Койре ньютон и декарт кратко

Обновлено: 06.07.2024

Научная программа Исаака Ньютона (1642-1727) оказалась ведущей среди всех остальных программ и примерно с середины XVIII столетия и вплоть до нач. XX в. она, наряду с картезианской программой, определяла основные ориентиры естественно-научных и философских представлений.

Наряду с этим историки науки выделяют у Ньютона и второй смысл этого термина, понимая его как некоторую фикцию, недоказуемое предложение. По-видимому, такой смысл Ньютон вкладывал, говоря о недопустимости физических, механических гипотез, применение которых ведет к неправильной интерпретации его столпа механики — теории всемирного тяготения.

После этого открытия мир предстал как вселенский механизм, в котором движение всех его составляющих напоминает громадный часовой механизм: все его движения подчинены жесткой, строгой, однозначной детерминации, а потому в любой момент времени посредством фундаментальных законов механики и закона тяготения можно строго и точно рассчитать движение любого небесного и земного тела.

То же самое можно сказать и о времени. Абсолютное время, которое течет без связи с чем-то внешним, не может быть ни мерой движения, ни длительностью вещей, процессов. Если бы мир не существовал, то время, точнее длительность всё равно бы была. Длительностью чего? Бога.

Итак, пространство, равно как время и движение оказываются у Ньютона весьма реальными. Их реальность ощутима их реальными последствиями. Так, реальность движения позволяет отличить движение в пространстве от покоя. Абсолютное движение есть не смена позиции по отношению к другим телам, а смена мест в неподвижном, неизменном и независимом от тел пространстве. Причина, вызывающая абсолютное движение, — сила, приложенная к телу. Она есть причина реального движения. А реальное движение — это движение в абсолютном пространстве.

Одним из важнейших аспектов полемики Ньютона с картезианцами был вопрос о природе силы тяготения. Картезианцы, как уже отмечалось, отвергали притяжение, т. е. действие силы на расстоянии, как скрытое качество. Ньютон же, постоянно подчеркивая, что не знает причину, природу силы тяготения, допускал ее существование на основании возможности наблюдать последствия действий этой неведомой ему причины на природные явления. Кроме того, существование притяжения подтверждается опытным, экспериментальным путем.

Господство этой силы проявляется во всей природе: она — единственная причина природных явлений и процессов. Как активнейшее и действующее начало она сообщает всем телам тяготение друг к другу: в отношении небесных тел эта сила действует обратно пропорционально квадратам расстояний до центра их движения и прямо пропорционально их массам. Вместе с тем притяжение является причиной сцепления тел, их устойчивости.

В целом она объединяет, соединяет всё в мире и поддерживает его существование.

Поскольку природа и причина тяготения остались для Ньютона физической тайной, ключ к разгадке которой он нашел по ту сторону механической причины, т. е. в метафизике, то притяжение должно быть исключено из состава элементов физической конструкции.

В истории науки XVIII век обычно характеризуют как век острой борьбы между картезианцами и ньютонианцами. Однако в ходе этой борьбы и дальнейшего развития науки всё более выявлялись единство и общность идей Декарта и Ньютона. Этому во многом способствовала классическая атомистика, соединившая корпускулярную физику Декарта и монадологию Лейбница. А в качестве общего плацдарма, на котором осуществлялся этот синтез, выступило ньютонианство. Но само оно смогло выполнить эту синтетическую функцию лишь после того, как вышло за рамки физической науки и науки как таковой и было возведено в статус философии и общей методологии науки.

Кроме того, достоинство этого закона состоит в том, что он связал все явления, кажущиеся на первый взгляд столь разрозненными, в единую систему. Нет ни одного явления, которое нельзя было бы подвести под закон тяготения. Другим его преимуществом является точность, достигаемая им в силу своей простоты и всеобщности, а также возможности производить вычисления, достоверность которых подтверждается наблюдениями.

фундамент, что какие бы открытия в дальнейшем не были сделаны в физике, они никак не затронут ее основания. После Ньютона сложилось

Несмотря на то различие, которое существует между рассмотренными выше научными программами, все они пронизаны духом рационализма[626] и механицизма. Именно они и образуют философские основания классической философии и науки, основу классического стиля философствования. Толчком к его формированию послужили, как было показано выше, Секуляризация традиционной веры, слугой которой был до сих пор разум, и первая научная революция. Новый стиль философствования нашел свое выражение наиболее полно в новоевропейском культурно-историческом типе рациональности. Характерными его особенностями были:

2) наука (научность) как высшее воплощение разумности (рациональности) человека, его интеллектуальной мощи (научность г рациональность);

3) естественность: научно (рационально) то, что сообразуется с законами природы;

4) логичность: мир обладает разумно-логической структурой в том смысле, что связи в природе тождественны связям в разуме, иными словами, законы логики, законы нашего разума определяют законы природы;

5) простота, ясность;

9) математическое выражение качественного знания.

Несмотря на многообразие критериев, которым должен отвечать классический тип рациональности, все они в принципе могут быть сведены к утверждению авторитета Разума, точнее, научного разума, который должен стать основанием всех научных, метафизических, методологических и иных изысканий. Высшим воплощением этого авторитета выступает) идеал классической механики и математики, обладающие достоверно очевидными истинами, идеал знания, основу которого образует представление об окончательной картине мира, которую предстоит в будущем развивать лишь в деталях.

1, Таким образом, в метафизическом плане классический тип рациональности задается сферой науки и потому, по сути своей, он есть рациональность научная, методологическую же основу его образует фундаментализм как методологическая установка, в соответствии с которой признается существование надежных оснований человеческой культуры.

* Мне представляется, что основными интенциями новоевропейской культуры и, в частности, философии было стремление подорвать всю предшест- " вующую (традиционную) культуру и построить ее новое здание на незыблемом (надежном) фундаменте. На решение этой задачи были направлены все «усилия новоевропейской философии. В этом смысле можно сказать, что проблема поиска оснований построения новой философии является сквозной ' проблемой всей новоевропейской философской мысли и только через осмысление этой проблематики можно понять дух и существо классической культуры, науки и философии. И несмотря на то многообразие решений, ко- «торое дала классика на этот вопрос, у них все-таки есть и общее сходство — единая методологическая установка, каковой выступает фундаменталистская программа Декарта. Все видные деятели классической культуры сходились во мнении, что любые человеческие знания должны и могут быть обоснованы. Проблема состояла лишь в том, где искать эти снования.

В зависимости от того, где искались основания знания, йсю новоевропейскую философию можно разделить на две основные традиции — рационалистическую[627] и эмпирическую. Первая, как известно, полагает эти основания в Разуме, а вторая в Опыте в самом широком смысле этого слова. Разум и Опыт (Природа) становятся основными авторитетами классической рациональности. Рассмотрим подробнее эти две традиции.

О Декарте и Ньютоне

Франсуа Мари Вольтер
Voltaire
Философские письма. (1733)

Француз, прибывающий в Лондон, замечает в философии, как и во всем прочем, сильные перемены. Он покинул заполненный мир, а прибыл в пустой; в Париже вселенную считают состоящей из вихрей тончайшей матерни - в Лондоне не усматривают ничего подобного; у нас давление Луны вызывает морские приливы, у англичан же, наоборот, море тяготеет к Луне; дело доходит до того, что тогда, когда вы считаете, будто Луна должна вызвать прилив, эти господа считают, наоборот, что происходит отлив, и, к несчастью, это не подлежит проверке, ибо, чтобы внести в это дело ясность, необходимо исследовать Луну и моря с первого момента творения.

Вдобавок вам предстоит заметить, что Солнце, во Франции совсем не принимающееся при этом в расчет, здесь на одну четвертую часть принимает участие в деле; у ваших картезианцев все совершается путем импульса, абсолютно непостижимого; у г-на Ньютона действует притяжение, причина которого не более ясна; в Париже вы воображаете себе Землю в форме дыни, в Лондоне же она сплюснута с двух концов. Для картезианца свет разлит в воздухе, для ньютонианца он приходит за шесть с половиной минут от Солнца. Ваша химия манипулирует кислотами, щелочами и тонкой материей; у англичан даже в химии господствует притяжение.

Самая сущность вещей здесь совершенно меняется; вы не согласитесь ни со здешним определением души, ни с понятием о материи. Декарт уверяет, что душа идентична мысли, Локк столь же убедительно доказывает ему противоположное.

Декарт также уверяет, что одна только протяженность образует материю, Ньютон добавляет сюда и плотность. Ужасные крайности!

Этот прославленный Ньютон, разрушитель картезианской системы, умер в марте месяце прошлого, 1727 года. Он жил, чтимый своими соотечественниками, и был погребен, как король, облагодетельствовавший своих подданных.

Здесь с жадностью читали и перевели на английский язык "Похвальное слово" Ньютону, прочитанное г-ном Фонтенелем в Академии наук. В Англии ожидали суждения г-на Фонтенеля, как торжественной декларации, подтверждающей превосходство английской философии; но когда там увидели, что он сравнивает Ньютона с Декартом, все лондонское Королевское общество возмутилось. Его речь критиковали, отнюдь не соглашаясь с его суждением, многие (и это не лучшие среди философов) были шокированы таким сопоставлением единственно потому, что Декарт - француз.

Следует признать, что два этих великих человека весьма различались между собой по своему поведению, своей судьбе и своей философии.

Декарт родился с сильным и живым воображением, благодаря которому он стал незаурядным человеком как в своей частной жизни, так и в свойственном ему методе рассуждения; воображение это прорывалось даже в его философских трудах, где на каждом шагу можно видеть блестящие и находчивые сравнения; природа сделала его почти поэтом, и в самом деле, он сочинил для шведской королевы дивертисмент в стихах, который, чтя его память, не опубликовали в печати.

Некоторое время он подвизался на военном поприще, а окончательно став философом, не считал недостойным себя заниматься любовью. От своей любовницы он имел дочь по имени Франсина, рано ушедшую из жизни, о гибели которой он сильно скорбел; таким образом, он испытал вce, что присуще испытывать человеку.

Долго он считал, что ради свободного философствования надо бежать от людей, и особенно - от своей родины. И он был нрав, ибо его современники не были достаточно учены, чтобы его просвещать, и могли лишь ему повредить.

Он оставил Францию, потому что искал истину, преследовавшуюся тогда жалкой схоластической философией, однако он не обнаружил большего разума в университетах Голландии, куда он подался; во времена, когда во Франции осуждались единственно верные тезисы его философии, он подвергался преследованиям также со стороны мнимых философов Голландии, понимавших его не лучше; ближе познакомившись с его славой, они сильнее возненавидели в нем человека. Он был вынужден уехать из Утрехта и пережить обвинение в атеизме (последнем прибежище клеветников), когда, потратив всю свою проницательность на изыскание новых доказательств существования бога, он был заподозрен в том, что его отрицает.

Такие преследования предполагают великие заслуги и блистательную славу: итак, у него было и то, и другое. Разум проник даже немного в мир сквозь темную чащу схоластики и предрассудков народного суеверия; имя Декарта наделало в конце концов столько шума, что его пожелали привлечь обратно во Францию с помощью вознаграждений; ему была предложена пенсия с тысячу экю; с этой надеждой он вернулся, уплатив издержки по патенту, который тогда продавался, не получил никакой пенсии и вернулся философствовать в одиночестве в Северную Голландию в те времена, когда восьмидесятилетний великий Галилей томился в тюрьмах инквизиции за то, что доказал вращение Земли. Наконец, Декарт умер в Стокгольме преждевременной смертью, вызванной скверным режимом, окруженный несколькими учеными - его врагами и на руках у врача, который его ненавидел.

Карьера сэра Ньютона была совсем иной. Он прожил восемьдесят пять лет в полной безмятежности, счастливый и почитаемый у себя на родине.

Великое его счастье состояло не только в том, что он родился в свободной стране, но и в том, что родился он со времена, когда схоластическая нетерпимость была изгнана, когда культивировался лишь разум и мир мог быть лишь его учеником, но не его врагом.

Своеобразный контраст по отношению к Декарту составляло в нем то, что на протяжении столь долгой жизни он не испытал ни страсти, ни слабости; он ни разу не приблизился ни к одной женщине: это мне поверил врач и хирург, на руках которого он скончался. Можно восхищаться этим в Ньютоне, но не следует порицать Декарта.

Согласно общественному мнению, сложившемуся относительно этих двух философов в Англии, первый из них был мечтателем, второй - мудрецом.

Очень мало кто в Лондоне читает Декарта, труды которого действительно утратили свою пользу, но мало кто читает также Ньютона, ибо надо обладать большой ученостью, чтобы его понимать; однако весь свет о них говорит. Французу совсем не отдают должного, зато всяческую хвалу получает там англичанин. Некоторые люди считают, что если они не испытывают больше ужаса перед пустотой, если они знают, что воздух весом и пользуются увеличительными стеклами, то этим они обязаны Ньютону. Здесь он - мифический Геракл, которому невежды приписывают все свершения других героев.

Лондонские критики речи г-на Фонтенеля осмелились утверждать, будто Декарт не был великим геометром. Те, кто ведет подобные речи, могут упрекнуть себя в том, что они избивают свою кормилицу. Декарт проделал такой огромный путь от того уровня, на каком он застал геометрию, до того, насколько он ее продвинул, что Ньютон был лишь его эпигоном: Декарт первый нашел способ алгебраического выражения уравнений кривизны. Благодаря ему эта геометрия, ставшая ныне общедоступной, была для его времени настолько глубокой, что ни один профессор не отважился взяться за ее истолкование, и в Голландии не было никого, кроме Схоотена, а во Франции - кроме Ферма, кто бы ее понимал.

Он внес этот дух геометрии и изобретательства в диоптрику, ставшую в его руках совсем новым искусством, и если в чем-то он и ошибался, то лишь потому, что человек, открывающий новые пределы, не может сразу познать все их особенности; те, кто приходит после него, обязаны ему, по крайней мере, этим открытием. Но я не стану отрицать, что другие труды г-на Декарта пестрят ошибками.

Геометрия была путеводной звездой, которую он сам до некоторой степени создал, и она уверенно вела его по путям физики; но в конце концов он оставил эту звезду и предался духу системосозидания; с этого момента его философия стала всего лишь увлекательным романом, самое большее, правдоподобным для невежд. Он ошибался по поводу природы души, по поводу доказательств существования бога, по поводу материи и законов движения, а также относительно природы света; он допускает врожденные идеи, открывает новые элементы, творит мир, преобразует человека на свой собственный лад, и потому справедливо говорят, что человек Декарта на самом деле и есть всего лишь его человек, весьма далекий от человека подлинного.

Он зашел в своих метафизических ошибках столь далеко, что утверждал, будто два плюс два дают четыре лишь потому, что того пожелал бог. Но не будет сильным преувеличением сказать, что даже в своих заблуждениях он заслуживал уважения: он ошибался, но, по крайней мере, за этим стоял его метод и дух последовательности; он сокрушил нелепые химеры, которыми забивали головы юношества в течение двух тысяч лет; он научил своих современников рассуждать и даже обращать его оружие против него самого; и если он платил неполноценной монетой, то, по крайней мере, ему принадлежит заслуга обесценения фальшивых денег.

Я не считаю возможным, чтобы действительно кто-то осмелился свести на нет его философию в сравнении с философией Ньютона; первая - это опыт, вторая - шедевр; но тот, кто направил нас по пути истины, быть может, вполне равен тому, кто после него завершил этот путь.

Декарт дал слепцам зрение, и они узрели ошибки античности и свои собственные. Дорога, которую он открыл, стала после него бескрайней. Небольшая книжечка Рого в течение определенного времени служила полным курсом физики; ныне все собрания сочинений европейских академий не составляют даже начала системы: когда углубились в эту пропасть, она оказалась бесконечной.

Наглядной получилась картина Р. Декарта и убедительной. Жаль только, что никакие количественные соотношения не были в ней выведены. Да и сама философия, несмотря на намерение поставить все на надежную математическую основу, была довольно противоречивой. Блистательным оказался только метод.

Закону Ньютона веришь! Конечно, законам верить надо. Во-первых, они несут в себе опыт поколений. Во-вторых, бывают обычно так красивы, так рафинированы, что завораживают. И наконец, верить куда проще, чем понимать… Между тем привычка принимать любое утверждение науки на веру приводит в определенной степени к догматизму. С ньютоновским мировоззрением дела обстояли значительно сложнее, чем, например, с картиной мира Р. Декарта.

Посудите сами: в трудах Р. Декарта пространство было заполненным тонкой материей, в которой бушевали вихри, передающие усилие от одной частицы к другой, от другой к третьей. Это было так же понятно, как толчок в бок. В работах И. Ньютона пространство было пустым и силы тяготения действовали на расстоянии. Это вызывало недоумение.

Конечно, с позиций дня сегодняшнего можно предложить делать и то и другое одновременно и вместе. Но не следует забывать, что для того, чтобы теория овладела массами, ее следует сначала сделать доступной массам. Принципы И. Ньютона нуждались в популяризации.

Благодаря широкому распространению взглядов И. Ньютона человечество созрело для новой гипотезы. Теперь должен был найтись ее творец.

Научная программа Исаака Ньютона (1642-1727) оказалась ведущей среди всех остальных программ и примерно с середины XVIII столетия и вплоть до нач. XX в. она, наряду с картезианской программой, определяла основные ориентиры естественно-научных и философских представлений.

Наряду с этим историки науки выделяют у Ньютона и второй смысл этого термина, понимая его как некоторую фикцию, недоказуемое предложение. По-видимому, такой смысл Ньютон вкладывал, говоря о недопустимости физических, механических гипотез, применение которых ведет к неправильной интерпретации его столпа механики — теории всемирного тяготения.

После этого открытия мир предстал как вселенский механизм, в котором движение всех его составляющих напоминает громадный часовой механизм: все его движения подчинены жесткой, строгой, однозначной детерминации, а потому в любой момент времени посредством фундаментальных законов механики и закона тяготения можно строго и точно рассчитать движение любого небесного и земного тела.

То же самое можно сказать и о времени. Абсолютное время, которое течет без связи с чем-то внешним, не может быть ни мерой движения, ни длительностью вещей, процессов. Если бы мир не существовал, то время, точнее длительность всё равно бы была. Длительностью чего? Бога.

Итак, пространство, равно как время и движение оказываются у Ньютона весьма реальными. Их реальность ощутима их реальными последствиями. Так, реальность движения позволяет отличить движение в пространстве от покоя. Абсолютное движение есть не смена позиции по отношению к другим телам, а смена мест в неподвижном, неизменном и независимом от тел пространстве. Причина, вызывающая абсолютное движение, — сила, приложенная к телу. Она есть причина реального движения. А реальное движение — это движение в абсолютном пространстве.

Одним из важнейших аспектов полемики Ньютона с картезианцами был вопрос о природе силы тяготения. Картезианцы, как уже отмечалось, отвергали притяжение, т. е. действие силы на расстоянии, как скрытое качество. Ньютон же, постоянно подчеркивая, что не знает причину, природу силы тяготения, допускал ее существование на основании возможности наблюдать последствия действий этой неведомой ему причины на природные явления. Кроме того, существование притяжения подтверждается опытным, экспериментальным путем.

Господство этой силы проявляется во всей природе: она — единственная причина природных явлений и процессов. Как активнейшее и действующее начало она сообщает всем телам тяготение друг к другу: в отношении небесных тел эта сила действует обратно пропорционально квадратам расстояний до центра их движения и прямо пропорционально их массам. Вместе с тем притяжение является причиной сцепления тел, их устойчивости.

В целом она объединяет, соединяет всё в мире и поддерживает его существование.

Поскольку природа и причина тяготения остались для Ньютона физической тайной, ключ к разгадке которой он нашел по ту сторону механической причины, т. е. в метафизике, то притяжение должно быть исключено из состава элементов физической конструкции.

В истории науки XVIII век обычно характеризуют как век острой борьбы между картезианцами и ньютонианцами. Однако в ходе этой борьбы и дальнейшего развития науки всё более выявлялись единство и общность идей Декарта и Ньютона. Этому во многом способствовала классическая атомистика, соединившая корпускулярную физику Декарта и монадологию Лейбница. А в качестве общего плацдарма, на котором осуществлялся этот синтез, выступило ньютонианство. Но само оно смогло выполнить эту синтетическую функцию лишь после того, как вышло за рамки физической науки и науки как таковой и было возведено в статус философии и общей методологии науки.

Кроме того, достоинство этого закона состоит в том, что он связал все явления, кажущиеся на первый взгляд столь разрозненными, в единую систему. Нет ни одного явления, которое нельзя было бы подвести под закон тяготения. Другим его преимуществом является точность, достигаемая им в силу своей простоты и всеобщности, а также возможности производить вычисления, достоверность которых подтверждается наблюдениями.

фундамент, что какие бы открытия в дальнейшем не были сделаны в физике, они никак не затронут ее основания. После Ньютона сложилось

Несмотря на то различие, которое существует между рассмотренными выше научными программами, все они пронизаны духом рационализма[626] и механицизма. Именно они и образуют философские основания классической философии и науки, основу классического стиля философствования. Толчком к его формированию послужили, как было показано выше, Секуляризация традиционной веры, слугой которой был до сих пор разум, и первая научная революция. Новый стиль философствования нашел свое выражение наиболее полно в новоевропейском культурно-историческом типе рациональности. Характерными его особенностями были:

2) наука (научность) как высшее воплощение разумности (рациональности) человека, его интеллектуальной мощи (научность г рациональность);

3) естественность: научно (рационально) то, что сообразуется с законами природы;

4) логичность: мир обладает разумно-логической структурой в том смысле, что связи в природе тождественны связям в разуме, иными словами, законы логики, законы нашего разума определяют законы природы;

5) простота, ясность;

9) математическое выражение качественного знания.

Несмотря на многообразие критериев, которым должен отвечать классический тип рациональности, все они в принципе могут быть сведены к утверждению авторитета Разума, точнее, научного разума, который должен стать основанием всех научных, метафизических, методологических и иных изысканий. Высшим воплощением этого авторитета выступает) идеал классической механики и математики, обладающие достоверно очевидными истинами, идеал знания, основу которого образует представление об окончательной картине мира, которую предстоит в будущем развивать лишь в деталях.

1, Таким образом, в метафизическом плане классический тип рациональности задается сферой науки и потому, по сути своей, он есть рациональность научная, методологическую же основу его образует фундаментализм как методологическая установка, в соответствии с которой признается существование надежных оснований человеческой культуры.

* Мне представляется, что основными интенциями новоевропейской культуры и, в частности, философии было стремление подорвать всю предшест- " вующую (традиционную) культуру и построить ее новое здание на незыблемом (надежном) фундаменте. На решение этой задачи были направлены все «усилия новоевропейской философии. В этом смысле можно сказать, что проблема поиска оснований построения новой философии является сквозной ' проблемой всей новоевропейской философской мысли и только через осмысление этой проблематики можно понять дух и существо классической культуры, науки и философии. И несмотря на то многообразие решений, ко- «торое дала классика на этот вопрос, у них все-таки есть и общее сходство — единая методологическая установка, каковой выступает фундаменталистская программа Декарта. Все видные деятели классической культуры сходились во мнении, что любые человеческие знания должны и могут быть обоснованы. Проблема состояла лишь в том, где искать эти снования.

В зависимости от того, где искались основания знания, йсю новоевропейскую философию можно разделить на две основные традиции — рационалистическую[627] и эмпирическую. Первая, как известно, полагает эти основания в Разуме, а вторая в Опыте в самом широком смысле этого слова. Разум и Опыт (Природа) становятся основными авторитетами классической рациональности. Рассмотрим подробнее эти две традиции.

Читайте также: