Материалистический монизм критика кратко

Обновлено: 04.07.2024

Исходным посылом материалистического понимания развития общества и человека для марксизма служит тезис:

Таким образом, в марксистской, а затем и в отечественной философии, социологии и психологии, а также в ряде западных психологических концепций укоренилось ошибочное мнение, в соответствии с которым удовлетворение низших потребностей ведет к возникновению высших и, следовательно, удовлетворение низших потребностей во многом определяет конфигурацию потребностей высших. Эта одна из самых серьезных ошибок философии человека, в результате которой был нарисован ошибочный портрет человека, что повлекло к построению неправильной модели развития общества. Как следствие, все это привело к абсолютно ошибочному прогнозу развития человека и общества. Ведь предполагалось, что в обществе массового потребления должен быть расцвет духовной культуры.

Поскольку это очень важный вопрос, на его анализе мы остановимся подробно. Что же в действительности определяет умонастроения людей, их образ жизни? Каковы внутренние силы личности, заставляющие ее жить и действовать? Почему строят дома, прокладывают дороги, формируют государство, поступают в вузы, покупают вещи? И, наконец, почему люди действуют определенным способом: строят определенные жилища, поступают в определенные вузы и покупают определенные вещи?

Что же такое потребности? Потребность — состояние индивида, создаваемое испытываемой им нуждой в объектах, необходимых для его существования и развития, и выступающее источником его активности.

Потребности различаются на два больших класса: витальные и сверхвитальные

Итак, витальные потребности занимают важное место в жизни человека: если человек не ест и не пьет, он не сможет заниматься искусством, политикой, он просто умрет. С этим никто не спорит. Это очевидно. Но из важности витальных потребностей не следует то, что витальные потребности обуславливают всю жизнедеятельность человека.

Действительно, потребности в еде и питье важны, но все же не первичны. Прежде чем пить и есть, человек должен дышать. Без воздуха он может прожить от силы несколько минут. Получается, для человека первична потребность в кислороде? Нет! Несмотря на важность кислорода для жизнедеятельности человека, нельзя заключить, что потребность в нем определяет все в жизни человека. Человек дышит, даже не задумываясь над этим. Аналогично этому человек, имея еду и питье, не будет задумываться над процессом их поиска, т. е. потребность в еде и питье ничего не будет определять в его умонастроениях.

Когда мы критикуем марксистов за их подход в вопросе обоснования первичности материальных потребностей, мы не говорим о том, что они неправы в том, что материальные потребности есть основа потребностной сферы значительного числа людей. Мы не против тезиса о первичности материальных потребностей, мы против метода доказательства, что раз человек пьет и ест, значит материальное в нем основное. Из такого доказательства логично следует, что материальные потребности преобладают у всех, так как все едят и пьют. А это далеко не так. И это принципиальный аспект, потому что те немногие, у кого духовные потребности преобладают над материальными, часто определяют ход развития общества.

Материальные потребности являются основными в жизни значительного числа людей не потому, что они пьют и едят, а потому, что таково содержание души этих людей, таковы их основные ценностные ориентации. И тезис о том, что, прежде чем заниматься искусством и политикой, надо пить и есть, для них не действует. Для них действует другой тезис. Перед тем как много есть и пить, надо мало есть и пить, а когда ешь и пьешь много, можно позволять себе различные деликатесы и т. д.

Как и 100, и 200, и 1000 лет назад процент людей, интересующихся, например, делами государственными, был ничтожно мал, так этот показатель и остался неизменен. Существует две независимые друг от друга магистральные линии поведения. Одни думают о своем государстве и когда они голодны, и когда сыты, а другие не будут думать о нем никогда, независимо от того, есть еда или ее нет. Скорее наоборот, о государстве они будут думать не тогда, когда еда и питье есть, а когда их нет.

Поэтому прежде чем заниматься политикой, наукой и искусством, человек должен не только есть и пить, но и обладать определенными качествами души, а если их нет, то никакие еда и питье ничего в этом человеке не изменят. Многие великие композиторы, писатели, полководцы умерли в нищете. Духовность не вырастает из материальности, как не вырастает альтруизм из эгоизма.

Люди разные по своему аксиотипу, потому что они рождаются разными. Особенности темперамента, специфика интеллектуальной деятельности, а также конфигурация осевых ценностных ориентаций передается в генотипе. Конечно, генотип не однозначно определяет конституционные особенности человека, но в тоже время нельзя нес сказать о решающей роли генотипа в формировании человека. По мере расшифровки генома человека мы постоянно узнаем все о новых и новых генах отвечающих за ту ил и иную черту поведения человека: ген альтруизма, авантюрный ген, ген агрессии и т.д.

В 2007 году исследователи из Стокгольмской школы экономики и Массачусетского технологического института ( MIT) совместно с коллегами из шведского Каролинского института провели сравнительное исследование с целью выяснить насколько стремление с справедливости генетически обусловлено.

Статистический анализ результатов экспериментов показывает, что роль общего воспитания и совместного проживания очень скромна и специфика экономически обусловленных моделей поведения в обществе, а значит, и самих экономических стратегий, во многом объясняется генетическими особенностями людей.

Как отметил в интервью Scientific American независимый эксперт Эрнст Фер, профессор экономики из Университета Цюриха, это исследование впервые демонстрирует наследуемость оценки столь сложного понятия, как справедливость. Как надеется Фер, такие результаты должны ускорить ход работ по вычленению соответствующих генов

Вот так! Такое базовое чувство человеческой нравственности – наследственно. А как мы покажем в следующей книге справедливость базовая ценность человечности.

По сути, с каждым таким открытием мы узнаем, что каждое качество человека дано ему от рождения

Конечно, воспитание играет определенную роль, но часто под хорошим воспитанием понимается раскрытие потенций заложенных в человека на генетическом уровне. Воспитать того, чего нет, дело неблагодарное. Например, воспитать холерика из человека имеющего темперамент сангвиника довольно сложно.

Гены это зерно. Чтобы вырос цветок его надо поливать, удобрять. Эта забота аналогична воспитанию. Но как бы мы не заботились о ростке дуба, из него не вырастит сосна. Точно также воспитательные меры имеют свои рамки, за которые выйти очень сложно. Лишним подтверждением этого является то, что существуют тысячи методик воспитания гениев, миллионами издаются красочные пособия, но миллионы пособий существуют, а минимальное количество гениев остается неизменным.

Особо подчеркнем, что решающие влияние не генотипа, а среды особо значимо в процессе регресса человека. Регресс ведет к упрощению и поэтому он всегда более простой путь. Регресс может наступить очень быстро, прогресс требует времени. Например, после перенесенной болезни человек может стать слабоумным, но никогда после перенесенной болезни он не повысить свой интеллектуальной уровень.

Исходя из ошибочного постулата о первичности материальных потребностей, марксисты строят в целом ошибочную однобокую материалистическую социологию. Материалистический монизм марксизма пронизывает все основные проблемы бытия человека, природы, общества. В марксизме все развивается благодаря материальным факторам. В развитии общества решающую роль играет материальное производство. Семья возникла потому, что появилась частная собственность, и отец семейства хотел передавать материальные ценности по наследству. Государство и нации возникли потому, что богатые захватили власть над бедными и построили аппарат принуждения. По предположению марксистов, при коммунизме должны отмереть государства, нации, семья в традиционном смысле слова. Конечно, это абсурдные мечтания, но эти абсурдные мечтания часто становились руководством к действию.

Критический пересмотр доктрины исторического материализма представляется мне теперь особенно важным и своевременным, так как именно с этой доктриной неразрывно связана большая часть споров и разногласий, как теоретических, так и практических, выдвинутых марксизмом на поверхность умственной и общественной жизни. Теория исторического материализма, очень интересная и значительная по своей роли в истории общественных идей, поддерживает целый ряд ложных социологических и историко-философских предпосылок и прямо даже суеверий, которые стоят на дороге развития социальной и философской мысли и препятствуют разъяснению самых насущных вопросов, мешают сговориться и сойтись на какой-нибудь общей задаче, одинаково близкой и священной для каждой из спорящих сторон.

целом. Характерно, что о монизме много говорят только в применении к неразвитым наукам, не отделившим еще своей задачи от задач метафизики. О монистической астрономии и монистической физике ничего не слышно, сравнительно мало говорят о монистической биологии, уже больше о монистической психологии и до чрезвычайности много о монистической социологии, тут вопрос о монизме сделался чуть не основным вопросом социологической науки и в его торжестве многие видят залог будущего этой злополучной науки.

И действительно вопрос о монизме является самым жгучим вопросом для современной социологии, но только в одном смысле: социология сделается научной лишь тогда, когда социологи поймут, что в науке не может быть монизма, что задача социологии открывать законы своеобразных социологических явлений, а отнюдь не объяснять исторический процесс из одного принципа, одного начала. Словом социологи должны сделаться настолько философами, чтобы понять все различие между научной социологией и философией истории, различие между позитивной наукой и метафизической философией. Первый признак отсутствия философского духа у социологов — это их упорное желание давать научно социологические ответы на чисто философские, метафизические вопросы. На этом недоразумении основана мечта о монистической соци- > ологии. И в самом деле, что может из себя представить монизм в социологии?

Монизм стремится объяснить все, весь мир у одного начала, одного принципа, все самые разнообразные качества он выводит из какого-нибудь одного изначального качества, он не может успокоиться ни на каком множестве, он последовательно идет к единому и стирает по дороге все индивидуальное, все многообразие опыта. Монистическое стремление к единству в познании есть глубочайшая, неискоренимая потребность человеческого разума, все величайшие философы были в известном смысле монистами. Но каким образом возможно социологическое удовлетворение этой монистической потребности? Социология, подобно всякой науке, начинается с выделения социологических явлений, явлений общественности, из всей природы, из всего

Но может быть еще непоследовательное применение материалистического монизма к социальному процессу, таковы все попытки найти единую, изначальную социальную материю внутри социального процесса. Такой социальной материей признается экономика, производительные силы. Именно в этой форме проявляется монизм у большей части экономических материалистов. Но перенесение монизма в специальную науку, в частную сферу эмпирических явлений — это очевидный гносеологический абсурд, это ни то, ни се, ни наука, ни философия. Наука не доходит до единого и изначального в той группе явлений, с которой она имеет дело, она не задается конечными вопросами и не дает того понимания и объяснения, которое может дать только философия, философия же идет гораздо дальше и ищет единого и изначального не в такой частной области, как общественность, а в сущности мира, раскрывающейся во всей действительности вообще и в социальном процессе в частности.

Монизм отвечает метафизической жажде человеческого духа, которая и удовлетворена может быть только на почве метафизики. Монистическая тенденция нашего познания по отношению к историческому процессу удовлетворяется только философией истории, которая, есть часть метафизики, а не научной социологии. И тут громко заявляет свои права идеализм. Если Маркс много дал социологии, то для философии истории гораздо больше может дать Гегель. Только на почве метафизического идеализма можно преодолеть эмпирическое многообразие, можно понять его как видимое проявление единой духовной реальности [304]. Но социология должна быть позитивна и реа-

Таким образом возникает очень интересная и важная философская проблема, которая требует того или иного метафизического разрешения. Но ни одна наука со своими специальными задачами не доходит до решения этой философской проблемы, она должна сознать свои границы, которых эволюционисты слишком часто переступают. В задачу биологии так же мало входит вопрос о сущности жизни, о ее изначальном рождении от чего-либо, как в задачу физики и химии не входит вопрос о происхождении материи и энергии и о природе мира. В задачу социологии, которая нас сейчас особенно интересует, не входит вопрос о конечном происхождении общества и его отношении к мировому целому. Объединить различные ряды явлений, исследуемые социальными науками, и понять их, как единое целое, это задача метафизики, а не науки. Социология также предполагает психическое взаимодействие людей, направленное на совместное поддержание жизни и развитие культуры, как и все изначальные качества человеческого духа, познающий ум с его априорными формами и его стремлением к истине, нравственную волю с ее стремлением к добру и правде, чувство с его потребностью в красоте, религиозное сознание, объединяющее все душевные функции в одном стремлении к Божеству, и т. д. При поверхностном эмпирическом взгляде бросается, напр., в глаза, что сначала было невежество, а потом наступило просвещение, что этому способствовал ряд социальных факторов. Но просвещение сделалось возможно только потому, что для этого были внутренние задатки в человеческом духе, была потребность в знании и свете, оно не могло развиваться из невежества внешним механическим путем. Социология не имеет никакого права считать продуктом социального развития высшие функции человеческой души и соответствующие им высшие блага духовной культуры, это вне ее компетенции. Количественный эволюционизм в социологии так же недопустим и нелеп, как и во всех сферах знания, это переживание метафизического материализма.

Что такое материалистический эволюционизм в социологии? Это попытка вывести все качества человеческого общества и человеческой культуры, такие ее ценные блага, как познание и нравственность, религию и право и т. д., из бескачественной социальной материи — экономики. Все оказывается продуктом социального развития, и нет никакого субъекта развития, кроме того или другого количества социальной материи. Понятие причинности применяется к отношению между экономикой и другими сторонами социального развития в самом произвольном смысле этого слова. Механическое понимание причинности совершенно неприменимо к социологии, это уже достаточно часто выясня- 0 лось. Все качественно самостоятельные ряды мировой и социальной жизни можно было бы свести к единству только в метафизическом понятии мировой субстанции, которое для науки не имеет значения. Материалистический монизм и эволюционизм в социологии оказывается недостаточно позитивен и эмпиричен. Присмотримся внимательнее, какие выводы можно сделать по отношению к историческому материализму и к его центральной идее — экономическому объяснению идеологии — из нашего понимания эволюции вообще.

ношение социологии к этому факту? Прежде всего социология должна брать нравственность, как априорную предпосылку, как изначальное качество, невыводимое ни из какого другого качества, в ряде нравственного развития она не может допустить перерыва, до которого не было бы нравственности, как особенного качества человеческого духа, она должна мыслить этот ряд до бесконечности, теряющимся в недрах мировой жизни. Этот ряд нравственного развития исходит из идеальной стороны человеческой природы, которая изначальна и невыводима ни из чего внешнего и чуждого ей, в этом ряду развитие всякого нравственного качества, порождается нравственным же качеством, есть результат его нарастания изнутри. Для метафизики причинность есть внутренняя творческая работа духа, но социологическая наука призвана открыть только ту функциональную зависимость, которая существует между развитием нравственности и развитием всего общества.

Словом, имманентное нравственное развитие, исходящее из идеальной природы человека, подвергается социальному трению, социальная материя оказывается благоприятным или неблагоприятным условием для раскрытия нравственного момента в жизни человечества, для воплощения в высшей человеческой культуре. Что касается вопроса о конечном источнике нравственности и ее сущности, то это уже не дело социологии, это вопрос философской этики. Но исторический материализм поступает совершенно иначе, он переносит плохую материалистическую метафизику в науку и переступающей свои границы наукой заменяет метафизику. Последовательный экономический материализм отрицает качественную самостоятельность нравственности, он стремится вывести ее из чего-то внешнего, из социальной материи, которая чудесным образом порождает все качества: ей только стоит увеличить свое количество, комбинировать его так или иначе, и получается и право, и нравственность, и познание, и религия, и художественное творчество, и все что угодно.

Я решительно отвергаю всякий монизм и ходячий механический эволюционизм в применении к социологии, но в философии истории, в метафизическом понимании исторического процесса являюсь сторонником спиритуалистического монизма и идеалистической теории развития. Вл. Соловьев гораздо больше дает для философии истории и метафизической теории прогресса, чем все экономические материалисты вместе взятые [306] . Возможно только идеалистическое понимание истории, только оно удовлетворяет монистической тенденции нашего познания и нашей потребности в теории прогресса, которая осмыслила бы нашу жизнь и нашу борьбу за лучшее будущее. Ряд почти банальных истин исторического материализма, в основании которых лежит подмеченный факт грубого жизненного материализма человеческой массы, пропитанной мелкими повседневными интересами, нельзя отрицать, их нужно осветить философской работой разума. И тогда относительная истинность марксистского истолкования конкретной истории и марксистской социологии может ужиться с абсолютною истинностью идеалистической философии истории, идеалистической этики и метафизики. Необходим синтез реалистической социологии Маркса и идеалистической философии истории Фихте и Гегеля. Таким образом решится поставленная, но не решенная Кантом проблема отношения между идеальными нормами, присущими человеческому духу, и объективным течением исторического процесса, в котором социальная материя является такой давящей количественной силой. После Маркса мы уже не можем быть экономическими реакционерами и утопистами, мы прошли хорошую школу социологического реализма и впитали в себя некоторые неумирающие по своему значению истины. Мы преклоняемся также в труде Маркса, беспощадного материалиста и реалиста, перед его идеалистической жаждой справедливости на земле, этим отблеском вечной правды. Поэтому, несмотря на нашу решительную критику и резкое отрицание некоторых положений марксизма, мы отдаем дань уважения и удивления одному из величайших людей всех времен. А теперь переходим к социологической теории борьбы групп и классов, этому важнейшему выводу материалистического монизма и эволюционизма в социологии.

Марксистская теория классовой борьбы имеет огромное историческое значение. Это, прежде всего, историческая теория, понятие класса она заимствует из конкретной исторической эпохи, эпохи капиталистической, она является отражением самого заметного и крупного факта в социальной жизни XIX века, факта резких классовых антагонизмов и классовой борьбы, которого не замечают только ослепленные предрассудками и предвзятыми идеями. Но в том виде в каком теория классовой борьбы проповедуется марксизмом, она еще не может претендовать на социологическое значение; чтобы получить социологическую теорию, нужно прийти к положениям, имеющим абстрактное, независимое от конкретного исторического времени и пространства значение; на марксистской теории слишком сильна печать современной эпохи с ее живой борьбой, в этом ее сила с одной стороны, но с другой — в этом ее социологическая слабость. Но историческую теорию борьбы классов можно превратить в социологическую теорию борьбы групп.

Под влиянием известного исторического момента и боевых жизненных соображений марксизм преувеличил групповой антагонизм, противоположность классов, он вырыл между группами непроходимую пропасть. Совокупность всех общественных групп в своем взаимодействии образует данное общество, которое имеет свои общекультурные надгрупповые интересы. Общественное развитие знаменует собою сближение между общественными группами, ослабление пропасти, усиление общественной целесообразности. Падение рабства сделалось возможно только тогда, когда уменьшилась та пропасть между группой рабов и группой господ, которая препятствовала рабу сознать себя тоже человеком. Настоящая борьба между рабочими и капиталистами возможна только тогда, когда стушевывается непроходимая пропасть между групповым человеком из рабочих и групповым человеком из буржуазии, когда рабочий имеет возможность сознать, что у него такие же права, как у капиталиста. Мы можем установить следующее парадоксальное по форме положение: сама классовая борьба, рост ее силы и сознательности возможны только благодаря ослаблению классовых антагонизмов, благодаря сближению между различными общественными группами. Личность рабочего развивается только постольку, поскольку группа, к которой он принадлежит, перекрещивается с другими группами, сближается с ними, поскольку ослабляется его групповая ограниченность и он получает впечатления не только от своей узкой группы, а от всей совокупности общественных отношений, от самых разнообразных проявлений культуры. То же можно сказать про личность группового человека третьего сословия, она развивалась в прошлом, поскольку стиралось ее резкое отличие от аристократии, а в настоящее время она еще может развиться только постольку, поскольку будет стираться ее отличие от представителей рабочего класса. Личность не может развиваться, пока ее единственным и определяющим жизненным впечатлением является отношение ее экономической группы к другой экономической группе, с которой она непосредственно связана. Только широкий круг общественной и культурной жизни может дать материал для развития личности. Если рабочий будет знать только фабрику и капиталистов, с которыми он ведет повседневную борьбу, он еще не может быть развитым человеком, залог его развития в том, чтобы он вращался в как можно более разнообразных общественных кругах, ему необходимы впечатления от разнообразных культурных начинаниях, нужны союзы, преследующие чисто идеалистические дели. Личность социологически питается не непосредственно социальной материей, а общественными отношениями людей, перекрещиванием и взаимодействием всех общественных групп и различных культурных слоев, хотя личность прикреплена к своей социальной группе, как к основному впечатлению жизни, и на ней, прежде всего, лежит печать групповой ограниченности, как первоначальное общественное наслоение. Постоянное сближение и перекрещивание различных общественных групп в направлении преобладания групп демократических ослабляет групповую ограниченность и ведет к постепенному выделению общечеловека из- под толстых пластов, покрывавших его идеальную природу. В этом залог развития личности и демократизации общества.

Идея классовой идеологии, классовой точки зрения на жизнь с ее борьбой, на исторический процесс и даже на весь мир — это пункт, в котором марксизм перестает быть наукой или философией и становится религией. То негодобание и раздражение, которое вызывает у экономических материалистов всякая попытка отнестись критически к классовой точке зрения, доказывает, что тут мы имеем дело со святыней, вызывающей религиозное к себе отношение. Я это не в насмешку говорю, для меня это яркий показатель того, что религиозная потребность неискоренима из человеческой души, и что, если она не удовлетворяется нормально религией, то — удовлетворяется чем-ни- будь иным, принимающим религиозную форму, тогда наука и социальная борьба становятся религией. Но религия классовая есть переходное состояние и суррогат, она должна перейти в истинную общечеловеческую религию.

Что существует связь и соотношение между экономикой данного общества и его государственно-правовым строем, это факт отмечаемый даже не экономическими материалистами. Все заставляет думать, что экономический момент является предпосылкой для момента правового и политического. Всякая политическая программа, по-видимому, есть реакция на экономическую действительность и она неизбежно считается с реальным перераспределением сил, с социальной группировкой. Исторический материализм видит в политической идеологии не просто отражение экономической действительности, он считает ее детищем того или другого социального класса, он признает только классовую политическую идеологию и только классовую политику. В основании этого утверждения лежит та доля истины, что на политической идеологии несравненно больше, чем на всякой другой, лежит печать групповой ограниченности, она на каждом шагу искажается своекорыстными интересами групп, которые с трудом способны возвыситься над узкими горизонтами своей обыденной жизни с ее мелкими интересами. Теоретические промахи исторического материализма находят себе объяснение и оправдание в крупном, можно сказать основном факте социальной истории XIX века, в факте безобразного искажения политических идеалов ограниченностью и своекорыстием господствующей в настоящее время буржуазной группы, искажения, доходящего до полного затмения человеческого облика. Бесстыдное оправдание угнетения человека человеком, небывалое еще по своему цинизму увлечение исключительно материальными интересами, грубый политический материализм, подавляющий идеальные запросы человека, все это естественно должно было привести к тому, что угнетенные и жаждущие справедливости потеряли веру в человеческую природу, они не видели возможности открыть в бесстыдном буржуа человека, так как человек, в котором живет нравственный закон, не может сосать человеческую кровь и ставить материю выше духа. И протестантские силы общества XIX века неизбежно облеклись в классовую одежду, хотя под ней и скрывался идеальный порыв к правде и справедливости, жажда восстановления человеческого облика, преодоления классового человека во имя общечеловека.

В данной статье я попытаюсь осветить два фундаментально различающихся философских подхода: это монизм и плюрализм. Философский плюрализм включает в себя понимание неограниченного множества существующих и возможных учений и тенденций, т.е. у него нет идейных ограничений, которые были бы обусловлены идеологическими, методологическими, политическими и прочими причинами. Философский монизм наоборот включает в себя ограниченное число учений, подходов и тенденций, а ограничение обуславливается теми или иными причинами. Любая религия, отдельно взятое философское учение или даже сама наука – монистичны, что обусловлено рядом убеждений. Есть радикально монистические системы, которые не допускают любыx отхождений от своей догмы. Впрочем, внутри любой религии и даже науки есть персонажи, которые придерживаются радикального дословного монизма. Но есть и умеренные монисты, которые допускают некоторую вариабельность подходов внутри своей системы. В итоге наука, христианство, буддизм и даже ислам – скорее системы умеренного монизма, подразумевающие некоторые изменения в рамкаx одной тенденции.

Нередко осуществляются попытки представить умеренную монистическую идеологию в качестве плюралистической, но это, в сущности, неверно, потому что умеренно монистических учений достаточно много и все они обладают некоторой степенью вариабельности, особенно в тех сферах, которые не соприкасаются с центральными догмами, без которых то или иное учение перестает быть самим собой. Например, атеистическое христианство невозможно, как и невозможно христианство без Иисуса. Иисус – определяющая догма христианства. Такими же догмами в науке являются эмпирические и математические методы. Проблема в том, что в последние века среди умеренно монистических учений стало модно обвинять друг друга в радикализме и фанатизме, игнорируя факты чужих изменений и, нередко, пренебрегая наличием догм в сердцевине собственного учения. Для недопущения подобных двойных стандартов необходимо различать подлинно монистические и подлинно плюралистические учения. Последних, к сожалению, в истории философии нет.

Польза монистических учений

Монистические учения претендуют на общую или частную истину. Дело в том, что в рамках монистических учений формируются системы положений и методов, которые позволяют рассматривать те или иные явления с разных сторон. Познанием со всей наивностью и откровенностью может заниматься только человек, придерживающийся монистической позиции. Да, он будет использовать сомнительные методы, ибо все методы сомнительны; будет создавать культурные парадигмы; будет формировать свое сознание и сознание окружающих на том или ином базисе. В общем, на догмах строятся культуры, а не на сомнениях. И познание основывается на догмах. Притом в число этих догм можно включить также и методы познания.

Зачем нужна плюралистическая философия?

Дело в том, что человечество за довольно короткий промежуток времени своего существования создало огромное количество монистических философских систем. Их количество колоссально, но еще больше пугает то, что, судя по всему, лимит создания монистических систем не исчерпан и, думается, исчерпан быть не может. Столкнувшись с таким обилием оппонентов, каждое отдельное учение вынуждено, с одной стороны, изучать врага, а, с другой, нападать на него и защищаться. Всем монистическим учениям свойственно искажать информацию о своих оппонентах или представлять её в невыгодном свете.

Монистические учения с большим трудом справляются со взаимным пониманием. Именно это формирует необходимость создания философии о философии, религии, науке и прочих интеллектуальных явлений. Притом, эта философия не должна быть частью монистических учений, а также должна быть нейтральна по отношению ко всем существовавшим и возможным учениям. Претендующие на нейтральность ученые не таковы, потому что они разбрасываются оскорблениями в догматичности, фанатичности, мифологичности – и они явно подразумевают негативный оттенок, пытаясь выделить на фоне других учений науку, которая, на самом деле, сама в корне традиционна и догматична. Только очень сильно ослепленный человек может отрицать, что в науке есть традиции и постулаты, которые принимаются просто на веру. Только глубоко обманутый человек может думать, что научные открытия совершаются скептиками, которые по определению не могут ничего открывать, потому что у них нет критерия, метода и даже веры в значимость открытий. Но не будем о науке.

Какой же должна быть философия о философии? Прежде всего, плюралистичной, потому что ей тем или иным образом нужно включить в себя необъятное множество противоречащих друг другу учений. Но как добиться плюралистичности? Каков её фундамент? Буддизм? Он зациклен на духовных практиках и на определенной цели, что крайне монистично. Наука? Наука оперирует эмпирическими и математическими методами, что также не повсеместно, узко и монистично в масштабе философии в целом. Агностицизм? Агностицизм содержит в себе веру в непознаваемость мира, а потому критикует все системы, которые допускают эту познаваемость.

Получается, что самая чистая форма плюрализма должна совмещать в себе сомнение и понимание. Только в таком случае можно создать философию, которая потенциально сможет охватить все другие философские учения.

Догматизм

Опора на авторитетные тексты

Монисты часто отсылают своих оппонентов к прочтению их авторитетных работ. В случае с наукой, например, это требование практически невозможное, потому что по каждому вопросу даже многие специалисты не в силах охватить все источники. Впрочем, кто сможет прочесть все труды Маркса, Энгельса и их признанных учеников и последователей, не являясь при этом марксистом?

Мы живем в мире, где существует множество мировоззренческих альтернатив. И литературы огромное множество. А потому в достаточной мере прочитать её всю невозможно.

Монизмы против друг друга

Многие не понимают, что любая искренняя критика – является следствием догматизма, так как строится на тех или иных убеждениях. Искренняя критика без убеждений невозможна. Единственное направление мысли, вся критика которого не является искренней, - это абсолютный скептицизм, который был рекомендован мной в качестве основания плюрализма.

Все монистические системы выступают против друг друга. Они оппоненты. Каждое из них заинтересовано в мировом лидерстве. Отсюда и рождается бесконечная критика. Критика является главным стимулом ознакомления учений друг с другом, что отдаляет их от понимания.

Самодостаточность монизмов

Дело в том, что всякая монистическая система сама в себе самодостаточна. Она предлагает тот или иной способ отношения к миру, в котором могут присутствовать различные элементы. Монистические системы определяют методы, этику, политику, предпочтительную финансовую систему. В общем, в каждой такой системе – целый мир со своими законами и желательным поведением. Проблема заключается в том, что существует некая условная реальность, в которой эти миры вынуждены сосуществовать. Каждый мир хочет возобладать в реальности, но всякий раз все заканчивается провалом. Дело в том, что внутри себя этим мирам свойственно образовывать подмиры, которые расшатывают целостную систему. Даже если та или иная система добивалась господства на определенной территории, то в итоге происходило сильнейшее расслоение, которое давало возможность еретикам обосновывать свои идеи. Реальность заключает в себе некие плюралистические механизмы, которые необходимо осознавать и изучать как-то иначе, нежели обвинениями в инакомыслии, лжеучености и мракобесии. Что-то подобное может сделать только плюрализм. Именно поэтому необходимо склонять философию в целом к плюрализму.

Философия в монизме

Каждая монистическая система с удовольствием описывает философию через себя. Для науки философия – это наука, для христианства – служанка богословия, для всякого философского учения – она нечто свое. Притом философия нередко понимается либо как путь к заветному итоговому учению, которое и является монистичным, либо частью монистичной системы в рамках якобы одной традиции. Монизмы имеют разные определения философии, потому что с определения философии начинается оправдание любого монизма как философского учения. И определений философии огромное множество. Более того, вся философия в целом воспринимается монизмами крайне отрывочно. Нередко рационалисты вовсе игнорируют иррационализм, а иррационалисты совершенно недооценивают рационализм. Монистам свойственно ограничивать философию.

Плюралист же не понимает, что такое философия. Для плюралиста очевидно, что философия включает в себя такое большое количество подходов и образов жизни, что описать её одним определением становится крайне трудно. Философия сама по себе – это некая предельная абстракция, которую сложно осознать и еще сложнее понять, а именно поэтому её определения разнятся. Плюралист же может сказать, что философия – это продуктивное мышление во всем его многообразии. Впрочем, это не многое проясняет, но так и должно быть в случае с философией.

Плюрализм и многоличность

Плюрализм также формирует привычку не зацикливаться на своей личности и своем личном опыте, на своем познавательном опыте, на опыте своего прочтения книг. Монисты чаще всего зависят от всего этого. На мониста влияют условия его жизни, окружающая среда, порядок прочитанных им книг и многое-многое другое. Плюралист очищен. Он уравнивает все в себе. Это такой подход, в котором нет диспропорции между мифом и наукой, между знанием и верой, между ложью и правдой. Плюралисты не только не ограничиваются личным, но и могут взращивать в себе новые личности. Строение личностей для них – дело обычное, так как все убеждения в их мировоззрении могут быть заменены.

Парадокс: плюрализм – один, монизмов – много

Монизмов много – это очевидно, но многим не покажется очевидным тот факт, что плюрализм может быть только один. Дело в том, что у каждого настоящего философского плюрализма должна быть: гибкая герменевтическая методология, абсолютный скептицизм в основании, и он должен включать все существующие и возможные учения хотя бы потенциально. В общем, основные параметры для всех плюралистических систем одни, и они не могут быть другими, так как другие параметры сформировали бы ограничения и предрассудки. Ограничения и предрассудки не должны быть свойственны плюрализму. Именно поэтому плюрализм один и альтернатив не имеет. Его методы не ограничены, он включает в себя бесконечное множество учений, он основан на сомнении, потому что сомнение – единственная противоположность убежденности и вере. Все остальные параметры этого единого подхода могут варьироваться в довольно большом диапазоне.

Почему наука не может претендовать на понимание монизмов?

Дело в том, что науки о мнениях, среди которых выделяется религиоведение, во-первых, сконцентрированы на фактах, во-вторых, принадлежат к общенаучному монизму, в-третьих, пользуются ущербной философской герменевтикой, восходящей к христианству.

Заключение

В мире всегда будет существовать некоторое число монистических систем, которые будут не понимать друг друга. Тотальная всемирная монополия возможна, но крайне маловероятна. Ближе всего к ней за всю историю человечества подобралась наука. Но все равно, думается, что ни один монистический проект не сможет добиться абсолютного господства над всеми умами. И это прекрасно. Такое устройство мира требует установку, позволяющую его адекватно разбирать. Такой установкой является плюрализм. Миру нужны и монизмы, и плюрализм, притом последний в лучшем мире должен быть уважаем всеми монистическими системами. Это могло бы увеличить степень осознанности каждого отдельного мониста и привести к развитию всеобщего понимания в мире. Развитие плюралистической философии кажется мне важной альтернативой тем или иным монистическим доминантам. Как минимум, без плюрализма невозможна бесстрастная оценка монистических учений, которые заведомо являются предвзятыми. В этой предвзятости нет ничего плохого в сущности, но для познания и понимания она губительна. Мне думается, что следующим витком качественного развития философии должна быть разработка качественного плюралистического учения, отвечающего не только стандартам всех существовавших учений, но и включающая в себя некое подмножество возможных учений. Собственно, этим я и занимаюсь.

Мони́зм (от др.-греч. μόνος — один, единственный) — философское учение, согласно которому кажущиеся различными виды бытия или субстанции в конечном счете сводятся к единому началу, общему закону устройства мироздания. В отличие от дуализма и плюрализма, предполагающих существование двух и множества субстанций, монизм отличается большей внутренней последовательностью и монолитностью [1] .

Содержание

Философский монизм

В философии существует три вида монизма:

    , феноменализм, ментальный монизм утверждают, что единственной реальностью является идеальное, материальная действительность порождается активностью некоторых идеальных форм (человеческого сознания или Бога). утверждает, что ментальное и материальное может быть сведено к некой третьей субстанции или энергии. или материализм утверждает, что единственной реальностью является материальное; ментальное или духовное сводится к материальному.

Другие позиции относятся к одной из вышеназванных категорий.

Монизм в религиозных и духовных системах

Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел.

Другие разновидности монизма

Функционализм, который подобно материализму утверждает, что мышление может быть сведено к материальной природе, но не в субстратном (вещественном) ее понимании, а как функциональная сущность. Мышление это не конкретные физические процессы, взаимодействие клеток нервной системы — нейронов, но функциональные их отношения. Вместо нейронов мыслительные процессы могут быть продуцированы и в другом субстрате. Эта концепция особенно популярна в когнитивных науках и искусственном интеллекте (AI).

Элиминативизм утверждает, что рассуждать о мышлении, в силу неопределенной его природы, ненаучно. [2] Подобно тому как мы отказались от древнегреческих представлений о земле, огне, воде и воздухе как первоначалах универсума, также мы должны отказаться и от понятия мышление. Приверженцами элиминативизма являются радикальные бихевиористы (Скиннер Б. Ф.)

Аномальный монизм, предложен впервые Дональдом Дэвидсоном в 1970. Теория исходит из того что, во-первых, мыслительные процессы связаны с физическими событиями и, во-вторых, мыслительные процессы являются аномальными (отклоняющимися от нормы), то есть для этих процессов не могут быть выявлены физические детерминанты, соответственно они не могут быть описаны в определенных физических закономерностях.

Сингуляризм выводит все особенности мира, всё его многообразие из принципа монизма.

См. также

Ссылки

    // Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. — 4-е изд. —М.: Политиздат, 1981. — 445 с. на Научной ВикеМонизм вселенной

Примечания

Литература

  • Науменко Л. К. Монизм как принцип диалектической логики. Алма-Ата. Наука, 1968.- 327 с.
  • Философские направления и школы
  • Онтология
  • Религия

Wikimedia Foundation . 2010 .

Полезное

Смотреть что такое "Монизм" в других словарях:

МОНИЗМ — (греч., от monos один). Учение о единстве в философии, в противоположность дуализму и плурализму. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. МОНИЗМ [ Словарь иностранных слов русского языка

Монизм — Монизм ♦ Monisme Всякое учение, признающее существование всего одной субстанции или одного типа субстанций. Монизм бывает материалистическим, если утверждает, что всякая субстанция материальна (стоики, Дидро, Маркс); спиритуалистическим,… … Философский словарь Спонвиля

МОНИЗМ — МОНИЗМ, монизма, мн. нет, муж. (от греч. monos один) (филос.). Философская система, считающая, что в основе мира и его явлений лежит одно начало (в противоп. дуализму и плюрализму). Материалистический монизм. Идеалистический монизм. Толковый… … Толковый словарь Ушакова

Монизм — (от греческого monoV единый) обозначает собой философскоенаправление, признающее только один принцип бытия; в этом смысле М.противоположен как дуализму, допускающему два противоположных принципабытия, так и плурализму, допускающему бесконечное… … Энциклопедия Брокгауза и Ефрона

монизм — а, м. monisme m. <гр. monos один. филос. Философское учение, признающее основой всего существующего одно начало: либоматерию (материалистический м.) либо дух (идеалистический м.); противоп. плюрализм. Крысин 1998. Наиболее последовательные и… … Исторический словарь галлицизмов русского языка

Монизм — (гр. monos біреу, жалғыз) барлық бардың негізінде бір бастаманы қабылдайтын философиялық ілім. Материалистер әлемнің бастамасы, негізі деп материяны санайды. Идеалистер барлық құбылыстардың бір бастамасына рухты, идеяны жатқызады және т.с.с.… … Философиялық терминдердің сөздігі

МОНИЗМ — (от греческого monos один, единственный), философский способ рассмотрения многообразия явлений мира в свете единой основы (субстанции) всего существующего. Противоположности монизма дуализм (признающий два независимых начала) и плюрализм… … Современная энциклопедия

МОНИЗМ — (от греч. monos один единственный), способ рассмотрения многообразия явлений мира в свете единой основы (субстанции) всего существующего. Противоположность монизма дуализм (признающий два независимых начала) и плюрализм (исходящий из… … Большой Энциклопедический словарь

МОНИЗМ — (греч. monos один) 1) тип организации философского знания, определяющийся наличием в нем одного основного принципа, в соответствии с которым осуществляется все содержательное наполнение философской системы; семантически противостоит дуализму и… … История Философии: Энциклопедия

МОНИЗМ — (греч. monos один) 1) тип организации философского знания, определяющийся наличием в нем одного основного принципа, в соответствии с которым осуществляется все содержательное наполнение философской системы; семантически противостоит дуализму и… … Новейший философский словарь

Читайте также: