Плотин о счастье и умственной жизни кратко
Обновлено: 05.07.2024
Коренная реформа всего платонизма позднего времени была произведена Плотином, который впервые с огромной энергией выставил учение о сверхумственном первоединстве и о проистекающих отсюда эманациях единораздельных цельностей. Проблема ума, проблема, которой сейчас мы занимаемся, получила у него свою окончательную терминологическую ясность, в свете которой уже и все разбросанные тексты на эту тему и у Платона и у Аристотеля получили свою терминологическую систематику. И чтобы эту систематику уяснить, мы предложили бы читателям ознакомиться прежде всего с нашим общим анализом проблемы ума у Плотина (ИАЭ VI 177, 291 – 296, 677 – 682) в связи с общим плотиновским учением о трех основных ипостасях – едином, уме, душе (176 – 180).
а) Прежде всего у Плотина внесена окончательная ясность как в проблему соотношения ума с первоединым, так и в проблему соотношения его с душой. Что касается соотношения ума и первоединого, то есть множество рассуждений Плотина на эту тему, мы указали бы на III 8, 9, 1 – 13 (ИАЭ VI 430). Здесь проводится простейшая мысль о том, что ум состоит из созерцания созерцаемого и что поэтому должен существовать и такой принцип, который объединял бы собою созерцающего и созерцаемого и, следовательно, был выше того и другого. Но в этом весьма непростом учении Плотина об уме необходимо разобраться логически точно, и особенно потому, что Плотин бесконечное число раз повторяется на эту тему, хотя повторения эти всегда дают нечто новое. А повторения эти вовсе не являются недостатком его стиля, а только явным результатом его постоянного намерения во что бы то ни стало сделать ясным свое учение для читателей и слушателей. Поэтому анализ, и особенно терминологический анализ, заставляет исследователя по–разному переставлять доказываемые у Плотина тезисы и располагать их в том точном логическом порядке, в котором они были продуманы у Плотина, но который он часто нарушал ради педагогических и лекционных целей.
б) Если начать с самого основного, то ум у Плотина – это результат переполнения единого и возникающего отсюда излияния его за свои пределы (V 2, 1, 7 – 11). Это не просто случайная метафора, но указание на диалектический переход: всякая категория, содержание которой исчерпано, тем самым устанавливает свои пределы, а следовательно, и то, что существует за этими пределами (4, 2, 13 – 26), оно тем самым порождает множество (3, 15 – 16; 9, 6, 1 – 3) и потому становится единомножественным (VI 3, 4, 9 – 10; 8, 3, 10; V 1, 7, 17 – 32; 3, 10, 10; 11, 2 – 4, 28 – 30; VI 7, 14, 11 – 2). Единое обнимает собою все (V 3, 11, 16 – 20) в нерасчленимой форме и потому является выше ума (V 3, 12),"запредельно"(epeceina) ему (III 8, 9, 1 – 5), а ум все таки занимает первое место после единого–блага (11, 7 – 25) Он видит его и нуждается в нем одном (V 1, 6, 42), получает от него свет (II 9, 12, 25 – 32) и является его образом (eic?n) (V 1, 7, 1) и энергией (4, 2, 26 – 44), являясь поэтому"благовидным"(III 8, 11, 15; V 6, 4, 55)"преддверием"блага и его"отпечатком"(9, 2, 25 – 27). Ум – "дитя блага"(III 8, 11 – 38), а оно для него отец (V 1, 7, 6; II 9, 2, 4; V 8, 13, 5), которого он не мыслит, но любит в порядке прямой и непосредственной встречи с ним, то есть"устремленности"(epibol?) к нему и непосредственного"приятия"(paradoch?) его совершенства (VI 7, 35, 19 – 27; 9, 2, 33 35). Почти целая глава (VI 8, 18, 1 – 30) посвящена у Плотина уподоблению ума кругу, центром которого является единое, и тут же – аналогия с источником света и с освещением (32 – 36, ср. V 1, 6, 28 – 30).
Если поставить своей целью формулировать засвидетельствованный всеми этими текстами переход от единого к уму, то эта формула будет очень простой, и она у нас указана выше: концепция единого устанавливается не человеком и не Плотином, но самим же единым, которое по этому самому себя с собой соотносит, само над собой рефлектирует, само себя сознает и себя же самое мыслит (V 1, 4, 28 – 39; 7, 5 – 6; V 3, 6; V 3, 13 – 14; 9, 5, 14 – 16; 10, 2 – 3). В диалектическом смысле это есть самое важное, что необходимо сказать о происхождении ума из единого, поскольку ум только впервые и возникает тогда, когда мыслит (V 4, 2, 22 – 25) и созерцает единое не умом, а только еще впервые возникает вместе с содержанием единого (V 5, 8, 22 – 24). Но отсюда чрезвычайно важное учение Плотина, что мыслящее и мыслимое есть в уме одно и то же. Поскольку, однако, они в то же самое время и различны, то тут необходимо говорить о самотождественном различии (III 8, 8, 1 – 11; V 1, 4, 39 – 43; 5, 19; 6, 50 – 53; 7, 13 – 17; 8, 15 – 18; 10, 3 – 4; 3, 1, 27 – 28; 11, 11 – 16; 9, 8, 1 – 4; VI 7, 10, 7 – 9), так как ум содержит в себе все подчиненные ему умы и даже больше того (VI 7, 8, 27 – 29) и он не сводится только на свои логосы, то есть не сводится на отдельные способы своего осуществления (VI 9, 5, 7 – 9). Движение ума приводит к расчленению, причем расчлененное везде разное, но все охватывается умом единообразно (7, 13, 4 – 9). Ум в себе все содержит и потому является универсальным умом (V 1, 4, 21 – 25). В отличие от ощущения ум не познает вещей вне себя (V 3, 1, 20 – 21) и не может быть вне себя (6, 30 – 31) и, порождая все, остается внутренне самим собой (9, 7, 8 – 9). Плотин посвящает целый трактат (V 5) тому, что мышление и мыслимое тождественны и что мышление – не вне ума. К этому необходимо прибавить и то, что вместе с умом впервые возникает и категория бытия, которой не было в едином. То, что ум мыслит, это и есть для него бытие; причем бытие единственное и неразрушимое. Правда, в едином, как мы знаем, тоже было свое числовое разделение, но число – это еще не есть бытие, это пока еще только структура бытия (VI 2, 9, 39). Мышление, мыслимое и сущее есть одно и то же"первично сущее"(V 3, 5, 21 – 27, 43 – 44; 6, 7; 9, 2). Если брать бытие как специальную категорию, то, конечно, оно еще не есть весь ум, но все же оно для него существенно (VI 2 19, 19 – 21). Ум вообще мыслит все свои энергемы (II 9, 1, 34 – 38). При всем том, то есть при всех своих расчленениях, ум в то же самое время остается и нерасчлененным. Ум не просто различает предметы, как это делает ощущение (aisthesis), но в то же время отдает себе в этом отчет. Но его инаковость (heterot?s) действует без логосов, а есть только движение самого же ума (VI 3, 18, 8 – 15). Во множественном (polys) уме (V 3, 10, 9 – 11) вместе все и инаковость, причем инаковость не пространственная (14, 4, 25 – 26). В уме все вращается вокруг единого центра (III 2, 3, 20 – 22; VI 8, 18, 4 – 10; V 1, 7, 8).
В заключение этого предварительного очерка всей ноуменальной области как структурно–генеративной генологии (об этом термине выше, часть шестая, глава I, §4, п. 1) необходимо подчеркнуть еще два момента. Во–первых, Плотин, несомненно, выступает как предшественник Прокла в указанном выше учении о переливании полноты первоединства в инобытие и о возвращении этого инобытия к своему первоисточнику. И второе – это то, что самосознающий ум разлит по всему космосу и представлен в виде целой иерархии точно формулированной интеллигенции, причем каждая ступень этой космической интеллигенции имеет свое специфическое стремление (ephesis. III 8, 11, 22 – 24). Всем этим проблемам у Плотина посвящен целый трактат (III 8), который переведен и проанализирован нами в своем месте (ИАЭ VI 421 – 435).
в) Все приведенные нами сейчас материалы по ноуменальной терминологии Плотина являются покамест еще только основой всей доктрины и еще не содержат никаких деталей. Дело в том, что ум, по Плотину, хотя есть нечто неподвижное, тем не менее вовлечен в стихию становления. Он впервые и появляется в результате становления первоединства; и в это становление он в дальнейшем будет и сам вовлечен, когда за ним последует душа, которая, по учению Плотина, тоже есть становящаяся энергия ума. Сейчас, однако, нам предстоит изучать то, что не до ума и не после ума, но внутри самого же ума. Ум – неподвижен. Но эта его неподвижность возникает в нашем представлении только в результате становления его с его подвижной душевной энергией. Но если брать его в его собственном качестве, то в нем окажется свое собственное, уже чисто смысловое и вневременное становление, подобно тому как натуральный ряд чисел тоже ведь есть становление, но к этому становлению бессмысленно применять какие нибудь временные свойства. И вот это внутриноуменальное становление создает множество разного рода генеративных категорий. Приведем некоторые тексты.
Если уже сам ум есть энергия первоединства (V 3, 12, 2 – 7) в результате общей энергии этого первоединства (I 8, 2, 6 – 7), то бытие ума и есть не что иное, как его энергия, которая направлена к нему же самому и, следовательно, возвращается к нему же самому, вроде действия огня (V 3, 7, 18 – 26). Тут тоже предчувствие триадизма Прокла (ИАЭ VII кн. 2, 132 – 139). В этом смысле ум никогда не есть только потенция, но всегда обязательно и энергия (V 9, 5, 1 – 4), так что ему и не нужно переходить от потенции к энергии (II 5, 3, 25 – 26). Эта энергия, будучи внутренним становлением ума, по необходимости делает его множественным (VI 7, 13, 28 – 29), причем множественность эта бесконечна (2, 21, 6 – 11). Поэтому внутриноуменальная инаковость, создающая бесконечную единомножественную раздельность, заставляет Плотина отождествлять сущности (oysia) и энергии (VI 8, 7, 50 – 54). Но это тождество сущности энергии, конечно, есть в то же самое время также и тождество сущности и ума (7, 39, 3 – 6). Поскольку в этих текстах (29) Плотин ссылается на Платона, то мы могли бы вспомнить здесь и"Софиста"(254e – 255a) и, главное,"Парменида"(146ad, 154e – 157b).
И чтобы более ясно представить себе это плотиновское тождество ума, сущности и энергии, не худо обратиться к анализу специального трактата Плотина"О потенции и энергии"(II 5, 1 – 5; перевод и анализ – АК 236 – 242, 367 – 371), равно как и к рассуждению Плотина об умопостигаемой материи (II 4, 2 – 6; перевод – АК 322 – 325, 320). Спросим себя теперь: каковы же те детальные образования, которые возникают из этого энергийно–сущностного становления ума?
На путях такого ноуменального становления возникают отдельные точки, которые Плотин называет эйдосами, или идеями. Энергия ума порождает отдельные эйдосы (VI 2, 20, 27 – 29). Здесь очень важно предостеречь себя от ошибки, настолько частой, что ее можно считать почти традицией. Ошибка эта заключается в том, что плотиновские эйдосы и идеи понимают просто как абстрактные понятия, правда, иной раз с указанием, что это – гипостазированные понятия. Действительно, в эйдосах содержатся обобщенности, поскольку и сам ум есть универсальная обобщенность и души, и космоса, и всего, что внутри космоса. Но все эти ноуменальные обобщенности погружены в стихию ноуменального становления; и они вовсе не абстрактны, но вполне ощутимы, видимы, зримы. Эйдосы ума создаются особой умственной материей и потому умственно зримы (VI 1, 5, 13 – 19), поскольку эти ноуменальные идеи есть неразличимый синтез мышления и бытия (5, 8 – 9)."Будучи похожим на единое, ум производит, подобно ему, изливая множественную потенцию, или эйдос, самого себя"(V 2, 1, 13 – 15). Поэтому целостный ум и есть не что иное, как эйдосы, а каждый эйдос есть весь ум (9, 8, 3 – 4). Так как ум един, то, в отличие от первоединства, он имеет свою границу, так что"идея есть граница ума, пребывающая в покое, а ум есть ее движение"(VI 2, 8, 23 – 24). Поэтому идеи не просто видимы, но, поскольку они четко очерчены определенными границами, они являются даже своего рода фигурами; а так как целостный ум охватывает все эти фигуры, то и сам он фигурен, sch?matismos (VI 7, 14, 12 – 14). В связи с такой спецификой ноуменальных эйдосов делается понятным утверждение Плотина, что если бы единое было эйдосом, то ум был бы уже не эйдосом, а только логосом (17, 39 – 42). О логосе Плотин заговорил здесь потому, что логос у него есть закон и смысл уже становящегося бытия. В таком случае понятно, что если единое было бы эйдосом, то на долю ума осталось бы только становление этого эйдоса, то есть логос. После всех такого рода текстов Плотина спросим: что же общего между плотиновскими эйдосами и гипостазированными абстрактными понятиями, о которых любили говорить историки античной философии?
Изучая все эти тексты об эйдосах как о порождении в результате внутриноуменального становления, можно дать и окончательную категориальную характеристику эйдоса. Плотин тут явно использует платоновского"Софиста"(251a – 257b), в котором дается диалектика пяти категорий, – различия, тождества, движения, покоя и бытия (V 1, 4, 35 – 36). Так как различие возможно только между такими моментами, которые тождественны, и так как движение от одной категории к другой оставляет их в стадии покоя, то вот окончательная категориальная диалектика ноуменального эйдоса у Плотина: эйдос есть такое бытие, которое оформлено как подвижный покой самотождественного различия.
Не надо смущаться слишком большой абстрактности такого рода диалектики эйдоса. Дело в том, что если в эйдосе все его моменты не только различны, но и тождественны и от каждого одного момента можно перейти к другому, только охватывая их в состоянии покоя, то ясно, что в таком эйдосе совмещаются и максимальная его обобщенность и максимальная его индивидуальность, единичность. В ноуменальной области представлен не только Сократ–в-себе, то есть не только сократовость, но и весь индивидуальный облик Сократа, включая его лысину, шишковатый лоб, раскосые глаза и толстые губы. Но эта наружность Сократа, которую все считали безобразной, в умственном мире преображена до образа чистой и вечной красоты. Об этом у Плотина – целый трактат V 7 (ИАЭ VI 484 – 486).
На основе такого понимания эйдоса возникает у Плотина и целый ряд еще других, тоже весьма важных, конструкций.
г) Ум, в первую очередь, конечно, неделим (IV 1, 1, 7 – 8). Поскольку, однако, он все же расчленен, то в известном смысле делим (V 1, 7, 8). Но ясно, что на этом основана и постоянная убежденность Плотина в цельности и совершенстве ума (18, 2, 15 – 16; V 1, 4, 13 – 14; 6, 38 – 44; 3, 10, 49 – 52; 11, 4 – 8; 9, 6, 9 – 14). Ум охватывает собою все вещи, и в этом смысле каждая отдельная вещь недостаточна (V 3, 17, 6 – 9). Но содержа в себе все в расчлененном и связанном виде, в отличие от единого (VI 2, 21, 55 – 56), он вовсе не есть что нибудь частичное и вовсе не состоит из отдельных частей (V 9, 8, 21 – 22), из которых каждая, взятая в отдельности, была бы недостаточна. Но это значит, что и каждая вещь, входящая в универсальный ум, в конце концов тоже универсальна (VI 7, 13, 51 – 53). Душа то мыслит, то не мыслит, но ум мыслит всегда (V 1, 11, 5 – 7), почему ум и выше души (9, 4, 2 – 3). При этом целостность и совершенство ума заключаются еще и в том, что он никогда ничего не ищет, но всегда всем обладает, пребывая поэтому в состоянии вечного блаженства (V 1, 4, 16 – 17.21). Это – род для всех возможных видов и целое для всех возможных частей (V 9, 6, 9 – 10). И это есть собранность всех возможных становлений, почему Плотин и считает возможным назвать его heis logos, то есть единственным, единичным, или нерасчлененно–целостным, логосом (VI 2, 21, 29 – 30). Идя по такому пути, Плотин доходит до того, что платоновское to deon (здесь Плотин имеет в виду, по–видимому, Phaed. 99c или Politic. 248e),"должное","долженствующее", понимает как концепцию, которая вообще исключает всякую случайность (VI 8, 18, 44 – 52).
3. КЛАССИФИКАЦИЯ КАТЕГОРИЙ ПО ОСНОВАНИЯМ ОПРЕДЕЛЕННОСТИ, ОБУСЛОВЛЕННОСТИ И ЦЕЛОСТНОСТИ
3. КЛАССИФИКАЦИЯ КАТЕГОРИЙ ПО ОСНОВАНИЯМ ОПРЕДЕЛЕННОСТИ, ОБУСЛОВЛЕННОСТИ И ЦЕЛОСТНОСТИ А. Категории определенностиПуть познания предметной реальности имеет свои вехи. Это ощущение, восприятие, представление, понятие, суждение и умозаключение. На этом пути категории
Глава 3. Философоведение Имитация универсального понимания
Глава 3. Философоведение Имитация универсального понимания Отсутствие общего языка философии, не зависимого от своеобразия отдельных философских учений и не унижающего ни одно из них, кажется чем-то непостижимым, парадоксальным. Мы принимаемся оглядываться по сторонам
2. После капитализма. Позиция универсального эволюционизма
2. После капитализма. Позиция универсального эволюционизма Я не хочу заниматься фантастическими проектами и пытаться строить какую-либо систему новых утопий. Я попробую только протянуть дальше ту цепочку рассуждений, которая была путеводной нитью в этой работе. То есть
§ 5. Суждение о сущностях и суждения эйдетической всеобщности
§ 5. Суждение о сущностях и суждения эйдетической всеобщности «Судить о сущностях и связанных с ними обстоятельствах и судить эйдетически вообще — это при той широте, какую мы вынуждены придавать последнему понятию, — не одно и то же: не во всех своих высказываниях
1.2. Школа Г. Гегеля и концепция универсального исторического процесса
1.2. Школа Г. Гегеля и концепция универсального исторического процесса Школа Гегеля и его последователей в немецкой философии истории с самого начала стремилась к построению картины универсального исторического процесса. Именно Г. Гегель создал первую великую теорию
§ 5. Суждение о сущностях и суждения эйдетической всеобщности
§ 5. Суждение о сущностях и суждения эйдетической всеобщности Однако необходимо принять во внимание следующее. Судить о сущностях и связанных с ними обстоятельствах и судить эйдетически вообще — это при той широте, какую мы вынуждены придавать последнему понятию, — не
§ 22. Идея универсального единства всех предметов и задача их конститутивного исследования
§ 22. Идея универсального единства всех предметов и задача их конститутивного исследования В качестве путеводных нитей тематически взаимосвязанных трансцендентальных исследований мы выявили предметные типы, понимаемые благодаря феноменологической редукции чисто как
§ 2. В поисках целостности: философская психопатология
5. Платон спаситель целостности
5. Платон спаситель целостности Антимодернистская схема изначальной целостности, разбитой-расщепленной рационализмом (варианты: просвещением, капитализмом и/или еврейством) может считаться основной историософской моделью XX века (или, по крайней мере, первой его
Мировая душа – 3-я ипостась. Следствие нисхождения Ума. Мировая душа не мыслит себя как принадлежность к Единому, а лишь стремится к нему. Душа мира – деятель, осуществляющий форму и вещество. Она порождает материю – начало физического и чувственного мира. Душа – одна для всего мира. Она не тождественна ни красоте, ни единству, ни уму и не является их источником. Душа в отличие от Единого и Ума обладает движением.
Душа едина и универсальна, от нее происходит всякая индивидуальная душа. Душа человека не может быть функцией телесного организма: она бытие само в себе, такое же цельное, как и тело. Она не есть гармония тело: она им управляет и борется с его желаниями и страстями. Душа не есть энтелехия тела, т.к. энтелехия относится к телу так, как форма статуи к меди, из которого она отлита. Форма статуи отделима по частям, так как и ее материя. А отделение телесных органов не сопровождается убылью для души, значит душа – не есть форма.
Плотин разрабатывает и концепцию освобождения души от тела. Хотя он не считает возможным самоубийство как средство освобождения души от тела, но он убежден в том, что только лишь способность души выходить за пределы тела позволяет человеку жить, возвышаться до ума Божественного, даже до Единого. Эту способность он называет экстазом. Т.е. цель земной жизни – это отрешение от телесности и возвращение Души к первоначальной жизни (связь с умом и созерцание идей). Экстаз – это освобождение души от тела, погружение в божество и слияние с первоединым.
Эманация (с лат. – вытекать, изливаться). Единое ничем не ограничено и оно способно изливаться без всяких внешних причин. Единое не теряет своей полноты, неизменно пребывая в себе.
По Плотину, всё мироздание представляет собой совокупность ступенчато эманирующих сущностей, причем по мере отхода от первоединой сущности свойства каждого последующего начала сужаются и сокращаются. Эти сущности Плотин называет вышебытийным Единым, Умом, Душой и космосом. Плотин отделяет чувственный космос от трех сверхчувственных природ или ипостасей (hypostseis) - Души, Ума, Единого. Единое является последним, наиболее общим основанием бытия, из которого проистекает всё и которому всё причастно. О Едином можно говорить только в апофатических терминах, его нельзя познать, но люди, одарённые высшей способностью, "способностью умственного созерцания (интеллектуальной интуиции). устремляются к единому и остаются в лучах его свет. Они похожи на человека, возвратившегося после долгого отсутствия в отечество". Но личностей, способных возвыситься до созерцания первоначального единства, единицы. Поэтому для того, чтобы показать зависимость всего от первосущего Плотин в своих рассуждениях последовательно восходит от чувственного осязаемого мира к сверхчувственному истоку. Существование Души, цельной субстанции, управляющей телом, борющейся со страстями, с желаниями тела, не вызывает сомнений. Одушевление существует всюду и предполагает отличное от вещества (космоса) начало - Душу. Существование объективной красоты также подразумевает наличие деятельного начала, "осуществляющего форму и соединяющего форму и вещество, - сами по себе внешние друг другу. Деятель этот - душа мира. Т. о. от чувственного мира мы поднялись до души, всё оживляющей". Можно сказать, что под Душой Плотин понимает "субстанционально-смысловую и самодвижно творящую основу". Размышляя над устройством мира, Плотин замечает, что Душа, сообщающая материи жизнь, не является хаотическим началом. Ей присуща закономерность и целенаправленность, формирующая мир определённым образом. Следовательно кроме жизнетворящего принципа необходимо выдвинуть принцип Ума, "и притом такого ума, который был бы уже выше души и был бы не самой душой, а принципом её самодвижного становления". Ипостаси Ума и Души есть не только наименования совокупностей свойств, но они должны быть самими собою, определённым субстанциональным бытием, а не чем-либо другим, "т. е. законом единичным и. единственным". Высшее место в предложенной иерархии принадлежит Единому: это первосущее (to proton), лишенное границ, формы, каких-либо определений и стоящее выше всякого существования и мышления. "Поскольку природа Единого творит все вещи, - пишет Плотин, - оно само не есть что-либо из них. Следовательно, оно не есть ни качество, ни количество, ни душа, ни дух. Оно не движется и не покоится, не находится в пространстве или времени; оно совершенно однородно, более того, существует вне рода и до всякого рода, до движения и покоя. Ибо такие свойства присущи только сущему и делают его многим" (Энн., VI, 9, 3Познание же Единого невозможно, т. к. при этом происходит разделение на субъект и объект. Любая положительная характеристика противопоставляет Единому иной объект, разделяет и усложняет его. Единое просто, безусловно и самодовлеюще и совершенно неописуемо, т. к. нельзя выйти за его пределы и охватить его умным взором. И в то же время существуют и и положительные характеристики Единого, Плотин называет его абсолютным благом, абсолютной мощью - все положительные качества собраны в нем в превосходной форме.
нисхождении первоначала к чувственным фомам. Единое как бы переполнено самим собою, оно не может не творить, т. к. это свойство его природы, "и это-то переполнение произвело нечто другое. Произведённое им обращается к нему, наполняется им и его созерцает: таким образом возникает Ум" (Энн. V 2, 1). На уровне ума уже появляется некая множественность идей, которые есть "одновременно и мысль Ума, или даже сам Ум, и мыслимая сущность, ибо каждая идея не отлична от Ума, но есть Ум. Ум же в своей целостности есть совокупность всех идей" (Энн. V, 9, 8). По мере удаления от Единого множественность возрастает, сила же и мощь ограничиваются. На уровне Души мы уже имеем внешнее единство, объединяющее в себе различные формы, мысли, рассудочную деятельность и пр. Душа также является творческим началом, с её помощью оформляется материальный космос. Но в то же время нельзя сказать, что вне Души что-либо существует. Вне её - небытие, материя без формы, "не более как мертвый труп, земля и вода, или даже нечто худшее - тёмная бездна вещества и небытие, - нечто такое, чего, по словам поэта, ужасаются даже боги" (Энн. V, 1, 2). Единство небытия и Души порождает чувственный мир, следующую ступень умаления Единого. И все недостатки вещественного мира связаны именно с проблемой его удалённости от первоначала. Сама материя не является бытием, а только его возможностью, которая реально себя проявляет в виде становления чего-нибудь нематериального, а именно эйдоса или формы. Плотин различает два типа материи - чувственную и умопостигаемую. "Своё учение о непрерывном становлении материи он (Плотин) применяет во всех областях реальной действительности, и прежде всего в своих трех основных ипостасях". Своя собственная материя существует не только у Души, но и в Уме и в Едином. Ум, в котором мы уже можем проследить некую непростоту и множественность, делится на мысль и предмет этой мысли, на собственно Ум и бытиё. Идея формирует умопостигаемое вещество, противопоставляемое эйдосу или форме. Плотин говорит о том, что материя и Душа находятся в таком соотношении как сеть и море, чувственным аппаратом мы можем уловить лишь незначительную часть всего богатства, присущего Душе. Аналогично соотношение Ума и Души, Единого и Ума. Очень важна для философа и концепция неаффицируемости высшего низшим. Мир материальный не воздействует на Душу, также и мы в силах созерцать Единое, но не в нашей власти изменить умопостигаемый мир. Материя всегда является страдательным, подчинённым началом.
Философия Плотина — последнее значительное слово античной философии, окончательный и, следовательно, решающий ответ на ее вопросы. Для того чтобы понять философию Плотина, надо поэтому раньше выяснить, кем был эллинский философ, что являлось его основной проблемой и как он ее решал.
Для Платона философ — человек, живущий особой жизнью, исцеляющей душу и возрождающей общество. Философии надлежит поэтому посвятить весь свой век. Сама душа философа — особенная душа: еще до рождения там, в занебесном месте, она больше других душ созерцала истинную действительность; вот почему в ней скорее, нежели в них, оживает воспоминание о том мире, когда она в земной жизни встречается с самым чистым лучом из идеального мира — красотой. Страсть к прекрасному является для души возрождающей силой и залогом бессмертия, так как стремление рождать приобщает смертных к бессмертию, но движущая сила стремления рождать — страсть, любовь к прекрасному. Это стремление проявляется у животных в рождении телесном, честолюбивый политик жаждет родить бессмертную славу в прекрасных деяниях, но самое высшее — созерцание абсолютной красоты, ясной, чистой, бессмертной. Кто достиг этого, тот живет истинной жизнью и больше всех других угоден богу. Вся земная жизнь философа — вдохновленная богами для величайшего счастья мания [см. комм. 4], осмеиваемая неразумной чернью; это — возрождение в красоте и любви, жизнь истинно бессмертной души.
Философ Платона — человек, любящий истину и обладающий истинным познанием, созерцающий абсолютную красоту в ее цельности и единстве, вечное и неизменное единое сущее. Такой человек презирает телесные наслаждения, умерен, свободен от жадности, великодушен, мужествен, справедлив и благороден. Он способен к участию, имеет хорошую память, благопристоен, скромен и воспитан. Он не желает променять свет своей прозревшей жизни на тьму практической деятельности и потому чуждается последней. Лишь в идеальном государстве он — правитель. Венец его земной жизни — жизнь созерцательная, а загробный удел — вечное блаженство. Таков истинный философ. Жизнь его противоположна жизни политического деятеля. Последний — раб: так, например, судебный оратор связан временем и темой и должен всячески заискивать перед присяжными. Философ же пользуется полной свободой: его прообраз — Фалес, заглядывавшийся на звезды, и лишь телом он в государстве. Правда, он беспомощен в обыденной жизни, но зато знает настоящую жизнь — бегство из тленного мира и уподобление богу, состоящее в том, что человек становится справедливым и внутренне благочестивым.
Да, философия — бегство из смертного мира и стремление к бессмертию. Высшее благо — созерцание вечного мира, и так как этому мешает тело, то избавление от тела, физическая смерть — шаг вперед к этому созерцанию. Истинный философ желает умереть. Философствовать — значит желать умереть, и истинное познание возможно только после смерти: наши органы чувств не дают истинного знания, болезни тела препятствуют достижению его, и оно открывается лишь освобожденной от тела душе. Истинные добродетели — такие, которые возникают из стремления освободиться от тела; они — очищения души. Заключенная в тело, словно в темницу, философская душа распознает обманы чувственности и верит только чистому мышлению, которое ведет ее к истинному и вечному, дабы в смерти посредством созерцания вечного душа приобщилась к вечному. Чисто бестелесная вечная жизнь — посмертная жизнь философа [см. комм. 5].
Апофеоз созерцательной жизни дает Аристотель [см. комм. 6]. В то время как грубая чернь гонится за наслаждением, а политик — за почестями, философ — созерцатель, живущий самой блаженной и божественной жизнью — жизнью чистого разума. Из всех наук на первом плане должны стоять науки умозрительные, особенно та из них, предмет которой — вечное, неподвижное, отделенное от чувственного мира. Это — первая философия, философия в собственном смысле этого слова, иными словами, богословие (theologike) [см. комм. 7], так как предмет ее — божественное. Умозрительная, т. е. метафизическая, или богословская, философия, — самое божественное и самое ценное. Преимущества созерцательной жизни велики и многочисленны: 1) в ней проявляется лучшая часть нашей души — разум и направлена она на самые важные предметы; 2) она, в противоположность практической жизни, длится непрерывно; 3) она дает наивысшее наслаждение; 4) она дает максимальную самостоятельность, так как мудрец может предаваться созерцанию сам, один, без друзей; 5) к ней стремятся ради нее самой, а не ради связанных с ней выгод; 6) она лишена треволнений и дает вечный покой; 7) она, как жизнь чистого разума, божественна в сравнении с обычной жизнью человека и в ней находит удовлетворение стремление человека к бессмертию.
Осуждение земной жизни и беспрестанная тяга к божественному — тема ранней греческой философии; служение только богу в заботе о вечной жизни души — заповедь Сократа Платону; умозрение божественного как самое ценное в жизни — венец философии Аристотеля, завершение его этики и метафизики. Итак, цель эллинского философа может быть прекрасно формулирована словами Евдема, ученика Аристотеля, — служить богу и созерцать [см. комм. 8].
2. Мы слышали первый фрагмент греческой философии: неизбежная гибель всех вещей за творимую ими неправду — его основная мысль. Для Анаксимандра наш тленный мир проникнут борьбой противоположных стихий, и от этого тленного мира философ обращается к бессмертной и нетленной, а потому божественной беспредельности. Точно так же и для Гераклита мир наш — мир борьбы противоположных стихий, но в основе своей все — божественный, вечно живой огонь. Антитетично и миросозерцание Парменида [см. комм. 9]: с одной стороны, вещаемое богиней сущее, с другой — смертный мир контрастов света и тьмы. Итак, две мысли характеризуют ранних эллинских философов: смертный мир борьбы противоположностей и бессмертное единое начало. Антитетика и унитаризм — вот их философия. Даже пифагорейцы, которых обычно принято считать только дуалистами, учат все о том же: они выводят все существующее из двух начал — предела и беспредельного [см. комм. 10], но лишь предел является для них положительным и активным началом, обусловливающим возможность бытия отдельных вещей и познания их; вот почему и Аристотель без всякого колебания отождествляет предел с единым. И все тот же мотив о возникновении тленного мира множественности из единого и возврат его вновь к единому явится основной темой философии Эмпедокла [см. комм. 11]. Наконец, и Анаксагор поведает нам об устрояющем мире множественности и правящем им божественном уме. Итак, тема ранней эллинской философии — вечное божественное единое и тленный мир множественности и антитетики; резкая грань ляжет между этими двумя мирами, резкая, но все же не окончательная, поскольку единое рождает множественное и правит им: она будет все время колебаться, доходя до максимума у Зенона [см. комм. 12], до минимума у Демокрита.
Вся философия Платона — непрестанное восхождение к безусловному началу. Оно, единое и сущее благо, — источник бытия и жизни, а также конечная цель всего существующего. Видеть благо — высшая наука. Поэтому философ только тот, кто любит единое в его целостности, тогда как другие люди видят лишь множественность мира. Он ищет повсюду единое во многом и успокаивается только тогда, когда находит безусловное единое.
И все же единое должно находиться в живой связи с миром множественности. Сущее в себе и сущее в связи с миром множественности — лишь два преемственных последовательных состояния сущего; ни единое само по себе, ни мир множественности сам по себе не мыслимы: их нельзя отвлечь друг от друга, между ними существует необходимая логическая связь. Этот вывод Платона христианин выразил бы так: Бог невозможен без мира и мир невозможен без Бога [см. комм. 13]. Но если вовсе нет Бога? — Если единое есть несуществующее, то, по Платону, нет ни бытия, ни генезиса, ни связи, ни понимания тленного мира множественности [см. комм. 14]. Итак, унитаризм Платона не исключает множественности: он не абстракция конкретного мира, но конкретный монизм. Именно сущее, как единство, включает в себя покой и движение, тождество и различие: недвижимое и тождественное, оно производит движение и различие, свойства мира иного, мира множественности, который не отрицается, как ирреальный, но признается, как причастный к сущему, как ирреальность, имеющая основу в реальности.
Но если тленный чувственный мир имеет основу в абсолютной реальности, тогда он оправдан. Еще у Гераклита мы находим теодицею [см. комм. 15], а у Платона его конкретный монизм связывается с теологией. И именно как автор
В первые три века нашей эры человечество получило мощнейший духовный импульс. В это время появляются многочисленные новые школы, религиозные и философские учения. Одним из проявлений этого импульса стало учение Плотина (204-270).
О Плотине мы знаем очень мало, поскольку этот античный мыслитель не любил говорить о себе и не раз подчеркивал, что призван только указывать на истинную мудрость, которая сокрыта в самих людях и которую они способны познать сами. Поэтому Плотин не учил от себя, он вообще, по его же словам, ничему не учил, а лишь побуждал людей к самопознанию и подсказывал, как оно возможно. Самопознание для Плотина ¬– это познание Бога, возвращение к Которому мыслитель считал истинным назначением человека.
Почему Плотин говорит о возвращении? Для философа человек – это больше, чем рожденное в физическом мире существо:
Истинный человек - божественное творение, совершенное существо, созданное, чтобы жить в вечной любви и единстве с Единым. Этот божественный человек был призван к счастью и радости. Трагедия, произошедшая в высших сферах, разрушила это единство, поэтому произошло падение, погружение человека в материю. То, что совершили павшие души, Плотин называет "безрассудством" и "дерзостью". Но путь к Единому, к их вечному Истоку, остается для них открыт, несмотря на их плачевное состояние. Мир, в котором мы пребываем - это последняя точка эманации Божества, точка надира. Это значит, что ниже материи падать уже некуда. Сравнивая мир Единого и наш, диалектический мир, Плотин говорит:
Но даже здесь, в этом карикатурном мире, закон и сила эманации не оставляют своего творения - с любовью, прощающей и растворяющей в себе все ошибки, Бог призывает Своих детей назад.
Что нужно сделать, чтобы вернуться в высшие сферы? Плотин отвечает кратко:
Человек, желающий вернуться к Единому, прежде всего должен перестать ассоциировать себя только с физическим телом. Ведь тело – темница души. На пути к Богу человек должен постепенно освободить свою душу, открывая замки и разрушая цепи, привязывающие ее к материи. По мере продвижения по этому пути в нас постепенно просыпается осознанность, и теперь мы смотрим на мир не как привычную и единственно возможную реальность, но как на область, где совершается наше возвращение. Мы не можем вернуться назад, лишь пожелав этого. Ведь мы повреждены, искалечены последствиями нашей ошибки, и если мы вступим в изначальное поле вечной жизни в таком состоянии, то просто сгорим. Поэтому мы должны измениться и подготовить свою душу к возвращению в вечность, освободить ее и дать ей раскрыться в нас. В этом процессе наше "Я", наша смертная земная сущность, служит отправной точкой, инструментом души, ее покорным слугой.
Прежде, чем сможет воскреснуть Душа, в нашем микрокосмосе господствует земная личность, делающая это воскресение возможным. По мере того, как в нас пробуждается истинная духовная природа, наше "Я" постепенно отступает, земная "лира" нам становится нужна все меньше и меньше. Теперь человек не просто верит в Бога, он знает, что Бог есть, потому что реальность Его бытия явлена и ощутима в нем самом. Сам Плотин пишет об этом так:
Человек, идущий по пути освобождения, уже здесь, в земной жизни, ощущает неземную радость и любовь. Это его любовь к Богу и любовь Бога к нему, наполняющая все его существо, это свет, живущий в сердце и излучающийся в мир, это блаженство, превосходящее всякое представление. Это то, что у нас никто не может отнять, то, выше и ценнее чего в этом мире не существует ничего.
Перед тем, как освободиться от физического тела, философ произнес слова, записанные его ближайшими учениками:
Читайте также: