Христианский социализм булгаков кратко

Обновлено: 04.07.2024

Существует ли какая-либо связь между религией и политикой, между духовностью и социальностью? Причем связь не только на уровне взаимодействия церкви и государства как общественных институтов, а связь глубинная; например: возможна ли религиозная мотивация для вмешательства в политику?

Политика бывает, конечно, разная. Но упрощенно говоря, есть два вида политики:

2. Либерально-правовая политика. Здесь предполагается верховенство закона, стоящего на страже свободы и достоинства каждого человека не зависимо от его взглядов. Свобода здесь определяется как свобода мировоззрения, вероисповедания, слова, печати, собраний, передвижения. Границей свободы человека является свобода других людей. Государство следит за ненарушимостью этой границы.

Если первая политика хорошо сочетается с монархией и государственной церковностью, то со второй политикой дело обстоит значительно сложнее. Здесь требуется ориентация на макси мальную свободу личностей при жестком соблюдении внешнего порядка. Требуется идеологический и религиозный плюрализм при нейтралитете государства, наличие тщательно продуманных демократических процедур.

Сущность христианского социализма состоит в признании религиозной значимости безликих социально-политических структур. Христианский социализм по сути дела есть христиански осмысленная социальная этика.

Христианский социализм сочетается только со второй политической моделью, и он имеет два основных измерения:

1. Либеральное измерение, основанное на ориентации на уважение к человеку сотворённому по образу и подобию Бога, к его свободе с соответствующей поддержкой таких социально-политических структур, которые не допускают надругательство над человеком. Либерализм здесь понимается как культура уважения к внешней свободе человека, не нарушающей свобод других людей. Закон предотвращает такие нарушения. Сущностью права здесь полагается свобода[2].

2. Социальное измерение, основанное на организованной заботе о слабых членах общества.

Это была одна из причин преодоления последнего серьезного экономического кризиса 1929 г. и постепенного построения современного общества в США.

Главная сложность, таким образом, здесь состояла (и продолжает состоять!) не столько в обычной трудности осмысления религиозной значимости безличных социальных структур как таковых, сколько в религиозном осмыслении социально-правовых структур, соответствующих модернизированному (либеральному) общественному режиму и десакрализованному государству.

Религиозность, с одной стороны, касается самых интимных глубин человеческой души, что может способствовать интровертивному типу сознания, а с другой (что значительно реже) — может пробуждать в людях чувство ответственности за происходящее вокруг, способствовать внешней активности. В одном человеческом сознании редко совмещается и то и другое. Психических ресурсов, что называется, не хватает.

Здесь многое определяется также тем, где проводится линия между религиозным и светским (которое обычно изымается из религиозного дискурса и из сферы христианской ответственности). При понимании христианства как этической, а не магической религии (где существует жесткое различие между сакральным и профанным), проблема соотношения добра и зла не изымается из сферы светского.

Именно так в духе этического универсализма, включающего в себя и социальную этику, не знающую жесткого разделения на религиозное и светское, понимали христианство П. Чаадаев, В. Соловьёв, С. Булгаков, Г. Федотов, С. Франк, Н. Бердяев. Они были теми немногими, которые совместили в своём сознании христианскую и социальную парадигмы в их иерархическом соподчинении, предложили концепции христианских гуманизма и социализма.

XIX в. был веком социального вопроса. Религиозность в России становилась всё более социально маргинальной, поэтому русский коммунизм оказался атеистическим. Интеллигенция в то время была увлечена новомодным марксизмом. Прошел через него вместе с другими и С. Булгаков, точно указав на самое слабое место марксизма: неадекватную антропологию, редуцирующую человека к социальному фактору, представляющую человека функцией социальной среды. Преодолев марксизм, Булгаков обретает новое понимание идеализма, христианства, православия.

Более того, С. Булгаков во многих работах утверждает по-христиански понятый западный правовой либерализм, в основе которого лежит уважение к человеческой личности, сотворённой по образу и подобию Бога[8].

Для прот. С. Булгакова самоочевидны следующие два положения.

Церковь как организация не участвует в политике, но в правовом демократическом государстве ничто не должно препятствовать гражданам объединяться по любым мировоззренческим (включая религиозные) принципам, получать легальный статус (юридическое лицо). Основы Социальной Концепции, принятые на Архиерейском Соборе в 2000 г., предусматривают созда ние партий на религиозной основе. Чтобы политические провалы и скандалы не компрометировали Церковь, последняя в лице священноначалия не преподает благословения таким партиям. В целом, Основы Социальной Концепции, если только государственные законы этому не воспрепятствуют, открывают путь для создания христианско-демократических партий. Идеи прот. Сергия Булгакова могут быть востребованы.

[2] Так понимали право В.С. Соловьёв и Е.Н. Трубецкой.

[3] Булгаков С.Н. Православие и социализм // Булгаков С.Н. Труды по социологии и теологии: В 2 т. Т. 2. М.: Наука, 1997. С. 566–568.

[4] Булгаков С.Н. От марксизма к идеализму // Булгаков С.Н. Труды по социологии и теологии: В 2 т. Т.1. С. 3–4.

[6] Булгаков С.Н. Неотложная задача (О союзе христианской политики) // Христианский социализм (С.Н. Булгаков): Споры о судьбах России. Новосибирск, 1991. С. 31.

[7] Там же. С. 36–37.

[8] См. напр: Булгаков С.Н. О социальном идеале // Булгаков С.Н. Труды по социологии и теологии: В 2 т. Т. 1. С. 251—274.

[9] Булгаков С.Н. Неотложная задача (О союзе христианской политики). С. 33–34. При современном почти поголовном российском антизападничестве высказывания С. Булгакова представляют особый интерес.

[11] Булгаков С.Н. Неотложная задача (О союзе христианской политики). С. 34.

[15] Булгаков С.Н. Православие и социализм. С. 293.

[16] Булгаков С.Н. Православие (Очерки учения Православной церкви). Киев, 1991. С. 209–213.

[17] Булгаков С.Н. Христианство и социальный вопрос. С. 139–140.

Дело том, что христианское человечество переживает глубокий религиозный кризис. Широкие слои людей утратили живую веру и отошли от христианской церкви. Но, отойдя от нее, многие не остались к ней безразличны; они усвоили себе настроение отчужденности, осуждения и вражды. У одних эта вражда - холодная и пассивная; у других эта вражда - волевая и организованная, но сравнительно корректная; у третьих - это есть фанатическая ненависть, принимающая форму гонений. Различие между этими группами не глубокое и не принципиальное: все они образуют единый фронт взаимного молчаливого понимания, сочувствия и даже - тайное или явной - поддержки.

Таким образом, в пределах самого христианского человечества, оставляя в стороне иные религии - конфуцианскую, буддийскую, магометанскую и др. - образовался широкий антихристианский фронт, пытающийся создать нехристианскую и противохристианскую культуру. Это явление не новое. Двадцатый век, вслед за девятнадцатым, только проявляет уже назревавшие процессы и как бы подводит им итоги. Процесс обособления культуры от веры, религии и церкви начался давно и совершается уже в течение нескольких столетий: давно уже медленно нарастала и крепла в Европе и в Америке светская культура, "секуляризованная", и процесс этой секуляризации ведет свое начало еще от эпохи Возрождения (13-15 век).

Цель работы – изучить важнейшие характеристики христианской культуры.

Задачи работы – охарактеризовать учение И.А. Ильина о христианской культуре; представить общую характеристику учения С.Н. Булгакова о христианском социализме; изучить проблему возрождения христианской духовности в современной России.

1. И.А. Ильин о христианской культуре

Все, что произошло в мире в двадцатом веке и продолжает совершаться и ныне, свидетельствует о том, что христианское человечество переживает глубокий религиозный кризис. Широкие слои людей утратили живую веру, и отошли от христианской церкви. Но, отойдя от нее, многие не остались к ней безразличны; они усвоили себе настроение отчужденности, осуждения и вражды. У одних эта вражда - холодная и пассивная; у других эта вражда - волевая и организованная, но сравнительно корректная; у третьих - это есть фанатическая ненависть, принимающая форму гонений. Различие между этими группами не глубокое и не принципиальное: все они образуют единый фронт взаимного молчаливого понимания, сочувствия и даже - тайное или явной - поддержки.

В первые полтора тысячелетия после Рождества Христова многое и притом основное обстояло совсем иначе. Потому ли, что души людей были доверчивее и цельнее, менее сложны и разнообразны (менее дифференцированы), более инстинктивны и иррациональны и потому более скромны и духовно робки; потому ли, что божественность Евангельского откровения воспринималась непосредственнее, острее и глубже; потому ли, что человек чувствовал себя не господином природы, а ее зависимой и беспомощной жертвой; потому ли, что жизнь на земле была более скудна, неустроенна и, со стороны природы, более угрожаема, - но только в ту эпоху люди воспринимали религию, как центр духовной жизни, как ее главный, а, может быть, и единственный источник. Хранительницей же этой религии была для них христианская церковь.

За последние четыре века и, в особенности, за последние два века (18 и 19) - это положение дел в душах сильно изменилось. Проследить этот процесс исторически я здесь не могу; это дело сложного и детального изображения. Уже конец средневековья несет в себе его предвестники и начатки. Последствия же этого процесса пожинают современные нам поколения.

Европейская культура 19 века есть по существу уже светская, секуляризованная культура: светская наука, светское искусство, светское правосознание, светски осмысливаемое хозяйство, светское восприятие мира и объяснение мироздания. Культура нашего времени все более обособляется от христианства; но не только от него, - она вообще утрачивает религиозный дух, и смысл, и дар. Она не перешла ни к какой новой религиозности; она не обратилась даже и к поискам новой. Отделившись от христианства, она ушла в безрелигиозную, безбожную пустоту. Человечество не только перестает вынашивать, растить и беречь церковно-христианский опыт, но не вынашивает и никакого другого религиозного опыта. Оно отходит от христианства, но не идет ни к чему иному. Начиная с эпохи французского просвещения и связанной с ним французской революции, история 19 века представляет собою попытку построить духовную культуру вне религиозных предрассудков и без, якобы, ненужных предположений (гипотез) о душе и духе. Постепенно слагается и крепнет культура без веры, без Бога, без Христа и Евангелия. И христианская церковь во всех своих основаниях постепенно оказывается вынужденной считаться с этой самостоятельностью новой культуры. Растет и ширится миросозерцание, обходящееся без Бого-созерцания. Новая, позитивная наука делает такие исследовательские успехи; эти успехи ведут к таким практическим и техническим последствиям (медицина, бактериология, пар, электричество, химия, машины, железные дороги, телеграф, телефон, радио, авиация), и вызывают к жизни такие общественные явления (машинная, капиталистическая промышленность, пролетаризация масс, революционное движение); и все это вместе взятое до такой степени изменяет строение, интересы, вкусы и потребности человеческой души (душевный уклад нового горожанина, пролетария, массового чиновника, интеллигента и полу-интеллигента), - что христианская церковь, с присущим ей глубоким консерватизмом в учении (догмат!), в организации (канон!), в молитве (обряд!), не находила и не находит в себе достаточной творческой инициативы и гибкости для того, чтобы по-прежнему удержать за собою главный авторитет в вопросах человеческого знания и действия, в вопросах культурной теории и практики. И вследствие этого человек нового европейского уклада души все более отчуждается от вечных истин христианства, разучается созерцать их, привыкает обходиться без них, религиозно мертвеет, умственно и нравственно вырождается и идет навстречу невиданному еще в истории человечества культурному кризису.

В средние века христианская церковь духовно вела за собою христианское человечество и оставалась его высшим авторитетом. Ныне она его за собою не ведет. Современное человечество влечется другими силами и притом такими, которые сами оторвались от, христианства и от религиозности вообще. Эти силы не ищут Божественного, от Божественного не исходят и Его не осуществляют; мало того ныне они вступили в ожесточенную кровавую борьбу с Божественным началом, с христианскою церковью и вообще со всякою верующею человеческою душою[1].

Человечество наших дней идет:

1. Во-первых, за материалистическою наукою, которая, по-видимому, преуспевает в своей области именно благодаря тому, что отбросила гипотезу Бога и порвала со всякой религией. Эту науку ведет позитивное естествознание с его открытиями, немедленно врабатывающимися в жизнь, иногда перевертывающими все человеческие отношения и весь общественный строй и, по-видимому, обещающими людям "победу" и "власть" в новых свирепых войнах на истребление. Техника влечет за собою человека; техника, которая разрабатывает вопрос о жизненных средствах и совсем не интересуется высшею целью и смыслом жизни; техника, которая вечно "открывает" и "совершенствует", но сама работает в полнейшей духовной беспринципности, нисколько не помышляя ни о едином Совершенстве, ни о действительном Откровении.

2. Во-вторых, современное человечество идет за светской, безрелигиозной государственностью, не понимая, что эта государственность оторвалась от своей высшей цели, не служит ей, не видит ее, ибо цель эта состоит (всегда состояла и будет состоять) в том, чтобы готовить людей к прекрасной жизни (Аристотель), к жизни по Божьему (Блаженный Августин). Безбожное государство ведет народы так, как слепой ведет слепых - в яму (Мф.15.14). Оно не ценит вечных и благороднейших - религиозно-христианских корней правосознания. Современное государство служит не качеству жизни, не совершенству ее, а интересам людей и классов; оно не знает измерения священной глубины - ни в душах, ни в делах; оно есть явление личной, классовой и всенародной жадности и создает, в лучшем случае, неустойчивое равновесие вожделений, равнодействующую вражды и зависти.

3. В-третьих, современное человечество влечется приобретательскими инстинктами и хозяйственными законами, которые, властвуют над ним, и над которыми оно само не властно потому, что утратило в душе своей живого Бога.

Оно попало в тупик капиталистического производства и нашло из него только один определенный выход - в бездну коммунизма. Оно не понимает, что ужасен не "капитализм", а безбожный капиталистический строй, организуемый и поддерживаемый христиански омертвевшими душами и классами; и что безбожный коммунизм бесконечно страшнее и вреднее безбожного капитализма. И вот, утратив Бога и Христа, религиозно неустроенная и нравственно распадающаяся, душа современного человека только и может стать жертвою приобретательских инстинктов и хозяйственных законов, в том виде, как они сами проявляются, развертываются и увлекают людей за собою.

4. В-четвертых, современное человечество предается безрелигиозному и безбожному искусству, которое становится праздным развлечением и нервирующим зрелищем. Во все времена и у всех народов чернь требовала хлеба и зрелищ. Но чернь отличается от "нечерни" именно своим бездуховным, безрелигиозным, низким уровнем. И вот, современное искусство, светски" освободившее себя от религиозного чувства и чутья, идет навстречу потребностям современной безбожной массы: мода рождает модернизм, скука и пресыщенность - нервирующую остроту; кинематограф заменяет храм; треск и рев радиоаппарата - вытесняют личную культуру музыки и слова. В искусстве отпадает "третье измерение" - художественности, священности, предметности; двумерная душа создает двумерное, пошлое, безбожное искусство и сама становится его жертвою.

Таковы эти четыре силы, увлекающие современное безрелигиозное человечество. Таковы те пути, по которым оно даже не идет, - а обсыпается, течет и уносится[2].

С.Н. Булгаков о христианском социализме

Обычно под социализмом понимается экономический строй общества, в котором отсутствует частная собственность, а следовательно, средства производства принадлежат либо государству, либо общинам. Ныне же социализм накрепко связывают с идеологией, причем идеологией тоталитаризма, принуждения, работы из под палки. Суть булгаковской концепции трех социализмов как раз и состоит в развенчании незыблемости такой связи. Социализм - атеистический и материалистический - может быть тоталитарным (и был таковым). Но социализм может быть и благодатным. Такой, приемлемый для Православия социализм, Булгаков именует "христианским":

"Основная мысль "христианского социализма" состоит в том, что между христианством и социализмом может и должно существовать положительное соотношение. Христианство дает для социализма недостающую ему духовную основу, освобождая его от мещанства, а социализм является средством для выполнения велений христианской любви, он исполняет правду христианства в общественной жизни. Разумеется, насколько социализм проникается антихристианским духом и отдается чарам первого искушения, он не может быть соединен с христианством, которое требует прежде всего человеческого сердца. Но в социализме самом по себе, рассматриваемом как совокупность мер социальной политики, нет ничего, что бы не соответствовало христианской морали. Поэтому сама мысль о "христианском социализме" не имеет в себе ничего противоречивого. Принципиально "христианский социализм" вполне возможен".

Для христианства, по мысли Булгакова, социализм может и должен быть формой его социального бытия: "социализм есть лишь средство для осуществления требований христианской этики". В этом суть булгаковского "христианского социализма": не самодовлеющая экономика, не построение земного рая - цели его; христианский социализм - это социальная форма, сосуд, "мехи новые", в которых сохраняется терпкое вино христианства.

Небольшое отступление относительно экономической эффективности социализма. Булгаков дает ключ к решению этого вопроса, говоря о "религиозной природе социализма". Только религиозный социализм жизненен и эффективен. Дело в том, что человек, падший, но не потерявший образа Божия, будет не покладая рук работать либо из-под палки, либо ради материального благополучия, наживы, либо ради высокой религиозной идеи. Социализм материалистический никакой высокой идеологии родить не в состоянии, физическому принуждению препятствуют демократические свободы, а наживаться не дает общественная собственность. Поэтому стимулов к труду в таком обществе недостаточно; оно по эффективности не может конкурировать с капитализмом, что и показал наш советский социализм брежневских времен. Но не так обстоит дело с социализмом христианским: для верующего работа ради Бога является более сильным стимулом к труду, чем нажива или палка, и поэтому христианский социализм и эффективен экономически и благодатен духовно. Но, заметим, и атеистический социализм - религия. А потому и этот социализм парадоксальным образом оказывается тоже экономически эффективным. Псевдоидея начинает двигать людьми (хотя и палка играла здесь не последнюю роль) и они совершают чудеса трудового героизма, дважды поднимая разрушенное войнами хозяйство России.

Уже сам Булгаков заключал термин "христианский социализм" в кавычки, ибо прекрасно знал его непростую историю. Имея основание в Новом Завете и взяв свое начало с апостольской Иерусалимской общины, христианский социализм бытовал в учении святых отцов о собственности и богатстве (св. Василий Великий, Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский и др.), а также в таком традиционном церковном институте, как монастыри (отметим, что по-латыни монастырь - "коммуна").

Но в нашем падшем мире высоким социальным идеям осуществиться очень трудно. Церковь, связав свою судьбу с государством (что выразилось в "симфонии" между ними), надеялась, что сила государственной власти поможет защитить Церковь и постепенно привести общество к подлинно христианской жизни. Однако социальные результаты этой симфонии не следует переоценивать. Собственность оставалась одной из незыблемых основ социума, государство продолжало жить по велениям мира сего, стараясь, к сожалению, использовать Церковь в качестве "министерства идеологии", которое должно оправдывать существующий порядок вещей. Да и больно уж высок этот идеал - общения имуществ. Он требует непросто достигаемых христианских добродетелей терпения и смирения, и, главное, - нелицемерной любви к ближнему. Иначе говоря, требует подвига, христианства не на словах, а на деле. А подвигом хотят жить далеко не все.

В результате идея общения имуществ постепенно стала в Церкви забываться; она начала вытесняться на окраины, стала маргинальной, перерождалась и деградировала. И вот христианский социализм, не получив официальной поддержки в Византии и Европе, уходит в полусектантскую среду (богумилы, табориты, вальденсы, альбигойцы, анабаптисты и пр.), сливается с профсоюзным движением в Англии, существует как одно из течений протестантской религиозной мысли, влачит нелегкое существование как глухая оппозиция в современном католичестве. В России христианский социализм, тускло мерцая в крестьянской общине, вдруг иногда давал удивительно яркие вспышки (имеется в виду основанное помещиком Н. Н. Неплюевым Крестовоздвиженское Трудовое Братство, в котором возродилась на трудовой основе апостольская идея братского обобществления имуществ).

Но с социализмом происходит и более страшная метаморфоза. Этим по недоразумению заброшенным чадом Церкви начинает интересоваться мир с намерением использовать преимущества коллективизма для создания безбедной жизни. Но в мире им быстро завладевает сатана, который, одев его в красные атеистические одежды, заставляет служить против Христа. И именно эта, атеистическая, версия социализма находит свое воплощение в России, осуществив самые жестокие в истории христианства гонения.

Попутно укажем, что концепция трех социализмов Булгакова выбивает из рук христиан-антисоциалистов самый главный, "убойный" аргумент: социализм нашел воплощение в России и привел к неисчислимым бедствиям для Церкви. Ответ: да, все это так, но реализован был именно атеистический социализм, являющийся антиподом социализму христианскому. Неудивительно, что такой социализм, отрицающий Бога и любовь к ближнему, оказался столь безблагодатен[3].

Конечно, это ошибка. И не единственная, на которую указывает отец Сергий.

Слабости и ошибки бездуховного и потому ограниченного и ошибочного учения критиковали многие. И мы видели к чему привел воинствующий атеизм. И было бы страшной ошибкой восхвалять его. Или после его падения мечтать о его восстановлении в прежней форме. Но об этом ни один адекватно мыслящий человек, верящий в Бога и любящий Россию, говорить никогда не станет. Но едва ли не большей ошибкой является отрицание всего положительного, что было в советском социалистическом опыте. А в нем было много положительного. И для нас сейчас важно услышать из уст протоиерея Сергия Булгакова, следующее:

А именно этого не понимают многие сегодняшние оппоненты идеи христианского социализма. Справедливо критикуя бездуховный социализм, они забывают, что сейчас идет построение не менее бездуховного капитализма. И когда мы говорим о христианском социализме, мы не предлагаем выбирать между бездуховным социализмом и бездуховным капитализмом, а предлагаем нечто принципиально новое – взять все лучшее от социализма, но видоизменить его, обогатить духовным содержанием, облагородить христианским миропредставлением, наполнить христианским смыслом.

Далее прот. Сергий говорит, в чем именно социализм повторяет неправды капитализма:

Но вернемся к статье отца Сергия

Мы видим, что отец Сергий снова и снова говорит об ошибках того прежнего несовершенного социализма, и указывает главную причину, по которой бездуховный социализм оказался враждебен христианству: он сам захотел стать религией.

Итак, еще раз повторим, что в нашем понимании, социализм как учение, получившее свое оформление к началу XX века, как учение сугубо материалистическое является неполным, ущербным и нежизнеспособным, как любое бездуховное или псевдорелигиозное учение.

Но мы видели, к чему приводит его атеистические, материалистические заблуждения. Мы понимаем, что без духовного наполнения, социализм сам по себе раздирается внутренними противоречиями, и пытается собой подменить религию, не имея для этого достаточного основания. Он становится искушением для наивных и неокрепших душ, соблазняемых в богоборчество. И как показала история, бездуховный социализм неизбежно умирает: теряет верующих, наполняется фарисеями (формально верующими) и рушится. Это неизбежно для всех псевдо религий.

Хотя врагов у этого сейчас больше чем сторонников. Так что путь не будет устлан розами, но другого пути попросту нет.

II. Свобода от хозяйства и свобода в хозяйстве

Буддизм учит своих последователей совершенному бесстрастию, умиранию для мира, в котором обессиливается, притупляется чувство и хозяйственной неволи. Совершенная нечувствительность к лишениям, смерть заживо, есть идеал буддийского подвижника, он презирает и пренебрегает хозяйством вместе с другими мирскими силами. Конечно, этот идеал может быть по плечу только исполинам подвижничества, но в меру его вмещения достигается свобода от хозяйственной тревоги, нужда изгоняется из сердца, хотя и сохраняет силу над телом.

Однако христианство серьезно и строго относится к хозяйственным обязанностям человека. Он не должен снимать с себя всеобщей повинности труда, возложенной на него заповедью Божией. Притом мир этот есть создание Божие, Божий сад, хотя и запущенным я заросший сорными травами. Человек не наемник, чуждый природе, он призван царствовать над нею. Труд имеет незаменимое значение для человека как средство воспитания воли, борьбы с дурными наклонностями, наконец, как возможность служения ближним.

Вот почему далеко не всякое сокращение рабочего дня, обеспечивающее не только отдых, но и досуг, является безусловным благом. Нужно не только хозяйственно, но и духовно дорасти до короткого рабочего дня, умея достойно употребить освобождающийся досуг. Иначе короткий рабочий день явится источником деморализации и духовного вырождения рабочего класса. И здесь имеет силу закон, что не о хлебе едином живет человек, но и о всяком слове Божием.

III. Ограниченность социалистических мечтаний

IV. Социализм и гуманизм

В противоположность этому религиозно-аскетическому самоощущению человека, начиная примерно с XV века и до наших дней, выдвигается новое миропонимание, которое зовется в истории гуманистическим. Из этого мироощущения родилась и новая европейская культура. Здесь провозглашается полное доверие к человеческой природе в ее данном состоянии. Человеку присущи естественное здоровье, гармония и совершенство. Он все, что ему нужно, может найти в себе и своими силами. Он не нуждается в сверхъестественной помощи, ибо имеет в своей природе все. Вообще нет ничего выше человека, при том не в идеальном его первообразе, но именно в его теперешнем состоянии. Правда, ему многого, бесконечно многого надо достигнуть еще на историческом пути, но он это и сделает своими силами без всякой помощи. Он не нуждается в божественной благодати или чуде и даже не хочет его, ибо он сам по себе есть бог, хотя и еще только становящийся. Поэтому все упования человека, все его внимание переносится здесь на те достижения, которые совершены и могут еще совершиться в поступательном движении истории или в так называемом прогрессе. Прогресс и есть настоящее божество для религии человекобожия. В прогрессе разрешены будут все противоречия жизни и устранена всякая ее дисгармония.

В числе других частных выводов гуманистического мировоззрения одним из важнейших практических его приложений является и социализм, который есть потому духовное порождение эпохи Возрождения. В настоящее время социализм представляет собой, можно сказать, влиятельнейшую разновидность гуманизма, заслоняющую собой остальные. Социалистическое учение о человеке, без различия оттенков, имеет в основе своей веру в беспредельную способность человеческой природы к совершенствованию, если только она поставлена в соответствующие условия. Мысль о грехе, о силе греха, о греховной порче, о губительной стихии страстей, о трагических противоречиях человеческой природы, далека социалистическим верованиям. Их представление о человеке вообще бедно и поверхностно. Для большинства этих учений человеческая природа есть просто tabula rasa 9 , чистая доска, на которой пишет то или другое содержание социальная среда. Более вдумчивые и сознательные из них останавливаются на вопросе о человеческой природе и отвечают на него иногда в таком смысле, что, хотя отдельные индивиды ограничены и имеют недостатки, но для всего человеческого рода последние сглаживаются, плюсы погашаются минусами, и целому роду во всяком случае принадлежит совершенство (Фейербах). Еще более радикальную постановку этого же вопроса мы находим у Ш. Фурье, единственного из социалистов, у которого нашлось достаточно глубокомыслия, чтобы поставить коренным образом вопрос о природе человеческих страстей. Он решается в этом интересном (и недостаточно еще оцененном) учении с безграничным оптимизмом. По мнению Фурье, страсти суть благие силы, вложенные Творцом в человека. Они приносят зло лишь потому, что находятся в дисгармоническом положении, люди не умеют владеть их силой. Для этого надо их научно познать и соответственным образом сочетать, так, чтобы для каждой склонности нашлось свое полезное употребление. Это возможно, если взять достаточно обширные общины, в которых бы находилось место для применения разных склонностей и разных страстей. Порочных же или греховных наклонностей и вообще не существует. Страсти имеют себе параллели и соответствия в силах природы, в звуках, цветах, а также в других мерах. Поэтому возможность естественной гармонии дана уже в природном строе этого мира, и социализм только призван выявить эту возможность. Хотя большинство социалистов обычно относится к учению Фурье как бы несколько конфузливо в виду его странностей, однако здесь мы имеем самую глубокомысленную, даже единственную попытку социалистической антропологии. Обычно же вопросы антропологии совершенно и без остатка растворяются в социологии, вопрос о человеке подменивается вопросом о природе и строении общества. Человечество рассматривается как состоящее не из отдельных личностей, из которых каждая есть свой особый мир, но из общественных групп, которые определяются своим местом в строении целого. Этот социологизм отличает все наиболее влиятельные социалистические учения XIX века. Вместо личности возникает представление о безличной социальной среде, которая существует над личностями и их собой определяет. В разных учениях подставляются только различные понятия в эту общую формулу: для Р. Оуэна началом, определяющим человеческий характер, является общественная среда, для К. Маркса и его последователей – класс и отношения классов.

VI. Правда социализма

VIII. Действительное значение социализма

А мы, мудрецы и поэты,

Хранители тайны и веры.

Унесем зажженные светы

В катакомбы, пустыни, пещеры.

Но никогда не наступит это мечтаемое благополучие, ибо не к гармонии и спокойствию, но к последним потрясениям движется мир.

Примечание. Желающие получить более подробное знакомство и более широкое обоснование мыслей, здесь выраженных, могут обратиться к следующим моим книгам: 1) От марксизма к идеализму. 1903 г. 2) Два града. Исследования о природе общественных идеалов. Два тома. 1910 г. 3) Философия хозяйства. 1912 г. 4) Очерки по истории экономических учений. Вып. I. 1913 г. 5) Свет невечерний. Созерцания и умозрения, 1917 г.

Читайте также: