Герцен старый мир и россия кратко
Обновлено: 04.07.2024
Из неспособности народа к той или иной переходной форме неправильно заключать об его полной неспособности к развитию вообще.
Славянские народы не любят ни идею государства, ни идею централизации. Они любят жить в разъединенных общинах, которые им хотелось бы уберечь от всякого правительственного вмешательства. Они ненавидят солдатчину, они ненавидят полицию. Федерация для славян была бы, быть может, наиболее национальной формой. Противоположный всякой федеративности петербургский режим - лишь суровое испытание, временная форма; она несомненно принесла и некоторую пользу, насильственно спаяв разрозненные части империи и принудив их к единству.
Русский народ - народ земледельческий. В Европе улучшения в социальном положении владеющего собственностью меньшинства коснулись лишь горожан. А крестьянам революция принесла только отмену крепостного состояния и раздробление земель. Между тем известно, что разделение земельных участков нанесло бы смертельный удар русской общине.
Естественно возникает вопрос - должна ли Россия пройти через все фазы европейского развития или ей предстоит совсем иное, революционное развитие? Я решительно отрицаю необходимость подобных повторений. Мы можем и должны пройти через скорбные, трудные фазы исторического развития наших предшественников, но так, как зародыш проходит низшие ступени зоологического существования. Оконченный труд, достигнутый результат свершены и достигнуты для всех понимающих; это круговая порука прогресса, майорат человечества. Я очень хорошо знаю, что результат сам по себе не передается, что по крайней мере он в этом случае бесполезен, - результат действителен, результат усваивается только вместе со всем логическим процессом. (. )
Россия в полном смысле слова управляется адъютантами, указами, писарями и эстафетами. Сенат, Государственный совет (учреждение более позднее), министерства - не что иное, как канцелярии, в которых не спорят, а исполняют, не обсуждают, а переписывают. Вся администрация представляет собою крылья телеграфа, с помощью которого человек из Зимнего дворца изъявляет свою волю.
Гораздо легче уничтожить верхушку этой автоматически действующей организации, нежели подорвать ее основы.
В монархическом государстве, если король убит, монархия остается. У нас, если император убит, остается дисциплина, остается бюрократический порядок; лишь бы телеграф действовал, ему будут повиноваться.
Можно завтра прогнать Николая, посадить вместо него Орлова или кого угодно - ничто не сдвинется с места. Дела будут производиться с тою же точностью, машина по-прежнему будет работать - переписывать, извещать, отвечать; машинисты по-прежнему будут красть и показывать рвение.
Новые учреждения действительно были странны, необычайны. Никто серьезно не размышлял над их эксцентрическим характером, над экзотическим смешением демократизма и аристократизма, безграничного деспотизма и обширных избирательных прав Иоанна Грозного и Монтескье. Все эти учреждения отмечены двойной печатью - петровского периода и несложившихся национальных учреждений, развившихся под организующим влиянием западных идей; национальные начала, в свою очередь, видоизменяют западные идеи в направлении, им почти противоположном.
Судьи выбираются, и выбираются на шесть лет; судьи принадлежат к трем классам: дворянству, мещанству и крестьянству; судебного сословия же нет совсем. Каждый имеющий право участвовать в выборах может быть выбран в судьи. Отсутствие судебного сословия - факт замечательный. Одним врагом меньше, да еще каким врагом! Судья - это другой черный человек, светский двойник священника и таинственный страж закона человеческого, имеющий монополию судить, осуждать, постигать ratio scripta (смысл написанного). Смешон отставной кавалерийский офицер, ничего не понимающий в законах и процедурах и выбранный в судьи. Но, с другой стороны, очень печально, если приходится признать, что никто не способен выносить решения, кроме знатоков в судейских мантиях, воспитанных ad hoc (специально для этой цели). Если выбранные судьи плохи, тем хуже для избирателей - они люди совершеннолетние и знают, что делают. Но, скажут нам, юридические знания не приходят с возрастом, законы так сложны, что нужны долгие годы, углубленные занятия, чтобы разобраться в юридическом лабиринте. (. ) Это верно, но из этого не следует, что с самого детства нужно готовить особую касту людей, понимающих законы, а, напротив, следует, что пора бросить все эти законы в огонь. Отношения людей просты; формальности, устаревшие порядки—вся эта судейская поэзия, все fioritur (украшение) юриспруденции - вот что запутывает вопросы.
В России суд состоит из одного члена, выбранного дворянством, другого, выбранного мещанами, и третьего - вольными крестьянами. Дворянство выбирает двух кандидатов на должность председателя уголовной палаты. Правительство утверждает одного из них и, со своей стороны, назначает прокурора, имеющего право приостанавливать всякое решение и докладывать его сенату.
Если принять во внимание, что прокурор также принадлежит к дворянству, то становится ясно, что действия членов суда от мещан и от крестьян парализованы во всех случаях разногласия. Правда, они имеют право протестовать и выносить дела на рассмотрение в сенат. Но это случается очень редко - по самой простой причине: сенат, лишенный начал народных и избирательных, всегда бывает заодно с дворянами и с правительством. (. )
Николай с самого начала хотел больше быть царем, нежели императором; но, не поняв, не почувствовав славянский дух, он не достиг цели и ограничился тем, что «преследовал всякое стремление к свободе, подавлял всякое желание прогресса, останавливал всякое движение. Он хотел из своей империи создать военную Византию. Отсюда его показное православие, холодное, ледяное, как петербургский климат. Николай постиг только гнет, неподвижность, только китайскую сторону вопроса. В его системе нет ничего деятельного, даже ничего национального, - перестав быть европейским, он не сделался русским.
За время своего долгого царствования он коснулся всех учреждений, всех законов, повсюду внося начало смерти, оцепенения.
Дворянство не могло оставаться замкнутой кастой из-за легкости, с какою давали дворянское звание. Николай затруднил к нему доступ. Для того чтобы стать потомственным дворянином, нужно было теперь дослужиться до чина майора в военной службе и статского советника — в гражданской.
До Николая каждый дворянин был избирателем; он же установил избирательный ценз.
До Николая уездная полиция была выборной. Он приказал назначать становых от правительства, под начальством исправника, выбранного дворянством.
Русское уголовное право раньше не знало смертной казни.
Николай ввел ее за преступления политические и за отцеубийство.
Уголовное право не признавало также нелепого наказания тюрьмой - Николай ввел его.
Веротерпимость составляла одну из славных основ империи, созданной Петром I; Николай издал суровый закон против лиц, переменивших религию.
Жалованная грамота дворянству предоставляла дворянам право жить, где они хотели, и состоять на службе в иностранных государствах. Николай ограничил право передвижения и сроки путешествий. Он ввел конфискацию имущества.
При Петре III была уничтожена тайная канцелярия, род светской инквизиции. Николай ее восстановил; он учредил целый корпус вооруженных и невооруженных шпионов, который он отдал в выучку Бенкендорфу, а впоследствии поручил своему другу Орлову.
Всеми этими средствами Николай затормозил движение, он ставил палки во все колеса и теперь сам негодует на то, что дела не идут. (. )
Герцен А. И. Собрание сочинений в 30 томах. Т . XII. М ., 1956. С. 191-193, 196-197.
Александр Герцен, как истинный патриот, отчаянно искал новый путь развития России, отличный от европейского. Эти идеи воплотились в народничестве. Рассказываем об этом подробнее.
Александр Иванович Герцен – это не только прекрасный русский писатель, философ и публицист, но и гражданин своей страны, который в течение всей своей жизни отчаянно искал оптимальный путь развития России. Именно он стал основателем нового направления русской мысли рубежа XIX-ХХ вв. – народничества. Интересно, что Россия даже в эмиграции занимала главное место в его сердце.
А.И. Герцен в молодости
В 40-х гг. XIX века широкое развитие получили два важнейших идейных течения: западничество и славянофильство. Представители обоих направлений были горячими патриотами, твердо верили в великое будущее своего отечества, резко критиковали николаевскую Россию и крепостное право. Однако пути развития своей страны они видели по-разному. Славянофилы отвергали как современную им Россию, так и Европу. По их мнению, западный мир изжил себя и будущего не имеет. Они отстаивали историческую самобытность России и выделяли ее в отдельный мир, противостоящий западу в силу особенностей русской истории, религиозности, русского стереотипа поведения. Величайшей ценностью для них была православная религия.
Западники русскую самобытность оценивали, как отсталость. Для них Россия, как и большинство других славянских народов, долгое время была как бы вне истории. Только реформы Петра были расценены как начало движения России во всемирную историю. К западникам примыкал и Александр Герцен.
.jpg)
Николай I
В 1847 году после смерти отца Александр Иванович навсегда покинул Россию и эмигрировал в Париж.
Февральская революция 1848 года во Франции показалась для Герцена осуществлением всех его надежд: к власти пришла буржуазия под лозунгами свободы, равенства и братства. Однако последовавшее затем Июньское восстание рабочих, его кровавое подавление и наступившая реакция потрясли Герцена. Его западнические взгляды рухнули. Диагноз, поставленный современной европейской культуре, был таков: мещанство! И если до Герцена слово “мещанство” понималось как сословная характеристика, то после него воспринималось как характеристика духовная.
Могила А.И. Герцена в Ницце
Карта памяти 01.07.2013 // 4 857
© The Library of Congress
В Москве (1842–1846)
«Европа очень занимает нашей силой, потому что она в ней видит мощного раба под влиянием розги и бича, который готов на время разрушить великие плоды веков; Европа tacitement [8] стоит под одним знаменем от Кенигсберга до Дублина, разногласия их — частные вопросы, но есть лабарум, около которого все народы готовы были бы соединиться (исключая, может быть, часть Австрии).
На Западе (1847–1855)
Вслед за разрывом со славянофилами летом 1846 года последовал и распад западнического московского кружка. Герцен уезжал на Запад с утопической верой в него — и уже готовый в нем разочароваться, чему способствовали одновременно два фактора:
«Время славянского мира настало…
Ни Вена, город рококо-немецкий, ни Петербург, город ново-немецкий, ни Варшава, город католический, ни Москва, город только русский, — не могут претендовать на роль столицы объединенных славян. Этой столицей может стать Константинополь — Рим восточной церкви, центр притяжения всех славяно-греков, город, окруженный славяно-эллинским населением.
«Населяя пространство от берегов Волги и Эльбы до Адриатического моря и Архипелага, славяне не сумели даже объединиться для защиты своих границ…
Одна лишь Польша была независима и сильна… но это потому, что она была менее славянской, чем другие; она была католическою. А католицизм противоположен славянскому духу. Славяне, как вам известно, первые начали великую борьбу с папством и впоследствии придали этой борьбе характер глубоко социальный (табориты). Усмиренная и возвращенная католицизму, Богемия перестала существовать…
Итак, Польша сохранила независимость, нарушив национальное единство и сблизившись с западными государствами.
Продолжая развивать тезис о безгосударственности славян, в той же статье Герцен пишет: «На Украине, как у черногорцев и даже у сербов, иллирийцев и далматов, славянский дух обнаружил отчасти свои стремления, но не создал политической формы.
Однако надо было подвергнуться муштре сильного государства, надо было объединиться, централизоваться, покинуть беспечную казачью жизнь, пробудиться от вечного сна общинной жизни.
В зените славы (1856–1862) и на закате (1863–1870)
Карта памяти 01.07.2013 // 4 858
© The Library of Congress
В Москве (1842–1846)
«Европа очень занимает нашей силой, потому что она в ней видит мощного раба под влиянием розги и бича, который готов на время разрушить великие плоды веков; Европа tacitement [8] стоит под одним знаменем от Кенигсберга до Дублина, разногласия их — частные вопросы, но есть лабарум, около которого все народы готовы были бы соединиться (исключая, может быть, часть Австрии).
На Западе (1847–1855)
Вслед за разрывом со славянофилами летом 1846 года последовал и распад западнического московского кружка. Герцен уезжал на Запад с утопической верой в него — и уже готовый в нем разочароваться, чему способствовали одновременно два фактора:
«Время славянского мира настало…
Ни Вена, город рококо-немецкий, ни Петербург, город ново-немецкий, ни Варшава, город католический, ни Москва, город только русский, — не могут претендовать на роль столицы объединенных славян. Этой столицей может стать Константинополь — Рим восточной церкви, центр притяжения всех славяно-греков, город, окруженный славяно-эллинским населением.
«Населяя пространство от берегов Волги и Эльбы до Адриатического моря и Архипелага, славяне не сумели даже объединиться для защиты своих границ…
Одна лишь Польша была независима и сильна… но это потому, что она была менее славянской, чем другие; она была католическою. А католицизм противоположен славянскому духу. Славяне, как вам известно, первые начали великую борьбу с папством и впоследствии придали этой борьбе характер глубоко социальный (табориты). Усмиренная и возвращенная католицизму, Богемия перестала существовать…
Итак, Польша сохранила независимость, нарушив национальное единство и сблизившись с западными государствами.
Продолжая развивать тезис о безгосударственности славян, в той же статье Герцен пишет: «На Украине, как у черногорцев и даже у сербов, иллирийцев и далматов, славянский дух обнаружил отчасти свои стремления, но не создал политической формы.
Однако надо было подвергнуться муштре сильного государства, надо было объединиться, централизоваться, покинуть беспечную казачью жизнь, пробудиться от вечного сна общинной жизни.
В зените славы (1856–1862) и на закате (1863–1870)
Читайте также: