Соловьев критика отвлеченных начал кратко
Обновлено: 07.07.2024
В этом видении художника воплотилось то самое переживание, которое составляет жизненный нерв всего творчества Соловьева. Так же точно перед его умственным взором проходили вереницы ищущих, вопрошающих. Так же ясно он видел перед ними предел, положенный всему относительному, временному, конечному. И так же глубоко он чувствовал и угадывал запредельный, бесконечный смысл всего этого полета человеческой мысли, воли и чувства, — смысл для ищущих невидимый и многим из них — неведомый.
Основное понятие всей философии Соловьева есть понятие Безусловного или Всеединого (ибо Безусловное есть то, в чем все и все — едино). Понятие это у него не есть произвольное предположение: оно оправдывается путем исследование человеческой мысли и воли и в результате этого исследование оказывается неустранимым, следовательно, необходимым предположением как мысли нашей, так и жизни.
1) Философские начала цельного знания, 268.
раз дано относительное и производное, необходимо есть абсолютное и первоначальное.
Было бы глубоко ошибочно думать, что в приведенной аргументации Соловьева заключается что-либо в роде онтологического и космологического доказательства реальности абсолютного. Онтологическое доказательство от присущей человеческому уму идеи заключает к реальности соответствующего этой идее существа; космологическое доказательство от реальности данного мира заключает к существованию его первопричины. Совсем другое мы видим у Соловьева. Он отдает себе ясный отчет в недоказуемости того, что предполагается всяким доказательством.
Замечательно, что это решительное утверждение абсолютного,
Для господствующих антиметафизических течений современной мысли, в особенности же для современного кантианства будет камнем преткновение этот переход от логического анализа, процесса мысли к утверждению реального Абсолютного. А между тем, именно к этому выводу должен привести последовательный, до конца доведенный трансцендентальный метод. Ибо он, прежде всего, требует от нас, чтобы мы приняли необходимые, неустранимые гипотезы всякой мысли.
Но первая и основная гипотеза мысли, без коей обращаются в ничто все ее суждение и высказывания, есть реальное Безусловное. Судит о чем-либо иначе как в форме всеобщности и безусловности мы не можем; но ведь это и значить, что Безусловное есть логический prius , т.-е. априорное условие всякой мысли. Если нам скажут на это, что то безусловное, которое предполагается мыслью, есть только «методическое по-
Правильное приложение трансцендентального метода приводит таким образом к открытию необходимого онтологического предположения мысли — того самого предположение Абсолютного или Всеединого, из которого исходит философия Соловьева.
Против этого, конечно, будут возражать, что мысль не может основываться на предположении чего-либо трансцендентного мысли, — что мысль сама в себе, а не в чем-либо другом, ей потустороннем или внешнем, должна заключать свое безусловное обоснование.
Но и это возражение всецело покоится на недоразумении. В нем упущено из вида, что противоположность трансцендентного и имманентного — противоположность относительная, а не безусловная. Если бы Безусловное было трансцендентно всякой мысли как такой, это, попросту говоря, значило бы, что оно по самому существу своему и понятию исключает мысль;
тогда, разумеется, оно не могло бы быть основанием и условием мыслительного процесса. Но такое понимание безусловного было бы просто-напросто логическим абсурдом; ибо безусловное есть именно то, что все собою обусловливает и обосновывает, что́ содержит в себе возможность или мощь всего, а стало быть и мысли.
Верить в нашу способность познание вообще можно только в предположении Абсолютного как объективного разума и смысла, всего. Или нет никаких частных истин, т.-е. никакого вообще познавания, или же есть Абсолютное как истина единая, всеобщая, или вселенская. Не только как истина, но и как разум всего, Абсолютное составляет необходимое трансцендентальное условие нашего познания. В предыдущей главе мы уже видели, что отчаяние в объективном разуме вселенной влечет за собой, как неизбежное последствие, отчаяние в субъективном человеческом разуме, т.-е. абсолютный скептицизм. И в самом деле, приходится допустить одно из двух: или объективное познание возможно, но в таком случае бытие укладывается в форму мысли, а, стало быть, мысль лежит в основе бытие и составляет предикат абсолютно сущего; или же Мысль безусловно чужда сущему, и в таком случае— ничто не познаваемо, ни сущее ни явление.
Я повторяю, что доказательства в точном смысле мы тут не имеем: предположение всякой мысли, а, стало быть, и всякого доказательства, — не доказуется, а вскрываются путем логического анализа и постулируются. Этим и измеряется значе-
ние аргументации Соловьева.— Она ставит нас перед неотразимой дилеммой: или мм должны отнести всякое познание и самую мысль к области иллюзий, или же мы должны признать абсолютное Сущее как разум, или логос мироздания. Им мы живем и движемся и есмы. Такова сущность ответа Соловьева на философское отчаяние мыслителей XIX века. Он ясно видел тот предел человеческой мысли, где кончаются доказательства. Но столь же ясно за этим пределом он видел общий предмет всякого философского искание и вместе— необходимый конец всякого жизненного стремления,—то запредельное, что служит основанием и утверждением всякой мысли.
II. План философии Соловьева и его жизненная программа.
Здесь мы достигли той центральной точки, в которой объединяется все миросозерцание Соловьева. Перед нами сразу открываются все задачи его мысли, — весь план его философии и его дела, ради которого он жил.
Абсолютное не есть только основание познания, но и основание всего, что есть; вместе с тем оно — и искомый смысл как мыслительного процесса, так и вообще всего процесса жизни. В одно и то же время оно есть и сущее и быть долженствующее, и идеал познание и истинное содержание — норма всякой деятельности.
1) Критика отвлеч. начал, 292.
В основном своем предположении и в конечной цели совпадают все способности человеческого духа, так что самое разграничение их становится условным. С одной стороны разум, в самой основной своей функции,—искании истины неотделим от воли, ибо без хотение истины, без желание ею обладать было бы совершенно невозможно ее искать; с другой стороны и воля неотделима от разума, ибо она требует прежде всего осмысленного существования; искание разума и хотение воли неразрывно связано с чувством недостающей нам полноты безусловного; наконец, только в жизни, проникнутой безусловным содержанием и смыслом, наше чувство может найти себе полное удовлетворение. Не один только человеческий разум не заключает в себе самом своего высшего начала; все существо человека связано с предположением трансцендентного. Безусловное для нас — все: стало быть, оно — не только истина, но и жизнь и красота.
1) Там, же, 316, 317.
Как видно отсюда, из самого понятие абсолютного как всеединого следует, что высший идеал познание есть великий синтез, т.-е. объединение всех частных познаний в одном цельном знании. Но не для одного только познания, а для всей вообще жизни всеединство должно послужить идеалом и нормой. Если Безусловное есть действительно все, то всякая жизнь, которая отделяет себя от него, есть жизнь ложная и призрачная; никакое существо не должно утверждать себя отдельно от него: в нем все и все должны объединяться. В этом и заключается идеал целостной жизни: практическое осуществление всеединства, которое служит содержанием этого идеала, есть мир, собранный воедино, ставший цельным в Абсолютном. Наконец, то же объединение, то же взаимное проникновение Абсолютного и относительного, единого и многого, — иначе говоря, — тот же великий синтез должен составить задачу цельного творчества, или свободной теургии. В нем единство безусловного содержание существующего должно явиться как красота 3).
Все эти подразделение основной жизненной задачи великого синтеза рассматриваются Соловьевым в тех трех отделах, на которые распадается его философия; задачу цельного знание у него пытается разрешит философия теоретическая; идеал цельной жизни составляет основную тему его этики; и, наконец, учение о цельном творчестве составляет главное содержание задуманной им эстетики. В течении всей жизни Соловьева остается неизменным принцип всеединства, лежащий в осно-
2) Еретика отвлеченных начал, II , 263.
3) Философск. нач. цельн. знания, 260—262.
ве его философии, а соответственно с этим сохраняются и намеченные уже в ранних его произведениях основные черты изложенного здесь плана. При этом, от начала до конца философской деятельности Соловьева практический интерес действительного осуществление всеединства в жизни стоит для него на первом месте; соответственно с этим в его философии этика составляет центр тяжести и потому излагается им, вопреки общепринятому порядку, не после, а до теоретической философии.
III. Понятие Абсолютного и источник философских заблуждений в суждениях о нем.
Нам предстоит здесь выяснить в общих чертах понятие Абсолютного или всеединого, как оно формулируется в
1) Филоcофск. нач. цельн. знания, 309.
юношеских произведениях Соловьева. Подробное исследование его будет дано ниже, при изучении теоретической философии нашего мыслителя. Здесь же представляется необходимым лишь то предварительное с ним ознакомление, без коего понимание первого, подготовительного периода мышление Соловьева представляется невозможным.
В двойном качестве отрешенного и всецелого абсолютное в одно и то же время непознаваемо и познаваемо. Само в себе, как от всего свободное и отдельное, оно никогда не может стать материалом нашего познания; с другой стороны, в качестве всецелого абсолютное есть все во всем: всякое бытие есть его предикат. Постольку оно есть исключительный,
1) Филооофск. начала, 318; Критика отвлеч. начал, 293.
В качестве всецелого абсолютное есть то, что дано во
1) Философские начала цельн. знания, 308.
всем , единство необозримой множественности конкретного бытия. Вместе с тем оно—корень нашего существа, который реально воспринимается и переживается нами как во всем, что мы переживаем, так и отдельно от этого многообразие конкретных фактов опыта. Таким образом, в понятии абсолютного умозрение сочетается с данными опыта интимного, внутреннего и внешнего. Но ни умозрение, ни опыт сами по себе не в состоянии удостоверить для нас безусловного: опыт ограничен пределами относительного и конечного, а умозрение не имеет само в себе своего безусловного основание и опоры. По Соловьеву, оно зиждется на вере и только в ней приходит к сознанию основного своего предположения. Таким образом, уже в основном понятии абсолютного у Соловьева мы имеем начатки синтеза веры, умозрение и опыта.
Оставляя пока в стороне собственно культурные, практические задачи, вытекающие отсюда, мы вернемся к связанному с идеей абсолютного идеалу познание Соловьева; с точки зрение этого идеала он оценивает разнообразные философские учение настоящего и прошлого; при этом, в полемике против чужих учений его собственное понимание безусловного и истинно-сущего обогащается новыми определениями. —
1) Философские начала, 309.
г) Филооофск. Начала, 320; Критика отвлеч. Начал, 293.
2) Филооофск. начала, 305; Критика отвлеч. начал, 289.
3) Критика отвлеч. начал, 289; Филооофск. Начала, 306.
Отвлекая от сущего какой-либо из его предикатов и утверждая последний как нечто безусловное, мы, по Соловьеву, этим вдвойне погрешаем против идеи абсолютного: во-первых, абсолютное тем самым перестает быт для нас отрешенным, ибо оно сливается с одним из частных своих определений; во-вторых, в абсолютное этим вводится ограничение: исчерпываясь одним определением, одной какой-либо стороной бытия, оно тем самым перестает быть всецелым. Вопрос о точности изложенной здесь формулы Соловьева может быть решен только после всестороннего критического исследование его учение о безусловном и относительном: ибо для этого нам нужно знать, правильно ли его понимание всего относительного, как предиката Безусловного.
Однако, уже до решение этого вопроса мы можем признать глубокую правду, которая заключается в его учении о философских заблуждениях. Раз Истина есть Безусловное и Всеединое, корень основных философских заблуждений неизбежно заключается в подмене Безусловного чем-либо другим, в подстановке на его место чего-либо относительного, обусловленного.
сфере идей таким образом состоит в исключительном утверждении отвлеченных начал. Первая задача философии заключается в критике, которая должна быть зараз и отрицательной, и положительной.
Словом, задача критики отвлеченных начал — одновременно аналитическая и синтетическая: аналитическая, потому что в каждом учении критик должен отделить положительное от отрицательного, отвеять зерно от мякины; синтетическая,
1) Критика отвлеч. нач., I—II.
потому что вместе с этой аналитической работой философ должен собрать и связать в одно целое все то, что окажется положительным, истинным в философии настоящего и прошлого.
1) Критика Отвлеч. Нач., Предисловие, I— II .
Ясно, что этим пояснением к мысли второй главы, конфликт ее с предисловием не устраняется: ибо все-таки и здесь, — вопреки предисловию отвлеченное начало понимается не как частное вообще, а как начало рационалистическое в основной своей тенденции.
Ясно, что мы имеем здесь столкновение двух различных и несогласимых между собою стремлений. Это—борьба между самостоятельными влечениями гения Соловьева и литературными преданиями, унаследованными от прошлого. В предисловии, очевидно написанном по окончании всей книги, с полной ясностью сказывается тот широкий его универсализм, который восстает против всякой исключительности, как умственной,
1) Обозр. соврем, сост. литературы, I, 162.
Впрочем, и в этом отношении противоположность между положительными и отвлеченными началами представляется Соловьеву условною: «с одной стороны, и те люди, сознание которых определяется отвлеченными принципами, не могут, од-
1) Критика отвлеч. начал, 13.
2) Предисловие, стр. I.
наклонность к умалению значение основных принципов западной культуры; с этой точки зрение они превращаются в безжизненные тени; с другой стороны, в духе самого Соловьева те же начала получают гораздо более высокую оценку.
Соловьев В.С. – первый крупнейший русский философ религиозного плана. Его наиболее известные труды, определение истинного предмета в трех его основных элементах. Концепция критического преодоления "отвлеченных начал". Учение "Положительного Всеединства".
| Рубрика | Философия |
| Вид | реферат |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 12.12.2014 |
| Размер файла | 22,6 K |
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО СВЯЗИ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
по курсу: Философия
Работу: Срещикова Е.Н.
Проверил: Скиба Мария Федоровна
Критика отвлеченных начал Соловьев В.С.
Введение
Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900) - первый крупнейший русский философ религиозного плана, создавший всеобъемлющую философскую систему.
Философия эпохи средневековья также не раз привлекала его внимание. Что касается рационализма и идеализма нового времени, то у Соловьева в самых разных работах есть интереснейшие историко-философские экскурсы, посвященные философии Декарта и Спинозы, Канта и Гегеля. Философы, оказавшие на него наибольшее влияние ,- это Шеллинг, Шопенгауэр, Э. фон Гартманн. Правда, их воздействие ни как не превращало Соловьева в шеллингианца или шопенгауэрианца. Ибо другая сторона дела состояла в следующем : философ всегда и во всем шел собственным путем. Это можно сказать и об освоении религиозно-мистических традиций.
философ отвлеченный начало религиозный
Критика отвлеченных начал Соловьев В.С.
Общее определение истинного предмета в трех его основных элементах.
Истина как сущее, единое и все, или как сущее всеединое На поставленный вопрос об истине мы могли дать первый ответ, назвав истиной то, что есть (сущее). Но есть - все. Итак, истина есть все. Но если истина есть все, тогда то, что не есть все, т.е. каждый частный предмет, каждое частное существо и явление в своей отдельности ото всего, не есть истина, потому что оно и не есть в своей отдельности ото всего: оно есть со всем и во всем. Итак, все есть истина в своем единстве, или как единое; таким образом, от "всего", как материи, различается "единое", как его истинная форма, и поскольку "все" есть, постольку есть и "единое". Все предполагает единое, ибо многое само по себе не есть все: оно есть все, лишь поскольку оно содержится единым и, следовательно, предполагает его.
Итак, на вопрос, что есть истина, мы отвечаем:
1) истина есть сущее, или то, что есть, но мы говорим "есть" обо многих вещах; но многие вещи сами по себе не могут быть истиной, потому что если они различаются друг от друга, так что одна вещь не есть другая, то каждая в своем различии от другой не может быть истиной, ибо тогда истина различалась бы сама от себя или истина была бы не истиной, следовательно, эти многие вещи не могут быть самою истиной: они могут быть только истинны, т.е. поскольку все они причастны одному и тому же, которое и есть истина. Итак, сущее 2) как истина не есть многое, а есть единое. Но что есть "единое"? Прежде всего оно есть, конечно, "немногое", но, если оно есть только немногое, т.е. простое отрицание многого, тогда оно имеет многое вне себя, тогда оно существует вместе или рядом со многим, т. е. оно уже не есть единое, а только одно из многого или часть (элемент) многого, тогда одно существует так же самостоятельно, как и другое (многое), и то и другое, то есть и единое и многое, могут иметь одинаковое притязание на истину; но в таком случае истина распадалась бы и противоречила бы себе. Итак, единое, как истина, не может иметь многое вне себя, т. е. оно не может быть чисто отрицательным единством, а должно быть единством положительным, т.е. оно должно иметь многое не вне себя, а в себе, или быть единством многого; атак как многое, содержимое единством, или многое в одном, есть все, то, следовательно, положительное, или истинное, единое есть единое, содержащее в себе все, или существующее как единство всего. Итак, 3) истинно-сущее, будучи единым, вместе с тем и тем самым есть и все, точнее, содержит в себе все, или истинно-сущее есть всеединое.
Таким образом, полное определение истины выражается в трех предикатах: сущее, единое, все. Из этих трех предикатов первый (сущее) выказывает только простое бытие того, что называется истиной, субъекта истины; когда я говорю: истина есть сущее, то я утверждаю только, что истина есть, то есть что этому понятию соответствует некоторый действительный субъект. Но уже для того, чтобы утверждать, что истина есть, мы должны иметь по крайней мере общее понятие о том, что она есть или, точнее, чем она может быть. На этот вопрос отвечают два другие предиката истины - единое и все, которыми истина определяется в своем предметном бытии, в своей идее или объективной сущности, в которых предполагаемый субъект истины, сущее, получает свое объективное содержание. Итак, истина есть сущее всеединое. Иначе мы не можем мыслить истину; если бы мы отняли один из этих трех предикатов, мы уничтожили бы тем самое понятие истины.
Так, с отнятием предиката сущего истина превращается в пустую, субъективную мысль, которой не соответствует ничего действительного; если истина не есть сущее, то она становится вымыслом, следовательно, перестает быть истиной. С отнятием предиката "единого" истина теряет свое тождество и, распадаясь во внутреннем противоречии, уничтожается. Если, наконец, мы отнимем предикат "всего", то лишим истину реального содержания: как исключительное единое, лишенное всего, она будет таким скудным принципом, из которого ничего нельзя вывести и объяснить, а между тем в понятии истины заключается требование все из нее вывести и объяснить, ибо истина есть истина всего, имея же все вне себя, она была бы ничто. Итак, мы можем мыслить истину только как сущее всеединое, и когда мы говорим об истине, то мы говорим именно об этом, о сущем всеедином. Мы должны или совсем не говорить об истине, а потому и отказаться от всякого знания (ибо кто же захочет неистинного знания?), или же признать единственным предметом знания всеединое сущее, заключающее в себе всю истину. В самом деле, в этом полном своем определении истина содержит и безусловную действительность, и безусловную разумность всего существующего. Как сущее она представляет безусловную действительность, от которой, следовательно, зависит или которою определяется всякая другая действительность, а как всеединое она представляет разум или смысл всего существующего, ибо этот разум или смысл есть не что иное, как взаимоотношение всего в едином. Такое взаимоотношение предполагает взаимоотносящихся, т.е. множественность вещей или существ; таким образом, здесь различаются многие, как такие, и то их взаимоотношение или та их единая связь, которая делает из многих все и которая и есть истинный разум прямое выражение единого. В истине "многое" не существует в своей отдельности, как только многое; здесь каждый связан со всем, и, следовательно, многое существует только в едином - как все; с другой стороны, разум в истинно-сущем никогда не бывает в своей отдельности, как пустая форма; будучи началом единства, он всегда есть единство чего-нибудь, единство того многого, из которого он делает все; таким образом, в истине реальность (многое) всегда связана внутренне с рациональностью, с разумом, единым. И наш субъект в своей истине, то есть как нечто истинно существующее, заключает в себе как неразрывно связанные и реальный элемент "многое", выражающееся здесь, в субъективной жизни, множественностью ощущений, и элемент рациональный, единство мыслящего разума; и притом так как в истине, всеединстве, каждый неразрывно связан со всем, то и субъект наш в своем истинном бытии не противополагается всему, а существует и познает себя в неразрывной, внутренней связи со всем, познает себя во всем, а чрез то и тем самым и все в себе. Реальный элемент в нем, его ощущения являются тогда лишь органическою частью всеобщей реальности и его разум лишь выражением всеобщего смысла вещей, "Логос всего сущего, вселенский Логос" (греч.). Отвлеченная же теория познания начинает с того, что разрывает эту связь познающего со всем, со всеединым, отрывает познающего субъекта от его истинных отношений, берет ` его в отдельности, тогда как он по истине в этой отдельности не существует и существовать не может, и затем противополагает его всему остальному, как безусловно для него чуждому, внешнему. Отсюда прежде всего происходит то, что весь мир, кроме самого субъекта, является недоступным для познания, является миром неведомых "вещей о себе", ибо очевидно, что если между субъектом и остальными вещами существует безусловное противоположение, если они друг для друга совершенно внешний, то и доступны друг другу они быть, не могут; если субъект имеет вещи, безусловно, вне себя, то он тем самым не может находить их в себе, в своем сознании, то есть не может познавать их, ибо познание есть ведь внутреннее состояние самого субъекта, он может познавать только то, что находится в нем самом, и, следовательно, если истинное бытие вещей не может находиться в нем никаким способом, как безусловно для него внешнее, то, следовательно, он осужден всегда иметь дело только с самим собою, то есть со своими собственными состояниями, безо всякого отношения к какому-нибудь объективному бытию, к каким-нибудь существам или вещам, кроме него. Таким образом, и реальный элемент в субъекте - ощущения - является чисто субъективным, только состояниями его чувственности, а также и рациональный элемент - умозрительное мышление или разум - является субъективною и совершенной пустою формой. Ощущения являются чистым фактом, и разум является чистою формой: внутренней связи между ними никакой не оказывается, и если субъект применяет априорные формы или категории своего разума к эмпирическому материалу своих ощущений, то это, очевидно, не может изменить их характер, не может сделать из них объективные истины разума, ибо ничего объективного здесь нет, и самое подведение эмпирических данных под категории разума есть лишь игра субъективного ума, (субъективная причина - нем.). Как только устранена внутренняя, органическая связь познающего субъекта со всем другим, так тем самым исчезает и связь между реальным и рациональным элементами в самом субъекте, ибо эта связь может быть основана лишь на объективной связи между реальностью всего и разумом всего, ибо реальность вообще является разумною лишь как все или во всем, ибо разум есть взаимоотношение всего, частная же, отдельная реальность, многое, оторванное от всего, тем самым отделяется и от единого, то есть от разума, перестает быть разумною. Ведь разумность какого-нибудь факта и состоит лишь в его взаимоотношении со всем, в его единстве со всем; понять смысл или разум какой нибудь реальности, какого-нибудь факта ведь и значит только понять его в его взаимоотношении со всем, его всеединстве. Когда же известная реальность, в данном случае действительное бытие субъекта в его ощущениях, в силу отвлеченного начала оторвана безусловно от всего другого, взятая в своей субъективной отдельности, то она тем самым признана неразумною, признана как простой факт, как нечто чисто эмпирическое; и всякое применение к ней формальных требований разума является лишь внешним, вытекающим из субъективных условий нашей мысли, а не из существа дела. Как только познающий субъект вырывается из общей связи, отделяется от всеединого, так его реальное бытие (ощущения) перестает быть всем, становится только многим, а рациональный элемент, собственная форма которого есть всеединство, или соединение всего в одном, потеряв соответствующее себе содержание, то есть все, становится чистою, пустою формой без всякого содержания. Таким образом, вместо сущей истины, то есть вместо разумной реальности, или универсального факта, или, что то же, вместо реального разума или действительного всеединства, мы получаем, с одной стороны, исключительно эмпирическую, неразумную реальность, бессмысленный факт и, с другой стороны, разум, лишенный всякой реальности, пустую, субъективную форму, разумность как только субъективное свойство познающего ума, так же как и ощущение как только субъективный, психический факт, и если мы в своем познании так или иначе связываем формы нашего разума с материалом наших ощущений, то это опять-таки может быть лишь синтетическим актом нашего же сознания, не выводящим нас из сферы нашего субъективного бытия; ибо совершенно очевидно, что соединение субъективных форм разума с субъективными же данными ощущения не может дать им никакой объективной действительности, а с другой стороны, так как эти даны ощущения существуют в нас материально, в совершенной независимости от нашего разума, то применение к ним его субъективных форм и категорий (и прежде всего категории причинности) является для них совершенно внешним и случайным, не могущим сообщить им внутреннего смысла, то есть связи, - сделать эти факты действительно разумными.
Таким образом, обособляя познающий субъект и безусловно противополагая его познаваемому, мы теряем возможность истинного познания; как субъективные ощущения, так и субъективные понятия, а равно и субъективная их связь не дают нам истины, для которой требуется объективная реальность, соединенная со всеобщностью. Итак, если два общепризнанные в отвлеченной философии фактора нашего познания, именно ощущения внешних чувств и понятия разума, в какое бы взаимное отношение мы их ни ставили, не могут сообщить нашему познанию совместный характер объективной реальности и всеобщности, составляющих истину, то необходимо или принять заключения последовательного скептицизма и отказаться от истинного знания, или же, допуская это последнее, признать недостаточность тех двух факторов самих по себе, а равно и недостаточность их субъективной связи, и указать помимо их тот объективный принцип, который, будучи свободен от их односторонности, мог бы сообщить нашему познанию его истинное значение. Если содержание нашего познания не может получить своей истинность от познающего субъекта, как этого хочет рационализм, то есть если фактическая реальность и разумная форма не могут быть действительно соединены в одном познающем субъекте, то они, очевидно, должны быть соединены уже в самом познаваемом, то есть в сущем, другими словами, всеединство, чтобы быть настоящею истиной, должно быть всеединством сущего,, должно быть действительным всеединством, или всеединым.
Итак, истинное познание есть прежде всего познание сущего. Но как это возможно, как можем мы познавать сущее? Из вышеприведенных соображений должно быть ясно, что это не только возможно, но что это так и есть, что мы действительно познаем сущее и что всякое настоящее познание есть по необходимости познание сущего. В самом деле, мы имеем два общепризнанные способа познания: ощущения (факты сознания) и понятия, или чистые мысли (акты сознания); но и те и другие, как мы знаем, суть лишь способы отношения нашего к чему-нибудь, или способы относительного бытия чего-нибудь для нас. Всякое определенное ощущение, всякое определенное понятие (а ощущений или понятий безусловно неопределенных, очевидно, быть не может, ибо тогда они перестали бы уже быть ощущениями и понятиями) - всякое определенное ощущение и всякая определенная мысль есть необходимо ощущение чего-нибудь, мысль о чем-нибудь, то есть такое или иное чувственное или умственное отношение познающего к "чему-нибудь"; но это "что-нибудь" необходимо есть, ибо к тому, что не есть, относиться нельзя; для того чтобы мы могли относиться к чему-нибудь, это что-нибудь должно существовать независимо от этого нашего отношения к нему (ибо иначе и самого отношения не могло бы быть), то есть не в той или другой форме своего относительного бытия для нас, в нашем ощущении или мысли, а независимо от них, как сущее. Таким образом, если ощущения и понятия, эмпирический и логический элементы нашего познания, суть два возможные образа или способа бытия, познаваемого для нас, то само познаваемое, самый предмет нашего познания не заключается ни в том, ни в другом образе относительного бытия, не есть ни ощущение ни понятие, а то, что есть в ощущении и понятии, то, что ощущается во всяком действительном ощущении и что мыслится во всяком разумном понятии, то есть сущее. Это различие между сущим и его относительным бытием, или образами бытия, хотя может в этом общем выражении показаться диалектическою тонкостью, на самом деле имеет решающее значение для всего миросозерцания, и потому мы должны на нем остановиться.
Заключение
Список литературы
2. История философии Запад-Россия-Восток (книга вторая: Философия XV-XIVвв) 2-е изд. М.: Греколатинский кабинет Ю.А. Шичалина 1998г.,560 с
3. Соловьев В.С. Сочинения в 2 т. - М., Мысль, 1988. - Т.1. с.691-709.Глава XLII
либертарная теология запись закреплена
Здесь мы увидим как Соловьев критикует капитализм, буржуазию, как он описывает бедственное положение пролетариата, как намечает религиозно-нравственный идеал общества.
Религия, политика, экономика суть отвлеченные начала, их надо синтезировать в всеединстве. Религия есть высшее — любовь. Экономика — в базисе, она требует пользы, наслаждения, материального благоденствия. Политика их опосредует: справедливость. Христианство есть религия любви и требует действенной, действительной любви — политической справедливости и экономического благоденствия.
«1) Грубый коммунизм, есть только форма проявления гнусности частной собственности, желающей утвердить себя в качестве положительной общности.
2) Коммунизм α) ещё политического характера, демократический или деспотический; β) с упразднением государства, но в то же время ещё незавершённый и всё ещё находящийся под влиянием частной собственности, т.е. отчуждения человека. И в той и в другой форме коммунизм уже мыслит себя как реинтеграцию или возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения; но так, как он ещё не уяснил себе положительной сущности частной собственности и не постиг ещё человеческой природы потребности, то он тоже ещё находится в плену у частной собственности и заражён ею. Правда, он постиг понятие частной собственности, но не уяснил ещё себе её сущность.
Газели пустынь ты стройнее и краше,
И речи твои бесконечно-бездонны –
Туранская Эва, степная Мадонна,
Ты будь у Аллаха заступницей нашей.
Аз-буки-ведь, – Аз-буки-ведь.
Здесь смысл возвышенный и тайный,
Его откроет лишь медведь,
Владея силой чрезвычайной.
Но вечно-женский элемент
Тут не останется без роли:
Когда лазоревый пигмент
Избавит душу от мозоли,
Лилеи белой благодать
Везде прольет свою тинктуру,
И род людской, забыв страдать,
Обнимет разом всю натуру.
И злую жизнь насмешкою не злою
Хотя на миг угомони.
Он учил когда-то, что человек есть существо смеющееся, что на бессмыслицу призрачного мира он отвечает иронией. В минуты малодушия и тоски, когда поэта обступают темные силы, он отражает их насмешкою:
Таков закон: все лучшее в тумане,
А близкое иль больно, иль смешно.
Принцип критики Соловьева – идея положительного всеединства в жизни, знании и творчестве. Он пытается показать относительную истину всех начал и вскрыть ложь, происходящую от их обособленности. Критика его имеет значение положительное: анализируя элементы все-единого, она приближает нас к самой идее всеединства.
Поразительна последовательность духовного развития Соловьева, однотемность его философии. Всеединство как сущность мира и как цель мирового процесса раскрылась ему в мистическом видении детских лет. И этой идее, имевшей для него всю живую конкретность личного переживания, он посвятил свою жизнь.
Философские построения Соловьева – не рациональные схемы, а символические обличил единого мистического опыта. Душа мира – София – выпала из лона Отчего, и единство ее распалось на множественность, но элементы ее воссоединятся, и она вернется к Отцу. Это двойное движение может быть выражено в различных символах: и в виде абстрактной трехчленной схемы Гегеля, и в форме евангельской притчи о блудном сыне.
Философия Соловьева есть вариация на тему о возвращении блудного сына.
В нравственной жизни необходимо одно верховное начало, в котором могли бы соединиться все доселе существовавшие условные и ограниченные критерии. Последние можно разделить на эмпирические, или материальные, и на рациональные, или формальные. Автор показывает их недостаточность. Эмпирические начала нравственности – гедонизм, эвдемонизм, утилитаризм – признают целью практической деятельности наслаждение, счастье или пользу; все эти понятия субъективны и слишком общи: блаженство есть цель всякой деятельности и нравственной и безнравственной; эгоизм – столь же реальное свойство человеческой природы, как и альтруизм, а интуитивную или инстинктивную мораль следует оставить ad usum bestiarum. Итак, эмпирически нравственность обосновать нельзя.
Основное условие нормального общества есть полное взаимное проникновение индивидуального и общинного начала, или внутреннее совпадение сильнейшего развития личности и полнейшего общественного единства.
От государства Соловьев переходит к церкви. Человек не хочет и не может быть только человеком; у него есть стремление к безусловному, стремление быть всем в единстве, или быть всеединым. Единение существ, определяемое божественным началом в человеке и основанное психологически на чувстве любви, образует общество мистическое, или церковь.
В этой формуле соединены три элемента этики: мистический, рациональный и эмпирический; лишенные своей исключительности, т. е. лжи, они становятся руководящими принципами всей нравственной деятельности человека. Каждый из них, отделившись от всеединства, дошел до пропасти и вернулся, обогащенный опытом, в лоно Божественной Премудрости. Притча о блудных сыновьях досказана до конца.
В Церкви неограниченный федерализм совпадает с безусловной централизацией: у каждого человека есть его божественная идея, но не каждый одинаково ее усваивает. Степенью идеальности лица (его нравственного совершенства) должна определяться степень его значения и власти. Объем прав должен соответствовать высоте внутреннего достоинства. Этим дается иерархический принцип общества. В безусловном порядке, в Церкви, царит одно начало – любовь: в естественном порядке эта любовь сообразуется с относительными качествами каждого, т. е. становится справедливостью. Мы знаем, что любовь есть нравственный принцип Церкви, а справедливость – государства. Так осуществляется их органическая связь. Но человек не только существо религиозное, движимое любовью, и существо рациональное, управляемое справедливостью, он также существо материальное, стремящееся к наслаждению. Любовь посредством справедливости должна быть реализована в пользе.
Соловьев заканчивает свое учение об обществе следующим определением свободной теократии: свободная теократия есть такое общество, в котором все три сферы – Церковь, государство и земство, – сохраняя свою относительную самостоятельность, не находятся, однако, во внешнем, механическом разделении, а взаимно проникают друг в друга, как составные части одного органического существа, необходимые друг для друга и соединенные в одной общей цели и общей жизни.
По грандиозности замысла и широте размаха учение Соловьева не имеет себе равного в русской философии. Соловьев обладал гениальной интуицией всеединства, исключительным даром синтеза, пророческим предчувствием наступления новой философской эпохи.
Мы уже видели, как своеобразно перерабатывает Соловьев славянофильские идеи: веру в русское национальное призвание он доводит до универсализма и до мысли о народном самоотречении; хомяковскую критику западного религиозного развития заставляет служить идее соединения церквей. Такую неожиданно новую форму приобретает в его руках старый материал.
Христианское мировоззрение Соловьева прямо противоположно по духу натуралистическому пантеизму Шеллинга.
И здесь сходство между Шеллингом и Соловьевым оказывается поверхностным: внутренне христология Шеллинга имеет не христианский, а гностический характер. Вот как он учит о Христе: вочеловечение Христа следует понимать не как вочеловечение Бога, а как вочеловечение некой божественной личности, отличной от Бога, самостоятельной, поставленной вне единства с Ним и, следовательно, внебожест-венной. Нет времени, когда Христа не было, но было время, когда Он еще не был Христом. Он не был Христом в своем божественном предсуществовании. Шеллинг явно склоняется в сторону арианства; его учение можно сравнить с учением Са-веллия и Иоахима дель Фиоре: он вносит в Св. Троицу момент становления и последовательности.
Изучение отцов церкви привело Соловьева от идеалистической философии к православному богословию. Теология сменилась идеей Богочеловечества, и в центре истории стал Христос.
Соловьев иногда колеблется в точном определении периодов мирового развития, но это для него несущественно. Важно, что поток времени понят как телеологический процесс, что христианство раскрыто как религия космическая и историческая, что смысл истории отгадан и что мир оправдан[29]
Примечания:
[25] Dr. D. v. Usnadse. Wladimir Solowiew, seine Erkenntnistheorie und Metaphysik. Halle, 1909.
[26] Идея о том, что вера лежит в основе познания, принадлежит Хомякову. Отрывочные мысли Хомякова Соловьев творчески перерабатывает в систему. Но он отличается от волюнтариста Хомякова своим интеллектуализмом. См. Н. Бердяев. А. С. Хомяков. Путь, 1912.
[28] Г. Флоровский. Новые книги о Вл. Соловьеве (Известия Одесского библиографического общества. Одесса, 1913 г.).
Владимир Соловьев. Жизнь и учение
Дорогие друзья, наш проект существует исключительно благодаря вашей поддержке.
Читайте также: