Морфология волшебной сказки владимир пропп кратко
Обновлено: 04.07.2024
Что из этого получилось у покорителя сердец любителей фэнтези, нам известно.
А вот что творится с нами, когда мы обращаемся к сказке?
Интересную версию еще в 1928 году выдвинул один из крупнейших исследователей проблемы - фольклорист В.Я. Пропп в книге "Морфология волшебной сказки".
"Сказка. заключает в себе нечто, как нельзя более отвечающее интеллектуальным потребностям человека в его стремлении к самосознанию, к восприятию универсальной системы семиотических оппозиций, моделирующих мир".
То есть, грубо говоря, речь идет об источнике интеллекта, дающем навигацию по сложнейшему устройству человеческого бытия.
Только вопрос. Мы правильный выбрали маршрут, когда читаем сказку?
В чем однобокость нашего понимания сказки при чтении ее детям?
Мы в основном, когда рассказываем сказку детям, понимаем ее по сюжету и мотивам , что было установлено еще во второй половине 19 века русским ученым А.Н.Веселовским : "Возьмите сказку в ее цельности, изучите в ней сплав разных мотивов, рассмотрите ее в связи со сказками того же народа. "
"Много князь ее уговаривал, заповедал не покидать высока терема".
Заметно управление поведением, назидательность, давление по схеме: "не ходи - тебе опасно, а мне можно".
Но в этом случае на второй план для читателя уходит действие. Почему "уговаривал"? Как "уговаривал"? Что еще делал? Что она делала? Что другие делали? - это все оказывается неважно.
Альтернативный подход Проппа
Фольклорист предлагает освободиться от мотива.
Он раскрывает еще одну сторону понимания и подачи сказки - через функции действующих лиц . Его вывод:
Марья Моревна уезжает на войну - это действие, которое просто должно состояться, - это данность времени, и все. Если искать мотивы, то мы соврем, потому что плохо знаем тот контекст. И к тому же у нее много может быть мотивов, да вдобавок они могут меняться.
Пропп делает удивительное открытие!
Выведывание, похищение, вредительство, приказание, перемещение, заточение, испытание, преследование, волшебство, борьба, победа, пощада, возвращение, спасение.
З а перестановкой этих частей речи и кроются все перипетии сюжетов сказок. Но еще важно, что образ проходит нашу инициацию, становится нам ближе, мы его вводим в нашу систему ценностей, актуализируем, через него меряем свои функции в жизни, в отношениях родителей и детей, в столкновениях детей с обществом, определяем цену своих поступков.
Будем честными перед собой! Определяя функции героев сказок мы научимся конструировать нужный сказочный образ, наделять его не только качествами, которых не хватает нам в жизни, но и тайной, - ведь образ нужно не только анализировать, но и наслаждаться им, и извлекать в нем новый потенциал влияния на поведение ребенка.
Иллюстрации удивительного художника Анны Шаниной здесь не случайны. Они показывают, насколько это прекрасно - наслаждаться художественным образом. Оказывается, что сказки живы, если к ним постоянно обращаться: читать, рассказывать, рисовать.
И тогда наши дети не будут попадать под негативное влияние грубоватых, хамовитых, вульгарных образов, навязанных в мультфильмах из-за океана.
Не поленимся назвать некоторых:
Интересно, что увлекаясь их безумной суетой со спецэффектами в кадре, дети начисто выключаются из собственной жизни, не видят, что происходит вокруг и в книгах, не играют в реальные игры, не видят себя.
Владимир Яковлевич Пропп родился 16 апреля 1895 г. в Санкт-Петербурге в дворянской семье. В начале века, когда Владимир Пропп учился в школе, его отец купил небольшое поместье в Саратовской губернии — хутор Линево с большим садом, домом, пахотной землей, прудом, хозяйственными постройками, лесом.
Несколько лет он преподавал русский и иностранные языки в гимназиях и средних школах Петрограда — Ленинграда, а с 1926 года начал преподавать немецкий язык в Политехническом институте, а вскоре стал заведующим кафедрой германской филологии во Втором педагогическом Институте иностранных языков. В эти годы он так же трудился в Институте истории искусств, Институте этнографии Академии Наук, Географическом обществе, затем в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР.
Возникновение сказок связывают с периодом распада мифов, и генетически они связаны с ними. Основные герои сказок и сюжеты возникли около тысячи лет назад в мифах разных народов, затем они перешли в сказки.
Мифы, в отличии от сказок, волновала космогония (то есть сотворение и устройство мира, отношения богов и перволюдей (титанов), смена исторических эпох). Тогда как сказочные истории с течением времени стали вбирать в себя более простые сюжеты. В сказках существует установка на увлекательность, сочетающаяся с поучительностью. В мифах же нет морализаторства по отношению к богам, так как они стоят выше простых людей.
А так как сказка нередко приписывает одинаковые действия различным персонажам, это позволяет изучать сказку по функциям действующих лиц. Именно функции действующих лиц становятся главным классифицирующим признаком. Но несмотря на многообразие героев, функций этих не так уж и много.
Русские сказки начали собирать только в XIX веке — в такую эпоху, когда они уже начали разлагаться. Сейчас новообразований нет. Но, несомненно, были эпохи чрезвычайно продуктивные и творческие. Финский исследователь Антти Аарне считает, что в Европе такой эпохой было средневековье. Но те столетия, когда сказка жила интенсивно, для науки безвозвратно потеряны.
Исследование Проппа показывает поразительную повторяемость функций. Так, и Баба-Яга, и Морозко, и медведь, и леший испытывают и награждают падчерицу. Персонажи сказки, как бы они ни были разнообразны, часто делают одно и то же. Морозко может действовать несколько иначе, чем Баба-Яга, но его функция не меняется.
Под функцией понимается поступок действующего лица, определенный с точки зрения его значимости для хода действия. Всего Пропп выделил 31 функцию, которые и формируют путь героя. Не все из перечисленных функций могут быть в одной сказке, но даже за изъятием одной или нескольких из них общая последовательность не нарушается.
Последовательность элементов допускает некоторые колебания, которые, однако, общей картины не меняют. Так что я не буду перечислять их все, а лишь укажу на несколько важнейших, в которых без труда угадывается классический приключенческий сюжет. Часть формулировок принадлежит Проппу, но так как они сильно перемешаны с моими собственными, то для простоты восприятия я не оформлял их как цитаты.
III. Запрет нарушается. В сказке появляется новое действующие лицо, которое становится антагонистом героя (вредителем). Его роль — нарушить покой счастливого семейства.
VIII. Антагонист наносит одному из членов семьи вред или ущерб. Эта функция чрезвычайно важна, так как именно она и придаёт движение сказке. Отлучка, нарушение запрета, выдача, обман подготавливают эту функцию, создают ее возможность или просто облегчают ее. Поэтому первые семь функций могут рассматриваться как подготовительная часть сказки, тогда как вредительством открывается завязка.
Далеко не все сказки начинают с вреда. Так, сказка о Емеле-дураке начинается с того, что дурак ловит щуку. Однако эти элементы, свойственные середине сказки, иногда выносятся к началу, и такой случай мы имеем здесь. Поимка и пощада животного — типичный срединный элемент.
Сказка, опуская вредительство, очень часто начинает прямо с недостачи: Ивану хочется иметь волшебную саблю или волшебного коня и пр. Как похищение, так и нехватка определяют следующий момент завязки: Иван отправляется на поиски. То же можно сказать о похищенной невесте или просто недостающей невесте.
После того как беда или недостача приходит, к герою обращаются с просьбой или приказанием, отсылают или отпускают его. Например, если похищается девушка, издается клич о помощи с последующей отсылкой героя. Герой покидает дом. И тут в сказку вступает новое лицо. От него герой получает некоторое средство (обычно волшебное), которое позволяет впоследствии ликвидировать беду.
Илья Муромец получает от странников меч богатыря Святогора, после чего получает благославление от родителей для борьбы со злодеями.
Причём функций у персонажей сказок может быть несколько: отец, отпускающий сына и дающий дубину, есть в то же время и отправитель, и даритель. Яга, похищающая мальчика, сажающая его в печь, затем обворованная мальчиком (у нее похищен волшебный платок), совмещает функции вредителя и дарителя (невольного, враждебного).
XII. Герой испытывается или подвергается нападению, чем подготавливается получение им волшебного средства или помощника.
XVI. Герой и антагонист вступают в непосредственную борьбу. Часто они бьются на открытом поле. Сюда прежде всего относится бой со змеем или с Чудо-Юдой, а также бой с неприятельским войском, с богатырем и т. д.
Антагонист появляется в ходе действия два раза. В первый раз он появляется внезапно, а затем исчезает. Во второй раз он входит в сказку как персонаж, отысканный героем. Обычно героя к нему приводят. Это распределение можно считать сказочной нормой, но есть и свои исключения.
После того как антагонист побеждается начальная беда или недостача ликвидируется. Данная функция под номером XIX образует пару с вредительством из функции VIII. Этой функцией рассказ достигает своей вершины (заколдованный расколдовывается, убитый оживляется и т.д.).
XX. Герой возвращается.
Здесь сказка может закончиться счастливым возвращением героя. Таким образом первая половина может существовать как самостоятельная сказка. Всё это называется ходом. Сказка может состоять из двух и более ходов. Но следующими функциями даётся начало новому рассказу. Новая беда создает новый ход, и таким образом иногда соединяется в целый ряд сказок. Специфических форм повторного вредительства нет, т. е. мы опять сталкиваемся с похищением, убийством и т. д.
Эти же сказки дают типичное для вторых ходов начало, а именно сбрасывание вернувшегося с победой Ивана в пропасть его братьями и пр. Для данных сказок построение по двум ходам канонично. Это одна сказка из двух ходов, основной тип всех сказок. Она очень легко делится пополам.
Вторая половина тоже представляет собой законченную сказку. Стоит заменить братьев на других антагонистов, или просто начать с поисков невесты, как мы имеем самостоятельную сказку. Таким образом, каждый ход может существовать отдельно, но только соединение в два хода дает совершенно полную сказку.
XXI. Герой подвергается преследованию: Змей догоняет Ивана, ведьма летит за мальчиком, гуси летят за девочкой.
XXII. Герой спасается от преследования. Герой бежит, во время бегства ставит преследователю препятствия. Он бросает щетку, гребенку, полотенце, которые превращаются в горы, леса, озера. Затем повторяется все сначала, т. е. опять случайная встреча с дарителем волшебного средства, оказывается услуга и т.д.
XXV. Герою предлагается трудная задача. Это один из любимейших элементов сказки. Испытаний этих великое множество: съесть известное количество быков, возов хлеба, выпить много пива, помыться в чугунной раскаленной бане или выкупаться в кипятке.
После решения задачи героя узнают, а антагонист изобличается. Следом герой получает новый облик (как вариант строит себе новый дворец).
XXX. Враг наказывается. Он расстреливается, изгоняется, привязывается к хвосту лошади, кончает самоубийством и пр.
XXXI. Герой вступает в брак и воцаряется, на чём сказка и завершается.
В пределах этих функций развивается действие решительно всех сказок как отечественных, так и очень многих сказок самых различных народов. Сказка сохраняет в своей основе следы древнейшего язычества, древних обычаев и обрядов. Все эти процессы и создают такое многообразие, в котором чрезвычайно трудно разобраться исследователям. Есть канон интернациональный, есть формы национальные: индийские, арабские, русские, немецкие и т.д. С точки зрения исторической это означает, что волшебная сказка в своих морфологических основах является мифом.
Одна и та же композиция может лежать в основе разных сюжетов. Похищает ли змей царевну или черт крестьянскую, или поповскую дочку — это с точки зрения композиции безразлично. Подобное же строение можно обнаружить и в ряде древнейших мифов.
В 1937 году его приняли на работу в ЛИФЛИ (впоследствии филологический факультет ЛГУ), и с этого времени до 1969 г. он преподавал в университете — сначала на кафедре романо-германской филологии, затем на кафедре фольклора, а позднее на кафедры русской литературы. В 1938 году он получил звание профессора, в 1939 году защитил докторскую диссертацию.
Именно поэтому большую роль играют представления о загробном мире, о путешествиях в иной мир и обратно (мальчика символически сжигали, варили, жарили, рубили на куски и вновь воскрешали), а Баба Яга в сказках выступает здесь проводником в царство мёртвых. Она похищает детей и пытается их изжарить, после чего следует бегство и спасение. Тот же Леший есть не что иное, как переименованная Яга. Это даёт максимальное число мотивов. Не менее тщательно в книге рассматриваются все основные элементы сказок вроде избушки на курьих ножках, роль леса, змееборства и многое другое.
То есть развитие мифов и сказок идет путем наслоений, замен и переосмыслений, а с другой стороны — путем новообразований. Рассказы носившие в момент появления священный и сакральный характер трансформируются в художественные, но отделить, где кончается священный рассказ и начинается сказка, — невозможно.
Но если Пропп строил своё исследование на основе марксистской методологии, то Кэмбелл опирался на идеи Фрейда и Юнга, выводя мифы не из особенностей общественного развития народов, а из особенностей человеческой психологии. Через всю книги идёт известный подход Фрейда с разбором сновидений, которые часто напоминают по структуре мифы.
Эти книги по-своему дополняют друг друга. У Кэмбелла масса красочно описанных этнографических наблюдений, а Пропп не задерживаясь на них переходит к объяснению самого феномена мифов. В этом плане Кэмпбелл зацикливается на особенностях индивидуальной психологии, а не на объективных условиях существования общества.
Действительно, миф и сказка отличаются не по форме, а по своей социальной функции. Миф – это рассказ о божествах или божественных существах, в действительность которых народ верит. Если Геракл был божеством, которому воздавался культ, то Иван, отправляющийся, подобно Гераклу, за золотыми яблоками, — герой художественного произведения.
В последние годы жизни Пропп увлекся древнерусским искусством: русской иконописью, архитектурой православных храмов. Он собрал тысячи изображений (фотографий, репродукций) икон, соборов, церквей, часовен. Он даже собирался написать работу о систематизации форм православных храмов.
Отношение к исследованиям Проппа было двойственным: на Западе его критиковали за то что он просто заимствовал некоторые приёмы структурного анализа и последовательным структуралистом не был, тогда как в СССР ему указывали на излишний формализм и увлечённость структурой сказки.
Не нужно, конечно, думать, что Пропп это последнее слово в области фольклора и этнографии, но это классические работы, которые за последние десятилетия не потеряли актуальности. Исследования Проппа не были исчерпывающими; они сделали только первые шаги в этом направлении, но именно в них была разработана методология многих дальнейших исследований.
Немного истории
Она вызвала отклик и далеко за пределами фольклористического сообщества, например, в исследованиях по информатике, которые проводились еще с конца 1970-х годов. В основном речь идет об опыте порождения сказок с использованием пропповского набора функций. Тексты, которые получаются в результате такого порождения, не самого лучшего качества и мало чему соответствуют в реальной сказочной традиции. Зачем это делается, мне понять трудно. Возможно, для работ по искусственному интеллекту это имеет какое-то значение, но фольклористике такое механическое использование модели Проппа не дает практически ничего.
Однако до подлинной оценки замысла этой великой книги оставалось ждать еще двадцать — тридцать лет: книга явно родилась прежде своего времени.
Формула Проппа
Устойчивая горизонтальная последовательность элементов повествования (функций), соединяемых по смежности, представляет его синтагматическую модель, а эквиваленты этих элементов в архаической ритуальной традиции, репрезентирующие их глубинную мифологическую семантику — парадигматический аспект той же модели. Установление эквивалентности между моделями повествовательной и обрядовой — это не столько методологическое открытие, сколько выявление соприродности, если не тождества, самих принципов построения текстов обрядового (акционального) и повествовательного (вербального).
Иными словами, сценарий обряда (посвятительного, родильного, свадебного, похоронного и др.) выстраивается по тем же законам, что и сценарий фольклорного (и не только фольклорного) нарратива. За этим, вероятно, стоят некие управляющие структуры, организующие и нарратив, и обряд, и игры, и самые разные социокультурные практики. В связи с этим можно вспомнить суждения и Карло Гинзбурга, и Джанни Родари, и многих других людей, размышлявших над этой книгой.
Вопросы
Сергей Неклюдов: Я так не думаю. Описания ритуала, причем подробные, хорошие, принадлежат допропповскому времени. И эквивалентность эта скорее и легче устанавливается по хорошо структурированным допропповским описаниям старых ритуалов, нежели по более поздним. Это первое обстоятельство.
Второе обстоятельство. Возможно, я недостаточно хорошо это высказал, но фокус заключается вот в чем. У меня такое ощущение, что эта дилогия (вынесем за скобки все преувеличения, ошибки и прочее) остается вещью, не до конца прочитанной. В этом смысле сегодня она может быть прочитана по-новому и более свежо, в том числе с учетом того, о чем писал Карло Гинзбург (в своем тонком и интересном исследовании он не случайно написал, что это великая книга, он разглядел это). Я хочу сказать, что такого прочтения Проппа пока еще нет, и с этой точки зрения трудно говорить о какой-то навязанности пропповской модели.
— А если мы говорим о неких управляющих структурах — где их искать?
Владимир Пропп - Морфология "волшебной" сказки краткое содержание
Впервые знаменитая дилогия о волшебной сказке выходят в свет как единое (по замыслу автора) произведение. Обширные комментирующие статьи, библиография, именной указатель, указатель персонажей превращает книгу в учебное и справочное пособие по сказковедению, а необычайно широкий охват гуманитарного материала, глубина его освоения и доходчивый стиль изложения давно ввели составляющие ее произведения в общемировой культурный фонд современного образованного человека.
Морфология "волшебной" сказки - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Морфология "волшебной" сказки - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Владимир Пропп
Морфология еще должна легитимироваться, как особая наука, делая своим главным предметом то, что в других трактуется при случае и мимоходом, собирая то, что там рассеяно, и устанавливая новую точку зрения, позволяющую легко и удобно рассматривать вещи природы. Явления, которыми она занимается, в высшей степени значительны; те умственные операции, при помощи которых она сопоставляет явления, сообразны с человеческой природой и приятны ей, так что даже неудавшийся опыт все-таки соединит в себе пользу и красоту.
Слово морфология, означает учение о формах. В ботанике под морфологией понимается учение о составных частях растения, об их отношении друг к другу и к целому, иными словами, учение о строении растения.
О возможности понятия и термина морфология сказки никто не думал. Между тем в области народной, фольклорной сказки рассмотрение форм и установление закономерностей строя возможно с такой же точностью, с какой возможна морфология органических образований.
Если этого нельзя утверждать о сказке в целом, во всем ее объеме, то во всяком случае это можно утверждать о так называемых волшебных сказках, о сказках "в собственном смысле слова". Им только и посвящена настоящая работа.
Предлагаемый опыт — результат довольно кропотливой работы. Подобные сопоставления требуют от исследователя некоторого терпения. Но мы постарались найти такую форму изложения, которая не слишком искушала бы терпение читателя, упрощая и сокращая, где только можно.
Работа пережила три фазиса. Первоначально это было широкое исследование с большим количеством таблиц, схем, анализов. Опубликовать такую работу оказалось невозможным уже ввиду ее большого объема. Было предпринято сокращение, рассчитанное на минимум объема при максимуме содержания. Но такое сокращенное, сжатое изложение оказалось бы не по плечу рядовому читателю: оно походило на грамматику или на учебник гармонии. Форму изложения пришлось изменить. Правда, есть вещи, которые изложить популярно невозможно. Есть они и в этой работе. Но все же думается, что в настоящей форме работа доступна каждому любителю сказки, если только он сам захочет последовать за нами в лабиринт сказочного многообразия, которое в итоге предстанет перед ним как чудесное единообразие.
В интересах более краткого и живого изложения пришлось поступится многим, чем дорожил бы специалист. В первоначальном виде работа охватывала, кроме тех частей, которые даны ниже, также исследование богатой области атрибутов действующих лиц (т. е. персонажей как таковых); она подробно касалась вопросов метаморфозы, т. е. трансформации сказки; были включены большие сравнительные таблицы (остались только заголовки их в приложении), всей работе предшествовал более строгий методологический очерк. Предполагалось дать исследование не только морфологической, но и совершенно особой логической структуры сказки, что подготовляло историческое изучение сказки. Самое изложение было более детальным. Элементы, которые здесь только выделены как таковые, подвергались подробному рассмотрению и сопоставлению. Но выделение элементов составляет ось всей работы и предопределяет выводы. Опытный читатель сам сумеет дорисовать наброски.
I. К истории вопроса
История науки принимает всегда очень важный вид на той точке, где мы находимся; мы ценим, правда, своих предшественников и до известной степени благодарим их за услугу, которую они нам оказали. Но никто не любит рассматривать их, как мучеников, которых неудержимое влечение заводило в опасные, иногда почти безысходные положения; и, однако, у предков, заложивших фундамент нашему существованию, часто больше серьезности, чем среди изживающих это наследие потомков.
В первой трети нашего века научная литература о сказке была не слишком богата. Помимо того, что трудов издавалось мало, библиографические сводки показывали следующую картину: больше всего издавалось текстов, довольно много было работ по частным вопросам и сравнительно мало трудов общего характера. Если же они и были, то в большинстве случаев имели не строго исследовательский, а философско-дилетантский характер.
Они напоминали труды эрудированных натурфилософов прошлого века, тогда как мы нуждались в точных наблюдениях, анализах и выводах. Вот как характеризовал это положение проф. М. Сперанский: "Не останавливаясь на полученных выводах, научное народоведение продолжает разыскания, считая собранный материал все еще недостаточным для общего построения. Таким образом, наука опять обращается к собиранию материала и к обработке этого материала в интересах будущих поколений, а каковы будут эти обобщения, и когда мы их будем в состоянии сделать — неизвестно" (Сперанский 400).
В чем же причина этого бессилия, этого тупика, в который в 20-е годы уткнулась наука о сказке?
Сперанский винит в этом недостаточность материала. Но с тех пор, как писались приведенные строки, прошло много лет. За это время окончен капитальный труд И. Вольте и Г. Поливки, озаглавленный "Примечания к сказкам братьев Гримм" (Bolte, Polivka). Здесь под каждую сказку этого сборника подведены варианты со всего мира. Последний том заканчивается библиографией, где приведены источники, т. е. все известные авторам сборники сказок и другие материалы, содержащие сказки. Перечень этот охватывает около 1200 названий. Правда, среди материалов есть и случайные, мелкие материалы, но есть и крупнейшие сборники, как "Тысяча и одна ночь" ночь или Афанасьевский сборник с его 400 текстами. Но это еще не все. Огромное количество сказочного материала еще не издано, частью даже не описано. Оно хранится в архивах различных учреждений и у частных лиц. Специалисту некоторые из этих собраний доступны. Благодаря этому материал Больте и Поливки в отдельных случаях может быть увеличен. Но если это так, то какое же количество сказок имеется в нашем распоряжении вообще? И далее: много ли таких исследователей, которые охватили хотя бы только один печатный материал?
Говорить при таких условиях, что "собранного материала все еще недостаточно", совершенно не приходится.
Итак, дело не в количестве материала. Дело в ином: в методах изучения.
В то время, как физико-математические науки обладают стройной классификацией, единой терминологией, принятой специальными съездами, методикой, совершенствовавшейся преемственностью от учителей к ученикам, у нас всего этого нет. Пестрота и красочное многообразие сказочного материала приводят к тому, что четкость, точность в постановке и решении вопросов достигается лишь с большой трудностью. Настоящий очерк не преследует цели дать связное изложение истории изучения сказки. В короткой вводной главе это невозможно, да в этом и нет большой необходимости, так как эта история уже неоднократно излагалась. Мы постараемся лишь критически осветить попытки разрешения нескольких основных проблем сказочного изучения и попутно ввести читателя в круг этих проблем.
Читайте также: