Исторические записки сыма цяня кратко

Обновлено: 07.07.2024

Разделы Бэньцзи и Ши цзя сейчас представляются классическими историографическими трудами, главными героями которых являются императоры, князья (ди, ваны, чжухоу) и их ближайшее окружение. Но не забудем, что в II в. до н.э. этот подход был новаторским, поскольку то был не красочный рассказ о том или ином персонаже, и не летопись с тщательной (или не очень!) фиксацией событий при той или иной династии, когда восшествие на престол следовало за информацией о землетрясении или появлении трёхголового оленя. Перед нами – стройное историческое повествование, краткое для эпох мифических, и всё более подробное и глубокое для тех времён, для которых факты можно было подтвердить архивными документами и более или менее надёжными свидетельствами. Кроме естественного стремления историка оставить потомкам правдивую картину свершившегося, характерной чертой этих двух разделов памятника можно считать явное или в различной степени скрытое стремление обнаружить и моральный двигатель поступков персонажей, и глубинную цель истории в целом. Подобные поиски видны и во многих других главах (особенно в разделе Ле чжуань).

В такой ситуации приступить к полному академическому переводу огромного и крайне сложного памятника мог только очень смелый исследователь. А Р.В. Вяткин ещё больше усложнил себе задачу, высоко подняв сразу же – в первом и втором томах – планку научной требовательности к качеству перевода, уровню комментирования и тщательности аппарата. Не во всём эту планку удалось впоследствии удержать, но ведь в одиночку тянуть такой воз вообще, казалось бы, невозможно. А он перевёл и издал четыре тома без всякой помощи, даже технической. Невольно вспоминаешь, как сейчас работают с Ши цзи в США: последний из изданных под руководством профессора Уильяма Нинхаузера томов переводили 12 человек, и это не считая технического персонала и при полной компьютерной оснащённости. Как же удалось Р.В. Вяткину сделать то, что и вообразить трудно, что не удалось ни одному западному синологу и в прошлом и по сей день? Ответ достаточно прост: талант, преданность науке и самоотверженное трудолюбие.

И ещё одно важное замечание. Я готов полностью разделить все переводческие и комментаторские удачи IX тома Ши цзи с каждым участником авторского коллектива, но за любую ошибку или неточность несу персональную ответственность, поскольку итоговая редактура всегда оставалась за мной.

Конечно, существует ещё более грозный противник – неадекватность понимания одних и тех же явлений, идей, поступков. Это делает обязательным проникновение в так называемый дух эпохи, понимание его нравов и обычаев. Более того, с каждым годом современная наука делает это понимание всё более адекватным, потому что с ХХ века процесс накопления текстов и, шире, фактов развивается по экспоненте, а потерь (особенно в применении к древности) почти не случается. Так, адекватность понимания учёными древних эпох, например Хань, объективно возрастает.

Особый случай – интерполяции. Отряд интерполяторов значителен и далеко не все известны. Хорошо иметь дело с такими, как Чу Шао-сунь, который отметился открыто и стиль которого заметно отличается от сымацяниевского. Вставки многих других почти неотличимы от основного корпуса, а ориентироваться на степень невразумительности или стилистической небрежности – дело не очень надёжное.

Использованная Сыма Цянем фраза представляет собой цитату из сочинения Лао-цзы Дао дэ цзин, гл. 62. Как известно, текст этого важнейшего памятника китайской цивилизации весьма сложен для интерпретации, а следовательно, и для перевода. Сначала из почти двух десятков русских переводов Дао дэ цзина мы предложим вниманию читателя четыре варианта, отличающихся от помещённого нами в текст IX тома Ши цзи.

Ст. опубл.: Общество и государство в Китае: XL научная конференция / Ин-т востоковедения РАН. - М.: Ин-т востоковедения РАН, 2010. – 470 с. – (Ученые записки Отдела Китая ИВ РАН. Вып. 2 / редколл. А.А. Бокщанин (пред.) и др.). С. 333-339.

Эту статью могут комментировать только участники сообщества.
Вы можете вступить в сообщество одним кликом по кнопке справа.

ШИ ЦЗИ

Всего в труде Сыма Цяня, как он указывает, 130 глав, 526 500 иероглифов 18 .

В другом месте этой же главы Сыма Цянь указывает на то, что он изложил события, начиная с Хуан-ди (легендарный правитель, относимый древней традицией к XXVII в. до н. э.) и кончая годами Тай-чу (104-101 гг. до н. э.) 20 .

Следовательно, труд Сыма Цяня охватывает огромную эпоху, насчитывающую две тысячи лет. Первобытно-общинный строй, рабовладельческая эпоха и начало феодализма были объектами изучения Сыма Цяня.

Поистине, такого грандиозного исторического труда не было ни до Сыма Цяня, ни после его смерти. Сыма Цянь, как историк, внес много нового в историческую науку древнего Китая. Новым вкладом в историографию был его метод освещения событий, новым было и построение его произведения — деление на 5 разделов, систематизация богатейшего фактического материала. Наконец, новой по существу была оценка исторических событий, деятельности тех или иных исторических персонажей.

Итак, не жизнь царей интересовала историка, а исторический процесс, смена одних общественных явлений другими. В этом, пожалуй, главное, что отличает Сыма Цяня от его предшественников.

При оценке личности Сыма Цянь не придавал значения происхождению, знатности. Для него решающую роль играли моральные качества, значимость и общественная полезность деятельности того или иного лица Он часто отдавал предпочтение перед царями людям мудрым — выходцам из простого народа.

Бань Бяо, во-первых, предъявляет Сыма Цяню обвинение в том, что последний пренебрежительно относится к конфуцианству и с уважением к даосизму. Далее он приписывает Сыма Цяню такой смертный грех, с точки зрения конфуцианца, как пренебрежение конфуцианскими принципами гуманности, чести и долга 26 . Но, повидимому, самое главное зло Бань Бяо видит в том, что Сыма Цянь возвеличивает простой народ.

Конфуцианцы, конечно, не могли простить Сыма Цяню его панегирика странствующим рыцарям, выходцам из простого народа, что и вызвало гнев историка Бань Бяо. Сыма Цянь считал, что эти рыцари по своим высоким моральным качествам нисколько не уступают ни ученым, ни вельможам, но даже превосходят их.

Отмечая, что конфуцианцы и последователи Мо Ди поносят рыцарей, не пишут о них, Сыма Цянь выражает сожаление, что рыцари, выходцы из народа, остались в неизвестности 30 .

Очевидно, что Сыма Цянь считал первичным бытие, а сознание — вторичным. И в этом он резко расходился с [25] идеалистами-конфуцианцами. Великий историк своим взором проникал и в существо морально-этических отношений, он понимал их классовый характер. Он не рассматривал их отвлеченно, как это делали конфуцианцы, не расценивал их как некую всеобщую, надклассовую норму поведения, якобы одинаковую для всех, а показывал их классовую изнанку. Это видно из следующих его обличающих слов:

Сыма Цянь большое значение придавал материальным условиям существования людей, то есть экономическому базису общества. Не случайно поэтому в его труде впервые в древней китайской историографии, если не считать экономического трактата Гуань-цзы, имеются три специальные главы по экономике (об ирригации, уравнениях и о торгующих и производящих), и, кроме того, отрывочные экономические данные встречаются почти во всех остальных главах, в особенности в жизнеописаниях. Безусловно, внимание Сыма Цяня к экономическим вопросам свидетельствует о его материалистическом понимании истории.

Рассказав о природных богатствах различных областей страны, могущих обеспечить потребности населения, Сыма Цянь указывает на существование общественного разделения труда, не терпящего вмешательства со стороны.

Говоря о том, что источником материальных благ (пищи и одежды) для народа является взаимодействие земледельца, ремесленника и купца, то есть общественное разделение труда, Сыма Цянь связывает с этим источником общественное богатство:

Далее Сыма Цянь указывает на то, что был принят ряд мер, жизнь постепенно налаживалась, и ко времени У-ди положение резко изменилось. Нарисовав картину изобилия, Сыма Цянь тут же показывает, как назревает момент перехода в новое качество, к противоположному явлению.

Таких противоречий у Сыма Цяня много, и они свидетельствуют об ограниченности его материалистических представлений. Но Сыма Цянь, со всеми его недостатками, — явление незаурядное, он великий сын великого народа.

Сыма Цянь оказал огромное влияние на развитие китайской историографии и китайской прозаической литературы. Об этом свидетельствуют прежде всего прямые подражания историческому методу Сыма Цяня со стороны тех историков кто занимался составлением династийных историй, вплоть до XX века. О влиянии и значении Сыма Цяня, как историка и мастера художественного слова, прозаика, свидетельствует огромное, беспрестанное внимание к его труду, проявлявшееся с первого века нашей эры и до последнего времени.

Сыма Цянь приобрел широкую известность и в научных востоковедных кругах России и Западной Европы.

Великий китайский историк — гордость своего народа, народа исполина, внесшего огромный вклад в мировую культуру.

Сыма Цянь по праву занимает почетное место среди виднейших и гениальнейших представителей не только китайской, но и мировой культуры.

Текст воспроизведен по изданию: Сыма Цянь. Избранное. М. Гос. изд. худ. лит. 1956

Древнекитайская цивилизация сохранила богатые письменные источники по своей истории. Важность накопления вековой мудрости Китай оценил давно. Зачастую старинные летописи предлагают современному исследователю сложные метафоры и загадки в виде полумифических событий, сложной статистики, значительно приукрашенных историй о победителях и карикатурно приниженных баек о побежденных. Переосмыслить древние источники и наложить их на исторические карты бывает непросто ученому и совсем невозможно обывателю.

Придворный летописец

В заточении, которое далось ему нелегко, Сыма Цянь приходит к мысли, что его сочинения — это единственная возможность высказать все, что накопилось на душе. О последних годах жизни талантливого ученого, как и о дате смерти ничего не известно. Скромная биография великого человека многие вопросы оставляет без ответа. А о характере и широте мировоззрения умнейшего Сыма Цянь мы можем узнать из его летописных речей.

Исторические записки

Произведение состоит из 5 разделов и 130 глав, повествующих о великих правителях и аристократах; также включены биографии незнатных выдающихся личностей и интересные трактаты об экономике, музыке, легендах того времени. Особый раздел — хронологические таблицы — попыток упорядочить события подобным образом ранее никто не делал.

Подробное описание гробницы Шихуанди, которое пока невозможно опровергнуть или подтвердить, нам тоже оставил знаменитый придворный историк. Интересно, что свидетельств о Терракотовой армии в его работах нет, возможно, все мастера и правда, согласно легенде, были захоронены вместе со своим правителем. Если бы не Сыма Цянь, мы сейчас не имели бы о гробнице первого императора Китая никакого представления. Только по его словам мы можем представить, что находится внутри этой знаменитой достопримечательности Китая.

Путешествия Сыма Цяня

В своих письменных трудах древний мыслитель не боялся показать недостатки высших сановников и восхититься силой простого народа. Одно из сильнейших впечатлений у наблюдательного путешественника вызвало посещение Великой Китайской стены, строительство которой потребовало десятки тысяч жизней. Племена, живущие за северной стеной, не вызывали в ученом брезгливости, он относился к ним с интересом исследователя, что несвойственно для людей его положения, которые склонны проводить четкую границу между “людьми” и “варварами”.

Китайский Новый год

Должность летописца при дворе китайского правителя включала обязанности по наблюдению не только жизни во дворце, но и над ним. Астрономия и астрология являлась также объектом пристального наблюдения и попыток изучения. Задачи придворного астролога сводились к прогнозированию удачных дней для ритуальных церемоний и важных правительственных свершений; а также предсказыванию погодных катаклизмов.

Наблюдения за ночным небом, которым Сыма Цянь посвятил отдельную главу в Ши цзы, помогли группе ученых составить точнейший лунный календарь. В 104—101 годы до н. э. под руководством историка-астролога была проведена календарная реформа. По этому лунному календарю китайцы отмечают множество праздников до сих пор, а Китайский Новый год сегодня празднует весь мир.

В такой ситуации приступить к полному академическому переводу огромного и крайне сложного памятника мог только очень смелый исследователь. А Р. В. Вяткин ещё больше усложнил себе задачу, уже в первых двух томах высоко подняв планку научной требовательности к качеству перевода, уровню комментирования и тщательности аппарата. Вполне понятный трепет исследователя перед необъятностью задачи подтолкнул вначале к работе в соавторстве с В. С. Таскиным (1917-1995) — не столько историком, сколько хорошим знатоком вэньяня. Расхождения в научных подходах к некоторым ключевым проблемам эпох Чжаньго и Ранней Хань привели к прекращению сотрудничества, и Р. В. Вяткин перевёл и издал четыре тома (III-VI) без всякой помощи, даже технической. Невольно сравниваешь с тем, как сейчас работают с Ши цзи в США: последний из изданных под руководством профессора Уильяма Нинхаузера томов переводили 12 человек, и это не считая технического персонала и при полной компьютерной оснащённости. Как же удалось Р. В. Вяткину сделать то, что не удалось ни одному западному синологу и в прошлом, и по сей день? Ответ достаточно прост: талант, преданность науке и самоотверженное трудолюбие.

Разделы Бэнь цзи и Ши цзя сейчас представляются классическими историографическими трудами, главными героями которых являются императоры-ди, князья (ваны, чжухоу) и их ближайшее окружение. Но не забудем, что для II в. до н.э. такой подход стал новаторским, поскольку главы этих разделов не были ни красочными рассказами о том или ином персонаже, ни летописью с тщательной (или не очень) фиксацией событий при той или иной династии, когда восшествие на престол соседствовало с информацией о землетрясении или о появлении трёхголового оленя. Перед нами стройное историческое повествование, краткое для эпох мифических и всё более подробное и глубокое для тех времён, для которых факты можно подтвердить архивными документами и другими более или менее надёжными свидетельствами. Кроме естественного желания историка оставить потомкам правдивую картину свершившегося характерной чертой этих двух разделов можно считать явное или в различной степени скрытое стремление обнаружить и моральный двигатель поступков персонажей, и глубинную цель истории в целом. Подобные поиски видны и во многих других главах (особенно в разделе Ле чжуань). Текст предсмертного завета Сыма Таня своему сыну Цяню, помещённый в заключительную, 130-ю главу (сложнейшую по структуре и сверхнасыщенную смыслами), даёт основания считать, что оба историка хорошо понимали масштабность их задачи: не просто продолжить дело предков, служивших придворными астрологами и историографами, но встать вровень с Чжоу-гуном, восславившим некогда добродетели чжоуских правителей, и с Конфуцием, возродившим древние установления и создавшим хронику Чунь-цю. Представляется несомненным, что завершивший Ши цзи Сыма Цянь рассматривал свой труд как нечто предельно высокое, как деяние, стоящее в прямой связи с достижениями Чжоу-гуна и Конфуция 2 .

Если брать во внимание глубину и разнообразие типов ле чжуаней, то можно с полным основанием считать Сыма Цяня, жившего за полтора века до Плутарха (ок. 45 — ок. 127 г. н.э.), родоначальником биографического жанра не только в Китае, но и во всём мире.

В свете современного положения дел в зарубежной синологии становится очевидным, что выход в свет завершающего IX тома Ши цзи представляет собой событие не только в российском востоковедении, но и в культурной жизни Европы и Северной Америки.

Специфическую проблему при анализе глав заключительного тома представляет аутентичность некоторых из них и особый статус интерполированных фрагментов. Инверсии в расположении авторского эпилога и даже его удвоение (разные эпилоги в начале и в конце главы), использование в тексте титулатуры, появившейся уже после смерти историка, и просто упоминание событий, происшедших после 86 г. до н.э., являются очевидными свидетельствами вмешательства интерполяторов. Как известно, в Хань шу высказано мнение, что десять глав авторского текста Ши цзи в I в. до н.э. были утрачены, а затем восстановлены интерполяторами, предположительный список которых весьма велик и по крайним оценкам превышает 20 человек. И хотя многие специалисты не разделяют гиперкритицизма в отношении подлинности столь значительного числа глав, нельзя не согласиться, что проблема существует и, весьма вероятно, затрагивает такие главы IX тома, как 119, 127, 128 и отчасти 130.

Заключительная, 130-я глава представляет собой нечто особенное. С некоторой долей условности её можно считать сложноструктурированным послесловием с набором дополнений. Если идти последовательно по тексту, то легко очерчиваются шесть частей: 1) родословная авторов Ши цзи; 2) краткий трактат о шести главных философских школах; 3) рассказ о кончине Сыма Таня и его завещание сыну; 4) диалог с неким Су Хуем о Чунь-цю; 5) формулировка основных целей, которые преследовали авторы; 6) оглавление с краткими комментариями по каждой главе и дополнительно — к разделам памятника. Собственно послесловием логично признать лишь пятую и шестую части, но фактически вся обширная заключительная глава является подведением итогов.

Отдельно хочется поблагодарить известного российского синолога Станислава Кучеру, который многажды, безотказно и всегда доброжелательно приходил на помощь в решении наиболее сложных задач, возникавших в процессе работы над памятником.

Если же подводить какой-то общий итог, то есть все основания считать, что огромная работа по бесконечному уточнению, многократной правке и редактуре переведённых глав нередко становилась новой интерпретацией текста, а труд всего коллектива можно считать попыткой поэтапного приближения к адекватной передаче огромного богатства Ши цзи.

В подготовке IX тома к изданию участвовало немалое число людей, каждому из которых я приношу искреннюю благодарность и готов разделить с ними радость от удачных переводческих решений. Что же касается возможных ошибок и спорных интерпретаций текста Ши цзи, то как ответственный редактор тома всю ответственность за них принимаю на себя.

3. См.: Записки, надлежащия до истории, наук, художеств, нравов, обычаев и проч. китайцев, сочиненныя проповедниками веры христианской в Пекине. Т. V. М., 1788, с. 101-113.

4. См.: Sitzungsberichte der Wiener Akademie der Wissenschaften. Phil.-Hist. Klasse. Vol. 31, 32, 34, 36; 1859-1861.

5. Le chapitre 117 du Che-ki (Biographie de Sseu-ma Siang-jou). Traduction avec notes par Y. Hervouet. P., 1972.

Читайте также: