Леви стросс структура мифа кратко

Обновлено: 17.05.2024

В настоящей статье мы не пытаемся разрешить многочисленные проблемы (скорее уж, апории), связанные со структурализмом и с его основателем, а предлагаем что-то вроде общего очерка поисков Структуры, которым было посвящено творчество покинувшего нас замечательного мыслителя.

О Леви-Стросе у нас сказано много, и в то же время — слишком мало. Да и говорить-то обычно приходится не о нем, а о структурализме в целом, поскольку его имя устойчиво ассоциировано с названием этого мощного течения в гуманитарных науках. В настоящей статье мы не пытаемся разрешить многочисленные проблемы (скорее уж, апории), связанные со структурализмом и с его основателем, а предлагаем что-то вроде общего очерка поиском Структуры, которым было посвящено творчество покинувшего нас замечательного мыслителя.

  1. структурно-семиотическое (Р. Барт, А.Ж. Греймас, Кл. Бремон, Ж. Женетт, Ц. Тодоров, Ю. Кристева, Ф. Соллерс, Ж.К. Коке);
  2. тематически-интуитивистское (Ж. Пуле, М. Бланшо, Ж.П. Ришар, Ж. Старобинский, Ж. Руссе);
  3. социологическое (Л. Гольдман, Р. Эскарпи).
  1. употребляемое применительно к реальному объекту;
  2. определяющее структуру как информационную конструкцию.

Языковой знак обладает двумя существенными свойствами:

  1. связь, соединяющая означающее с означаемым, произвольна 16 ;
  2. означающее имеет линейный характер 17 .

Осмысление лингвистических идей Соссюра привело к формированию трех крупных лингвистических школ — пражской, копенгагенской и американской.

В этом ряду следовало бы назвать советскую лингвистическую традицию. Однако знакомство с ней на Западе началось только в середине 1960-х гг., когда стали появляться переводы работ М. Бахтина, В.Я. Проппа и др. Таким образом, говорить о непосредственном влиянии советской традиции языкознания на формирование структурализма нет оснований.

Опираясь на лингвистическую теорию Соссюра и его последователей, структуралисты выработали своеобразную глобальную методологию, претендующую на применимость во всех областях научного знания.

Но прежде, чем говорить о конкретных структуралистских концепциях, стоит выяснить, в чем же, собственно, заключается специфика структурализма.

  1. членение (первичное раздробление модели, при котором еще прежде своего распределения каждая единица входит в виртуальное множество аналогичных единиц, сгруппированных по принципу наименьшего различия);
  2. монтаж (закрепление за единицами правила взаимного соединения).

Таким образом, структуралисты стали рассматривать язык не только как средство коммуникации, но и как орудие формирования лица.

  1. она не может быть системой или структурой;
  2. ее нельзя ни увидеть, ни определить.

Лингвистика, говорит Леви-Строс, принадлежит к числу социальных наук, причем ее успехи превосходят успехи всех прочих наук этой области. Только лингвистика, по его мнению, и может претендовать на звание науки, поскольку ей удалось выработать позитивный метод и установить природу изучаемых ею явлений 56 . Подлинным переворотом в лингвистике была фонология Н. Трубецкого, метод которого можно свести к четырем положениям:

  1. фонология переходит от изучения сознательных лингвистических явлений к исследованию их бессознательного базиса;
  2. фонология не рассматривает члены отношения как независимые сущности, но берет за основу своего анализа именно отношения между ними;
  3. фонология вводит понятие системы;
  4. фонология стремится к открытию общих законов.

При этом Леви-Строс признает, что приемы и методы фонологии нельзя механически перенести в этнологию. На уровне словаря, как учит лингвистика, нет обязательных отношений. Поэтому между системой наименований и системой установок, к которой сводятся в примитивных обществах структуры родства, существует глубокое различие 59 . Однако, в то же время, Леви-Строс поддерживает гипотезу о наличии функционального соотношения между двумя этими системами. Подчеркнем еще раз: это всего лишь гипотеза, но впоследствии она приобретет статус постулата.

Рассматривая проблему соотношений между языком и культурой, Леви-Строс отмечает, что здесь можно выделить три аспекта:

  1. язык есть продукт культуры;
  2. язык есть часть культуры;
  3. язык есть условие культуры.

В такой позиции Леви-Строса содержится незаметное на первый взгляд ограничение одного из положений лингвистики Соссюра: произвольность языкового знака, полагает Леви-Строс, носит лишь временный характер 63 . После того, как знак создается, его назначение уточняется:

  1. в зависимости от особенностей строения мозга;
  2. в соответствии с его отношением к миру языка в целом, стремящемуся к системе.

Леви-Строс получил философское образование, однако читателю его замечательно написанных книг бывает довольно трудно установить, на какие философские концепты опирался основатель структурной антропологии. А между тем философская значимость его трудов не представляет сомнения 71 . Леви-Строс постоянно ссылается на авторитеты, но это — авторитеты в этнографии или культурной антропологии. Считать философским базисом структурализма лингвистику Соссюра было бы преувеличением. Постулат последнего о произвольном характере связи между означающим и означаемым, безусловно, имел большую эвристическую ценность для лингвистической теории, но его философская обоснованность весьма сомнительна.

Н.С. Автономова выделяет в теоретической концепции Леви-Строса следующие опорные пункты, показывающие основные философские влияния:


Оригинал публикации: А.В. Дьяков. Клод Леви-Строс: в поисках структуры // ХОРА. 2010. № 1/2 (11/12).

В данном случае, для изучения мифов , это первая важная и синтетическая публикация Леви-Стросса, который до тех пор обращался к этому вопросу только во время своих учений в Практической школе высших исследований (EPHE). Эта статья приобрела значительную известность в мифологии и антропологии как одно из наиболее характерных приложений структурного метода Леви-Стросса. Он открывает то, что станет основным направлением работы Леви-Стросса на протяжении всей его карьеры, с, в частности, публикацией в течение 1960-х годов его главной работы, тетралогии Mythologiques .

В этой статье впервые появляется каноническая формула мифа , самого известного набега Леви-Стросса в область математической формализации.

Резюме

Исторический контекст

Содержание статьи

Вступление

Лингвистическая модель

Музыкальная модель

На этой стадии рассуждений структурная мифология должна выйти за рамки, говорит Леви-Стросс, лингвистической парадигмы, которая является чисто синхронной по определению и поэтому неспособна объяснить временную (диахроническую) упорядоченность мифических предложений и их элементарных единиц.

Пример мифа об Эдипе

Затем Леви-Стросс берет в качестве примера миф об Эдипе , который он сравнивает с удивительно похожими мифами американских индейцев, разбивая их все на элементарные последовательности, которые можно поместить на доску. В конце довольно долгой дискуссии об исторической интерпретации мифических мотивов четыре колонки, наконец, предстают как столько элементарных черт:

  1. завышенные родственные отношения;
  2. недооценка родственных отношений;
  3. отрицание автохтонии человека (уничтожение чудовищ, мешающих человеку родиться из земли);
  4. стойкость человеческой автохтонии (хромой герой, частый мотив в мифологии человека, выходящего из земли).

Новые версии мифа

Затем Леви-Стросс вводит определенное количество деталей, вытекающих из этого метода анализа. В частности, он предлагает привлекательное решение классической проблемы - отсутствия определенных закономерностей в различных исторических версиях мифа: эти отсутствия всегда коррелируют (два на два) и, следовательно, не ставят под сомнение общую структуру. ( гармония мифа).

Пример мифов о появлении зуньи

Каноническая формула мифа

Из этого примера перевернутой симметричной структуры в мифах о Зунисе Леви-Стросс впервые упоминает математическую формулу, вытекающую из теории групп Клейна , объединяющую две функции и два члена, называемую канонической формулой : Fx (a): Fy (b ) ≈ Fx (b): Fa -1 (y), который гласит: функция X элемента a является для функции Y элемента b, как функция X элемента b является функцией a -1 (или 1 / a) элемента Y. Принцип этой формулы - тройная перестановка (или инверсия): термов между ними (a и b), между термом и функцией (y и b), и терма на самом себе (a и not-a, или a -1 ).

Мифическая мысль и научная мысль

Levi-Str__-_1.jpg

Имя Клода Леви-Стросса (р. 1908 г.), философа, социолога и этнографа, лидера структурализма, создателя структурной антропологии, исследователя первобытных систем родства, мифологии и фольклора, имеет мировую известность. Его работы оказали огромное влияние во многих областях философско-культурологических, религиоведческих и этнологических исследований. Пожалуй, ни одна серьезная работа в рамках религиоведения, этнологии или социологии не обходится без ссылок на работы этого выдающегося автора.

Бинарные структуры и коллективное бессознательное

Особое место в лингвистике занимает фонология,[4] которая, как считает ученый, имеет значение для общественных наук такое же, как и ядерная физика – для точных. Для социальных наук фонология может выполнять такие функции: переход от изучения сознательных явлений к исследованию бессознательного их базиса; способствует отказу от рассмотрения членов отношения в качестве автономных независимых сущностей, и состоит в преимущественном анализе отношений между ними; вводит понятие системы; выявляет социальной наукой необходимые отношения.

Леви-Стросс задает вопрос о том, как возможно, что в различных частях земного шара, в совершенно различных обществах могут встречаться идентичные формы родства, брачные правила, предписания в связи с отношениями определенных типов родственников? Ответ на этот вопрос автор видит в признании того, что существует некая реальность, которая стоит за эмпирической действительностью, а наблюдаемые нами явления есть следствия действия неких общих законов, скрытых в этой действительности другого плана. Эта действительность другого плана есть сфера бессознательного.

Не только бессознательное, но и социальные институты для него – знаковые системы, языки, общие структурные законы которых выявляет структурная антропология. Стремясь дать рациональное объяснение культурных фактов, этнология обращается к базовым объективным процессам, располагающимся на уровне коллективного бессознательного. Этнолога интересует не то, что люди думают, как они понимают и интерпретируют правила социальной жизни, а объективные бессознательные законы, управляющие жизнью помимо того, осознают это сами деятели или нет. Именно законы бессознательного раскрывают загадки функционирования норм человеческой жизни: брачные правила, правила удовлетворения пищевых потребностей, религиозные верования, магические и ритуальные действия и др. По-видимому, обращение к теории бессознательного Фрейда и Юнга было обусловлено натуралистическими установками Леви-Стросса, его стремлением избежать субъективизма.[8]

Кроме того, Леви-Стросс отрицает и теорию коллективного бессознательного как совокупности неких архетипов Юнга, поскольку бессознательное является пустым, лишенным образного содержания. Он возражал против идеи постоянства архетипов и наследственном механизме их передачи, т.к. постоянным наследуемым является не содержание коллективного бессознательного, т.е. архетип, а лишь структура бессознательного.

Структуры, выделенные посредством структуралистского метода, не отражают эмпирической реальности и их не надо смешивать со структурами, которые изучали исследователи первобытного общества Радклифф-Браун и Малиновский. Тем не менее, они реальны, хотя и не являются предметом непосредственного наблюдения. Чтобы достичь моделей, представляющих собой подлинную реальность, надо выйти за пределы конкретно воспринимаемой реальности. Ментальные структуры никогда не осознаются и не изменяются в ходе истории, они даны самой природой, являясь отображением биологического характера человеческого мозга. Выявив структуру разума, мы выявим структуру физической реальности. Таким образом, антропология Леви-Стросса решает проблему понимания не только человека и его культуры, но и природы. Структурализм — не просто метод, но мировоззрение, особая философская система.[13]

Религиозное и социальное

Религия, магия, наука

Так, по мнению Леви-Стросса, как наука, так и магия основываются на одних и тех же умственных операциях. На основе этого постулата делается вывод: магия и наука есть два параллельных способа достижения истины.[27]

Магия и психоанализ

1) опыт самого шамана, который, если он действует по призванию (если нет, то в силу самой практики), испытывает состояние специфического психосоматического свойства;

2) опыт больного, который чувствует улучшение или не чувствует его;

3) опыт зрителей, которые участвуют во врачевании, испытывают при этом воодушевление и получают интеллектуальное и эмоциональное удовлетворение, служащее основой коллективного согласия с верностью лечения.[31]

Чуть ли самое важное место в успешности шамана, т.е. в действенности его исцелений, играет коллективный опыт, который приводит или не приводит к коллективному признанию шамана. Причиной неудачи является утрата общественного соучастия, а не наоборот. Таким образом, особо важным моментом в деятельности шамана является не отношения между ним и больным, а отношения между ним и группой индивидов.[32]

Мы здесь видим явное отличие от психоанализа, т.к. колдун, совершая отреагирование вместо больного, говорит, а больной молчит. В психоанализе все наоборот, больной занимается отреагированием и говорит, а врач молчит. Исходя из этого отличия, Леви-Стросс считает понятие отреагирования неполным в психоанализе, т.к. совершать отреагирование должен не только пациент, но врач. Также различна и роль группы. Если в психоанализе больной возвращается после отреагирования в социум, то магия возрождает духовное единство группы (отреагирование зрителей), приспосабливает ее посредством больного к уже существовавшим ранее задачам.[36]

Таким образом, суть лечения (как шамана, так и психоаналитика) заключается в изменении структур психики посредством структур мифа, которые проявляются в символической форме. В целительстве только процесс идет еще дальше – здесь происходит не только изменение структур психики, но и изменение органических структур. Кроме того, по утверждению Леви-Стросса, вся психическая жизнь и внешний опыт как невротика, так и обычного человека организуются доминирующей структурой, катализатором которой служит какой-либо изначальный миф. Кроме этой доминирующей структуры существуют и подчиненные ей, и вся совокупность этих структур составляет бессознательное.[40] Основное отличие двух видов лечения в том, что в психоанализе имеет место индивидуальный миф, а в шаманизме – коллективный. Эти мифы различаются лишь содержащимся в них материалом образов, но структура в них сходна. Именно последняя обеспечивает мифу его символическую функцию.

Леви-Стросс заключает, что если психоаналитики сопоставят свои методы с методами свои великих предшественников колдунов и шаманов, то они лучше поймут механизм их действия.

Структурный анализ мифов

Леви-Стросс критикует точку зрения, согласно которой мифы сводятся к игре воображения, или к примитивной форме философских спекуляций. Он считает, что мифология – это не космологическая или натуралистическая интерпретация постигаемой реальности, это не отражение социальных структур и общественных отношений, это также не отражение реальных, но вытесненных чувств. Миф не может также быть совокупностью случайных идей, пусть даже и противоречивых и не подчиняющихся закону причинности, т.к. тогда нельзя было бы обнаружить поразительное сходство мифологии в разных концах Земли.

Кроме того, Леви-Стросс считает миф феноменом языка, проявляющимся на более высоком уровне, чем фонемы, морфемы и семантемы. Поэтому, он вводит новое понятие – мифема. Мифемы – это большие конститутивные единицы, которые надо искать на уровне предложения. Если разбить миф на короткие предложения и разнести соответственно на карточки, то выделятся определенные функции и одновременно обнаружится, что мифемы имеют характер отношений (каждая функция приписана определенному субъекту). Таким образом, мифема – базовая структурная единицы мифа.

Еще одна важная особенность мифа заключается в том, что он в качестве исторического повествования о прошлом диахроничен и необратим во времени, а в качестве инструмента объяснения настоящего (и будущего) – синхроничен и обратим во времени. В силу этой сложности, двойственности мифа, его подлинные конститутивные единицы обнаруживают свою значимую природу не в качестве изолированных отношений, а только как связки, комбинации отношений, имеющие два измерения – диахроническое и синхроническое.[42]

Структурный анализ мифа, разработанный Леви-Строссом, достаточно сложен, как и вся его структурная антропология, поэтому, чтобы разобраться нем, воспользуемся его же примером, а именно его анализом мифа об Эдипе.[43]

Остов — более глубокий пласт мифа, в котором повествова­тельная и структурная «части синтезируются, концентрируются особенности, остающиеся инвариантными в целом ряде мифов. Остов представлен характером тех отношений, которые объеди­няют основные элементвы мифа. Эти отношения, как правило, яв­ляются отражением тигаов природного и культурного (птицы — люди, люди — духи и др..), отношений в сфере культуры (умерен­ность — неумеренность, нарушение меры — восстановление меры

1 Леви-Строс К. Мифолоогики. Т. 1. Сырое и приготовленное. С. 189.

и др.), отношений в сфере природы (пространственная ось — вре­менная ось и др.) и т.д.

Коды задаются исходными бинарными оппозициями. Выделя­ется несколько типов кодов. Основные коды относятся к органам чувственного восприятия 2 .

Levi-Strauss С. Mythologiques. Vol. IV. L'homme nu. P. 38.

3 Леви-Строс К. Ревнивая горшечница // К. Леви-Строс. Путь масок.
М„ 2000. С. 275.

4 Леви-Строс К. Мифологики. Т. 2. От меда к пеплу. М.; СПб., 2000. С. 397.

К&Я ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. ФРАНЦУЗСКАЯ СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ШКОЛА О МИФЕ


Лекции


Лабораторные


Справочники


Эссе


Вопросы


Стандарты


Программы


Дипломные


Курсовые


Помогалки


Графические

Доступные файлы (1):

Глава XI. СТРУКТУРА МИФОВ*

Можно сказать, что вселенные мифов обречены распасться, едва родившись, чтобы из их обломков родились новые вселенные.

Предисловие к работе Д. Тейта [205, с. 18]

Вот уже двадцать лет, как антропология все больше удаляется от изучения религий, хотя отдельные попытки в этом направлении и делаются. Этим воспользовались многочисленные дилетанты, вторгшиеся в область этнологии верований. Их наивные измышления в той области, которая для нас еще остается целиной, грозят вместе с нашими собственными недостатками окончательно погубить будущее наших начинаний.

Каким образом такое положение стало возможным? Основоположники этнологии верований Тэйлор, Фрэзер и Дюркгейм уделяли достаточное внимание психологическим проблемам; но, не будучи профессиональными психологами, они не могли поспеть за быстрым развитием новых идей в этой области и еще меньше могли предвидеть направление ее развития. Поэтому их интерпретации устарели вместе с теми

От создавшегося в этнологии верований положения больше всех других ее разделов пострадала мифология. Безусловно, можно сослаться на существование весьма значительных работ Дюмезиля 128 и Грегуара 129 , но они не являются специальными работами по этнологии. Как и пятьдесят лет назад, эта наука находится в беспорядочном состоянии. Пытаются обновить старые интерпретации: представления об общественном сознании, обожествление исторических персонажей (или обратный процесс). С какой бы точки зрения мифы ни рассматривались, их всегда сводят или к беспочвенной игре воображения, или к примитивной форме философских спекуляций.

Чтобы понять, что есть миф, нам остается выбирать только между тривиальностью и софизмом. Некоторые считают, что каждое общество с помощью своих мифов выражает такие основные чувства, как любовь, ненависть, месть —

общие для всего человечества, другие — что мифы представляют собой попытку объяснить малопонятные явления — астрономические, метеорологические и т. п. Но общество не отвергает позитивных, пусть даже ложных интерпретаций; с какой стати оно должно отдать предпочтение столь смутным и сложным представлениям? Впрочем, психоаналитики, как и некоторые этнологи, хотят заменить космологическую и натуралистическую интерпретации другими объяснениями, заимствованными из социологии и психологии. В таком случае все становится слишком уж просто. Пусть в некой системе мифов отводится важное место какому-либо персонажу, скажем очень недоброжелательной бабке; тогда нам объяснят, что в таком-то обществе бабки враждебно относятся к внукам. Мифология превращается в отражение социальных структур и общественных отношений. А если наблюдаемые факты противоречат гипотезе, будет выдвинута другая гипотеза, согласно которой миф отражает реальные, но вытесненные чувства. Каково бы ни было истинное положение вещей, при подобном способе рассуждений для диалектики, которая выигрывает в любом случае, всегда можно найти подходящее объяснение.

Приходится признать, что изучение мифов приводит нас к противоречивым заключениям. В мифе все может быть; кажется, что последовательность событий в нем не подчиняется правилам логики и нарушает закон причинности. Любой субъект может иметь здесь любой предикат, любые мыслимые связи возможны. И при этой кажущейся произвольности одни и те же мифы с теми же отличительными чертами и зачастую с теми же подробностями встречаются во многих областях земного шара. Встает вопрос: если содержание мифов абсолютно случайно, как объяснить их сходство в разных местах Земли? Можно надеяться найти решение только в том случае, если мы четко осознаем, что миф противоречив по сути своей. Это противоречие похоже на то, которое обнаружили первые философы, заинтересовавшиеся языком. Для того чтобы лингвистика оформилась как наука, пришлось сначала разобраться с этим вопросом. Древние философы подходили к языку так, как мы подходим сегодня к мифологии. Они подметили, что в каждом языке определенные соче-

тания звуков соответствуют определенным значениям, и безуспешно пытались понять, какая внутренняя необходимость объединяет эти значения и эти звуки. Усилия были напрасны, потому что одни и те же звуки в разных языках связаны с разными значениями. Противоречие разрешилось только тогда, когда было замечено, что значащая функция в языке связана не с самими звуками, а со способом их сочетания между собой.

Недостаточно только провести сравнение современного положения в мифологии с состоянием лингвистики донаучного периода. Если мы этим ограничимся, мы только рискуем попасть из одной трудной ситуации в другую. Сопоставление мифа с языком ничего не решает: миф есть составная часть языковой деятельности; он передается словами, он целиком входит в сферу высказывания.

Чтобы понять специфический характер мифологического мышления, мы должны признать, что миф есть одновременно и внутриязыковое и внеязыковое явление. Подобная трудность встречается и в лингвистике: язык включает в себя различные уровни. Проводя различие между языком и речью, Соссюр показал, что язык можно рассматривать в двух взаи-

* Эта гипотеза имеет еще своих сторонников [см., например, 714].

модополняющих аспектах — структурном и статистическом: язык обратим во времени, а речь во времени необратима 132 . Но если возможно выделить в языке два вышеназванных уровня, то нет ничего невероятного в том, что нам удастся найти и третий.

также имеет лингвистическую природу, но отличную от двух первых.

Подведем некоторые предварительные итоги. Мы сделали три вывода: 1) если мифы имеют смысл, то он определен не отдельными элементами, входящими в их состав, а тем способом, которым эти элементы комбинируются; 2) миф есть явление языкового порядка, он является составной частью языка; тем не менее язык в том виде, в каком он используется мифом, обнаруживает специфические свойства; 3) эти специфические свойства располагаются на более высоком уровне, чем обычный уровень языковых выражений, иначе говоря, эти свойства имеют более сложную природу, чем свойства языковых высказываний любого другого типа.

Если допустить эти три положения в качестве рабочей гипотезы, то из них немедленно следуют два очень важных вывода: 1) как и всякий лингвистический объект, миф образован составляющими единицами; 2) эти составляющие единицы предполагают и наличие таких единиц, которые обычно

Читайте также: