие психологи останавливаются на ограниченном числе основных классов душевных элементов. Известным примером является деление на представление, чувство и волю. Эти классы подразделяются еще дальше.

ние исторической личности, не будет расчленять его на представления, чувства и желания, но спросит о мотиве, который привел к таким последствиям, и включит его в связь с историческим смыслом и ценностью. Духовно-научное мышление идет, как правило, не назад к последнему различимому элементу, но останавливается на высшем понятийном пласте и берет внутренний процесс как определенное смысловое целое, которое принадлежит к одной духовной ситуации и воспринимает ее значение. Никогда не слышали, чтобы писатель смешивал представления, чувства и желания и таким образом создавал бы из них душевный мир своего героя, но все эти моменты стоят перед его воображением, равно как и полное смысла целое. Вообще, по-видимому, научная ограниченность психологии элементов состоит в том, что она разрушает полную смысла связь душевного. Ее метод можно сравнить с вивисекцией лягушки. Тот, кто рассекает лягушку, изучает ее внутреннее строение и с помощью размышления знакомится также с физиологическими функциями ее органов. Однако он не может ожидать, что снова соединит эти части и создаст из них живую лягушку. Также мало с помощью синтеза психических элементов можно обнаружить душу со всеми ее жизненными связями, полными смысла, относящимися ко всему духовному окружению. Полная смысла связь первична, и в ней впервые анализ различает те элементы, которые отнюдь не дают основания для понимания целого. Вундт признал это положение вещей в методических основах своей психологии через введение так называемого принципа творческого синтеза и принципа связующего анализа. Но он пытался также построить психологию элементов. Об этом уже свидетельствует структура его классических основ, которые начинаются с душевных элементов, далее идет образование их в комплексы и, наконец, переходит к душевному развитию. Но Вундт очень сильно подчеркивал, что свойства продукта, составленного из элементов, не произошли из свойств элементов. То, что Милль назвал психической химией, Вундт обозначит как творческий синтез: сложный продукт содержит свойства, которые не выводятся из составляющих частей; но этим, собственно говоря, выдвигался не закон творческого синтеза — тогда он был бы законом, который выражал бы иррациональную закономерную неощутимую связь. Более того, названный принцип, мне кажется, можно назвать только постоянной ошибкой метода, предложенного Вундтом. Духовный внутренний мир также нельзя строить из элементов, как нельзя построить тело из материальных частичек. Целое есть первичное, анализ имеет смысл и значение лишь постольку, поскольку найденные элементы и моменты мыслятся в целом. Я обернул бы точку зрения и принцип творческого синтеза заменил бы принципом расчленяющего анализа.

Уже сравнение, выбранное прежде, указывает на то, что описанное состояние появляется не без аналогии с естественными науками. Надежда понять организм, восходя из чисто физических и химических принципов, до сих пор не увенчалась успехом. Несомненно, в органическом мире познаваемы физические и химические аспекты процессов. Но их одних недостаточно для понимания организма в его главной функции. Более того, кажется, что проблема органического находится в высшем слое понимания в качестве научных конструктивных понятий физики и химии. Однако мы не хотим здесь следовать этой проблеме, а останемся на почве духовно-научного вопроса, поскольку он легче, чем трудность, с которой мы встречаемся в вопросе о том, как вообще нужно понимать влияние психически направленных сил на ход материальных процессов; благодаря тому что мы имеем дело с одним состоянием, этот вопрос может рассматриваться как вполне разрешимый. В этой книге мы оставляем в стороне психофизическую проблему и погружаемся в глубины смысловых связей и отношений.

В качестве особенности, характерной для душевной тотальности, мы обозначим то ее свойство, что она представляет смысловую связь. Что это такое? Смысл всегда имеет отношение к ценности. Я называю связь функцией, полной смысла, когда все частные процессы, входящие в нее, становятся понятными из отношения ко всем ценным достижениям. Для кого являются ценными эти достижения, имеет ли место связь в одном Я, который сам может переживать эту ценность; переживается ли ценность вне связей с другим сознанием и можно ли говорить о ценности самой по себе — все это безразлично. Какой-нибудь механизм, например, можно назвать осмысленным, поскольку все осуществляемые им отдельные процессы скоординированы в направлении к общему результату, который имеет какую-то ценность. Организм является полным смысла, поскольку все его собственные функции направлены на сохранение своего состояния в данных жизненных условиях и поскольку само это сохранение может рассматриваться как ценное для него. Но прежде всего полна смысла жизнь души в индивидууме, так как она всамой себе имеет значение всей своей активности и значение связи частных функций, переживая их как ценное или, наоборот, не имеющее ценности.

Поэтому Дильтей обозначал душу как целесообразную связь или как телеологическую структуру. Однако он ограничился тем, что говорил о внутренней телеологии, т.е. он описывал структуру духовной связи так, что обозначал ценное и не имеющее ценности для соответствующего индивидуума посредством эмоционального регулятора.

Но так просто, как вводит понятие структуры Диль-тей, эта проблема не решается.

Если бы индивидуальная душа действительно была бы только такой имманентной телеологией, то ее можно было бы понять чисто биологически, все ее акты и переживания регулировались бы через цели самосохранения. Многие представляют душу именно та-ким образом, т. е. как структуру, направленную только на самосохранение. Но человеческая душа — это сокращенное выражение для понятия о связанных в Я действительных переживаниях и реакциях, онадол-жна быть вплетена в гораздо более широкие ценност-ныe связи, чем связи, направленные только на самоудовлетворение. На более низких ступенях развития душа, возможно, и обусловлена во всех своих жизненных изменениях только биологически 3 , однако на бо-лее высокой, особенно на исторической, ступени душа участвует в образовании объективных ценностей, которые не сводятся только к самосохранению. Эти ценности, возникшие в исторической жизни, которые по своему смыслу и значению выходят за пределы индивидуальной жизни, мы называем духом, духовной жизнью или объективной культурой. Через вплетение

3 Биологической я называю такую структуру, которая направлена только на самосохранение индивида и рода.

Исторически определенная духовная жизнь — культура — не означает осуществление лишь объективных ценностей; она содержит в себе также кажущиеся ценности, будь это ценностные ошибки, которые покоятся на теоретически ложных основаниях, или субъективные ценности, которые происходят из бессвязных временных оценок или вообще из нерешенных конфликтов в области ценностей. Но то, что в культуре является объективно ценным, должно мыс-д иться как выполнение норм ценности, как результат ценностной закономерности, которая противостоит индивидуальному сознанию как требование.

Индивидуум, поскольку он является чем-то духовным, должен мыслиться как причастный к этим обеим формам, но в различном смысле. Объективный дух с его содержанием настоящих и мнимых ценностей означает общественно обусловленную среду, духовное, исторически возникшее жизненное окружение. А нормативный дух означает этическое предписание, которое — по идее — выносится по отношению к каждым данным и лишь относительно ценным состояниям в направлении к настоящим и истинным ценностям.

Душевная жизнь есть, таким образом, смысловая связь, в которой выделяются различные смысловые на-правления и в которой часто объективный смысл и субъективный смысл достаточно противоречат друг другу.

Одним из этих смысловых направлений является, например, установка на познание. В ней господствует один определенный закон; но отдельный субъект ведет себя по отношению к этому смыслу не всегда соответственно. Другая установка — это установка на эстетическое переживание. Произведение искусства покоится на одном (если даже полностью и не формулируемом) объективном законе, но субъект реализует в себе не всегда полный объективный смысл произведения искусства. Третья установка — экономически оценивающая и созидающая. Но если субъект склонен, как правило, вести себя в соответствии с этим объективным законом ценности, то вс

«Я уже имел случай взяться за доказательство того, что приобретённая связь душевной жизни содержит как бы правила, от которых зависит течение отдельных душевных процессов.

Поэтому эта связь составляет главный предмет психологического описания и анализа внутри каждого из трёх основных, связанных в душевную структуру, членов душевной жизни, именно интеллекта, жизни побуждения и чувств и волевых действий; эта приобретенная связь дана нам прежде всего в развитом человеке, именно в нас самих. Но ввиду того, что она попадает в сознание не как нечто целое, она прежде всего постижима для нас лишь опосредствованно в отдельных воспроизведенных частях или в своем действии на душевные процессы. Поэтому мы сравниваем её творения для того, чтобы постигнуть её полнее и глубже. На произведениях гениальных людей мы можем изучить энергическое действие определённых, форм умственной деятельности.

В языке, в мифах, в религиозных обычаях, нравах, праве и внешней организации выявляются такие результаты работы общего духа, в которых человеческое сознание, выражаясь языком Гегеля, объективировалось и таким образом может быть подвергнуто расчленению. Что такое человек, можно узнать не путём размышлений над самим собой и даже не посредством психологических экспериментов, а только лишь из истории. Но это расчленение произведений человеческого духа, стремящееся проникнуть в возникновение душевной связи, в её формы и её действия, связать с анализом исторических продуктов должно наблюдение и собирание всякой уловимой части исторических процессов, в которых образуется такого рода связь. Всё историческое изучение возникновения, форм и действий душевной связи в человеке и покоится именно на соединении обоих указанных методов. Уже в исторических изменениях, происходящих в результатах работы общего духа, раскрываются такие живые процессы; это происходит, например, в изменении звуков, в изменении значения слов, в изменении представлений, связываемых с именами божеств.

Также и в биографических документа: дневниках, письмах можно бывает почерпнуть такие сведения о внутренних процессах, которые освещают генезис определённых форм духовной жизни. Так, например, чтобы изучить природу воображения, мы сравниваем показания истинных поэтов о происходящих у них в душе процессах с поэтическими произведениями. Что за богатый источник для понимания загадочных процессов, из которых возникает религиозная связь, заключается в том, что нам известно о Франциске Асизском, святом Бернарде, и в особенности о Лютере!

Этот анализ возникновения форм и действия душевной связи по его главным составным частям начинается с тонко расчленённой связи восприятий, представлений и познаний в развитой душевной жизни полноценного человека.

Уже Спенсер отметил, что анализ развился больше всего в этой области оттого, что в ней легче всего отличить продукты от составных частей. Зигварт первый установил в прочной и длительной связи этой области основной предмет расчленения интеллекта, и наряду с прочими необычайными заслугами его новой обработки учения о методе должна быть признана и та, что он провёл подобное расчленение, в особенности применительно к числу, времени, пространству и движению.

На его взгляд, всякая подобного рода связь представляет собою познаваемое правило, господствующее над переходом действительного сознания от одного члена к другому. Если это правило установить аналитически, то можно не заботиться о субъективных привходящих явлениях отдельных действий, разнообразных чувствах и побуждениях; различия между отдельными индивидами отступают на задний план; схватываются объективные и непреходящие отношения, лежащие в основе человеческого интеллекта.

Здесь постоянный фон, по которому скользит и блуждает изменчивый свет минутного сознания. Здесь длительные правила, управляющие в конечном результате случайной игрой ассоциаций. Таким образом, здесь открывается широкое поле для достоверного аналитического познания душевной жизни человека.

Плодотворность такого анализа нашего интеллекта для наук о духе может лучше всего быть выяснена на примере педагогики. Всякий знает, какую революцию вызвал Песталоцци введением своей системы наглядного обучения.

То, что Песталоцци постиг интуицией гения, может быть разъяснено при помощи аналитической психологии. Она исходит из приобретённой, сложившейся связи душевной жизни и расчленяет её на отдельные связи, составляющие творческий фон всех сознательных процессов.

В игре отдельных душевных процессов она схватывает действие этих связей в виде основных правил, от которых всюду зависят единичные проявления этой игры.

И таким образом, она узнаёт смысл гениальной методики Песталоцци в том, что творческая, формирующая сила человека обусловливается правильным развитием таких связей. Это великое положение педагогики вытекает из более общего учения о природе приобретённой связи душевной жизни; природе её, состоящей в том, чтобы быть правилом и силою, управляющими отдельными процессами.

Песталоцци пришёл к этому положению не абстрактным путем - педагогика есть дело школы, - он на опыте постиг благотворное действие той регулярной и упорядоченной самодеятельности, которая развивает наиболее элементарные и однородные из этих связей.

Четыре из них он положил в основу: упорядочение чисел, пространственные отношения, основные музыкальные соотношения и закономерную связь в языке. Результат обнаружился двоякий. Отношения чисел, пространства и звуков образуют однородные системы, которые могут развиваться изнутри; язык не есть такая гомогенная система, и на нём его метод потерпел крушение.

Внутри же этих трёх однородных систем наглядность, в конце концов, неотделима от мышления - молчаливое мышление в противоположность дискурсивному, - именно поэтому столь безмерно плодотворное для трудящегося человека в противоположность образованной болтовне. Если принять во внимание, как постигается в мыслительном акте, неотделимом от обладания ощущениями, всякое пространственное расстояние, всякий звуковой интервал, всякая степень серого цвета, то должна исчезнуть ложная противоположность наглядного обучения и развития мышления, игравшая до нынешнего времени столь значительную роль, как в законах педагогики, так и в практических педагогических рассуждениях.

Основные длительные связи, в которых движется наш интеллект, могут быть разложены на элементарные составные части и процессы. Изменяясь по отношению друг к другу, содержания и соединения содержаний отделяются одно от другого. […]

… во всякой умственной связи имеется отношение различимых составных частей, допускающее аналитическое изображение, но никак не конструкцию такой связи. Объяснительная психология хочет конструировать такие великие длительные связи, как пространство, время, причинность, из некоторых ею изучаемых элементарных процессов ассоциации, слияния, аперцепции; описательная психология, наоборот, отделяет описание и анализ этих длительных связей от объясняющих гипотез.

Замечу, что Вильгельм Дильтей обозначил (и не очень чётко)
научно-методическую задачу, но не дал её решений…

Жизнь – это взаимодействие, существующее между личностями в определенных внешних условиях, постигаемое независимо от изменений места и времени. В.Дильтей использовал слово жизнь применительно к человеческому миру; тем самым уже определена область применения этого слова и исключается его неверное толкование. Жизнь заключается во взаимодействии живых существ. Ведь психофизический процесс, который, согласно нашему пониманию, имеет начало и конец во времени, для внешнего наблюдателя является чем-то самотождественным благодаря автономности телесных проявлений. Вместе с тем, этот психофизический процесс характеризуется удивительными чертами, когда каждому его элементу присуща сознательная связь с другими элементами благодаря какому-то типическому переживанию непрерывности, взаимосвязанности и самотождественности процесса.

Итак, жизнь – это взаимосвязь, в которой находятся эти взаимодействия при определенных условиях отношений между собой объектов природы, подчиняющихся закону причинности и охватывающих также и область психических процессов, присущих живым телам. Жизнь всегда и везде определена пространственно и во времени – как бы локализована в пространственно-временной организации процессов, присущих живым существам.

Жизнь тесным образом связана с наполненностью временем. Ее целостный характер, присущие ей процессы распада, и то, что одновременно образует взаимосвязь и единство (самость), - это все определено временем. Жизнь существует во времени как некая взаимосвязь. Таким же образом сопережитое дано в понимании. Жизнь и сопереживаемое обладают специфическим отношением элементов к целому. Элементы значимы для целого.

Кроме того, человек схватывает в переживании то, что структурно связано в воспоминании, даже если эта структурная связь различается в переживании в соответствии с моментами времени. Принцип переживания – все, что существует для нас, как таковое дано лишь в настоящем. Даже если переживание относится к прошлому, оно дано нам как переживание в настоящем.

Любое проявление жизни обладает значением, поскольку оно, подобно знаку, выражает нечто, указывает, будучи выражением, на нечто, что принадлежит жизни. Жизнь сама по себе не означает чего-то иного. В ней нет разобщения, на чем и могло бы основываться то, что она значит что-то иное, внешнее ей самой.

То, что ищет человек, – это способ взаимосвязи, присущий самой жизни. Человек ищет его исходя из отдельных событий самой жизни. Во всем, что должно быть полезно для этой взаимосвязи, должно заключаться и то, что свидетельствует о значении жизни.

Человек понимает жизнь, лишь постоянно приближаясь к ней. В природе понимания и в природе жизни заключено то, что жизнь, будучи постигнута с совершенно различных точек зрения, в которых постигается ее временное течение, открывает человеку совершенно различные стороны. В воспоминании впервые и появляется категория значения. Любое настоящее наполнено реальностью; ему человек приписывает негативную или позитивную ценность. Когда же человек стремится навстречу будущему, возникают категории цели, идеала.

Только в соотношении значения жизненных процессов с пониманием и смыслом жизненного целого взаимосвязь, которая содержится в самой жизни, получает адекватное воплощение.

В.Дильтей (1995) пишет, что для понимания жизни исходной является антропологическая рефлексия. Выявляемая ей взаимосвязь основана на таких взаимосвязях действия, как страдание, и т.д.; она предполагает их типологию и фиксирует значимость взаимосвязей в целостности жизни. Поскольку взгляд на собственную жизнь связан с рассмотрением жизни других лиц, а переживание и понимание собственной самости – с пониманием других людей и постижением жизни человечества, постольку возникают обобщения, в которых по-новому выражены ценность, смысл и цель жизни. Они образуют особый слой между самой жизнью и ее изображением в искусстве и всемирной истории.

Итак, во всем действенна та же самая сущность. Во всем существует определенный предел возможностей, и все же существует свобода выбора между ними, а вместе с этим возникает чувство, что можно двигаться вперед и реализовывать новые возможности в собственном бытии. Эту внутренне определенную взаимосвязь в процессе жизни, определяющую прогресс изменений, В.Дильтей обозначил развитием.

1. Состояние и развитие тела.

2. Влияние окружающей – физической среды.

3. Влияние духовного мира.

Таким образом, переживание обусловлено проблематичностью и недоопределенностью жизни. Но, благодаря переживанию, жизнь становится непрерывной, взаимосвязанной и самотождественной. В переживании представлена духовная жизнь в ее целостности, внутренний мир человека, его индивидуальная и коллективная психика. Переживание связано с психологическим временем человека, – благодаря переживанию прошлое и будущее живет в настоящем. Человек, переживая, использует опыт прошлого и ориентирован на цели будущего, но в настоящем. Кроме того, благодаря категории значения и понимания, переживание приобретает другой характер – информационный (когнитивный). В переживании осуществляется акт проживания и познания мира. При этом переживание предполагает выход человека за границы себя – трансцензус.

1. Состояние и развитие тела.

2. Влияние окружающей – физической среды.

3. Влияние духовного мира.

Читайте также: